Текст книги "Пылающие скалы"

– Это что-то новое, – Лебедева с удивлением взглянула на Дмитрия Васильевича. Она знала его много лет, но таким, как сейчас, видела впервые. – Насчёт дороги я, быть может, с тобой и соглашусь. Мы, если хочешь, даже думать привыкли от одного телеграфного столба до другого. Что же касается всего остального – извини, не понимаю. Инфантилизм какой-то ещё выдумал!

– Скажешь, нет? – он хитро прищурил глаз. – Взять хоть тебя. О возрасте деликатно умалчиваю.

– И правильно делаешь.

– Но ведь ты до неприличия инфантильна!

– Чушь.

– Генеральша, доцент, а всё Тася! – Северьянов засмеялся. – И через тридцать лет такой останешься. Как вас зовут, бабушка? – прошепелявил он, скорчив смешную рожу. – Тася!

– Так это для тебя, – не выдержав, фыркнула Анастасия Михайловна и добавила со значением: – Ди-ма!.. Надеюсь, мы всегда будем друг для друга Димами и Тасями? – подчеркнула она, согнав улыбку. – Сколько бы нам ни было лет.

– Да, конечно… Как там Светка? Ты давно её не видела?

– Ужасно! – Лебедева виновато всплеснула руками. – Всё дела, понимаешь, дела, наша вечная московская закрученность… Она, конечно, совершенно правильно сделала, что ушла от этого скобаря, но, по-моему, это здорово её подкосило.

– Ничего, – Северьянов успокоительно покачал головой. – Перемелется – мука будет, надо дать ей время зализать раны. Вы, девочки, живучи, как кошки.

– И не стыдно?

– Ни капельки. А всё потому, что я, мать, всегда обо всех помню. Я, да будет тебе известно, Светке сюрприз приготовил.

– Какой?

– Не скажу. Это пока тайна.

– Даже от меня?

– Просто сглазить боюсь, Тася.

– Тогда и вправду лучше молчи.

– Ты когда хочешь улететь?

– Первым же самолётом.

– Отчего так торопишься? Мы ведь даже с тобой и не загуляли как следует. В пятницу будет приём на правительственном, так сказать, уровне. Оставайся.

– В Москве догуляем, у меня дети, семья… Соскучилась, понимаешь. А работу свою я, Дмитрий Васильевич, выполнила, теперь слово за твоими геологами.

– Да знаю я, как ты работала, – отмахнулся он с обычной небрежностью. – Все уши прожужжали: “Анастасия Михайловна”, “Анастасия Михайловна”… Венгры от неё без ума, чеха она очаровала. Суперзвезда, а не женщина.

– Да, я такая.

– Но твоему Дугэрсурэну я выдам по первое число. Голову откручу прохиндею!

– Не смей, Дима! Он ни в чём не виноват. Я сама напросилась.

– Но зачем? Зачем тебя туда понесло? Там же ещё конь не валялся. Даже буровую не завезли.

– Если честно, не знаю. Дурацкая любознательность. Хотелось порасспросить на месте, самой во всём разобраться. А если уж быть до конца честной, я поехала из-за керекссуров. Иной возможности увидеть их у меня не было.

– Так ведь не твоё это дело, Анастасия Михайловна! Не твоё. Ишь туристка выискалась на мою голову.

– Ты целиком и полностью прав, Дима, но так уж вышло, прости. К тому же во всей этой кутерьме есть и своя хорошая сторона. У меня появилась идея.

– В самом деле? Ещё до анализов, до всего? – Северьянов заинтересованно поднял брови, но вездеход в это время опять крепко тряхнуло, и он опять сжался, обозначив желваки, не думая ни о чём, кроме чашки горячего сладкого чая. Термос, перекатывавшийся в железном желобе, был безнадёжно пуст.

– Думаю, что кое-что смогу сказать тебе ещё до анализов, – твёрдо пообещала Лебедева. – Подниму материал, проверю как следует, посоветуюсь с Игнатием Сергеевичем. Если всё действительно пойдёт так, как мне кажется, то я выдам тебе диагностический признак. По крайней мере косвенный.

