Текст книги "Пылающие скалы"

– Зачем?

– Это пока секрет. Вечером узнаете.

Возле бунгало она застала Серёжу Астахова, который тянул телефонную проводку.

– Вечером сможете говорить с кем хотите! – он потряс над головой новеньким аппаратом.

– Так уж и с кем хочу? – усмехнулась Рунова.

– Конечно! Ведь десять точек… пока.

– Я прочла вашу работу, Серёжа, – Светлана Андреевна швырнула мидии на веранду и вытерла руки лопухом. – Весьма впечатляющий свод, да, весьма… Что же касается фотографий, то они абсолютно неподражаемы. Ничего подобного я в жизни своей не видела. – Она перевела дыхание и как бы вскользь уронила: – Но есть и ошибки. Я их все скрупулезнейшим образом перечислила… Уж извините за “ловлю блох”.

– Что вы, Светлана Андреевна! – И без того оживлённый Астахов возликовал ещё больше: – Не знаю, как вас и благодарить!..

– Праздник, значит, не отменяется?

– Ни в коем разе. Можно будет даже припоздниться немного. Всё равно синоптики на завтра погоды не обещают.

Пунцовое солнце уже клонилось к закату, недобро пылая в горячих струях тумана, когда Рунова наведалась к своим распотрошённым мидиям. Вываленные на спиленный пень, служивший ей лабораторным столом, и облепленные мухами, они пребывали в самой поре. Даже слезу прошибало от специфического благоухания.

Море под остывающим солнечным шаром сделалось сизым. Сверху отлично было видно дно: нежно-малахитовые пятна песка, грязно-зелёные пучки зостеры, жёлтые, как кучи осенних листьев, кусты пупырчатых саргассов, и чёрные камни, и бумажная сечка сухих водорослей – вся сказочная мозаика недобро присмиревшей стихии.

У берега вода выглядела сумрачно-изумрудной, как сумрачный зрак в глубине замшелого колодца, но, чем дальше, тем светлее становился её серо-голубой отблеск, простроченный зеркальными лентами. У бухты Паллады море уже дымилось клочьями серо-сизого флера. Чёрной прозеленью старинных медяков выступали из этой мглы горы с ржавыми пролысинами глинистых осыпей.

С заходом солнца начался долгожданный лов чилима – самая увлекательная охота на свете. Прямо из раздвижного окна бунгало Астахов выбросил вниз кабель в резиновой изоляции, который давал питание мощной лампе с огромным рефлектором. Лампу опустили в воду, и праздничный аквариумный свет ударил в висящую над дном сетку, в которой уже лежали мидии с изысканным душком. И, словно бабочки вокруг свечи, закружились в электрической воде сильфидоподобные существа. Саламандры заплясали в огне. Они носились, рыжеватые, почти красные, в сквозном свете, и глаза их сверкали, как стоп-сигналы ночных машин. Привлечённые светом и запахом мидий, спешили они из зарослей подводной травы. И этот парад был столь же великолепен, как и парад бабочек. Только на бабочек всем, в сущности, было уже наплевать – пригляделись. Зато за метанием чилимов, как издавна зовут в этих местах креветок, ловцы следили с напряжённым ожиданием, нетерпеливо и плотоядно.

Светлана Андреевна поражалась их изобилию. При дневном свете креветки выглядели не слишком заманчиво: грязно-зелёные, как зостера, с зелёно-коричневыми пижамными полосами вдоль тела. Если добавить к этому, что они имели обыкновение стоять в траве почти вертикально, то становилось понятно, почему их мало кому удавалось увидеть днём. Но зато ночью, под фонарём…

Когда в световом круге появлялось сразу несколько чилимов, Беркут с Астаховым резко дёргали мокрую натянутую верёвку, и тяжёлый четырёхугольник снасти быстро шёл вверх. Перегибаясь через трухлявый, обугленный борт баржи, они нетерпеливо заглядывали в сеть, с которой сбегали струйки. С застеклённых ячеек неуклюже срывались присосавшиеся звёзды. А в сетке среди ржавых железяк груза и осколков раковин прыгали зеленоватые, колючие на ощупь чилимы. Будто майские жуки, бьющиеся в стекла дачной веранды, сухо пощёлкивали они в эмалированном ведре. И с каждым разом их становилось всё больше.

