Текст книги "В глубине душе (сборник)"

Потом, позже, подобный диалог с собой сделался привычным и заканчивался очень быстро и безболезненно полной победой рассудка.

Вера пришла домой далеко за полночь, и Артему показалось, что что-то в ней неуловимо изменилось. От нее пахло сигарами и коньяком, и этот запах как будто перекидывал мостик туда, к ее мужу.

– Ты где так долго была? – спрашивал Артем, пытаясь заглянуть ей в глаза.

Вера отводила взгляд, смотрела мимо. И загадочно улыбалась.

«Она была с ним… – думал Артем. – Все кончено! Я больше никогда не смогу ее любить».

Странно, но в эту минуту Артем совершенно забыл, зачем Вера ездила к своему мужу. Он впервые в жизни познавал чувство ревности и был увлечен им совершенно.

– Артем, я уже десять минут дома! – наконец не выдержала Вера. – А ты все ходишь за мной с подозрительным видом и никак не спросишь, как прошли переговоры.

– И как же они прошли? – угрюмо поинтересовался Артем.

Тут Вера совершенно преобразилась и стала прежней. Она подошла к Артему так близко, как будто хотела войти в него, и, закинув голову так, что ее взгляд оказался устремленным мимо глаз Артема прямо в самый центр его души, медленно, нараспев произнесла:

– Ты входишь в мир большой литературы, мой милый. Это огромная ответственность. Смотри, не урони себя.

Артем плохо понимал, что она говорит, он только чувствовал. Как ее слова вливаются в него волшебным потоком, и все в нем оживает; и любовь, и желание создавать что-то новое. И вот сейчас Вера скажет что-то еще! Что-то чрезвычайно важное. Но не надо, не надо торопиться. Еще немного этого блаженного ожидания. Она поняла, она улыбается, она длит мгновение, но вот…

– Через месяц напечатают твой рассказ… – слышит Артем сквозь шум движения собственной крови. – А к весне выйдет твоя книга. Но над этим нужно еще поработать.

Артем обнимает Веру, прижимает к себе, и ему кажется, что он обнимает весь мир, который сделался вдруг так непереносимо прекрасен. И все, все люди в нем стали необыкновенно хороши – и даже этот Вадим с его барскими замашками. Больше Артем никогда не испытывал такого счастья. Это был самый сильный аккорд в его жизни. И потом, когда ему бывало трудно, он всегда возвращался к этому моменту, чтобы оттолкнуться от него. И двигаться дальше.

Вера взяла на себя все. Артему оставалось только писать. Его продвижение в литературе было стремительным и ярким. И первые плоды не заставили себя долго ждать.

Артем становился узнаваем. И сразу, вслед за этим, произошло раздвоение. Эти люди на улицах, которые тревожно оглядывались ему вслед, знали, что вот идет известный писатель Артем Зайцев. И каждый такой взгляд как будто отхватывал от Артема кусочек его «я». И чем больше становилось поклонников, тем меньше этого драгоценного «я» оставалось в самом Артеме. Они как будто растаскивали его по частям.

– Не поддавайся соблазну, иди ровно по своему пути, – предупреждала Вера. – Люди не стоят того, чтобы растрачивать на них лучшее, что в тебе есть. Если ты не сохранишь целостность своей натуры, то твой талант превратится для тебя в наказание.

Поначалу Артем внимательно прислушивался к ее мнению и старался изо всех сил не размениваться, не гнаться за наживой. Вера была для него как для слепого поводырь. Он боялся отпустить руку и упасть, потеряться, утратить ориентир.

Но постепенно хвалебные оды, которые пели вокруг него читатели, писатели и критики, утвердили его во мнении, что Вера со своим болезненно-чутким отношением к его творчеству уже давно перестала быть нравственной направляющей. Что он давно перерос ее чисто женскую интуицию и сам понимает лучше всех, что такое хорошо и что такое плохо.

И с этим пониманием Артем Зайцев почувствовал, как буквально физически поднимается надо всем сущим, и кривая улыбка высокомерия заиграла на его губах. Он ходил с этой улыбкой по улицам, сидел в ресторанах, тратил огромные гонорары, которые получал от продажи своих книг, и чувствовал, что ему больше не надо гоняться за жизнью, что жизнь сама идет к нему, покорная и ласковая, как прирученное животное.