– И на том спасибо.

– Значит, мы обо всём договорились?

– Конечно, все материалы будут направлять на кафедру на твоё имя… У меня к тебе ещё одна маленькая просьба, Тася… В конце лета мы устраиваем у себя в СЭВ совещание по известной тебе проблеме. Я бы хотел, чтобы ты выступила.

– Если будет с чем.

– А это уж от тебя зависит, золотце. Одним словом, я на тебя крепко рассчитываю.

XVI

Над Приморским кружил устойчивый антициклон, и солнце палило немилосердно. Проплавав около двух часов в маске в подводных “цехах” комбината, Светлана Рунова не заметила, как сожгла спину. Пришлось занять у заводских водолазов тельняшку. Она хоть и стесняла с непривычки движения, зато согревала в холодных слоях, вклинившихся узкими полосами.

Все нужные ей пробы диатомовых и планктона Светлана взяла, но Юра предложил осмотреть мидиевые садки, и она, преодолевая озноб, снова полезла в море. Отказать “водяному человеку” было никак невозможно, да и самолюбие не позволяло. Юра чутко страховал её снизу, каждый раз поднимаясь навстречу, когда она чётким заученным движением шла в глубину. Забрав очередную пробу, он провожал ныряльщицу дружелюбным взмахом руки и зорко следил, пока не исчезало за трепещущим зеркалом золотистое пламя волос. Плавала Светлана Андреевна виртуозно, и Юра прощал ей пренебрежительное отношение к аквалангу.

В воде обросшие гроздями мидий канаты напоминали обугленные столбы. Светлане казалось, что она скользит вдоль запутанных ходов сгоревшего лабиринта, где остались одни искореженные колонны, ещё поддерживающие эфемерную, отмеченную точками поплавков кровлю, откуда струился неверный раздробленный свет. Призраки завладели затопленным пепелищем. Где-то в тёмных углах клубились, подобрав осыпанные бляшками щупальца, спруты, растворяясь в мутном сиянии, всплывали пульсирующие купола медуз. Даже суетливые жадные рыбки, сновавшие вдоль ракушечных друз, казались похожими на рогатых химер.

Светлана попробовала было поиграть с крохотным чудовищем, да жаль – не хватило дыхания.

Конечно, с аквалангом было бы куда сподручнее, но утром сжатый в баллонах воздух чуть не довёл её до дурноты. Явственно примешивался запашок палёной резины. Светлана понимала, что ощущение скорее всего было субъективным, вызванным общим недомоганием, но от акваланга пришлось отказаться.

– Дерёт кожу, – капризно поёжившись, объяснила она.

Опасения марикультурщиков были вполне оправданны. Плантацию неистово осаждали морские звёзды. В кристальной воде, чуть курящейся солнечным туманом, они горели ядовитыми насыщенными цветами, которые безуспешно искал Гоген в часы безумия.

Дышащие приоткрытые щели раковин приманили всю королевскую рать. Колючие солнечники, декадентски утончённые малиново-красные лизастроземы note 3Note3
  Разновидность морских звёзд.


[Закрыть] – никто не остался глух к сладкому запаху трепещущей в створках плоти. Вездесущие патирии ухитрились пролезть даже сквозь ячеи сетей.

Сине-кобальтовые с алой, как чума, мозаикой узора и оранжевыми венцами глаз на концах лучей, они неторопливо ощупывали моллюсков, выискивая слабину. Их строгая безупречная геометрия бросала вызов роденовскому хаосу природы. Любую звезду можно цеплять на муаровую ленту или вешать на шею. Орден с сиамскими рубинами на синей эмали. Загадочная кабалистика океана.

На вид они казались неясными, как атлас. Но впечатление было обманчиво. Светлана не раз держала в руках этот живой наждак, которым сподручней всего драить медяшку на корабле. Истинное лицо звезды всегда обращено к грунту, ядовито-оранжевое, беспокойное, хищное. Сверху звезда кажется неподвижной, снизу беспрерывно шевелится рядами оранжево-розовых присосков. Они сходятся в математическом центре фигуры, у ротового отверстия, где скрывается желудок, которому нипочём режущие кромки устриц и мидий, их капканоподобные створки, что еле удаётся разжать ножом.