Но в одиннадцать часов, в самый разгар лова, выключили движок, и лампа угасла. Кто-то, кажется это был “умственный мальчик”, приволок автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками Беркут загнул медную проволоку и прыгнул в чёрную рубку ботика.

Путаясь и чертыхаясь, он успел подсоединить провод к клеммам аккумулятора. И вновь вспыхнула под рефлектором золотая непроницаемая глубь, где заплясали живые искры чилимов. Охота продолжалась, пока не набралось полное ведро. Наиболее отчаянные креветки прыгали через край.

Захваченная общим азартом, Светлана Андреевна отважно ползала на коленях по ржавой с давным-давно сгнившим деревянным настилом палубе, собирая колючих беглянок.

– Весь улов сегодня в пользу гостей! – долетел до неё смеющийся голос из темноты. – Только не забудьте, что чилимов надо варить в морской воде.

Решительно отвергнув помощь Астахова и “умственного мальчика”, она сама подхватила ведро с уловом и полезла в гору. Неймарк, зачерпнув за бортом воды, кинулся вслед, карабкаясь по заросшему травой обрыву.

Костёр развели за бунгало. Тревожные метеорологические признаки не обманули. Резкие порывы ветра, которых не замечали внизу, стремились задуть пламя. В лицо летели пыль и холодные капли. Чтобы побыстрее зажглись дрова, Сергей бросил в огонь куски толя. Смоляное коптящее пламя малиновыми отблесками залоснилось на мокрых лицах. Вырвало из мглы блестящие листья волнующихся дубов. Кое-как костёр всё же разгорелся, и можно было ставить ведро. Вернее, подвешивать. Но как? Об этом второпях никто не подумал. В конце концов Сергей догадался продеть через дужку длинную палку. За один конец её ухватился “умственный мальчик”, другой, после недолгого размышления, подхватил Неймарк. Так, превратившись в козлы, они и держали ведро над огнём. Солёная вода долго не закипала. В самый критический момент хлынул дождь. Тайфун не тайфун, а непогода разгулялась вовсю. Но никто так и не осмелился уйти от костра. Наконец, ведро забурлило. Неистовое пиршество происходило при свече, в шатком огоньке которой потрескивали опалённые крылья бабочек. Оранжевые, с красными полосами, тёплые и сочные чилимы показались Руновой умопомрачительно вкусными.

– Мороженые креветки, которых мы покупаем в магазинах, не могут дать даже представления о вкусе чилимов, сваренных в морской воде, – заметил, отдуваясь, Неймарк.

– Вот блюдо, которое все съедают всегда до конца. Сколько бы ни было этих самых чилимов и как бы ни был сыт человек, – подвел итог Сергей.

Словно в байдарку, проскользнула Рунова в отверстие спального мешка и зажмурилась, ощущая блаженную истому во всём теле.

Скользил меловой луч прожектора. На стене бунгало рисовались лунные узоры дубовой кроны. Уютно стучал по трижды просмоленной крыше дождь. Пахло морем, теплым деревом и сладкой шелухой чилима, до утра оставшейся на столе.

А сон всё не шёл… Не было покоя в мыслях. Не возвращалась беззаботная радость первых счастливых ночей.

“Что же это со мной, какого рожна мне ещё надо?” – тосковала она, прислушиваясь к звону цикад, упоённо забывших про дождь.

X

Ланской и Ровнин не уставали дивиться широте и могуществу связей Евгения Владимировича Доровского. Он позвонил в лабораторию, как всегда, неожиданно, перед концом рабочего дня.

