Текст книги "Пылающие скалы"

Вывалившись всей ватагой на улицу – снег летал и летал, – обосновались в близлежащей шашлычной “Севан”. Знакомый официант организовал столик на четверых. Малик с Бошариным, не боясь сквозняка, сели спиной к окну, а Кирилл с Володей устроились напротив.

– За победу! – предложил Орлов, когда принесли шашлык по-карски с зажаренной почкой.

– За нашу победу! – как в каком-то фильме времен детства, поправил Марлен.

– За нашу общую! – Кирилл поднял переполненный бокал и, роняя алые капли, поочерёдно чокнулся со всеми. – И за твой кандидатский диплом, – улыбнулся он Володе. – Спасибо, старик!

– За что, генацвале?

– За Герберова, за МГУ, вообще за многое.

– Надерёмся, ребята, вдрызг! – неистовствовал Бошарин-Босс, поспешно разливая вторую бутылку. – Официант! Дюжину анжуйского и каплуна!

– Ты хоть знаешь, что такое каплун? – насмешливо полюбопытствовал Орлов, щуря глаза от сигаретного дыма.

– Не беспокойтесь, едал и не такие деликатесы!

– Ишь разорался! – Высокий парень с затейливо уложенной причёской наконец подошёл к их столу. – Принести чего?

– Корзину бордо и пулярок! – распорядился Бошарин. – И повторить лобио. Ваш сервис будет оценён по достоинству.

– Ещё пару бутылочек и шашлык на рёбрышках, – перевёл на общедоступный язык Марлен. – Лобио, конечно, тоже.

– Как работается? – обратился Володя к Кириллу.

– Интересно. Другого слова не нахожу. По целым дням торчу в библиотеке. Читаю, что надо и что не надо, конспектирую, заполняю карточки. Словом, гребу под себя. Авось пригодится.

Давно Кирилл не чувствовал себя так легко и свободно. Как необходимо человеку ощущение победы, пусть самой маленькой. Справедливость обязана восторжествовать, хотя бы во имя душевного здоровья. Иначе не заметишь, как превратишься в озлоблённого неудачника, раздираемого комплексами.

– Давайте за нас с вами, ребята? – сказал он, наполняя захватанное жирными пальцами стекло. – Чтоб спина к спине, локоть к локтю!

– Смотри, как расчувствовался на радостях. – Володя с достоинством пригубил вино. – Сам на себя стал не похож.

– А он у нас влюблённый! – нежданно брякнул Малик.

– Заткнись, – толкнул его под столом Кирилл.

– С кем не бывает, – философски заметил Володя. – И кто же избранница?

– Прекрасная незнакомка! – провозгласил Бошарин, в ком пропадали богатые актёрские данные. – За дам-с?

– Боссу больше ни капли, – предупредил Малик.

– Это ещё почему? Или я не соавтор открытия? Моё имя официально значится в журнале Академии наук… Как он называется, Марлен Борисович?

– “Химия твёрдого топлива”, – подсказал Малик. – Но вина ты больше не получишь.

– Давай закругляться, – предложил Володя, сторонившийся любых инцидентов. – Стременную, парни.

– Схватим таксомотор и отвезём Босса, – согласно кивнул Малик.

Они расплатились, оделись и тут же, на площади, возле подземного перехода, взяли такси.

– Куда теперь? – спросил Малик, благополучно препроводив Бошарина в его берлогу.

Расставаться никому не хотелось.

– А что, если завалиться к моей шефине? – наткнулся Кирилл на гениальную идею. – Допраздновать торжество?

– Думаешь, удобно? – засомневался Марлен.

– К Анастасии Михайловне? – одобрил Володя. – К ней можно. Она поймёт, как надо.

– Золотая женщина! – подвёл окончательную черту Кирилл.

Лёгкость, которую он нёс в себе, как бы обещала долгое продолжение. И даже самое потаённое не казалось таким невозможным. Хотелось поскорее позвонить домой: вдруг принесли телеграмму.

Где-то за звёздным занавесом сдвинулись заржавелые рычаги и пошли крутить зубчатые колеса, зацепляя одно за другим.

Примерно такое навеялось впечатление.