Он продолжал писать с удовольствием и много, но что-то такое закрылось в его душе. Какая-то дверка, ключ от которой был безвозвратно потерян. Там, за этой дверкой, спрятано самое главное, что-то такое, без чего все его рассказы не стоят ломаного гроша, потому что из них ушло вдохновение.

Но потом он забыл и это. Никакие сомнения больше не тревожили его. И полилась вода на мельницу литературы. И жернова этой мельницы вращались все быстрее, все легче, не обремененные ни смыслом, ни содержанием. И это блаженное почивание на лаврах прерывалось только недовольным гудением Веры.

– Что ты делаешь! – возмущалась она. – Я думала, из тебя получится настоящий мастер!

– Так что же ты хочешь? – притворно удивлялся Артем. – Меня читают миллионы людей.

– Это не оценка! – не унималась Вера. – Талант не может измеряться цифрами.

– А чем?

– Талант оценивается чувством собственного достоинства, которое ты потерял ради цифр и превратился в модное ничто!

Подобные перепалки утомляли Артема. Он желал блаженствовать, а Вера смущала безоблачную синеву его души. Она заставляла его копаться в себе, вытаскивать на свет божий какие-то ненужные вещи – достоинство, честь – какие-то глупости, средневековые понятия. Это, в конце концов, смешно в современном мире.

В общем, стала ощущаться разница в возрасте. Конечно же, Вера принадлежала к другому поколению. Поэтому и в перестройку вписаться не смогла со своими старомодными стихами.

Но одно из этих старомодных понятий все же нравилось Артему чрезвычайно. И имя этому понятию было – благородство.

Нравилось потому, что его можно было носить как украшение, как золотую цепочку, например, или орден.

И, руководствуясь этим самым благородством, он твердо решил, что стерпит все, но свою стареющую любовницу не бросит.

Тем более что в этом не было особой необходимости. Вера предоставляла ему полную свободу. Этой свободой Артем пользовался деликатно.

– Нельзя обижать женщину, посвятившую тебе жизнь, – говорил он друзьям.

И его сознание при этих словах наполнялось торжеством. Он поступал благородно! И все вокруг с затаенной завистью качали головами. Это было красиво, жертвовать собой ради увядшей любви.

Друзьям тоже хотелось такого величия, но не хотелось во имя этого расставаться со своими милыми привычками, и поэтому благородство они откладывали на потом, на старость, когда все утрясется само собой и больше не захочется так жадно пожирать жизнь, а захочется наоборот – созерцать и переосмысливать.

Правда, нужно сказать, что, представляя себя жертвой обстоятельств, Артем лукавил. Просто он все еще, даже по прошествии стольких лет, не познал до конца таинственной сути своей подруги.

Вернее, он никак не мог определить, где заканчивается он и начинается она, где проходит та граница, которая определяет личность каждого из них. Это позже, оставшись один, он поймет, что нет никакой личности Артема Зайцева, что Вера унесла все с собой.

И что это она была его сутью, его творческим началом, его устремлением. А тогда, на пике известности, ее требовательность, ее призывы к нравственной высоте раздражали.

А еще раздражала Верина неувядающая красота и его чувственная зависимость от ее вечно манящей женственности. Как пубертатный подросток пытается разрушить образ матери, чтобы уйти в свою взрослую жизнь, так и Артем рвался прочь от затянувшегося чувства.

Его душа жаждала свободы, самостоятельности, перемен. И, руководствуясь этим своим желанием, он сам, не ведая того, все ближе и ближе подходил к своему творческому концу.

Тому способствовало многое, и в первую очередь новая нарождающаяся культура – плоская и бессмысленная, как лужица на асфальте.

Она, эта культура, хлопала своими молодыми, незатуманенными глубинными процессами глазками, и Артем понимал, что в них, очищенных от всякой мысли, он отражается очень выгодно и изящно.

И уровень его будет недосягаем, даже если он будет просто водить рукой по бумаге, даже не подключая к этому процессу голову.

– Чем проще, тем лучше, – говорил Артем Зайцев на творческих вечерах. – Я хочу быть доступен широкой массе читателей.

И этот принцип действовал прекрасно. Чем бессмысленнее становились его произведения, тем лучше продавались его книги. Но тогда еще рядом была Вера, и Артем все-таки стыдился своей беспомощности.