– С нашим шефом не соскучишься! – не то осуждающе, не то одобрительно вздохнул Кирилл, вешая трубку. – Надо ехать.

Звонок оторвал его от затягивающих, как шахматный этюд, поисков общей формулы для подсчёта термодинамических потенциалов реакции с углеводородами-гомологами.

– Сейчас? – не отрывая глаз от шкалы газометра, вяло спросил Малик – он заканчивал как раз серию опытов с цикланами.

Как всегда, срочно.

Ехать куда-то в дождь из ярко освещённой лаборатории, где было так тепло и просторно, не очень хотелось. Вот уже две недели, как они работали здесь только вдвоём. Володя Орлов перешёл на химфак к Герберову, а Томка-Рыба пребывала где-то на сборах пловцов. Первые дни без привычного трёпа было скучновато. Зато эксперимент сразу набрал оптимальный темп.

– Шеф звонил? – напомнил Марлен, увидев, что Кира вновь лунатически потянулся к подсчётам.

– Кто же ещё? – Ланской с сожалением отложил шариковую ручку. – В самый интересный момент! Только-только начало вырисовываться… Боюсь упустить. Может, ты один съездишь?

– А куда?

– В гостиницу “Россия”, – небрежно повёл бровью Кирилл. – Там, понимаешь, сейчас директор того самого металлургического комбината. С ним Михаил Владимирович насчёт нас договорился…

Эффект был полный.

– Вот это да! – Марлен даже озадаченно присвистнул. От одной лишь мысли о том, что заместитель председателя Госплана говорил про их дела с директором крупнейшего металлургического комбината, захватывало дух. – А ты меня, часом, не разыгрываешь, старик?

– Очень надо! И вообще не понимаю, чего это ты так всполошился? Всё в этом мире просто, старик. – Бросив халат на табуретку, он снял с вешалки кожаную куртку. Конечно, и речи быть не могло о том, чтобы не поехать на подобное рандеву.

– Легко сказать, просто! – Малик критически оглядел тёмные и липкие от смол пальцы. – Лично у меня от такой простоты дух захватывает, – он отключил установку и вырубил тягу.

– И напрасно. Родственный фактор имеет первостепенное значение! Подчас успех дела определяют личные контакты. Кто с кем ходит в сауну, играет в теннис или попивает водочку на природе…

– Ну, шеф, молодчага! И сам ведь, что любопытно, без всякой просьбы!

– Как же!.. Я ему всю плешь проел насчёт полузаводской модели. Но на такой вариант, признаюсь, даже я не рассчитывал.

– А директор, он чего? – спешно отключив контакты, продолжал выспрашивать подробности Ровнин. – Будет строить?

– Я-то откуда знаю?.. Согласился переговорить, и на том спасибо.

– Попробовал бы не согласиться!

– Не скажи, – выпятив губы, медленно покачал головой Кирилл. – Он сам себе голова. Депутат Верховного Совета, Герой Социалистического Труда – всё при нём.

– Не имеет значения! – Ровнин принялся методично отмывать ногти. – Госплан, старик…

– Да брось ты, – Ланской досадливо поморщился. – Ты ещё уши намыль, – усмехнулся он покровительственно. – Ишь загорелся! Чему, дура, радуешься? Девяносто шансов из ста за то, что он пошлёт нас куда подальше. Очень мы нужны ему с нашей вихревой камерой… Финансирование опять же, а у него план, государственный кстати, небось министр каждую неделю звонит…

– Так ты едешь? – не обращая внимания на насмешки, спросил Марлен. – Если нет, то дай я запишу фамилию и номер комнаты.

– Я бы не поехал, – с расстановкой объяснил Ланской, – если бы не знал тебя, Малик, но коль скоро я имею счастье наблюдать за твоими завихрениями почти восемь лет, мне не остаётся другого выбора. Я еду, хоть и оставил свой зонтик дома.

– И превосходно. У меня зонт есть. Как-нибудь уместимся.