Дыша через трубку у самой поверхности, Светлана долго наблюдала за тем, как сиреневый хищник разделывался с гигантской мидией. Звезда обнимала моллюска всеми своими лучами. Сотни присосков натужно пытались разжать сомкнутые створки. Мидия сначала не поддавалась усилиям облегающего её разноцветного мешка. Но звезда терпеливо продолжала осаду и добилась в конце концов своего. Когда смыкающий створки мускул ослабел, ей удалось просунуть внутрь раковины луч и молниеносно забросить туда свой желудок. И началось “переваривание вовне”. Закончив трапезу, звезда втянула желудок обратно. Не случайно тяжеленные грозди белели мёртвым жемчугом пустых створок. Плантация заметно пострадала от непрошеных гостей. Оградить её могла лишь сплошная мелкоячеистая сеть.

“Ни опрыскать какой-нибудь ядовитой дрянью, ни пугала поставить”, – подумала Светлана Андреевна.

Она дала знак подниматься, напоследок нырнула, растирая покрывшиеся пупырышками ноги, и, выбросив из трубки фонтанчик, поплыла к лодке. Всё, что могла, она сделала. После анализов в лаборатории ей, быть может, и удастся наметить наиболее обильные питанием зоны для будущих ферм. Что же касается защиты от хищников, то это не её компетенция.

Вечером в местном Доме культуры состоялся вечер встречи с работниками рыбозавода. Светлану Андреевну, Неймарка и Серёжу Астахова секретарь райкома посадил за стол президиума, а сам устроился в полупустом зале, где, кроме марикультурщиков, явившихся в полном составе, и непременных пенсионеров, сидело несколько молодых работниц. Присутствовало, конечно, и всё местное руководство.

Открытие прошло с надлежащей торжественностью. Гостям, словно кинозвёздам перед премьерой, вручили цветы. Охарактеризовав с традиционно преувеличенной похвалой каждого из научных сотрудников, Наливайко захлопал в ладоши, подав пример остальным, и предупредительно помог установить стенд с заранее подготовленными наглядными пособиями. Это сразу задало деловое, можно даже сказать академичное, направление, и Светлана скоро освоилась с обстановкой.

По праву старшего вечер открыл Неймарк.

– Мы собрались здесь, дорогие друзья, – начал Александр Матвеевич задушевно-будничным тоном опытного лектора, – для того, чтобы обменяться мнениями насчёт нашего с вами будущего и будущего наших детей… Как полагаете, прокормит океан человечество в двадцать первом веке или же нет? – задал он вопрос после краткой паузы, оглядывая поверх очков тёмный, по сравнению со сценой, зал.

Публика, однако, безмолвствовала.

– Я вас спрашиваю, – ободряюще кивнул профессор, обращаясь непосредственно к Юре, сидевшему в первом ряду. – И вас тоже, – улыбнулся хорошенькой работнице с грудным младенцем на коленях. – И это, товарищи, не праздный вопрос. Поэтому подумайте хорошенько, прежде чем ответить… Итак, каков будет ваш приговор. – Дав аудитории необходимое время, он требовательно устремил на “водяного человека” указующий перст.

– Прокормит, – нерешительно высказался Юра.

– Конечно прокормит! – вразнобой ответили сидевшие рядом с ним юноши и девушки из бригады.

– А вот и нет! – запальчиво выкрикнул крепко сбитый парень с затейливой татуировкой на обеих руках.

– И почему вы так считаете? – мгновенно среагировал Неймарк.

– Уловы падают.

– Вы совершенно правы, товарищ! Но ведь и вы правы, дорогие мои коллеги – марикультурщики! Все сейчас зависит от нас, от выбранной нами стратегии, от того, насколько разумно мы поведём себя… Вот какая вырисовывается примерно картина. Уловы падают. Это правда. Но всё дело в том, что почти все дары моря человек берёт в традиционных районах континентального шельфа. Открытый океан всё ещё остаётся целиной.

