Текст книги "Сибирская эпопея"

Вторая Камчатская экспедиция (Великая Северная экспедиция)

Возможно, именно с этого момента начинается настоящее завоевание Сибири русским государством. После первых инициатив крупных купцов и промышленников, после географической разведки и исследований эпохи Петра I начинается качественно новый этап освоения далеких краев. Россия присоединяет обширные земли и готовится к их инвентаризации.

Вторая императрица в русской истории, Анна Иоанновна, взошедшая на трон в 37 лет, стала вдохновительницей этого дела. Она по рождению была Романовой, четвертой дочерью царя Ивана V, родного брата и соправителя Петра I. Анна Иоанновна рано овдовела (ее супруг герцог Курляндский умер от сердечного приступа вскоре после свадьбы), была воспитана в немецких традициях и имела весьма приблизительное представление об империи, которой ей предстояло править. Ею владел постоянный страх, что на титул императрицы станет претендовать дальняя родственница – Елизавета, достойная дочь своего отца Петра Великого, которая была лишь ненамного младше ее по возрасту. Чтобы упрочить власть, Анна Иоанновна прибегла к испытанному рецепту – террору. Уделом ее подданных становятся ничем не подкрепленные обвинения, а также пытки и ссылки. Анна Иоанновна опирается на несколько известных русских дворянских семей и рассчитывает также на поддержку группы немцев, на свою партию в армии, администрации и при дворе. Эрнст Иоганн Бюрон, ставший в России Бироном, владевший русским языком не лучше императрицы, был ее официальным фаворитом. Он ратифицировал все важные решения.

Утверждая законность своего правления, Анна Иоанновна старается подчеркивать преемственность по отношению к начинаниям Петра I. Она – наследница императора, пусть не биологически, но символически. Санкт-Петербург и Москва оспаривают властные функции, и Анна Иоанновна присваивает статус столицы городу Петра. Флот и связанные с ним амбиции покойного императора переживают настоящее возрождение. И, хотя сама императрица не так одержима жаждой нового, исследовательские проекты находят ее одобрение и поддержку. Наконец, как и великий предшественник-реформатор, в управлении Россией она делает ставку на энергичных и талантливых иностранцев.

Анна Иоанновна могла рассчитывать на императорскую Академию наук, появившуюся благодаря усилиям Петра I. Говорили, что он собирался явиться собственной персоной на первое заседание Академии, но в январе 1725 года умер. Академия осиротела, как и первая экспедиция Беринга, и ее ревностно оберегала и поддерживала Екатерина I в память о почившем муже. Петр I надеялся создать на основе Академии образцовое учебное заведение, способное дать толчок развитию искусств, наук и технологий и распространить их повсюду по стране. Он хотел переманить лучшие умы своего времени, обещая им привилегии и свободы, которых не существовало в Европе, отвел для Академии одно из самых прекрасных зданий столицы и присоединил к ней школу – с иголочки – для подготовки российской смены.

Все или почти все сложилось так, как хотел Петр I. Когда Анна Иоанновна берет в свои руки бразды правления, в Академии, стоявшей на берегу Невы напротив императорского дворца, уже собраны замечательные ученые и специалисты. 20 профессоров – членов Академии – один лучше другого. Большая их часть молоды: среди них есть профессора 22 лет, блестящие представители разных научных дисциплин. И все они – иностранцы. Вербовщики русского царя отправились охотиться за кадрами в самые престижные научные «питомники», в частности, в Тюбинген, Базель и Галле. Молодые ученые покинули большие страны и маленькие княжества, слишком тесные для их амбиций. Среди них математик из Базеля Леонард Эйлер и два его соотечественника, Даниил и Николай Бернулли, ботаник из Шаффхаузена Иоганн Амман, французские астрономы Жозеф-Николя Делиль и Людовик Делиль де ля Кроер, немецкий физик Георг Крафт, историк Герхард Фридрих Миллер, врач и ботаник Иоганн Георг Гмелин, итальянец Мартини – их имена присвоены теоремам, гипотезам и фундаментальным формулам современных наук. Немалую роль сыграли, конечно, деньги, но куда важнее были широчайшие перспективы, возможность работать вместе со знаменитыми коллегами, а также проект строительства молодого просвещенного государства. Это подвигло их бросить все и отправиться в Санкт-Петербург. План достаточно смелый для государства: доверить свое будущее и приличную часть бюджета группе энергичных молодых ученых из Европы.