XXXI

Корват чувствовал, что вот-вот сорвётся. Крупные и мелкие неприятности сыпались на него, как из рога изобилия, отзываясь сбоем сердечного ритма и жаркой, заволакивающей сознание ломотой в затылке. Уши закладывало, как в самолёте. Определённо подскочило давление. Но измерить его – где-то в ящике валялся футляр с манометром и резиновой грушей – не было ни времени, ни охоты. Неделя ещё только началась, а сюрпризов хоть отбавляй.

В Министерстве геологии, куда он поехал утверждать новое штатное расписание, ему дали понять, что на него опять пришла анонимка. Жаловались – он примерно догадывался, кто именно, – на диктаторские замашки, волюнтаристскую кадровую политику и зажим научных направлений, стоящих на противоположных корватовской школе позициях. Ничего нового, но всё равно противно. А тут ещё один из его генералов учинил по собственному почину ревизию финансовой отчётности геологических партий. Счета за аренду плавсредств, расписки сезонных рабочих – поди разберись, где тут честный документ, а где филькина грамота. В пустыне, когда до ближайшего колодца надо пилить трое суток, в таёжной чащобе нотариальных контор почему-то не предусмотрено. Только кому об этом скажешь? Опять пойдут комиссии, нервотрёпка, а времени и без того катастрофически не хватает. Корватовский институт вырос из комплексного экспедиционного объединения, искавшего нефть и газ по всему Союзу. Сосредоточившись на зарубежных исследованиях, Игнатий Сергеевич сохранил за собой и прежние наиболее перспективные направления. К сожалению, управлять столь обширным и пёстрым хозяйством становилось год от года труднее. И возраст, никуда не денешься, сказывался, и здоровье.

В двухэтажной времянке, которую с чьей-то лёгкой руки прозвали бараком, Корват появился через полчаса после им же назначенного срока. Кляня себя за опоздание, Игнатий Сергеевич тем не менее не извинился перед терпеливо ожидавшими сотрудниками. Пробурчав нечто малопонятное, он толкнул ногой дверь и широким жестом зазвал всех в кабинет.

Сразу стало понятно, что настроение у шефа хуже некуда и следует держать ухо востро. Поэтому входили чуть ли не на цыпочках, вобрав голову в плечи.

Самолюбивый Северьянов, которого Игнатий Сергеевич упросил остаться старшим научным сотрудником на половинной ставке, мрачно уселся в самом дальнем углу. Он чувствовал себя униженным, что было никак несообразно с его высоким постом. Обижаться, однако, не приходилось. Корват взял Диму под свою широкую длань, когда тот был ещё студентом-третьекурсником, причём закоренелым троечником и дебоширом.

Рядом с ним скромно приютилась на венском стуле Лариса Постор, тоже бывшая студентка Игнатия Сергеевича, а ныне старший научный и кандидат геолого-минералогических наук. Она принесла новые варианты карты, где были учтены последние данные геофизики и разведочного бурения. Концы с концами у неё не сходились, и было страшно первой угодить под огонь уничтожающей критики. Корват был беспощаден на язык.

Лишь одна Лебедева, ни при каких условиях не терявшая бодрости духа, смело придвинула кресло к директорскому столу, уставленному телефонными аппаратами.

– Это ещё что за новости? – спросила с обезоруживающей улыбкой. – Глядит букой, не разговаривает… Что-нибудь случилось, Игнатий Сергеевич?

– Ничего не случилось! – Он ожесточенно зыркнул на неё из-под насупленных бровей. – А надоело до чертиков! Ей-богу, брошу всё к такой-то матери.

– Фи! – она шутливо наморщила носик. – При дамах.

– Знаю я этих дам! – драчливо ощерился Корват. – Ни в чём не уступают нам, а чуть что скажи, сразу в истерику.

– Не знаю, каких дам вы подразумеваете, – Лариса Постор пришла на помощь подруге. – Но тут они не присутствуют. – И пояснила, не моргнув глазом: – Я истеричек имею в виду.

– Ладно, кончай разговор! – Остывая от яростного накала, Корват принялся искать по карманам очки.

Стало как будто легче. Придерживая за край дужку, обвёл чуть проясневшим взором сидящих. Как это всё-таки здорово, когда вокруг тебя свои.

