Текст книги "Пленник Зенды. Месть Руперта (сборник)"

Глава XV
Мой разговор с искусителем

Руритания не похожа на Англию, где вражда между герцогом Майклом и мною не могла бы продолжаться со всеми описанными мною событиями и не привлечь общего внимания. Дуэли случались часто между людьми высшего общества, а частые ссоры между людьми высокопоставленными по старому обычаю распространялись на их друзей и приближенных. Несмотря на это, после описанной мною стычки стали носиться такие слухи, что я счел необходимым быть настороже. Нельзя было скрыть от родных смерть убитых в этой схватке. Я издал строгий приказ, в котором заявлял, что так как дуэли приняли необычайные размеры, то я воспрещаю их, исключая только крайних случаев. К Майклу я послал официальные и торжественные извинения, на которые он отвечал в самом вежливом и почтительном тоне; единственно, в чем мы сходились с ним и что придавало весьма нежелательную гармонию нашим поступкам, было то, что ни один из нас не мог явно открыть свою игру. Он, подобно мне, был «комедиантом», и, ненавидя друг друга, мы соединялись, чтобы обманывать общественное мнение. К несчастью, необходимость скрывать правду порождала необходимость отдалить развязку: король мог умереть в тюрьме или его могли перевести куда-нибудь в иное место: мы были бессильны против этого.

Еще на некоторое время я должен был сохранить перемирие; единственным утешением служило мне горячее одобрение Флавии касательно моего приказа о дуэлях; когда же я выразил свой восторг, что заслужил ее похвалу, она попросила меня воспретить совершенно этот обычай.

– Подождите нашей свадьбы! – сказал я, улыбаясь.

Самое страшное последствие перемирия и тайны, окружавшей нас, явилось то, что сам город Зенда днем – я бы не доверился его безопасности ночью, – стал нейтральной почвой, на которой обе партии могли появляться без риска. Однажды, совершая прогулку верхом с Флавией и Заптом, я встретил одного знакомого, и встреча эта, хотя и рассмешила, но вместе с тем и смутила меня. Я увидел сидящего в экипаже, в который запряжена была пара лошадей, сановитого и важного человека. Он остановил экипаж, вышел из него и подошел ко мне с низким поклоном. Я узнал штрельзауского префекта.

– Мы строго применяем приказание вашего величества о дуэлях! – сказал он мне.

Если строгое применение приказа объясняло его присутствие в Зенде, я решил сейчас же освободить его от этой обязанности.

– Неужели вы для этого явились в Зенду, префект? – спросил я.

– Не совсем, государь; я приехал сюда, чтобы оказать услугу английскому посланнику!

– Что понадобилось здесь английскому посланнику? – спросил я небрежно.

– Исчез один из его соотечественников, молодой человек из знатной семьи. Его друзья не имеют о нем известий более двух месяцев, и существует предположение, что в последний раз его видели в Зенде.

Флавия не слушала нашего разговора. Я не смел взглянуть на Запта.

– Почему существует такое предположение?

– Один из его друзей, живущий в Париже, мистер Фезерли, сообщил нам сведения, по которым видно, что он выехал сюда, а служащие на железной дороге помнят, что видели его имя, написанное на багаже.

– Как его зовут?

– Рассендилл, государь, – отвечал он; я видел, что это имя ничего особенного не означало для него. Но, взглянув на Флавию, он понизил голос и продолжал: – Можно предположить, что он приехал сюда вслед за одной дамой. Не слыхали ли вы, ваше величество, о госпоже де Мобан?

– Да, конечно! – сказал я, пока глаза мои невольно направились в сторону замка.

– Она приехала в Руританию приблизительно в то же время, как и Рассендилл!

Я встретил взгляд префекта; он смотрел на меня с вопросом, ясно написанным на лице.

– Запт, – сказал я, – мне надо сказать два слова префекту. Поезжайте вперед с принцессой. – И затем прибавил, обращаясь к префекту: – Что хотите вы сказать?