Их приезд не всем пришелся по вкусу, поскольку молодые гении не страдают скромностью или конформизмом. Петербургское хорошее общество часто с трудом отличало эксцентричность от агрессивности или совершенно неприличного тщеславия. В Академии говорят по-немецки, по-латыни и иногда по-французски[26]26
  Заморские академики, обычно не знавшие ни слова по-русски и выучившие его впоследствии из рук вон плохо, порой писали на очень странной смеси немецкого, русского и французского, что не облегчает работу архивистов. См.: Leonard Stejneger, Georg Wilhelm Steller, Harvard University Press, Cambridge (États-Unis, Massachusetts), 1936, с. 73.


[Закрыть], и это тоже раздражает общество.³⁹ И только лет через пятнадцать появляется первое поколение российских ученых, по большей части выходцев из крестьянской среды или из служилых людей, сумевших перенять знания у иностранной элиты. Среди них Михаил Ломоносов, универсальный ученый, или географ Степан Крашенинников. Пересадка науки удалась.

* * *

Приступая к выполнению своего нового проекта, Витус Беринг рассчитывает на помощь одного из влиятельнейших придворных советников, Ивана Кирилова, президента Сената, человека из близкого окружения Петра Великого. Кирилов скептически отнесся к первой экспедиции, которую он считал недостаточно амбициозной. Но новый проект он поддержал. Ему хотелось бы, чтобы Россия воспользовалась вылазкой к американским берегам, чтобы закрепиться там и превратить индейцев, еще не подчинившихся испанской короне, в подданных Ее Величества. Витус Беринг и Иван Кирилов убедили академика Миллера помочь им и перевести проект на немецкий язык: таково было правило при дворе Анны Иоанновны и ее фаворита Бирона.⁴⁰ В этой причудливой смеси исследовательского пыла и личного реванша (Беринг), политических амбиций (Кирилов) и жажды знаний и славы в научном мире (Миллер) ясно видны главные движущие силы, которые окажут значительное влияние на суть и ход проекта.

Немалое количество императорских учреждений обязали внести свой вклад в новый проект Беринга, который должен был позволить новой российской императрице получить европейское признание. Когда наконец Беринг, два года ждавший ответа от властей на свой проект, получает бумаги с печатью императрицы, он с трудом узнает свое произведение. Сенат, Адмиралтейство, Академия наук, приказы и отделения, через которые оно прошло, внесли каждый свои исправления в список целей экспедиции. Лавина ожиданий, пожеланий, идей, надежд и иллюзий обрушивается на капитана-командора. Беринг намеревался добраться до Америки, удостовериться в существовании прохода между Азией и Америкой и нанести на карту русское побережье от Колымы до Камчатки. Ему поручают описать также арктическое побережье (не менее 13 000 км), картографировать весь север Азии и прилегающих регионов Америки вплоть до Калифорнии, исследовать Курилы и Шантарские острова, попасть в Японию и завязать торговые связи и, наконец, чтобы уж ничего не упустить, изучить флору, фауну и историю Сибири, а еще – языки и обычаи народов, которые ее населяют. Короче говоря, полностью описать треть известного на тот момент мира! И под этим документом нужно было поставить подпись.

Беринг ставит подпись. Ему за пятьдесят, но он хочет доказать свою профессиональную добросовестность, прежде чем удалиться в отставку в свое выборгское поместье. Задача, конечно, превосходит человеческие возможности, и он осознает это как никто. Однако ему предоставляется уникальный шанс. Государство вручает ему флот, Академию наук и астрономический бюджет. Россия организует самую крупную географическую экспедицию за всю историю человечества, и он поставлен руководить этим амбициозным предприятием. Оно рассчитано на шесть лет, но продлится все десять. И большая часть задач будет решена.

У экспедиции несколько составляющих. Адмиралтейство разрабатывает проект изучения арктического побережья, начиная от устья рек Оби, Енисея и Лены. Предполагается повсюду открывать навигацкие школы, кораблестроительные доки, литейные производства и цейхгаузы. Академия отвечает за все научные исследования – географические, геологические, ботанические, зоологические, антропологические, лингвистические, этнографические, астрономические, археологические и исторические, которые предполагается вести в Сибири, на Камчатке и, в случае удачи, в Америке. Кроме того, Беринг должен доделать то, что не удалось во время первой экспедиции: отплыть с Камчатки на новых кораблях, достичь американских берегов, пройти вдоль них, чтобы выяснить их контуры и взять под руку Анны Иоанновны. Руководство всей экспедицией отражает стиль отношений в самом сердце власти: Беринг, датчанин, находящийся на русской службе, назначен командующим и должен отвечать в целом за все предприятие, как только экспедиция перевалит за Урал. Но во всем, что касается научных работ, ему предписывается постоянно советоваться с Академией наук. Он должен привлекать на свою сторону местные власти и каждое важное решение согласовывать со своими офицерами. Кроме того, ему было приказано действовать всегда в полном согласии с мнением главного помощника Алексея Чирикова. Молодой скромный соратник по первой экспедиции стремительно взлетел в звании и попал в окружение Беринга. Мартын Шпанберг, второй помощник Беринга, также участвует в новой экспедиции: ему поручена японская часть проекта. Споры, возникшие во время первой экспедиции, очевидно, давали о себе знать и в Санкт-Петербурге.