– Дмитрий Васильевич? – тепло удивился он, словно впервые заметив. – Ну-ка, подсаживайтесь поближе… Давайте вашу пачкотню, Лариса.

– Вот так всегда с вами! – Постор развернула карту. – Ещё не видели, а уж обзываете пачкотнёй.

– Так и есть! Упражнения гориллы, а не карта. – Игнатий Сергеевич хлопнул ладонью по розовому пятну, чем-то насторожившему его геологический нюх. – Что это такое, я вас спрашиваю? Где легенда?!

– Пожалуйста! – Лариса Антоновна мгновенно подсунула ему листок. – Не успели ещё нанести.

– Извольте успевать, раз приглашены для доклада! – Он справился с легендой и, недовольно покрутив носом, уставился в потолок. – Нет, – изрёк убеждённо, – такого просто не может быть.

– Почему, Игнатий Сергеевич?

– А я знаю?.. Да вы сами взгляните, Лариса! Ведь полнейшая дисгармония! – Игнатий Сергеевич, бормоча под нос, схватил карандаш. – Кембрий, триас, верхний мел… Определённо ваши архаровцы где-то напутали… Свиты – бандиты, фации – спекуляции. – Он принялся безжалостно черкать пасторальную акварель раскраски. – Приблизительно так должно выглядеть, – удовлетворённо швырнул на стол карандаш с обломавшимся грифелем.

Лариса Постор, крупная красивая брюнетка с резкими мужскими манерами, смотрела на Корвата с почти материнской нежностью. Он и вправду чем-то напоминал виртуоза-вундеркинда, которому дозволено всё. В его жутких каракулях придётся разбираться не один день, но в конечной правоте шефа Лариса не усомнилась ни на минуту. Подобно композитору, который, едва взглянув на партитуру, целиком схватывает музыку, Игнатий Корват молниеносно почувствовал фальшь. В графическом совершенстве партитуры глаз резала уродливая строка, и он не поверил, что за ней может скрываться благозвучная мелодия.

Геолог божьей милостью, он постигал в красоте гармонию мира. Если красиво, значит, и правильно, уродливо – абракадабра, мартышкин труд, чертовня собачья. В подобных выражениях он никогда не скупился.

– Не удивительно, что с такими картами мы до сих пор не можем найти газ. Кто-нибудь из вас покажет мне, где нужно искать? Что выявило бурение?

– В пластовых водах есть растворённый метан, следы ароматики и фенолы, – сказал Северьянов.

– Я так и знала, что будут фенолы и ароматика! – обрадовалась намечавшая точки для бурения Лебедева.

– Нам-то какой навар от ваших предвидений? – огрызнулся Корват. – Керны исследовали?

– Ещё не пришли, – покачал головой Северьянов.

– Пешком идут? Никак, вы им ножки приделали?

– С вами совершенно невозможно разговаривать, Игнатий Сергеевич! – не выдержал Дмитрий Васильевич. – Ящики отгрузили ещё на прошлой неделе. Ждём со дня на день.

– Надо было самолётом отправить.

– Три тонны камней?.. Мне таких средств, извините, не отпущено.

– Ладно, давайте разбираться. – Отодвинув бумаги, Корват разложил карту и сделал знак собраться вместе. – Где у нас газопроявления?

Постор указала отмеченные чёрными треугольничками пункты.

– Допустим, Анастасия Михайловна права, и газ действительно мигрировал через сероцветы. – Игнатий Сергеевич задумчиво постучал ногтем. – Здесь и здесь… Куда же он потом делся? Ушёл в красноцветы? Но там его нет, и нечего ему делать в них. Остаётся вон та мощная антиклиналь в пограничных толщах. Кто подскажет, в каком направлении проходила миграция? Молчите?.. Кстати, Анастасия Михайловна, как поживает ваш Лановой? Работает?

– Ланской, Игнатий Сергеевич.

– Хорошо, Ланской, не могу же я всех упомнить?

– Он заканчивает реферат по литературным источникам. Как вы посмотрите, если он выступит с ним на ближайшем семинаре? Мне кажется, это всем должно быть интересно.

– Так вот, Анастасия Михайловна, – продолжая размышлять о своём, предложил Корват, – не соизволите ли слегка озаботить его нашими насущными проблемами?