Он подошел ближе ко мне, и я нагнулся в седле.

– Может быть, он был влюблен в эту даму? – прошептал он. – О нем ничего не слыхали более двух месяцев! – И на этот раз глаза префекта также обратились в сторону замка.

– Да, эта дама там, – сказал я спокойно. – Но я не думаю, чтобы мистер Рассендилл, кажется, его так зовут, также находился там.

– Герцог, – прошептал он, – не любит соперников, государь!

– Вы правы, – сказал я с большой искренностью. – Но вы намекаете на очень тяжкое обвинение.

Он развел руками, как бы извиняясь.

Я прошептал ему на ухо:

– Это дело очень серьезное. Отправляйтесь в Штрельзау!

– Но, государь, если мы напали на его след здесь?

– Поезжайте в Штрельзау, – повторил я. – Скажите посланнику, что вы напали на след, но что вы должны заниматься этим делом спокойно недели полторы или две. В это время я сам займусь этим вопросом.

– Посланник очень просил поторопиться, государь!

– Успокойте его. Вы видите, что если ваши подозрения верны, все это дело требует большей осмотрительности. Я не желаю скандала. Поэтому поезжайте обратно сейчас же!

Он обещал повиноваться, и я поехал дальше, догоняя своих спутников, с облегченным сердцем. Мои поиски должны быть приостановлены недели на две; а этот умный чиновник поразительно близко добрался до истины. Его ловкость могла быть полезной вообще, но в данном случае она могла страшно повредить королю. От души мысленно выругал я Джорджа Фезерли за его болтливость.

– Что ж, – спросила Флавия, – окончили вы свой разговор?

– К общему удовольствию, – сказал я. – Не пора ли нам повернуть назад? Мы почти въехали во владения моего брата!

Действительно, мы находились на окраине города, в том месте, где гора подымается по направлению к замку. Мы подняли глаза, любуясь могучей красотой старых стен, и увидели шествие, медленно спускавшееся с горы. Оно приближалось к нам.

– Поедем назад! – сказал Запт.

– Мне бы хотелось остаться! – отвечала Флавия, и я поставил свою лошадь рядом с ее.

Теперь мы уже могли разглядеть приближающуюся группу. Впереди ехали верхами два лакея в черных ливреях, обшитых серебряной тесьмой. За ними следовала колесница, которую везли четыре лошади: на ней, под тяжелым покровом, стоял гроб; за гробом ехал верхом человек в простом черном платье, держащий шляпу в руке. Запт обнажил голову, а мы стояли в ожидании; Флавия положила руку на мою.

– Это, верно, один из убитых в этой ссоре! – сказала она. Я сделал знак конюху.

– Узнай, кого они провожают! – приказал я.

Он подъехал к лакеям, а затем к господину, ехавшему сзади.

– Это Руперт фон Гентцау! – прошептал Запт.

Действительно, то был Руперт; через секунду, остановив шествие, Руперт галопом подскакал ко мне. На нем лежал отпечаток грусти, и он поклонился с глубоким уважением. Но вдруг он улыбнулся, и я улыбнулся также, потому что рука Запта направилась к внутреннему карману куртки; Руперт и я, оба отгадали, что лежало в этом кармане.

– Ваше величество спрашивает, кого мы провожаем, – сказал Руперт. – Моего дорогого друга, Альберта фон Лаунграмма!

– Граф, – возразил я, – никто не может сожалеть более меня об этом несчастном событии. Мой приказ о дуэлях в том порукой.

– Бедный! – сказала тихо Флавия, и я видел, как глаза Руперта блеснули в ее сторону. Я вспыхнул; если бы было в моей власти, Руперт Гентцау не осквернил бы ее даже взглядом. Но он смотрел на нее и осмеливался показать во взоре все свое восхищение.

– Слова вашего величества милостивы, – сказал он. – Я скорблю о своем друге. Но другие, государь, скоро будут лежать в гробу, подобно ему.