– И хорошо, что остаётся, – подал реплику Юра.

– Это ещё почему? – удивился Неймарк.

– Хоть что-нибудь на нашу долю останется. А так, откроешь учебник – скукота. Всё давным-давно изучено.

Послышался смех.

– Резкое увеличение добычи, – продолжал Неймарк, – едва поспеет за ростом народонаселения. По оценке демографов, к двухтысячному году население Земли превысит шесть миллиардов, а это означает, что средние уловы на душу населения останутся на современном уровне. Сейчас океан даёт нам до пятнадцати процентов общего количества белков и три-четыре процента жиров, что в пересчёте на калорийность составляет только один ничтожный процент к общим пищевым ресурсам, потребляемым населением мира. Прогноз получается весьма пессимистический. Он полностью опровергает бездумных оптимистов, которые, не зная истинного положения, твердят одно: океан прокормит.

– Ну? – торжествовал парень с татуировкой. – А я чего говорил! Не прокормит!

Но искусный полемист, Неймарк уже цепко держал внимание зала.

– Считаете, что не прокормит? А я утверждаю: прокормит, но только не один океан, а вместе с сушей, при условии качественно иного подхода к нему, а также переоценки привычного рациона каждым человеком.

– А можно вопрос? – подняла руку девушка в первом ряду.

– Пожалуйста.

– В океане уже всё-всё открыто? Новых необитаемых островов не предвидится?

– Земная кора живёт. Всё возможно.

– А как насчёт Атлантиды? – послышался голос. – Она была всё-таки или нет?

– Это особая проблема, – Неймарк задорно взглянул на Рунову. – Мы, как говорится, оставим её на закуску… Пока же давайте продолжим наше, как мне представляется, весьма интересное обсуждение. Итак, проблема номер один: продовольствие. Сразу же предупрежу, что есть одна реальная опасность, которая может совершенно расстроить все планы превращения Мирового океана в важнейший источник питания. Опасность эта – нефть. Мы знаем, какие неисчислимые беды приносят аварии сверхмощных танкеров. Но ещё большую угрозу таит подводное бурение. Нефть же будет добываться всё более интенсивно. Примерно десять процентов площади океанского дна отнимут у нас с вами нефтяные вышки.

На нормандском побережье я видел мёртвых, чёрных от нефти птиц, огромных рыб и тюленей, отравленных нефтью и выброшенных прибоем на берег. Это страшное зрелище. Каждая тонна нефти, попав в море, загрязняет двенадцать квадратных километров его площади. Вот и выходит, что если десять процентов добытой со дна нефти уходит теперь в воду, да ещё сколько-то добавляют танкеры, то Мировой океан получает годовую порцию в тридцать миллионов тонн, или около двадцати килограммов на каждый кубокилометр воды. К двухтысячному году эта порция возрастет ещё в три раза. Значит, борьба за пищу не должна быть изолированной. Вы согласны со мной, Сергей Павлович? – Неймарк неожиданно обратился к Астахову.

– Конечно. – Застигнутый врасплох Серёжа слегка вздрогнул, но быстро овладел собой. – Прежде всего нужно обуздать капиталистическое хищничество.

– Правильно! – удовлетворённо кивнул профессор. – Но одного этого мало.

– Построить плотины! – опять выкрикнул кто-то неугомонный.

– С плотинами не будем торопиться. Есть куда более неотложные задачи. Проблема превращения океана в поставщика продовольствия хотя и реальна, но исключительно сложна и многообразна. Она тесно связана со всеми сторонами жизни человеческого общества. Теперь поговорим о том, что ещё недавно казалось чистой фантастикой – о древней и в то же время самой молодой науке, которую называют марикультурой. О её первых практических шагах вы знаете куда лучше меня. Я хочу лишь привлечь ваше внимание к мари – точнее, к аквакультуре, потому что она включает в себя не только море завтрашнего дня. Это удобрение морского дна минеральными солями и прогрев глубинных вод атомными реакторами, прополка растений и барьеры из электричества и ультразвука, оберегающие от хищников стада промысловых рыб, искусственное разведение мальков и создание новых продуктивных сортов, – словом, это сельское хозяйство на дне моря… Я ничего не упустил? – Александр Матвеевич вновь обратился за поддержкой к Астахову.