– Слегка озаботить? – всплеснула руками Лебедева. – Да он представил мне полный термодинамический обсчёт процесса.

– Это позволит определить направление миграции?

– Разумеется, нет! Зато наша гипотеза получает солидное математическое подкрепление. Если в обозримом будущем мы сумеем поставить эксперимент…

– В обозримом будущем меня волнует газ. – Корват переключил внимание на Северьянова. – Если мы его не отыщем, я вообще не могу поручиться за наше будущее. Таким манером, ледиз энд джентльмен. Всякий нормальный человек начнёт поиск с ловушек, но на карте, которую любезно представила нам милая Лариса Антоновна, я не нахожу глин, способных изолировать пласт. – Он щёлкнул по белому пятнышку: – Что за бледная немочь?

– Пропустили! – вспыхнула Лариса Постор. – Не успели закрасить, Игнатий Сергеевич, уж очень спешили.

– Опять не успели? А я должен за вас отдуваться? Решать головоломки на тему “Что бы это значило?”! Потрудитесь мобилизовать свой отдел. К пятнице мне нужен рабочий экземпляр карты. Хочу обмозговать в дачном уединении. Помощи-то ждать неоткуда.

– А вы разгоните нас к чертям собачьим, – стараясь оставаться спокойным, посоветовал Северьянов. – Как вы любите иногда.

– Извините, Дмитрий Васильевич, если чем-то не угодил непосредственному, так сказать, подчинённому. По конкретным вопросам, связанным с монгольской экспедицией, я буду иметь честь посетить товарища Северьянова в его резиденции послезавтра.

– В десять тридцать, – напомнил Северьянов, не принимая обидной иронии.

– Не беспокойтесь, не опоздаю. Точность – вежливость королей. Они проявляют её, если нужно подчеркнуть различие между просто подданными и друзьями.

– У королей не бывает друзей. – Северьянов с достоинством поднялся. – Лизоблюды и льстецы не способны на дружбу.

– Ладно, выметайтесь отсюда подобру-поздорову, – почти добродушно сказал Корват. – Это касается всех. Если родится конструктивная идея, прошу незамедлительно поставить меня в известность. В любое время суток.

Оставшись один, он с отвращением принялся перелистывать папку, переданную начальником отдела кадров. Ощутив неприятное потягивание в левом локте, рассосал крупинку нитроглицерина.

– Слушай, Пантелей Романович! – с видимым дружелюбием обратился он к застывшему по стойке “смирно” кадровику, которого вызвал к себе телефонным звонком. – Некстати вы затеяли эту кутерьму, честное слово, некстати.

– Разве такие штучки когда бывают кстати?

– Тем более нужно кончать волынку. – Корват побарабанил по злополучной папке. – Как ты там это сделаешь, меня не касается, но людей не трожь. Их уже лихорадит от комиссий. Довольно.

– Так не могу, Игнатий Сергеевич. – Кадровик развёл короткопалыми ручками. – Делу дан ход. Ничего теперь не попишешь.

– Вот бы и не писал ничего! – тихо взъярился Корват. – Или руки чесались?

– По-твоему, следовало смотреть сквозь пальцы? Покрывать?

– По-моему, не надо делать из мухи слона.

– Ничего себе муха! Липовые расписки, липовые фамилии, липовые номера паспортов.

– Это доказано? Или доказывать свою невиновность должен начальник партии? – Корват еле сдерживался, чтобы не ударить кулаком по столу. Он пережил на своём веку десятки подобных историй. Как правило, расследования кончались пшиком. Среди геологов, конечно, попадались разгильдяи, халтурщики, даже откровенные дураки, но заведомо нечестные субъекты встречались крайне редко.

– К сожалению, частично доказано, – Пантелей Романович строевым шагом подошёл к столу. – Разреши сесть, Игнатий Сергеевич?

– Пожалуйста, Пантелей Романович, извини.

– Так вот, если желаешь знать, я специально послал человека проверить на месте. Часть документов, внушивших подозрение, определённо липовая.

– Какая часть? На какую сумму? Конкретно.

– В общем выходит на двести пятьдесят семь рублей сорок девять копеек.