– Мы хорошо сделаем, если будем помнить об этом, милорд! – подтвердил я.

– Даже короли, государь! – сказал Руперт тоном моралиста.

Старый Запт, стоя около меня, выругался вполголоса.

– Правда, – отвечал я. – Как поживает мой брат, милорд?

– Ему лучше, государь!

– Я рад тому.

– Он рассчитывает, как только поправится, выехать в Штрельзау.

– Значит, он еще только выздоравливает?

– Остались еще небольшие заботы и задержки! – отвечал дерзкий мальчик самым кротким голосом.

– Передайте ему мои искренние пожелания, – сказала Флавия, – чтобы они скоро перестали тревожить его!

– Желание вашего королевского высочества я смиренно разделяю! – отвечал Руперт со смелым взглядом, вызвавшим краску на лице Флавии.

Я поклонился; Руперт, кланяясь еще ниже, осадил свою лошадь и сделал знак шествию двигаться. По внезапному внушению, я поехал за ним. Он быстро обернулся, опасаясь, что даже в присутствии покойника и на глазах у дамы я оскорблю его.

– Вы храбро сражались в ту ночь, – сказал я. – Послушайте меня: вы молоды, граф. Если вы выдадите мне вашего пленника живым, вам никто не причинит вреда!

Он посмотрел на меня с насмешливой улыбкой и вдруг подъехал ближе ко мне.

– Я не вооружен, – заметил он, – и старик Запт может подстрелить меня каждую минуту.

– Я не боюсь! – возразил я.

– Правда, черт вас бери, – отвечал он. – Послушайте: я когда-то передал вам предложение от имени герцога.

– Я ничего не хочу слышать от Черного Майкла! – перебил я.

– Так выслушайте меня. – Он понизил голос до шепота: – Атакуйте смело замок. Пусть Запт и Тарленхайм ведут атаку.

– Продолжайте, – сказал я.

– О времени условитесь со мной.

– Я питаю к вам такое безграничное доверие, милорд.

– Глупости! Я говорю теперь о деле. Запт и Фриц будут убиты; Черный Майкл также будет убит.

– Что?

– Черный Майкл будет убит, как собака; пленник, как вы его называете, отправится к чертям, по лестнице Иакова, – вы, видно, знаете о ней. Останутся два человека – я, Руперт Гентцау, и вы, король Руритании!

Он замолчал и потом голосом, дрожащим от нетерпения, прибавил:

– Неужели ставка не стоит игры? Престол и принцесса! А для меня богатство и признательность вашего величества.

– Право, – вскричал я, – пока вы на земле, аду не хватает его главного беса!

– Подумайте об этом, – продолжал он. – Про себя скажу, что я бы недолго колебался, если бы дело шло об этой девушке! – И его наглый взгляд снова сверкнул по направлению той, которую я любил.

– Уходите, пока целы! – сказал я, но через минуту невольно расхохотался над смелостью его плана.

– Неужели вы бы восстали против своего господина? – спросил я.

Он обругал Майкла словом, не подходящим к отпрыску хотя бы и морганатического, но законного брака, и сказал почти конфиденциальным и, по-видимому, дружеским тоном:

– Он встал мне поперек дороги. Ревнивое животное! Клянусь, я чуть его не пырнул ножом вчера вечером.

Я совершенно овладел собой; я начинал узнавать кое-что новое.

– Дама? – спросил я небрежно.

– Да, красавица, – кивнул он. – Но вы ее, кажется, видели?

– Не видел ли я ее за чайным столом, когда кое-кто из ваших друзей очутился под столом?

– Чего же еще ожидать от таких дураков, как Детчард и де Готэ? Жаль, что меня там не было!

– А герцог вам мешает?

– Видите ли, – сказал Руперт задумчиво, – сказать по правде этого нельзя. Я собираюсь мешать ему!

– А ей больше нравится герцог?

– Да, глупая женщина. А теперь подумайте о моем плане! – И с низким поклоном он пришпорил лошадь и поскакал за гробом своего приятеля.