17 апреля 1732 года императрица одобрила грандиозное предприятие. Переданные Берингу инструкции не имеют ничего общего с волеизъявлениями Петра Великого, изложенными всего в нескольких параграфах. В новых инструкциях 17 пунктов, тщательно прокомментированных Адмиралтейством, Академией и Сенатом.⁴¹ В документе сразу заявляется о необычности предприятия: это самая далекая, самая трудная экспедиция в мире, никогда еще человек не оказывался так далеко.⁴² И еще – самая дорогостоящая. По расчетам историков, экспедиция поглотила шестую часть государственного бюджета. Чтобы справиться с расходами, власть прибегает к чрезвычайным мерам: кроме сотен барж и плотов,⁴³ которые предполагалось построить для прохода по большим рекам, Адмиралтейство готово снарядить еще пять– семь морских кораблей для разных нужд экспедиции. Чтобы справиться с этой задачей, в самых отдаленных и почти необитаемых местах устраиваются верфи. Решено в Охотске и на Камчатке, двух пунктах на пути к Тихому океану, преодолеть нехватку ресурсов, с которой Беринг столкнулся во время первой экспедиции, принудительно отправив туда переселенцев: 300 из 1 500 человек, приписанных к Якутску, получили приказ отправиться в остроги Охотска и Камчатки. Им на смену никого не прислали. Крестьян переселили, чтобы они обрабатывали землю, тунгусов и якутов – ради разведения скота. Кроме того, туда отправили отбывать наказание преступников, а также должников казны. Постепенно все эти люди увеличили население Охотского порта и Камчатки.⁴⁴ На крайнем севере, где освоение тысяч километров неизведанного побережья – тяжелое испытание, все сборщики ясака, находившиеся в тесном контакте с промышленниками и кочевыми народами, получили инструкции, в которых сообщалось о скором проходе специально оборудованных судов. Сборщикам предписывалось брать с собой проводников и геодезистов, а также подготовить сигнальные огни в устьях рек. Эти огни должны помочь исследователям, уточняло Адмиралтейство, и их следует поддерживать на протяжении летних месяцев и при приближении судов.⁴⁵

В начале 1733 года все готово. Шпанберг первым покинул столицу, чтобы проследить за работами на верфи. В начале марта Беринг и Чириков последовали за ним с первыми обозами. Зрелище впечатляющее: более ста саней везли все необходимое для экспедиции. Якоря, цепи, тросы, деготь, паруса, а еще на этот раз к обычному снаряжению прибавились научные приборы: астролябии, лабораторная посуда, телескопы, некоторые до 5 м длины. Многие из них окажутся слишком хрупкими, чтобы выдержать ухабы российских дорог. Каждый академик имел право на две повозки с личными вещами. Ученые везли библиотеки, состоящие из сотен томов, среди которых не только последние труды по ботанике, но и латинские классики или «Робинзон Крузо» Дефо. Огромные запасы бумаги – товара, который нельзя сыскать в Сибири, для того, чтобы писать отчеты о научных изысканиях, банки с красками для рисовальщиков, которые должны были зарисовывать растения, животных или удивительные костюмы, несомненно, ждавшие их на краю света. Не забыты и личные погреба: академики везли ром, французские и рейнские вина, коньяки и ликеры, так же заботливо упакованные, как и фарфоровая посуда, которую многие сочли необходимым взять с собой. И это не считая того, что могло понадобиться исследователям, чтобы прожить много лет в очень суровом климате.