– Позвольте мне? – неожиданно поднялся со своего места Наливайко.

– Конечно, Петр Фёдорович, просим!

– Нужно обратить особое внимание на водоросли! – назидательно заметил секретарь райкома. – Мы её от случая к случаю едим, и то больше от склероза, а этого недостаточно. В Японии издавна морскую капусту и порфиру выращивают в сетях или на верёвках, протянутых над илистым дном уединённых бухт. Теперь это древнее производство достигло промышленных масштабов на калифорнийском побережье, где ежегодная добыча ламинарии достигает сотен тысяч тонн. Но всё это робкие, детские шажки к океану. Правы те, кто подчёркивает, что растительность нашей планеты с учётом фитопланктона сосредоточена под водой. Плотность подводных зарослей достигает полутора тысяч тонн “зелёной массы” на квадратный километр. Невиданные урожаи можно получать в море. Супы же и салаты из водорослей очень хороши. Да и в животноводстве водоросли могут совершить переворот. Так океан поможет увеличить производство мяса и на суше. Продукты, изготовленные из микроскопических водорослей, можно использовать в качестве частичных заменителей картофеля или риса…

– Не вкусно! – послышался чей-то голос. – Мы траву есть не приучены.

– Вы, наверное, хотели сказать – непривычно? – живо отреагировал Неймарк. – Лично я даже к кальмару привыкаю с трудом. Но ведь есть и менее консервативные люди? – он обернулся к Светлане, поощряя её высказаться.

– И по-моему, таких большинство, – отозвалась она с задорной улыбкой. – Ещё ацтеки употребляли сине-зелёные водоросли для приготовления вкусного блюда, напоминающего сыр, которое и сейчас распространено в Латинской Америке, японцы делают из хлореллы супы, приправы и мармелад. Очевидно, современная биохимия сможет сильно расширить ассортимент блюд. Выращивать же водоросли не так трудно: на мелководье, в искусственных траншеях, просто в полиэтиленовых трубах, куда легко вводить удобрения. В природе насчитываются десятки тысяч видов водорослей, а путём селекции можно вывести сорта с совершенно фантастическими возможностями.

– Вот вам, пожалуйста, – торжествующе взмахнул рукой Наливайко. – Лично я не сомневаюсь, что у нас в Приморье морская трава сделает погоду в сельском хозяйстве. О разведении моллюсков и ракообразных долго говорить не приходится. Для современной науки в этом нет ничего невозможного. Мы специально изучали зарубежный опыт. Воздействие повышенных температур значительно ускоряет процесс созревания, увеличивает его эффективность. Пересаживая связки раковин на зиму в подогреваемые бассейны, можно заставить моллюсков размножаться круглый год. Исключительно многообещающими оказались и японские опыты по разведению креветок в прудах. Они показали, что пруды общей площадью в несколько миллионов гектаров могут давать урожаи, равные всему морскому улову креветок. Но, к сожалению, в нашей стране пока ещё нет возможностей построить целые системы водоёмов и разводить в них креветок. Хотя об этом надо думать. Вы согласны, товарищ директор? – секретарь райкома заставил подняться худощавого замкнутого человека.

– Согласен, Петр Фёдорович, мы ещё раз как следует подумаем, – без особой охоты пообещал он, вновь опускаясь в кресло.

– Все слышали? – Наливайко придал своему замечанию оттенок шутки. – Администрация подумает!.. Подумайте и вы, чтобы всем сообща выработать общее решение. Именно к этому обязывает нас принятый недавно закон о трудовых коллективах… С ламинарией, я полагаю, вопрос решённый, а вот о разведении креветки в прудах надо и вправду поразмыслить.

– Пруды – это только начало, – заметил Сергей. – Искусственные нерестилища значительно быстрее смогли бы восстановить запасы лосося и камбалы. Даже речную форель, которая всегда считалась деликатесом, удалось развести в холодных водах океана. Ныне в США половина всей продаваемой форели выращена в питомниках.