Как это часто случалось в последние годы, удушливая жара в одночасье сменилась затяжным ненастьем. Температура упала до десяти градусов, и зарядили тусклые, надоедливые дожди. Долгожданные такси с зелёным огоньком с вызывающей скоростью проносились мимо стоянок. Ланской и Ровнин успели основательно вымокнуть, пока им не подвернулся попутный “левак”.

Поспешно забравшись внутрь, они вытерли мокрые лица и примолкли.

Прислушиваясь к натужному повизгиванию дворников, никак не справлявшихся с наплывом пузырящихся вод, Ланской философски размышлял о капризах судьбы. За последний месяц они с Маликом видели шефа лишь дважды, да и то урывками. Один раз он назначил встречу в вестибюле Госкомитета по науке и технике, где шло заседание какой-то комиссии, другой – в ампирном закутке Дома учёных. На счастье, Доровский обладал даром полностью абстрагироваться от окружающей действительности, сосредоточиваясь только на том, что ему ловко подсовывали в данный момент аспиранты и прочие соискатели. Впрочем, читал он, как правило, по диагонали, с удивительной быстротой переключаясь с одной темы на другую, в зависимости от упорства и умения осаждавших. Оставалось лишь удивляться, как он ухитрялся в таких условиях замечать ошибки, повторы и прочие слабости. А он замечал, не гнушаясь вносить поправки даже в библиографию, в которую официальные оппоненты и те редко заглядывали.

Не составили исключения и обе последние встречи в прокуренных коридорах, на глазах у людей. Несмотря на явно неподходящую обстановку, Евгений Владимирович успел просмотреть весь материал и, судя по вполне резонным замечаниям, нащупать уязвимые места.

– В расчётах не напутали? – спросил он, подписывая очередную статью, и внимательно взглянул поверх очков на Кирилла. – С формулами тоже всё в порядке? Мне ведь продираться сквозь ваши дифференциальные уравнения недосуг… Смотрите, ребята, я на вас полностью полагаюсь.

– Всё верно, – растроганный очередным знаком благоволения, поспешно заверил Ровнин. В термодинамике он разбирался ещё меньше. Несмотря на то что все формулы были аккуратно вписаны его рукой.

– Я проверял, – подтвердил Ланской. – Но вообще-то, Евгений Владимирович, давно назрела надобность капитально заняться темой, – не удержался он от шпильки. – Требуется кропотливая мозговая атака и, хоть мы ценим ваше доверие, деловая критика.

Против ожидания шеф не вспылил, хоть и отличался почти что детской обидчивостью.

– Разве я не понимаю, ребята? – сокрушённо вздохнул Евгений Владимирович. – Только и вы попытайтесь меня понять. Видите, что происходит? Я же себе совершенно не принадлежу… Но ничего, авось всё скоро наладится.

Ланской внутренне содрогнулся от этого “авось”. Особых надежд на отрадные перемены возлагать, разумеется, не приходилось. Он действительно видел, как Доровского, который работал по совместительству на кафедре и заседал в многочисленных комиссиях и учёных советах, рвали на части. Это было настолько привычно, что считалось вполне нормальным, чуть ли не само собой разумеющимся. Неотвратимо надвигающийся переезд лишь обострил и ускорил заведённое течение событий.

Но теперь, помимо коловращения привычных обязанностей, в жизни Евгения Владимировича возникла новая заманчивая стезя, влекущая на академические высоты. Сотрудники лаборатории, а вместе с ними и Кирилл с растущим удивлением наблюдали, с каким откровенным упоением шеф играет, и это было самое точное слово, в своё членкорство. Как осваивает, радуясь каждой мелочи, новое положение с его почётными обязанностями и лестными привилегиями. Злые языки нашептывали, что он чуть ли не в пляс пустился, когда узнал, что ему полагается, пусть весьма скромный, но всё-таки фонд, предназначенный для выписки зарубежных научных изданий. И вообще, чего только не говорили про нового члена-корреспондента, столь ловко оставившего за кормой стольких потенциальных кандидатов. На то и существует завистливая молва, чтобы повсюду сопутствовать успеху. Для неё безразлично, когда он являет свой лучезарный лик: в победном взлёте молодости или на склоне лет, когда уместнее подводить итоги, нежели строить планы на будущее.