– Это на партию с бюджетом в семнадцать тысяч! – Корват нехорошо улыбнулся. – И этот твой, как ты говоришь, человек сожрал полтыщи, потому как один билет туда полтораста рублёв стоит!

– Не имеет значения, Игнатий Сергеевич, важен принцип.

– Принцип, разумеется, важен. Кто спорит? – Корват понял своё бессилие. – А этот осёл, – он имел в виду энергичного двадцативосьмилетнего парня, которого всего лишь год как выдвинули на должность начальника, – этот имбецил знаком с результатами вашего расследования?

– Да, я ему всё показал и потребовал написать объяснительную записку.

– И что же?

– Категорически отрицает факт присвоения денег.

– А липовые, как ты говоришь, фамилии, номера?

– Отмалчивается или говорит, что напутал.

– Может, действительно напутал?

– Не рассмеивай меня, Игнатий Сергеевич, я сорок лет в органах юстиции работал.

– Рассмеивать мне тебя недосуг. Забирай и действуй согласно закону. – Он брезгливо отодвинул от себя подшитые документы. – Но запомни, Пантелей Романович, ещё одна такая история, и я разгоню всю вашу хунту к чертям собачьим. Чего бы это мне ни стоило.

Когда кадровик ушёл, секретарша принесла Корвату стакан чаю и плавленый сырок с ломтиком чёрного хлеба. Перекусив и немного отдохнув в одиночестве, он поехал на кафедру, где его заместитель Александров заваривал очередную склоку. На сей раз в комплоте с невероятно энергичной Верой Андриановной Фаворской, с одинаковым мастерством способной разыграть истерический припадок и бескорыстное горение во славу науки.

Вопреки общему направлению кафедры, твёрдо стоящей на позициях органического происхождения нефти, Вера Андриановна разрабатывала неорганическую модель. Она пыталась доказать, в частности, что не только углеводороды, но и порфириновые соединения нефтей сформировались в недрах вулканов. Пожалуй, с этим можно было бы примириться, если бы не уходило столько времени и сил на борьбу. К великому сожалению, профессор Фаворская отстаивала свою истину не столько на учёных советах, сколько в коридорах высоких учреждений, прибегая к нечистоплотным приёмам.

Игнатий Сергеевич не сомневался, что новая порция подмётных писем её рук дело. Укротить Фаворскую было не в его силах, но как нейтрализовать, хотя бы временно, Александрова, он примерно догадывался.

Истинно говорят, что в семье не без урода. Замечательная кафедра, превосходный институт, и вот подишь ты…

XXXII

По пути на Курский вокзал Ровнин заскочил в институт за ксерокопией отчёта. Сборка стенда близилась к завершению, и пора было подумать о создании небольшой аналитической группы. Марлену хотелось внедриться в заводскую лабораторию с собственной методикой. Найденные Кириллом эмпирические формулы значительно облегчали расчёт.

– Ты разве не в командировке? – удивилась его появлению Тамара.

– До отхода поезда ещё уйма времени. Хочу кой-чего провернуть.

– Горишь на работе?

– Что делать, Рыбка, приходится. Один остался.

– И то правда, – посочувствовала Тамара. – Редеет наша компашка. Сначала Володя рванул, потом Кира… Я уж про шефа не говорю. Небось и ты куда-нибудь навострился?

– Пока не собираюсь. – Малик нашёл ксерокопию и запер стол. – А там кто знает?

– Неужели в Новосибирск?

– Я бы поехал, да не зовут, Тома.

– А у нас новости: Артёма на и. о. подали!

– Не может быть! – огорчился Малик. – Полнейшее же ничтожество. Вечный учёный секретарь.

– Так-то!.. Тихоня Пальминов тоже возгонку получит. Ему Володину группу дают.

– Наш знаток океанической фауны объяснил бы это законом замещения.

– Чего-чего? – Тамара сделала недоумённо-недоверчивое лицо.

– Неужели не знаешь? Вы же вместе с ним прохлаждались на водах.

– Ошибаешься, Малик, не вместе. – Она упрямо поджала губы. – Так что за закон?

– Замещения? Наш общий друг уверяет, что промысловую рыбу, когда её выловят, мгновенно замещает сорная. Не знаю, как в океане, но у нас закон замещения явно соблюдается.