– Греть воду реактором – дело будущего, – теперь уже Наливайко направлял течение встречи. – А вот подводные заводы работают в Японии уже давно. На глубине двадцати метров установили особые клетки, обтянутые нейлоновой сеткой, в которые поместили мальков лосося и форели. Через выходящую на поверхность трубу мальков кормят сечкой из сардины, а раз в месяц завод посещает специальный инспектор-водолаз. Результаты оказались настолько блестящими, что японцы уже приступили к строительству таких заводов на больших глубинах.

– Это ж уйма сетки! – позавидовал сидевший сразу за Юрой молодёжный бригадир. – Вот бы и нам так, а то от звёзд совершенно нет спасу… Сетка-то нужна необрастающая, иначе какой толк?

– Будет вам сеть, – твёрдо пообещал секретарь, многозначительно глянув в сторону директора.

– Очевидно, в будущем не понадобится даже нейлоновых клеток, – поддержал Неймарка Серёжа Астахов. – Александр Матвеевич верно отметил. Заводскую территорию можно будет оградить ультразвуком или дырчатыми трубами, которые создадут “стены” из мелких пузырьков воздуха.

– Можно научить и дельфинов охране рыбных стад! – радостно выкрикнул Юра. – Такие “подводные овчарки”, как показали многочисленные опыты, хорошо понимают, что хочет от них человек.

– Это всё будущее! – неожиданно ополчилась на него энергичная девица в защитном костюме студотряда. – Дельфины, реакторы и даже обещанная сетка, про которую мы слышим уже второй год… Но сейчас, я спрашиваю, сейчас что нам делать? Как защитить мидию и гребешок? Может, товарищи учёные подскажут? – Она с торжеством огляделась по сторонам и выжидательно уставилась на президиум.

– Что ж, мои молодые друзья, – прервал нависшую над залом настороженную тишину Неймарк, – после общетеоретических, так сказать, рассуждений вы вправе потребовать от нас и каких-то практических рекомендаций. К сожалению, ни я, ни мои коллеги специально не занимались проблемами марикультуры, но, как говорится, назвался груздём… – он выразительно развёл руками. – Словом, я попытаюсь дать вам конкретный совет. В Приморье часто идут дожди. Пресная вода лежит на поверхности долго несмешивающимся слоем. Для раковин она опасности не представляет, зато для хищников-звёзд совершенно губительна. Короче говоря, почаще вытаскивайте свои верёвки. Ополаскивайте…

Ответом ему были благодарные аплодисменты молодёжной бригады.

– Вот тебе и единый наряд, – шепнул Наливайко директору рыбозавода. – Их ожидает дополнительная, причём очень нелёгкая, работёнка, а они хлопают, радуются… За тобой эта сетка, учти.

Вознаграждённый восторгом зала, Неймарк подвёл итог:

– Акванавты доказали, что человек может жить и успешно работать на глубине. Очевидно, в будущем мы сможем хорошо освоить прибрежные районы, ограниченные глубинами в сто метров, и создать опорные пункты на значительно большей глубине. Такое расширение обитаемой зоны плюс аквакультура превратят океанское дно в фабрику изобилия. Вот почему всё-таки правы те, кто говорит, что океан сможет обеспечить продовольствием многие миллиарды людей. Всё зависит от подхода к проблеме, от всех людей и каждого отдельного человека. А теперь прошу поднять руку, кто голосует за развитие аквакультуры?

Голосование, как и следовало ожидать, вышло единогласным.

– В таком случае, – профессор успокоил оживившуюся аудиторию, – сразу же после короткого отдыха мы заслушаем нашу замечательную Светлану Андреевну Рунову, кандидата биологических наук, старшего научного сотрудника геологического факультета МГУ. Мы действительно слишком уж воспарили в мечтах о будущем, а она вернёт нас, как тут уже совершенно правильно призывали, к реальности. Я имею в виду начальную точку любых исследований по биологии моря. Первичное звено всех пищевых цепей.