Вопреки вполне понятной тревоге за собственную судьбу, Кирилл не мог осудить шефа, хотя и не упускал случая подбавить к общему шушуканью насчёт “изменника” насмешливое словечко. Более того, он был единственным, кто в глубине души полностью понимал Евгения Владимировича и, следовательно, оправдывал… Мысленно ставя себя на его место, Кирилл, хоть и не без усмешки, приходил к лестному для самолюбия выводу, что поступил бы точно так же. Одного он не мог простить судьбе: срока. Время для жизненных перемен было выбрано чертовски неудачно.

“Почему не через годик, а именно сейчас, когда так важна каждая минута? – вновь и вновь задавался он совершенно бессмысленным вопросом. – Неужели нельзя было подождать?”

И знал, что нельзя, потому что шеф, исчисляя оставшиеся годы, не принимал его, Киру Ланского, в расчёт, и вообще случай капризен и всякий раз по-новому выбрасывает свои кости.

Кирилл покосился на посапывающего рядом Малика. Его мясистое лицо было сосредоточенно и странно подвижно. Гневно шевелились кустистые брови, отчётливо выпирали на вечно румяных щёках энергичные желваки, и раздувались, резко выбрасывая воздух, крупные ноздри. Всё отчётливо вылепленные черты словно следовали в своём движении потаённому ритму.

“Проигрывает какую-нибудь скрипичную пьеску, – решил Кирилл. – Ему и горя мало. Живёт сегодняшним днём”.

Марлен, уйдя в себя, действительно слышал музыку. Именно слышал, а не играл, потому что был без остатка захвачен чистотой и математическим совершенством гармонии. Если бы его спросили вдруг, что это было, он, пожалуй, затруднился ответить точно. Возможно, юный Моцарт, а вернее всего Бах… Музыка не играла в настоящий момент самодовлеющей роли, но лишь сопровождала развитие мысли и настроения. Он не любил терзать себя долгосрочными планами и, даже обдумывая альтернативные решения, уходил от тупиков, полагаясь на счастливый случай, который, когда возникнет такая надобность, не замедлит себя проявить. Разделяя распространённое заблуждение, Малик как бы изначально полагал, что имя его навеки занесено в некий надмирный список любимчиков. Повинуясь волшебной палочке, жизнь выстраивалась в ожидаемый ряд. Старшая получила первую “четвёрку” по химии – прекрасно, младшая делает успехи в сольфеджио – так и должно быть, жене прибавили пятнадцать рублей зарплаты – значит, прибавят ещё, подвернулся по дешёвке раздолбанный “Бехштейн” – починит по старой дружбе знакомый настройщик, и так каждодневно. В отличие от Кирилла, постоянно сжигавшего свой единственно сущий сегодняшний день во имя вожделённого завтра, Малик и от работы получал одни только радости. Составленная шефом программа себя оправдывала, установка выдавала по семь-восемь проб за смену, результаты прекрасно укладывались в хитроумные формулы Киры – о чём тогда горевать? Вот и сейчас Евгений Владимирович устроил им встречу с директором крупнейшего металлургического завода, депутатом, Героем труда. Разве это не удача? Не счастливый шанс, который другие ловят – не могут поймать годами! Напрасно Кира сомневается в том, что из этой затеи выйдет толк, нагромождая выдуманные сложности. Опасения почти никогда не оправдываются. Зато нечаянная удача подстерегает ищущего на каждом шагу. Это мировая закономерность, проявляющая себя в звуках, в музыке. Путь от сомнения к нежданной радости перерастает в знакомую тему, разворачивается в некую партитуру, которую легче услышать, чем прочитать с листа.