Я вернулся к Флавии и Запту, размышляя об этом странном человеке. Скверных людей я знал много, но Руперт Гентцау остается единственным в своем роде. Если же встретится еще ему подобный, пусть его немедленно схватят и повесят. Таково мое мнение!

– Он очень красив, не правда ли? – сказала Флавия.

Она, конечно, не знала его так хорошо, как я, но я огорчился, так как думал, что его смелые взгляды рассердят ее. Но моя дорогая Флавия была женщиной, а потому не рассердилась. Напротив, она заметила, что молодой Руперт очень красив, – каким, впрочем, этот негодяй действительно и был.

– Какое грустное было у него лицо, когда он говорил о смерти своего друга! – продолжала она.

– Лучше бы он заранее погрустил о своей смерти! – заметил Запт с мрачной улыбкой.

Что касается меня, я вдруг стал не в духе; чувство это было, конечно, неблагоразумно, так как я не более имел права смотреть на нее с любовью, чем наглые глаза Руперта. Мое скверное настроение продолжалось, пока, при наступлении ночи, мы не подъехали к Тарленхайму и Запт не отстал от нас, чтобы наблюдать, не следует ли кто-нибудь за нами. Флавия, ехавшая около меня, чуть слышно рассмеялась и смущенно прошептала:

– Если вы не улыбнетесь, Рудольф, я заплачу. Отчего вы рассердились?

– Я рассердился на то, что сказал мне этот мальчишка! – отвечал я, но когда мы подъехали к дому и сошли с лошадей, я уже улыбался.

Лакей подал мне конверт; адреса на нем не было.

– Это мне? – спросил я.

– Да, государь, письмо принес какой-то мальчуган!

Я разорвал конверт.

«Иоганн доставит вам это письмо.

Я уже однажды предупредила вас. Ради самого Бога, если в вашей груди бьется человеческое сердце, спасите меня из этого вертепа разбойников».

Я подал записку Запту, но все, что этот черствый старик мог сказать в ответ на жалобные строки, было:

– А кто ее завел туда?

И несмотря на это, будучи и сам не без греха, я позволил себе пожалеть Антуанетту.

Глава XVI
Отчаянный план

После того как я катался по Зенде и разговаривал с Рупертом Гентцау, моя мнимая болезнь должна была кончиться. Я заметил, что гарнизон Зенды более не показывался в городе; а те из моих людей, которые ездили к замку, рассказывали, что там, по-видимому, соблюдается большая осторожность. Как бы я ни был тронут молениями Антуанетты, я, по-видимому, так же мало мог помочь ей, как и королю. Майкл, видимо, бравировал передо мной, и хотя его видели вне стен замка, он не трудился извиняться, что до сих пор не являлся к королю. Время бежало, а дело наше не подвигалось, хотя каждая минута была дорога; меня смущала не только новая опасность, возникшая при слухах о моем исчезновении, но еще и громкий ропот населения Штрельзау по поводу моего постоянного отсутствия в городе. Неудовольствие было бы еще сильнее, если бы Флавия не была со мной; поэтому я не прекращал ее пребывания в Тарленхайме, хотя страдал от того, что ее окружала опасность, и от того, что постоянное присутствие дорогой для меня девушки доводило нервы мои до невыносимого состояния. Конечным ударом было, когда мои советчики, Штракенц и канцлер, приехавший из Штрельзау, чтобы представить мне свои убедительные доводы, требовали, чтобы я назначил день для своего торжественного обручения, что в Руритании так же важно, как и бракосочетание. На это я должен был решиться в присутствии Флавии и назначил день через две недели, в Штрельзауском соборе. Это известие, быстро разглашенное, всюду вызвало большую радость в королевстве; я думаю, только двух людей эта весть привела в отчаяние: я говорю о Черном Майкле и о себе; существовал только один человек, ничего не знавший о ней, – тот, чье имя я носил, король Руритании.