– Паркинсона на тебя нет! – довольно фыркнула Тамара.

– Предпочитаю Ланского.

– Дурак он! – бросила она в сердцах.

– Это ещё почему? – удивился Малик.

– Сам знаешь.

– Ничего не знаю.

– Хоть бы ты ему глаза раскрыл, что ли. А ещё другом называешься!

– Ах, вот ты о чём! – догадался Марлен.

– Об этом самом, – подтвердила она. – Неужели вы все не видите, что он гибнет прямо на глазах?

– Не преувеличивай, Рыба. Я вчера был у него в МГУ. По-моему, с ним полный порядок. Он процветает.

– Помяни моё слово, Малик, эта стерва погубит его! И виноват будешь ты! Это ж типичная хищница! Ты бы сказал ему.

– Ланского не знаешь? Да он убьёт меня на месте. Нет, Тома, я боюсь за себя.

– А за него не боишься? Что с ним станет, тебе наплевать?

– У меня к тебе гигантская просьба, Рыбонька! – Малик поторопился переменить тему. – Пригляди, пока я смотаюсь, за моими кемикл-гёрлз, чтобы не соскучились от безделья.

– Только этого недоставало! Сам виноват – разбаловал. Они же научные труды у тебя подписывают. В упор никого не видят. Кроме того, я сама уматываю на следующей неделе.

– Куда, если не тайна?

– На сборы, мальчик. Меня, между прочим, в сборную Москвы включили, по синхронному плаванию. Так что имеешь шанс увидеть на телеэкране.

– Поздравляю, Томик, от души, – Марлен торжественно пожал ей руку. – А как же тема?

– Наука? – Тамара вынула из кармашка золотистый тюбик и уверенным эластичным нажимом подвела губы. – Будет вместе со мной, пока я подрыгаю ножками под хабанеру Бизе, – пояснила, облизав сиреневую помаду. – Я не напутала в терминологии? Хабанера?

– Хабанера, – подтвердил он, застёгивая чемоданчик. – Желаю тебе золотой медали.

На следующее утро Ровнин уже любовался со станционного мостика панорамой металлургического комбината. Его властная центростремительная сила ощущалась повсюду. Словно под влиянием неодолимого магнетизма отклонялась от путей крайняя колея, теряясь за передовыми бастионами из стекла и стали. Тянулись увешанные гирляндами изоляторов серебристые вышки. Вдоль невидимых нитей подвески сновали навстречу друг другу бесконечные вагонетки. Даже река, темневшая сквозь голые ветви ветел, не могла противиться этому неодолимому притяжению. Где-то там, за дальними заснеженными балками и терриконами, она совершала плавный извив, спеша к зарешёченному проёму в бетонной стене. Не замерзающая в самый лютый мороз речка…

Над циклопическими башнями домен стыли неподвижные облака. И так же неподвижны были разноцветные дымы, исходившие из бесчисленных труб, и клубы пара над жерлами деревянных градирен. Подпиравшие печи батареи коуперов, закруглённых, словно торпеды, и могучие рукава всевозможных трубопроводов лишь подчёркивали суровую невозмутимость цитадели, сковавшей землю и небеса.

Марлен знал, что таится за этой обманчивой неизменностью. После первой ознакомительной экскурсии ему долго снились реки огня. Хлестал чугун из пробитых лёток, покорно и тяжко сбегая по желобам. Кипела в чёрных ковшах разливаемая сталь, выплескивая солнечные протуберанцы. С лязгом и грохотом неслись по прокатным валкам ослепительные брусья и ленты. Перелетали с линии на линию, как гибкие макаронины, неуловимо меняя профиль.

И какая грозная, какая ликующая музыка рождалась в оглохших ушах! Под лаву, клокочущую в рукотворном вулкане, содрогание платформ на разливке, вой вентиляторов и яростные выдохи из круглой дырки мартена.

Небывалая оркестровая яма, залитая сиянием расплавленного металла, небывалый оркестр на тысячи сольных партий. И скульптурные силуэты, выкованные в снопах искр, и мощные, словно отлитые из чугуна руки, взметнувшие чудовищный крюк, как палочку дирижёра.

