Текст книги "Пленник Зенды. Месть Руперта (сборник)"

Глава XXI
Сон сбывается

Нет особой надобности – а у меня и особого желания – задерживаться на том, что последовало за смертью мистера Рассендилла. Планы, составленные нами с целью обеспечить безопасность его пребывания на троне, сослужили службу и после его смерти. Губы Бауэра были сомкнуты навсегда, а старуха была так напугана, что не стала бы даже намекать кому-либо на свои подозрения. Ришенхайм оставался верен клятве, данной им королеве. Пепел охотничьего домика надежно хранил тайну, и никто ничего не заподозрил, когда обугленное тело, названное останками Рудольфа Рассендилла, было похоронено на кладбище города Зенды рядом с могилой лесника Герберта. Мы с самого начала отказались от мысли доставить тело короля в Штрельзау и заменить им тело мистера Рассендилла. Трудности такого предприятия выглядели почти непреодолимыми, и нам в глубине души не хотелось их преодолевать. Рудольф Рассендилл умер как король и как король лежал во дворце в Штрельзау, когда новость о его убийстве сообщником Руперта Гентцау ужаснула весь мир. Наша задача была облегчена страшной ценой: многие могли бы усомниться в живом, но никто не сомневался в мертвом, а подозрения, которые могли скопиться вокруг трона, умерли у ворот склепа. Король был мертв. Кто стал бы спрашивать, действительно ли он лежит в гробу в огромном зале дворца в Штрельзау, или же скромная могила в Зенде хранит кости последнего мужского представителя династии Эльфбергов? В гробнице вместе с усопшим исчезают все вопросы и сомнения.

Весь день люди проходили через зал, где на помосте, увенчанном короной и королевским штандартом, лежал Рудольф Рассендилл. В почетном карауле стояли офицеры высшего ранга, а в соборе архиепископ служил мессу за упокой его души. Он лежал там уже три дня – сейчас наступил вечер третьего – а завтра рано утром должны были состояться похороны. На маленькой галерее над помостом стояли я и королева Флавия. Мы оба смотрели вниз на спокойное лицо умершего. Он был облачен в белый мундир, в котором короновался, а грудь пересекала по диагонали лента ордена Алой розы. В руке была настоящая алая роза – свежая и ароматная. Флавия сама поместила ее там, чтобы даже в смерти Рудольфа сопровождал дар ее любви. Мы оба молчали, наблюдая за потоком людей, пришедших возложить венок или в последний раз увидеть лицо короля. Я видел, как девушка опустилась на колени у помоста, потом поднялась и отошла, рыдая, оставив в гробу маленький веночек. Это была Роза Хольф. Другие женщины тоже плакали, а мужчины кусали губы, проходя мимо. Появился бледный и расстроенный Ришенхайм, а Запт весь долгий день стоял неподвижно у помоста с обнаженной саблей, глядя перед собой.

Мы слышали отдаленный гул голосов. Королева положила ладонь на мою руку.

– Сон сбывается, Фриц, – сказала она. – Люди, убитые горем, называют его королем, но он не слышит и не реагирует, даже когда я называю его своим королем.

Подчиняясь внезапному импульсу, я повернулся к ней и спросил:

– Что он решил, мадам? Стал бы он королем?

Королева слегка вздрогнула.

– Он не сказал мне, и я об этом не думала.

– Тогда о чем он говорил, мадам?

– Только о своей любви, Фриц, – ответила она.

Когда человек умирает, любовь значит для него больше, чем королевство, но, думаю, для Рудольфа Рассендилла она значила больше и при жизни.

– Только о великой любви ко мне, – повторила королева. – И моя любовь привела его к смерти.

– Он не отказался бы от нее даже ради жизни, – сказал я.