Директор комбината Порфирий Кузьмич Логвинов встретил молодых научных сотрудников радушно и, что называется, запросто: в шлёпанцах и без пиджака.

– Кофейку не желаете? – предложил Порфирий Кузьмич. – Или чаю? Я, признаться, на чаёк перешёл. – Он привычно скользнул ладонью по левой стороне груди. – Мотор барахлить начал. Оно и понятно, шестой десяток разменял.

– А коньяк? – тонко улыбнулся Кирилл. – Помогает?

– Для снятия стресса, так сказать, и сосуды, говорят, расширяются… Так чай или кофе?

– Я исключительно за чай, – инстинктивно подлаживаясь под Логвинова, высказался Малик.

– Мне, если можно, кофе, – попросил Кирилл.

– Отчего же? – Логвинов сделал по телефону заказ. – Итак, молодые люди, – он вытер губы бумажной салфеткой и выжидательно сцепил пальцы. – Чем могу служить?

– Видите ли, Порфирий Кузьмин, – сделал осторожный заход Кирилл, – нам срочно нужна ваша помощь. Дело в том, что мы под руководством члена-корреспондента Евгения Владимировича Доровского…

– Знаю Доровского, – предпочёл прямой разговор Логвинов. – И о ваших хлопотах более-менее осведомлён. От меня лично вам чего требуется? Конкретно?

– Создать и опробовать в заводских условиях установку, – собравшись с духом, выпалил Ланской.

– Не больше и не меньше? – улыбнулся директор. – Тема госбюджетная?

– Поисковая.

– Проект имеется? Чертежи?

– Пока вот. – Марлен извлёк из портфеля копию заявки и кальку с эскизами. – Для начала.

– Не густо. – Порфирий Кузьмич неторопливо раскрыл футляр и надел очки.

– А это рядовой образец конечной продукции. – Малик стыдливо положил на стол ноздреватый цилиндрик губки. – Следовало бы, конечно, провести плавку, но у нас нет подходящей печи…

Логвинов небрежно подбросил образец на ладони.

– Небось читали про то, как крестьян где-то заставляли плавить чугун в глиняных горшках? – он неодобрительно покачал головой. – Ничего из этой затеи не выйдет. Мартышкин труд, химики.

– Почему? – обменявшись мгновенным взглядом с Маликом, вкрадчиво спросил Кирилл.

– Да потому, что вся дрянь, которая сидела в руде и топливе, перешла в ваше, с позволения сказать, железо.

– Только не в топливе, – запальчиво возразил Кирилл. – Мы греем раздельно, поэтому рудного слоя достигают лишь газы, летучие.

– А сера и фосфор, по-вашему, не летят? – Логвинов сочувственно пожевал губами. – Очень жаль, но чего-то вы, по-видимому, недопонимаете, молодые люди.

– Как же так, Порфирий Кузьмич? – растерялся Ланской. – Это же принципиально новый процесс. – Он жалко улыбнулся. – Посмотрите, какие энергетические выгоды! Мы можем восстанавливать чем угодно, углеводородами, спиртами, хоть уксусной кислотой…

– Допустим, – Логвинов пробежал глазами заявку. – Принцип я ещё из предыдущего разговора уловил. Неожиданно, даже остроумно, не спорю… Но какой с этого толк?

– То есть как? – опешил Кирилл, окончательно теряя почву под ногами.

– Да на кой ляд мне ваши орешки? – Сердитым жестом Логвинов смахнул со скатерти губку, которая пулей ударилась в экран телевизора. Малик даже голову втянул в плечи с испуга, но экран устоял. – Что я с ними буду делать, люди добрые? Для мартена не годится, для электрометаллургии – тоже. Куда их девать, скажите на милость?

Малик с мольбой и надеждой уставился на друга.