– Неумолимая эстафета всеобщего поедания действительно начинается с мельчайших организмов, о которых мне хочется вам рассказать, – отчётливо, как на лекции, произнесла Светлана первую фразу, тщательно придуманную в перерыв. – Но весь чёрный юмор ситуации заключается в том, что начальное звено является одновременно и заключительным. Все обитатели моря прямо или опосредованно питаются микроорганизмами, но, умирая и опускаясь на дно, они сами становятся добычей микробов. – Она несколько принуждённо рассмеялась, но, не встретив поддержки, согнала улыбку и решительно подошла к стенду с прикнопленными снимками из альбома Астахова. Топтавшаяся за кулисами заведующая клубом поспешно протянула указку. – Здесь вы можете видеть портреты наших героев, увеличенных более чем в тысячу раз. Эти живые существа, похожие чем-то на инопланетные конструкции, называются диатомеями. Они живут в воде повсеместно и образуют большие колонии. Диатомеи с большим на то основанием, чем кто-либо другой, могут сказать, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Весной и осенью они переживают взрывы жизни, которые отражаются на всех обитателях моря. Это важнейший момент, от которого во многом зависят урожаи океанской целины. Но изучены диатомеи очень мало. Только в Чёрном и Баренцевом морях удалось кое-что сделать в этом отношении, литораль же Японского моря – девственный лес альгологии. Только в южной части залива Приморский присутствующий здесь Сергей Павлович Астахов выделил четыреста видов. Он, как и я, альголог по специальности. Но если я занимаюсь больше ископаемыми видами, то в сферу интересов Сергея Павловича входят живые. Я верно говорю? – Светлана вопрошающе взглянула на Астахова и перевела дух.

– Совершенно верно, Светлана Андреевна.

– Тогда подойдите, пожалуйста, сюда, и мы продолжим рассказ вместе. По-настоящему продуманный экономический подход к океану должен начинаться с диатомовьгх водорослей, – высказала Светлана основной тезис, когда Серёжа приблизился. – Это корм для рыбьей молоди и ракообразных.

– Любопытно, что слизь диатомовых могла бы увеличить скорость судов по меньшей мере в два раза, – ответил Астахов на её приглашающий жест. – Она сродни той слизи, которая покрывает тело дельфина, этого пелагического рекордсмена, который шутя обгоняет самые быстрые катера.

– А почему бы вам не покрыть этой слизью ваш бот? – пошутила Светлана. – А то стоит он себе у пирса и обрастает ракушкой.

– В этом самом обрастании вся загвоздка! Ужасно проклятая штука. Американцы выпустили патентованную краску для судов. Стоила она бешеные деньги, но зато резко уменьшала обрастание. А меньше обрастание – меньше расход топлива, выше скорость. Прямая экономическая выгода. Капитаны стали брать эту краску, тем более что фирма давала гарантию на один месяц. Всё было хорошо. Но в Гонконге одно судно обросло в течение этого гарантийного месяца ещё сильнее, чем суда с обычной покраской. Оказалось, что там живёт вид диатомеи, которым патентованная краска пришлась по вкусу. Если бы можно было остановить обрастание на стадии слизи…

– Боюсь, тут ничего не получится, – ловко включилась в диалог Рунова, учтя настроение зала. – Это тоже стадийный и необратимый процесс. Сначала бактерии создают тонкую плёнку, потом на ней развиваются водоросли, выделяющие слизь, а там уж и ракушки поселяются. Кстати, даже киты обрастают диатомовыми. По виду водорослей можно узнать, где плавал кит. Да что там кит! Астахов это лучше всех знает. Правда?