Она измеряла его творчество четко, как барометр атмосферное давление. Веру он не мог обмануть. И поэтому хотелось уйти, уйти от этого вездесущего взгляда, закружиться в легком романе с какой-нибудь красивой молодой дурочкой, которая будет смотреть на него как на божество и молчать, молчать, молчать! И, как только эта мысль оформилась в голове Артема окончательно, случай не заставил себя долго ждать.

Вера уехала надолго. Она часто исчезала неизвестно куда и возвращалась, когда ей вздумается. Артем никогда не знал, где она проводит время.

На этот раз Вера предупредила, что будет не скоро, и попросила его два раза в неделю поливать цветок. В ее жизни всё было так. Она жила намеками, как будто сочиняла какой-то запутанный стих. А Артем, как ни старался, не мог разгадать его скрытого смысла.

Если бы Вера просто сказала, не запутывая его мыслей в неразделимый клубок, так, мол, и так, буду через два дня, – Артем не привел бы в дом этой девицы. Но Вера сказала: «Поливай цветок два раза в неделю», – тем самым намекнув, что самое малое неделю ее не будет, и Артем почувствовал себя в полной безопасности.

Тем более что он не стал ждать ни неделю, ни полнедели, а привел ее сразу же, на второй день. Это случилось как бы само собой.

Артем даже плохо помнил, как оказалась эта вульгарная грудастая особа в их с Верой доме. Он долго праздновал что-то неведомо где. Было выпито немерено всяческих напитков, и вот, когда наступил момент усталости и полного отупения всяческих чувств, Артем подсел к барной стойке и старчески округлил спину, как бы создавая своим туловищем сферу для очередной рюмки водки.

– Ну все, последнюю и пойдем, – проговорил он куда-то в себя.

Рюмка взлетела в воздух, голова запрокинулась, и водка, как вода, проскочила в желудок.

Артем решительно повернулся и уткнулся носом в большое благоухающее декольте.

Лица он разглядеть не успел, потому что при виде этого колышущегося моря плоти его пьяные чресла пришли в совершеннейшее смятение. Он схватил обладательницу необъятного бюста за руку и потащил за собой. Обладательница не сопротивлялась.

Не сопротивлялась настолько, что в какой-то момент Артему стало казаться, будто он бредит. Будто она – что-то вроде фрагмента белой горячки. Домой ехали на такси, и там, на заднем сиденье, его спутница полностью материализовалась.

Артем трясся, как в бешеном танце дикаря. Он и не подозревал в себе такой грубой затаенной силы. Ему так и хотелось разорвать любовницу на мелкие, ничего не значащие куски, так, чтобы ушло это нагнетаемое звериное чувство.

С трудом донеся свою страсть до порога квартиры, Артем сорвал с себя одежду и, не добравшись до кровати, устроился со своей гостьей на кухне. Она сидела на его коленях лицом к нему, и голова ее запрокидывалась все дальше и дальше, так, что Артему стало мерещиться, будто голова отвалилась и осталась одна вздыбленная грудь.

«Вот и хорошо, без головы даже лучше», – успел подумать Артем, и его сознание на мгновение погасло, потрясенное страшным взрывом.

Какое-то время он был отключен от всего сущего, но потом сознание стало заполнять голову, и, прежде, чем открыть глаза, он подумал, что было бы неплохо, если бы все это ему только приснилось.

Но перевести случившееся в сновидение не удалось, потому что под закрытыми веками что-то загорелось, и Артем понял, что в кухне включили свет.

– Но кто? – думал Артем, не открывая глаз.

В квартире было только два человека: он и эта тяжелая женщина, неприятное тепло которой он еще ощущал своими коленями.

«Кто это? Кто?» – Артем в ужасе распахнул глаза и увидел Веру.

Она держала руку на выключателе и как-то жутко, по-лисьи скалилась.

– Вера… – умоляюще прошептал Артем и почувствовал, как его душа наполняется безотчетным ледяным отчаянием, и сразу вслед за этим пришло осознание того, что все бесполезно, исправить ничего нельзя.

Вера беззвучно, передвигаясь, как в замедленной пантомиме, собрала разбросанные на полу вещи, подошла к окну и, широко распахнув створки, выбросила все во двор.

После чего гостья Артема сползла с его колен и нелепыми скачками стала пробираться в ванную.