В действительности я даже слыхал о том, как эта весть была принята в замке – дня через три после этого Иоганн, жадный к деньгам, хотя и трепетавший за свою жизнь, нашел случай явиться к нам. Он прислуживал герцогу в ту минуту, как ему сообщили о моей помолвке. Черный Майкл стал еще мрачнее и начал сыпать проклятиями; он, конечно, не мог успокоиться, когда Руперт стал уверять, что я способен довести свои намерения до конца, и, повернувшись к Антуанетте, поздравил ее с избавлением от опасной соперницы. Рука Майкла схватилась за саблю (рассказывал Иоганн), но Руперт не обратил на это внимания; он даже стал смеяться над Майклом за то, что он возвел на престол Руритании короля, правящего страной лучше своих предшественников. «Кроме того, – сказал он с многозначительным поклоном в сторону своего разгневанного господина, – дьявол послал принцессе лучшего мужа, чем был предназначен ей небом; клянусь вам, что это правда!» Тут Майкл грубо приказал ему придержать язык и оставить их; но Руперт попросил позволения прежде поцеловать руку Антуанетты и сделал это с видимой любовью, в то время как Майкл бросал на него бешеные взгляды.

Но все это были пустяки; более серьезные вести принес нам Иоганн. Было ясно, что если время бежало у нас в Тарленхайме, оно бежало не менее быстро и в Зенде. Король серьезно заболел; Иоганн видел его и рассказывал, что он страшно исхудал и едва был в силах двигаться. Теперь трудно принять кого-нибудь другого за него. Майкл настолько встревожился, что послал в Штрельзау за доктором; доктор, после посещения пленника, вышел бледный и дрожащий и умолял герцога отпустить его и не замешивать в это дело, герцог на это не согласился и задержал доктора насильно, обещая, что жизнь его в безопасности, если король будет жить, пока это ему, герцогу, нужно, и умрет, когда ему это будет желательно, – но не иначе. По совету доктора, герцог разрешил Антуанетте навещать короля и оказывать ему те услуги, которые требовало его здоровье и которые только женщины умеют исполнять хорошо. Но все же жизнь короля не была в безопасности; а я был здоров, силен и свободен. По этой причине над Зендой висела мрачная туча; только ссорясь (а к этому они были очень склонны), жители замка говорили друг с другом.

Но чем более остальные приходили в уныние, тем живее сверкали глаза молодого Руперта и веселее звучали его песни, он хохотал до упаду (рассказывал Иоганн), потому что герцог ставил стражей Детчарда в комнату короля, когда в ней находилась Антуанетта, – предосторожность, понятная мне в моем ревнивом брате. Вот что мы узнали от Иоганна и за что он получил порядочную сумму денег. Но тут он стал умолять нас оставить его в Тарленхайме и не хотел более возвращаться в вертеп герцога; к сожалению, он был нам нужен именно там, и я, обещая ему увеличить награду, послал его в Зенду и поручил передать Антуанетте, что мы работаем над планом ее освобождения и просим ее успокоить и ободрить короля. Если неизвестность вредна для больных, то отчаяние еще вреднее; могло случиться, что король медленно угасал от полной безнадежности, так как я не мог добиться, какой болезнью он захворал.

– Кто же теперь сторожит короля? – спросил я, вспоминая, что два из Шестерки были убиты, как и Макс Хольф.

– Детчард и Берсонин сторожат ночью, Руперт Гентцау и де Готэ днем, сударь! – отвечал он.

– Только по два вместе?

– Да, сударь, но остальные два спят в комнате над комнатой короля и могут услышать малейший крик или зов.

– Комната над королем? Я не знал о ней. А есть ли сообщение между ею и тюрьмой?

– Нет, сударь. Надо сойти несколько ступенек и выйти через дверь у подъемного моста, а оттуда к месту заключения короля.

– А эта дверь заперта?

– Только у четырех приближенных герцога хранятся ключи от нее.

Я ближе подошел к нему.

– А есть ли у них ключи от решетки? – шепотом спросил я.