– Действительно, стоит только залезть в море, как тебя тут же облепят диатомеи. Мы этого, конечно, не замечаем. Я как-то вылез из воды и для интереса скребанул себя стёклышком в разных местах. Потом поместил стёклышко под микроскоп. Столько диатомеи! Причём разных! Попался даже один новый вид… Жаль, мало приходится сейчас этим заниматься. Снабжение всякое. Новый дом под лаборатории строим…

– Да, товарищи, – Рунова поняла, что вновь настал её черёд говорить, – эти таинственные существа встречаются повсеместно, в любом, даже самом маленьком, водоёме. Слизь на камнях и растениях, скользкий налёт на днище судна и сваях – всё это диатомеи. Простейшая живая клетка, защищённая кремниевыми створками с идеальной структурой. Взгляните на эти изображения. Что в сравнении с ними вся современная архитектура, все кольца и броши ювелиров! Образцовые, должна заметить, снимки… А вот и их автор. – Она многозначительно склонила голову и отступила, давая публике полюбоваться искусством коллеги.

Зал ответил нерешительными аплодисментами.

– Если бы я не был биологом, я бы стал архитектором, – сказал Сергей, отчаянно краснея.

– Вам ещё не надоело слушать? – Рунова участливо оглядела зал.

– Нет! – захлопали в первых рядах. – Рассказывайте ещё…

– Хорошо! – с готовностью согласилась она. – Я сегодня почти весь день провела в воде. Знакомилась с вашими мидиевыми садками. На этих раковинах хорошо была видна работа диатомовых. Мутная зеленоватая слизь, белые и розовые лишаи вторичных обрастаний. Диатомовые необыкновенно чувствительны к температуре и солёности воды. Они массами гибнут, когда над морем проходят дожди, но их быстро замещают более пресноводные виды, которые в свою очередь погибают, когда прежняя солёность восстанавливается. Вместе с диатомовыми в опреснённой воде погибают и морские животные. Профессор Неймарк дал вам прекрасную рекомендацию! Пресноводные диатомеи резко отличаются от солёноводных, а тропические виды не похожи на обитателей арктических вод или морей умеренных широт. В Японском море почти не встречаются тропические диатомеи. Лишь у берегов Южной Японии их становится много. И чем южнее, тем больше. Филиппины, Австралия, Новая Зеландия… Потом опять увеличивается количество холодноводных видов.

– Светлана Андреевна проводила специальные исследования в этом регионе, – пояснил Сергей.

– Я не случайно назвала диатомеи таинственными. – Рунова поблагодарила его коротким кивком. – Чуткую, почти эфемерную клетку окружают кремниевые створки. Хрустальная оболочка лелеет крохотную пылинку живого. Жизнь проходит, как яркий проблеск в темноте, а оболочка остаётся. Почти навечно. Диатомные панцири отлично сохраняются. Они известны ещё с мелового периода. По ним можно определять относительный возраст Земли, воссоздавать палеогеографию водоемов. Вот почему прибрежные бентосные виды этих водорослей специально изучаются геологами, которые занимаются реконструкцией древних бассейнов. По кремниевым оболочкам давно погибших организмов удаётся узнать всю историю водоёма: температуру и солёность воды, береговую линию и как всё это менялось с течением веков и тысячелетий. Для геологов-поисковиков диатомеи – тоже желанная находка. Диатомовые земли – их, кстати, много у вас – считаются ценным ископаемым. Они незаменимы для шлифовки стёкол, плавки базальта, производства столь необходимого для биохимиков и химиков-аналитиков силикагеля. Из них можно сделать лёгкие, плавающие в воде кирпичи, отличающиеся высокой тепло– и звукоизоляцией. Индийский ученый Дизикачара показал, что они почти целиком состоят из альфа-кварца.

– Про Атлантиду! – бурно поддержал зал.

– Пожалуйста, голубушка, – тихо попросил Неймарк.

Почувствовав, что увлеклась и заговорила специальными терминами, Рунова умолкла на полуслове и беспомощно уставилась на Сергея.

– Расскажите, как вам удалось открыть Атлантиду, Светлана Андреевна, – попросил он, поймав её умоляющий взгляд.

– Но я вовсе не открывала Атлантиду, – с облегчением рассмеялась она. – Просто, плавая на “Витязе”, наша группа обнаружила в Атлантическом океане пресноводный комплекс диатом, резко отличный от окружающих морских комплексов. Такую находку можно истолковать лишь однозначно: на этом месте затонул участок суши. Когда? Радиокарбонный анализ показывает цифру двенадцать+пятнадцать тысяч лет.