Артем с отвращением успел отметить ее дряблые ноги и перевел удивленный взгляд на тонкую, элегантную фигуру Веры.

– Зачем я это сделал?… – прошептал он и взялся обеими руками за голову.

– Не знаю… – ответила Вера. – Я сейчас уйду, и больше ты меня никогда не увидишь.

– Нет! – воскликнул Артем.

Он в отчаянии вскочил с места, бросился было к Вере, но тут же заметил, что он без штанов, и это обстоятельство делало любое объяснение невозможным.

– Я рада, что все так закончилось, – произнесла Вера, с безжалостной насмешкой глядя на Артема. – Ты превратился в ничтожество, и у меня к тебе больше нет никаких чувств.

Она вышла за дверь, а Артем остался сидеть на кухонном диванчике. Он слушал, как хлопают дверцы шкафов, из которых Вера собирала вещи. Эти звуки походили на выстрелы, и каждый из них попадал Артему прямо в сердце.

На кухню, прижимаясь к стене, вползла какая-то тетка. На ней были надеты джинсы Артема и майка тоже, кажется, из его белья.

Артем не сразу узнал в ней партнершу по давешней страсти и даже слегка испугался.

– Сумку отдай! – просипела тетка.

– Сумку? – Артем в недоумении вытаращил глаза.

– Сумку, сумку! – рявкнула она и, выхватив из-под Артема потрепанный ридикюль, быстро побежала к двери.

Артем был унижен. Ему хотелось исчезнуть из этого мира. Не умереть, нет, для этого он был слишком слаб. Ему хотелось, ну, стать невидимкой, что ли.

Вся эта отвратительная случка не поймешь с кем была ужасна сама по себе, и Артему без того стоило бы больших трудов разобраться со своей совестью, не говоря уже о венерическом диспансере. А здесь еще свидетель. И какой! Да лучше бы его увидела вся страна по телевидению, но только не Вера!

Тем временем Вера собрала большую спортивную сумку, поставила ее у двери и вернулась на кухню.

Артем видел, какого труда ей стоит сдерживать гнев. Ее подбородок дрожал, глаза блестели металлическим звездным блеском. Она подошла к Артему вплотную, как это делала всегда, когда хотела сообщить что-то чрезвычайно важное, и наклонилась к самому его уху.

На мгновение Артему показалось, что она хочет его поцеловать, и надежда блеснула в сознании, как серебряный хвост сорвавшейся с крючка рыбы.

– Я тебя разорю… – прошептала Вера.

И Артем подумал, что в последний раз вдыхает запах любимой женщины. И что вот она сейчас так рядом, а он больше не имеет права ее обнять. И вместо того, чтобы заплакать и попытаться вымолить прощение, он вдруг произнес:

– Ты можешь убить меня, но разорить не можешь, потому что уже много лет живешь за мой счет.

Вера выпрямилась. В ореоле гнева она была прекрасна. Она хотела что-то сказать, но потом передумала. По ее лицу было понятно, что она больше не хочет тратить на Артема слов. Вера махнула рукой, повернулась и пошла к двери, а Артем почему-то рассмеялся ей вслед. Наверное, этим смехом он хотел защитить себя. Так слабый человек защищает ладонью лицо от удара. Но Вере это было уже неинтересно. Она уходила от Артема навсегда.

Веру он больше никогда не видел. Ходили слухи, что она вернулась к Вадиму, когда у него были очень трудные времена. А потом он стал олигархом, и Вера оставила его.

Как-то, давая телеинтервью, Вадим сказал, что готов отдать все до копейки за близость любимой женщины, и добавил:

– Но, видимо, у меня недостаточно денег, чтобы вернуть ее любовь.

Он все еще курил сигары, но его зубы больше не сияли такой здоровой белизной, и вообще время значительно потрепало его.

Артем был единственным человеком, который понимал, о ком идет речь. Он тоже готов был отдать все, но у него больше не было ничего такого, чем бы он мог заинтересовать такую личность, как Вера.

Говорят, время лечит. Но в случае с Верой, чем больше становился временной разрыв, тем безнадежнее представлялась Артему дальнейшая жизнь.

Вера выполнила свое обещание и разорила его полностью, дотла. Она унесла с собой все, оставив только самые ничтожные вещи: тщеславие, деньги и безразличие.

…В большой телевизионной студии было нестерпимо душно и так же нестерпимо светло. Шоу близилось к своей кульминации.