– Кажется, сударь, только у Детчарда и у Руперта.

– А где живет герцог?

– В новом здании, на нижнем этаже. Его помещение находится направо, если идти по направлению к мосту.

– А госпожи де Мобан?

– Как раз напротив, налево. Но ее дверь запирается на ключ, после того как она уходит к себе.

– Чтобы она не могла выйти?

– Без сомнения, сударь.

– Может быть, по другой причине?

– И это возможно.

– А ключ, вероятно, находится у герцога?

– Да. Мост поднимается на ночь, от него ключ также хранится у герцога, так что нельзя перейти через ров без его ведома.

– А где спишь ты?

– В передней нового замка с пятью слугами.

– Вооруженными?

– Им даны пики, сударь, но у них нет огнестрельного оружия. Герцог не хочет им доверить ружей.

Выслушав все это, я решился смело кончать нашу борьбу. Меня уже однажды постигла неудача у лестницы Иакова; туда не стоило направляться снова. Надо начать наступление с другой стороны.

– Я обещал тебе двадцать тысяч крон, – сказал я. – Ты получишь пятьдесят тысяч, если исполнишь завтра вечером то, что я прикажу тебе. Но, во-первых, знают ли слуги, кто ваш пленник?

– Нет, сударь. Они полагают, что он – личный враг герцога.

– Тогда слушай. Завтра, ровно в два часа ночи, открой настежь входную дверь нового замка. Не опоздай ни на одну минуту!

– Вы будете там, сударь?

– Не твое дело. Исполняй мое приказание. Ты скажешь, что тебе в доме жарко, выдумай, что хочешь. Вот все, чего я от тебя требую!

– А можно мне скрыться, сударь, после того как я открою дверь?

– Да, беги со всех ног. Еще одно. Отнеси эту записку госпоже де Мобан (она написана по-французски, ты ее прочесть не можешь) и скажи ей, чтобы для спасения всех наших жизней она в точности исполнила то, о чем я ее прошу.

Иоганн дрожал от страха, но я поневоле должен был довериться и его мужеству и его честности. Я не смел ждать долее, боясь, что король может умереть.

После ухода Иоганна я позвал Запта и Фрица и рассказал им, в чем состоял мой план. Запт, выслушав меня, покачал головой.

– Почему не подождать еще? – спросил он.

– Король может умереть!

– Майкл должен будет действовать ранее!

– А тогда, – возразил я, – король будет жить…

– Ну и что же?

– Недели две! – кончил я просто.

И Запт закусил ус. Внезапно Фриц фон Тарленхайм положил руку на мое плечо.

– Попытаемся! – проговорил он.

– Не бойтесь, вы-то будете участвовать в этом деле! – отвечал я.

– Да, но вы оставайтесь здесь и охраняйте принцессу.

Какой-то огонек загорелся в глазах Запта.

– Тогда, так или иначе, Майкл был бы в наших руках, – засмеялся он, – а то, если вы будете убиты одновременно с королем, что станется со всеми нами?

– Вы будете служить королеве Флавии, – сказал я, – и я горячо желал бы быть на вашем месте.

Настала пауза. Старик Запт прервал ее, сказав грустно, но с невольным комизмом, рассмешившим Фрица и меня:

– Почему старик Рудольф Третий не женился на вашей прабабушке?

– Полно, – возразил я, – мы должны подумать о короле.

– Правда, – заметил Фриц.

– Кроме того, – продолжал я, – я стал обманщиком для пользы другого, но для себя не хочу оставаться им, а потому, если король умрет и не будет восстановлен на престоле ко дню обручения, я открою всю правду, что бы там ни случилось.

– Будь по-вашему! – заключил Запт.