– Да, – прошептала она и протянула к возлюбленному руки через парапет галереи. Но он лежал неподвижно, не обращая на нее внимания. Все как во сне…

Этим вечером Джеймс покинул нас и своего мертвого хозяина. Он отправился в Англию, чтобы сообщить устно – ибо мы не осмелились ничего написать – правду о короле Руритании и мистере Рассендилле графу Берлсдону, брату Рудольфа, который и поныне является единственным человеком, кроме нас, знающим эту правду. Выполнив свою миссию, Джеймс вернулся в Руританию, чтобы поступить на службу к королеве, где состоит до сих пор. Он рассказал нам, что лорд Берлсдон, услышав эту историю, долго молчал, а затем промолвил:

– Рудольф поступил правильно. Когда-нибудь я посещу его могилу. Передайте ее величеству, что, если ей понадобится помощь Рассендилла, я всегда к ее услугам.

Именно такого предложения следовало ожидать от человека, носящего фамилию Рудольфа, но думаю, королеве достаточно тех скромных услуг, которые оказываем ей мы. По мере сил мы стараемся облегчить ее бремя. Ибо теперь она правит Руританией одна – последняя из Эльфбергов. Ее единственная радость – говорить о мистере Рассендилле с теми, кто знал его, а единственная надежда – когда-нибудь встретиться с ним снова.

Мы торжественно похоронили Рудольфа в склепе королей Руритании, находящемся в соборе Штрельзау. Он покоится там среди принцев дома Эльфбергов. Думаю, что, если мертвые что-то знают о происходящем в этом мире, они с гордостью называют его братом. В память о нем воздвигнут величественный монумент, который люди именуют мемориалом короля Рудольфа. Приходя туда, я вспоминаю все происшедшее во время обоих визитов мистера Рассендилла в Руританию. Я оплакиваю его, как оплакивают великого вождя и верного товарища, и не желал бы ничего лучшего, чем служить ему до конца дней. Но я служу королеве и, таким образом, исполняю свой долг и перед ее возлюбленным.

Времена меняются для всех нас. Бурный поток молодости сменяется спокойным течением. Запт уже глубокий старик; мои сыновья подрастают и скоро смогут сменить нас на службе королеве Флавии. Но память о Рудольфе Рассендилле для меня так же свежа, как в день его смерти, а сцена гибели Руперта Гентцау часто встает перед моим мысленным взором. Возможно, когда-нибудь вся история станет общеизвестной, и люди смогут судить о ней. Лично мне теперь кажется, что все кончилось хорошо. Не поймите меня превратно – мое сердце по-прежнему скорбит о потере Рудольфа. Но мы спасли доброе имя королевы, а смерть избавила ее возлюбленного от слишком трудного выбора между двумя альтернативами – одна наносила урон его чести, а другая угрожала чести королевы Флавии. Мысли об этом уменьшают мой гнев по поводу смерти Рудольфа, хотя не могут уменьшить мое горе. До сего дня мне неизвестен его выбор, но он этот выбор сделал, так как его лицо было спокойным и безмятежным.

Сейчас я снова отправлюсь к памятнику и возьму с собой младшего сына – десятилетнего мальчика. Он уже достаточно подрос, чтобы мечтать о службе королеве, а также любить и почитать того, кто спит в склепе и был при жизни самым благородным человеком из всех, кого я знал.

Я расскажу мальчику то, что могу рассказать о храбром короле Рудольфе, о том, как он любил и сражался и как превыше всего на свете хранил честь королевы и свою собственную. Мальчику пора извлечь уроки из жизнеописания мистера Рассендилла. И когда мы будем стоять там, я переведу на его родной язык – ибо плутишка куда больше любит своих оловянных солдатиков, чем латынь, – надпись, которая по приказу королевы высечена на гробнице ее возлюбленного:

«Рудольфу,

кто недавно царствовал в этом городе

и вечно будет царствовать в моем сердце.

Королева Флавия».

Я объяснил сыну смысл надписи, и он прочитал ее по-латыни – сначала запинаясь, потом без ошибок – своим свежим юным голосом:

«Rudolfo

Qui in пас civitate nuper regnavit

In corde ipsius in aeternum regnat.

Flavia Regina».

Я почувствовал, как дрогнула его рука, и он посмотрел на меня.

– Да хранит Бог королеву, отец, – сказал мой сын.