Слева от Зайцева сидела какая-то старуха. Она бессмысленно жевала пустым ртом и затравленно смотрела по сторонам.

Справа, аккуратно сложив костлявые ножки, красовалась известная телевизионная дурочка. Вот уже несколько лет она с удивительным постоянством мелькала на всех телевизионных шоу, где каждый раз произносила одну и ту же фразу – что-то такое про свою неотразимость. Больше она ничего сказать не могла, в силу умственной отсталости, но, видимо, и этого для нынешней публики было довольно.

Ведущая металась в свете прожекторов, как заяц, пойманный лучом автомобильных фар. Она громко кричала, размахивала руками, демонстрировала свой неповторимый стиль.

– Ну, расскажите, расскажите! – умоляла она. – Как вы решились выйти замуж за человека, который на шестьдесят лет старше вас, и поселиться с ним в таежной землянке?

Молодая женщина с лицом дикого животного безмолвно таращилась в пространство. Было видно, что до нее плохо доходит смысл происходящего. На руках у женщины сидел младенец с таким же, как у матери, выражением лица, а рядом, на диванчике, примостился похотливый старикашка, который безо всякого стеснения поведал миру, что пользует эту не совсем нормальную особу с ее четырнадцати лет.

В зале все дружно зааплодировали.

«Странно, – подумал Зайцев. – Вообще-то на этом месте в студию должна войти полиция и увести мерзавца в тюрьму».

– У нас на программе присутствует актриса, в которую в свое время были влюблены все мужчины Советского Союза! Елена Соловьева! – на манер циркового конферансье объявила Клеопатра.

Зал взорвался овациями, и Артем Олегович увидел, как прямо на него несется ведущая с микрофоном в вытянутой руке. В какой-то момент Зайцеву показалось, что он сходит сума.

Елена Соловьева?! Женщина с лицом ангела?! Но ее здесь нет. И не успел он додумать эту мысль до конца, как увидел, что Клеопатра сует микрофон в рот сидящей рядом с ним старухе.

– Елена, что вы думаете относительно наших героев?

«Что? – Зайцев даже слегка привстал с места. – Вот это вот Соловьева?»

Он пригляделся внимательнее. Да, это была она. Все тот же слегка раскосый разрез глаз, слегка вздернутый нос, но все это как будто спрятано за безобразной маской неопрятной старости.

«Этого не может быть! – подумал Зайцев. – Она ведь всего на пятнадцать лет старше меня. И Вера была на пятнадцать лет старше. Неужели и она вот так?..»

И в этот момент Зайцеву стало ясно, что он опоздал. Что все эти годы он жил только потому, что была надежда. Надежда увидеть Веру и объясниться, рассказать, как пуста и безнадежна была его жизнь без нее. А жизнь-то тем временем закончилась, и объясняться больше не с кем.

Зайцев встал, Клеопатра метнула в него вопросительный взгляд и тут же, пытаясь поймать вышедшую из-под контроля ситуацию, подскочила к нему с микрофоном.

– Что скажет известный писатель Артем Зайцев?! – воскликнула она. – Как бы поступили вы на месте главного героя?

Зайцев угрюмо молчал.

– Ну, представьте себе, все-таки тайга, маленькие дети, антисанитария… – подсказывала ведущая, понимая, что с писателем творится что-то неладное.

– Я бы… – Зайцев обвел печальным взглядом студию, охватывая всех присутствующих. – Я бы переселил вас всех на Луну.

Клеопатра как-то неопределенно замычала.

– Ну, чтобы легче было дышать… – пояснил Зайцев. – Готов возглавить эту экспедицию.

С этими словами он нетерпеливым жестом убрал со своего пути ведущую и направился к выходу.

За его спиной нарастала волна негодования.

На улице стоял страшный мороз, но Зайцев распахнул пошире пальто и не надевал шапку. Ему было жарко. Впервые за двадцать пять лет он почувствовал свободу и хотел прикасаться к этой свободе головой, кожей, мыслями.

Придя домой, он, не раздеваясь, сел к письменному столу, мгновение подумал и записал:

«Артем Олегович Зайцев чувствовал себя отвратительно. Вокруг его носа навязчиво порхала кисточка визажистки, которая нестерпимо пахла пудрой и выделениями чужих потовых желез…»