Вот план, составленный мною. Сильный отряд под начальством Запта должен был подойти к дверям нового замка. Если его приближение будет открыто раньше времени, мои приверженцы должны убить всякого попавшегося им – но холодным оружием, так как следовало избегать выстрелов. Если же все удастся, они пойдут к дверям в то время, как Иоганн откроет их. Тут они проникнут в дом и схватят слуг, если одно их появление и имя короля не устрашит их. В эту самую минуту – и на этом основывалась главная надежда моего плана – должен раздаться женский громкий и отчаянный крик из комнаты Антуанетты. Она должна кричать: «Помогите, помогите! Майкл, помогите!» – и прибавлять еще имя Руперта Гентцау. Мы надеялись, что Майкл в бешенстве выбежит из своих комнат и таким образом попадется живым в руки Запта. Крики же по-прежнему будут раздаваться; мои приверженцы опустят подъемный мост; по всей вероятности, Руперт, услыхав свое имя, спустится из комнаты, в которой будет спать, и перейдет через мост. Де Готэ, может быть, выйдет с ним, но это надо предоставить случаю. Когда же Руперт очутится на мосту, начнется и моя роль: я решился взять вторую ванну в речке; на случай усталости я хотел взять с собой небольшую деревянную лестницу, на которую можно опереться, чтоб отдохнуть. Ее я думал прислонить к стене около моста; когда же мост будет спущен, я хотел бесшумно подняться по ней, – и если Руперт или де Готэ пройдут по мосту невредимо, в том будет мое несчастье, но не моя вина. После их смерти оставалось бы всего два противника; я рассчитывал на смятение при нападении и на наше внезапное появление, чтобы захватить их врасплох. Ключи от дверей, ведущих к месту заключения короля, будут в наших руках. Может быть, оставшиеся выбегут оттуда. Если же они строго исполнят возложенные на них поручения, то жизнь короля будет зависеть от скорости, с которою мы выломаем наружную дверь; и я внутренне благодарил Бога, что сторожем у короля был Детчард, а не Руперт Гентцау. Хотя Детчард человек хладнокровный, безжалостный и нетрусливый, но ему далеко до быстроты и бесшабашности Руперта. Кроме того, он, чуть ли не единственный, действительно был привязан к Черному Майклу и, может быть, он предоставит Берсонину стеречь короля и кинется через мост, чтоб принять участие в битве.

Вот каков был мой отчаянный план; а для того, чтоб наш враг считал себя в полной безопасности, я приказал нашу резиденцию ярко осветить сверху донизу, как будто в ней давался бал; я сделал распоряжения, чтобы всю ночь играла музыка и виднелись танцующие пары. Штракенц должен был оставаться там и скрыть, если возможно, наше отсутствие от Флавии. Если же утром мы не вернемся назад, он отправится к замку с сильным отрядом и потребует короля; если Черного Майкла там не окажется, маршал возьмет с собой Флавию, как можно скорее вернется в Штрельзау и там всенародно объявит об измене Черного Майкла, о вероятной смерти короля и соединит всех верных и честных подданных под знаменами принцессы. Сказать правду, я думал, что вероятнее всего так и случится. Мне казалось, что и королю, и Черному Майклу, и мне осталось жить всего один день. Если Черный Майкл умрет, а я, комедиант, убью Руперта Гентцау, а затем погибну сам, может быть, в этом и скажется милость судьбы, хотя бы она потребовала жизни короля; и если она порешила со мной таким образом, я бы не нашел на это возражений.

Было уже поздно, когда мы окончили наше совещание, и я отправился на половину принцессы. В этот вечер она была очень задумчива; когда же я стал прощаться с нею, она обняла меня и, робко покраснев, надела мне на палец кольцо. На моей руке был надет перстень короля, но, кроме того, на мизинце я носил простое золотое колечко, на котором был вырезан наш фамильный девиз. Я снял его, надел ей на палец и тихо попросил, чтобы она отпустила меня. Она поняла и затуманенными глазами посмотрела на меня.

– Носите это кольцо, хотя, когда вы станете королевой, у вас будет другое! – сказал я.

– Что бы у меня ни было, это кольцо я буду носить до смерти и даже долее! – отвечала она и поцеловала его.