Наверное, нечто подобное мерещилось Скрябину и Глазунову, искавшим отклики цвета в спектрах созвучий. Они исходили из радуги, но Марлен воочию видел, как жидкое солнце, минуя призму, сгущается в вишнёвый накал. Он слышал, как поют, излучая инфракрасную темноту, заливаемые формы и неподвластная пламени человечья плоть.

Дожидаясь автобуса, Малик мысленно вернулся к событиям трёхмесячной давности, когда после обхода цехов, продолжавшегося четыре дня, он возвратился к исходной точке усталый и потрясённый.

– И эдакую махину вы надумали взорвать изнутри? – поддел его заместитель главного конструктора Кондырев, довольный произведённым впечатлением. – Эх вы, химики, всё бы вам в трубы загнать да в котлы!.. Ну как, будете продолжать свою авантюру?

Марлен не нашёлся, что ответить, и только кивнул в ответ. Разговор происходил в доменном цехе, вернее в помещении КИПов, куда едва доносился гром выпускаемой плавки. Озирая шкалы бесчисленных потенциометров, где отголоском дальней грозы подрагивали стрелки и самописцы, он подумал о пролётке с бензиновым моторчиком и чадящем пироскафе, который нелепо захлюпал деревянными лопастями по Миссисипи. Новое всегда приходит в жалком смешном облике, когда налаженное, привычное пребывает на высшем взлёте могущества, и никто, вернее почти никто, не ждёт перемен.

– Силища, красотища, размах! – продолжал гнуть свою линию Кондырев. – А что у вас? Кварцевая пробирка?

Возразить было нечем. Исполинская высота доменной печи, сложность и масштабы обслуживающих её дворов ошеломили Малика. Сухие цифры учебников и мелькающие, почти не задевая сознания, кадры телевидения не могли передать и сотой доли истинного величия плавки. Нет, Кирилл глубоко заблуждался, сравнивая её с алхимическим горшком. Общим оставался лишь исходный принцип, но тысячекратное умножение неизбежно породило новое качество. Производство чугуна ни в чём не отставало от современности. Даже в оснащении электроникой. Самонадеянным мальчишеством выглядел вызов, брошенный ими грандиозному, отлаженному до мелочей огненному действу. От ничтожной пробирки из кварцевого стекла – Кондырев тысячу раз прав! – до реактора непрерывного действия было далеко невообразимо. Пролётка, хоть худо-бедно, да бегала, и пароходик тоже не даром глотал дрова.

Малику на какое-то мгновение стало страшно. Подумав, как далеко они с Кирой зашли в собственном легковерном ослеплении, он ощутил глубочайшую растерянность. Но, сделав усилие, он восстановил пошатнувшиеся было опоры. Марлен вспомнил шефа, Киру, Герберова, который с молоточком в руках показывал, как рвётся бензольное кольцо. Они не могли ошибиться. Поэтому прочь любые сомнения. За его, Марлена, спиной стоит самая объективная вещь на земле – цифра. Неподкупная и неподвластная ничьей воле. Кажется, Кира однажды рассказывал о священных числах пифагорийцев? Они верили, что в основе мироздания лежат простейшие математические закономерности. Право, не так уж наивна была их чистая вера. Если природа говорит с нами музыкой цвета, звука и запаха, то мыслит она математическими кривыми, за которыми стоят уравнения. Кира знает, что говорит. Константы равновесия, энергетические потенциалы – это действительно главное. Закон организует косную материю. Аппаратурное оформление, железки – не им противиться жёсткому диктату природы. Там удлинить, тут раздвинуть, здесь подкрутить. Нехитрая механика.

Так и не удалось Кондыреву заставить Малика пойти на попятный. Впоследствии он признался, что выполнял приказание директора. “Ткни их носом как следует во все углы, – напутствовал его хозяин. – Пусть полюбуются на полный цикл во всём его грандиозном размахе. Если не испугаются, поговорим серьёзно. Сдаётся мне, что за их стекляшками скрывается действительно интересная штука. Вникни, Василь Львович, досконально разберись”.

Упорство, с которым Ровнин отстаивал свою идею, равно как и его подкреплённая точным расчётом аргументация, произвели на Кондырева благоприятное впечатление. Превратившись, по мере общения, из скептика в горячего сторонника, он лично переделал представленный институтом проект, учтя передовые достижения инженерной мысли, и поручил самым опытным конструкторам разработку отдельных узлов.