– Но так же нельзя рассуждать, – облизывая пересохшее нёбо, процедил сквозь зубы Кирилл. Внутренне собравшись, он попытался обуздать беспорядочно скачущие мысли. – Новый процесс вы хотите уложить в прокрустово ложе традиционной технологии. Не корректно получается, Порфирий Кузьмич.

– Что? – с весёлым удивлением воскликнул Логвинов. – Прокрустово ложе?! Да вы хоть знаете, что такое современный металлургический комбинат?.. Нет, как вам это нравится, прокрустово ложе! – он плеснул себе в стакан минеральной воды. – Вы что, хотите вообще отказаться от основного цикла? Назад в первобытную дикость?

– Вперёд, в безотходную химическую металлургию, – упорно стоял на своём Кирилл.

– Думаете, вам дадут под это свидетельство? – неожиданно спросил Логвинов, тяжело придавив заявку широкой кистью.

– Надеемся, – дернул плечом Кирилл.

– Дадут, – протянул Малик. – Куда они денутся?

– Не знаю, куда кто денется, но свидетельства вы не получите.

– Почему? – настороженно встрепенулся Ланской.

– А вот помяните моё слово!

Возникшее напряжение несколько разрядила официантка в кружевном передничке и наколке. Бесшумно расставив стаканы и чашки, она убрала со стола пустую бутылку и кокетливо улыбнулась Логвинову:

– Я вам ещё вафелек свежих захватила.

– Спасибо, девуличка, получи. Так на чём мы остановились? – спросил, пробуя с ложечки горячий чай, Логвинов, когда девушка упорхнула.

– Я говорю о том, что наш процесс преждевременно сопоставлять с существующим, – совладав с собой, отчеканил Кирилл. – Чтобы выявить плюсы и минусы, нам нужно выйти на полузаводской масштаб, Порфирий Кузьмич. Только за этим мы к вам и обратились, отнюдь не посягая на её величество металлургию.

– Логично, – подумав, признал директор, но тут же поправился: – Однако не совсем. Во-первых, я вижу пока сплошные минусы и никаких плюсов, – загнул палец. – А во-вторых, не могу не печься о престиже родного завода. Да нас с вами засмеют, дорогие хлопцы! Это же всё равно, что деревенские прялки на Трёхгорке установить. Даже хуже! Любой поиск имеет право на существование, если видна конечная цель. Понимаете вы меня?

– Понимаем, – изо всех сил стараясь держаться спокойно, заверил Кирилл. – А у нас она как, вообще не просматривается?

– Опять двадцать пять! – обречённо махнул рукой Логвинов. – Я ему про Фому, а он – про Ерёму. О чём можно балакать, когда нет перспективы получить качественный металл? Мы не купцы-охотнорядцы, чтобы палить ассигнации из одного любопытства.

– Разве нельзя выжечь вредные примеси с помощью электрометаллургии? – Кирилл незаметно для себя дробно постукивал по ковру подошвой. – Я уж не говорю о том, что наш способ позволяет обогащать руду, причём задарма, за счёт газов, образующихся при коксовании. Насколько я знаю, их, за редким исключением, даже не улавливают, сжигают.

– Обогащать? Это что, ваша, так сказать, программа-минимум? Последний рубеж отступления?

– Допустим.

– Тогда вообще говорить не о чем, – Логвинов заглянул в заявку. – Вы, если не ошибаюсь, дробите руду почти до порошка, а мне в домне такого не требуется. Вот вам и задарма!.. Пойдём, однако, далее. Я, например, никак не принимаю ваш выпад по адресу коксохимии. Если газ ещё где-то жгут, то за это судить надо. И вообще, хлопцы, куда вы глядите: в прошлое или в будущее? Замахнулись вроде на большое, а кончили чем?

– В будущее мы смотрим, в будущее! – не сдержавшись, выкрикнул Кирилл. – Это вы, Порфирий Кузьмич, упорно стараетесь ткнуть нас носом в остывший след. Если вы действительно не видите принципиальных новшеств, то тогда говорить, ваша правда, не о чем.

– О принципиальных новшествах рассуждать, на мой взгляд, преждевременно. Скажем лучше, потенциальных…

– Пусть потенциальных, – согласился Кирилл. – Если они налицо, помогите нам продолжить эксперимент. Это единственный способ получить ответ на все вопросы. Я уверен, что дело пойдёт и мы сумеем довести свой чисто химический цикл до качественного металла.

– И я уверен, – с весёлым озорством поднял подстаканник Марлен. – Уж вы помогите, Порфирий Кузьмич! Будущее само не приходит. Его нужно постепенно готовить, растить. Вы ещё помянете нас добром.

– Дети, – фыркнул Логвинов. – Чисто дети. Ну, что мне с вами делать? – Он задумался, подперев кулаком тяжёлый раздвоенный подбородок. – Давайте договоримся следующим образом. Вы разработаете подробный проект – расчёты, синьки и всё такое… Можете?

– Можем! – с готовностью вскочил Марлен.

– Вот и ладно. Документацию пришлёте на моё имя, а там видно будет. – Логвинов озабоченно заглянул в записную книжку, явно давая понять, что аудиенция окончена.

На том и расстались.

– Не густо, – почесал макушку Кирилл, стоя в ожидании такси под козырьком южного подъезда.

– И на том спасибо, – успокоительно заметил Малик. – Мы же фактически с голыми руками припёрлись.

– Он нас и отчехвостил по первое число. Ничего не скажешь, цепкий мужик. Бьёт наповал – в самое солнечное сплетение… А я ещё глупость сморозил с этой серой и фосфором. Они определённо возгоняются при пиролизе. Кристаллическая сера уже при комнатной температуре парит… Нечего сказать, химики! – подосадовал Кирилл. – Неприятно.

– Что в лоб, что по лбу. Не вижу принципиальной разницы. Вполне достаточно того, что вредные примеси имеются в руде. Мы и сами знаем, что почём. Флюсы всякие и прочая металлургия. Мы уже битые-перебитые.

– Неудобно вышло. Он на меня, как на щенка, поглядел, когда я эту глупость сморозил.

– Ничего, рассосётся.

– Значит, так, – Ланской решительно тряхнул головой. – Хватит валять дурака. С завтрашнего дня делаем полный баланс по сере и фосфору: руда, топливо, отходящие газы, металл. Дашь задание лаборанткам.

– Легко сказать, дашь задание! – приуныл Малик. – Попробуй…

– Это твои проблемы, – холодно оборвал Кирилл. – Раскрывай зонт, кажется, такси.

Дома Кирилла ждала открытка от Томки-Рыбы. Она жила в палаточном лагере аквалангистов в Приморье, взахлёб хвалила подводную охоту и приглашала его приехать в отпуск.

“Почему бы нет? – решил он. – Идеальное место, где можно продумать всё до конца. Океан, уединение, кристальная ясность”.

Он ещё раз перечитал корявые торопливые строчки. Каменные окуни, камбала, волосатые крабы – от этого сладко щемило сердце. Но более всего привлекало название места, где находился лагерь, – бухта Идола. Оно пробуждало жгучие грёзы детства. Вспоминались любимые книги: “Остров сокровищ”, “Робинзон Крузо”, Миклухо-Маклай… Как давно он не перечитывал их!

Кирилл вытащил из-под дивана брезентовый чехол с пневматическим ружьём. Любовно протёр замшей оксидированную, покрытую тончайшей плёнкой смазки поверхность, проверил, как заточены гарпунные наконечники. Остановка была за малым. Авиабилет Москва – Владивосток – Москва стоил, наверное, рублей триста, не меньше. Срочно требовалось придумать нечто оригинальное. Особо ломать голову, впрочем, не приходилось. Поиски оптимального варианта так или иначе сводились к беспощадной дилемме: либо продать двухтомник Бердслея, либо занять у кого-нибудь под будущие гонорары в реферативном журнале.

Третьего, как утверждает латинская мудрость, увы, не дано.