– Подумать только, – деланно ужасался Василь Львович, – на лучшем в стране металлургическом комбинате подкапываются под самые основы металлургии! Да нас всех расстрелять надо, как пятую колонну!

– Потому и лучший ваш комбинат, – грубо льстил Малик, – что люди на нём такие. Умеют заглядывать в будущее, не то что иные кроты.

– И вы всерьёз надеетесь, что вам удастся произвести столь радикальный переворот? – не переставал он допытываться. – Мне это интересно с чисто психологической стороны, Марлен Борисович.

– Даже не мечтаю, – почти искренне отвечал Малик. – Во всяком случае, при нашей жизни. Но если удастся внедрить метод в качестве вспомогательного производства для каких-нибудь специальных целей, я буду доволен.

– Доволен! – гоготал Кондырев. – Да это самое большее, о чём можно мечтать! Даже попутное с производством кокса обогащение железной руды будет для вас венцом успеха. Миллионная же экономия в масштабах страны! Небось о госпремии мечтаете? Признавайтесь!

– Не мечтаю, – смеялся Марлен. – Но если всё-таки дадут, то мы разделим её с вашими товарищами. В порядке соавторства.

– Так-так, самое время делить шкуру неубитого медведя. Не сегодня-завтра ваш стенд преподнесёт нам такой подарочек, что в пору будет лезть головой в петлю. Хорошо, если только выгонят к чёртовой бабушке за бессмысленное разбазаривание государственных средств.

– Вас-то не выгонят, Василь Львович, – успокаивал Ровнин, ничуть не устрашившись. – Приказ директора как-никак.

– Ещё как наподдадут коленкой под зад! С вас-то какой спрос? Вам самим богом положено свои идеи проталкивать. Нет, Порфирий Кузьмич с меня спросит. Недоглядел, скажет, дурень, дал себя запутать, ну и получай теперь по первое число.

Кондырев сетовал словно бы в шутку, но Малик, всякий раз откликаясь намеренно беспечным смехом, проникся подозрением, что заместитель главного конструктора и впрямь испытывает тягостное сомнение.

Дальнейшие события показали, что они были не столь уж беспочвенны, как хотелось думать Марлену.

Едва он, не заглянув даже в заводскую гостиницу, где для него держали постоянный номер, поднялся на пятый этаж инженерного корпуса, как его изловила кондыревская секретарша.

– Куда это вы запропастились, Марлен? Василь Львович уже дважды справлялся.

Привыкший к постоянным передрягам, Ровнин сразу заподозрил неладное. Заместителя главного конструктора он нашёл на обычном месте, возле кульмана за стеклянной перегородкой.

– Вам не икалось вчера? – в привычной манере осведомился он. – Телеграмму получили?

– Нет, Василь Львович, – Малик с тревогой взглянул на осунувшееся лицо Кондырева: под глазами тёмные тени, взгляд напряжённый, унылый. – Какие-нибудь неприятности?

– “Какие-нибудь”! – желчно усмехнулся Кондырев. – Вы знаете, что мы собрали реактор?

– Конечно! Мы даже распили бутылку шампанского на радостях!

– Значит, рано начали радоваться. Не идёт!

– Ничего не понимаю, – растерянно засуетился Марлен. – Что именно не идёт?

– Реактор ваш не идёт! Вы простите, но я не утерпел и опробовал установку без вас. Так, знаете, для успокоения.

– И что? – упавшим голосом спросил Малик.

– Козёл! – Василь Львович осторожно, словно его мучил радикулит, опустился в кресло. – Надеюсь, вы знаете, что это такое?

Ещё бы Малик не знал! Сколько раз приходилось ему калечить дорогостоящую трубку, чтобы пробить намертво спёкшуюся пробку губчатого металла.

– Ничего страшного, – сказал он не слишком уверенно. – Главное, что восстанавливается. Режим как-нибудь подберём.

– Что толку от такого восстановления? Вы же предлагаете нам непрерывный процесс! Я правильно понимаю? А восстанавливать можно где угодно, хоть в костре, как в доисторические времена.