* * *

Армия? Это то, что приходило на ум при виде кортежа, покидавшего Санкт-Петербург и направлявшегося в сторону Урала. В экспедиции участвовало 5 000 человек, в том числе 600 офицеров, матросов и солдат.⁴⁶ В ней собрались представители всех профессий: от плотников, кузнецов и слуг до художников-пейзажистов, от торговцев лошадьми до секретарей. Беринг поделил гигантское «войско» на семь отрядов, каждый из которых отвечал за свой участок. Первый должен был обеспечить описание арктического побережья от Архангельска до реки Оби, второй – от Оби до Енисея. Третьему поручено описать Таймырский полуостров к востоку от Енисея, а четвертому – двинуться ему навстречу от устья Лены. Пятому предписывалось обогнуть крайнюю точку континента и пройти от Камчатки до Лены, за шестым закреплялась Америка, а за седьмым – Япония и соседние архипелаги.⁴⁷ Капитан-командору поручено учредить по всей России систему подстав: ставки настолько велики, затраты настолько значительны, что Санкт-Петербург хочет быть в курсе каждого шага. Сомнений нет, и тут все историки согласны: речь идет о самой выдающейся научной экспедиции в мире. Немецкий историк географии Ганно Бек замечает, что никто еще не сталкивался со столь огромными логистическими трудностями. Даже проблемы более поздних полярных экспедиций не достигнут такого уровня сложности.⁴⁸

Академики, отбывавшие в экспедицию, были с большим почетом приняты императрицей Анной Иоанновной. Во время аудиенции каждый подошел к ее ручке⁴⁹, она пожелала им удачи. В последующие дни им давали аудиенции другие члены императорской фамилии. Ученым предстояло провести значительную часть жизни, осваивая неизведанные земли вдали от цивилизации. Риски огромны, никто не знал, какие именно опасности подстерегали «бродячую» академию.

Во главе научного воинства трое иностранцев, которые в каком-то смысле символизируют самые лучшие и самые худшие стороны Академии наук. Герхард Фридрих Миллер. 29 лет, немец, выходец из того потрясающего кластера учености, в который в ту эпоху входили университеты Саксонии и Тюрингии – Лейпцига, Галле, Виттенберга и Иены. Ему поручены гуманитарные изыскания: история, лингвистика и этнография – наука, которая практически зародится во время этих исследований. Портретов Миллера не дошло до нас, но, если верить современникам, он был «красивым мужчиной»⁵⁰, крупным, способным переносить трудности. Миллер демонстрирует недюжинную эрудицию и удивительную работоспособность, он без устали выискивает параллели, соединяет и сравнивает факты, анализ которых требует самых разнообразных знаний. Память Миллера удерживает малейшие детали, он великолепный историк, ему легко даются языки, которые он выучивает по мере продвижения экспедиции. Путешествие приведет его в Сибирь, он проедет не менее 40 000 км и создаст монументальное описание этой страны. Несмотря на многие превратности, связанные, в частности, с его иностранным происхождением, Миллер станет одним из самых преданных слуг для принявшей его империи и основателем российской исторической школы.

Его соотечественнику Иоганну Георгу Гмелину 23 года. Он играл ту же роль, что и Миллер, но в области естественных наук. Гмелин учился в Тюбингене – можно сказать, Гарварде XVIII века. Он поступил в этот знаменитый университет в 13 лет, защитил первую диссертацию в 16, стал доктором медицины в 18 и членом Санкт-Петербургской Академии наук в 22. Ему все досконально известно: химия, физика, ботаника, зоология, геология и медицина. Книга Flora Sibirica, написанная им после возвращения, остается классическим сочинением по ботанике. Линней замечал, что Гмелин в одиночку открыл столько же растений Сибири, сколько все остальные исследователи вместе взятые.⁵¹

И, наконец, Людовик Делиль де ля Кроер, старший из братьев Делилей, но уступающий им в образовании. Имя Делиль стало известно в астрономии благодаря работам младшего брата Жозефа-Николя. Людовик попал в академические круги благодаря репутации брата и его влиянию в окружении императрицы. Однако даже самые хвалебные отзывы не способны сделать из обычного человека хорошего ученого. Коллеги не уважают Людовика и сомневаются в его компетентности: как насмешливо-доброжелательно замечает Гмелин, тот обладает добрым сердцем и огромным желанием сделать что-нибудь великое, что-нибудь прекрасное для науки, так что остается лишь надеяться, что однажды ученый мир заговорит о нем. Но Гмелин сомневается в том, что Людовика ждет успех. Тон Гмелина почти сочувствующий, поскольку астроному ничего не удается. Его измерительный прибор разбился во время путешествия. Он не смог починить его и в конце концов перепоручил большую часть наблюдений, которые еще можно было провести, своим помощникам, молодым многообещающим российским ученым. В повседневной жизни де ля Кроер был человеком приветливым, но слишком поглощенным своим статусом, внешностью и образом жизни, что очень быстро стало предметом саркастических и даже презрительных реплик его попутчиков. Людовик де ля Кроер страдал морской болезнью, но появлялся на палубе всегда напудренным и в парике. По-русски он не говорил совсем – можно представить, как он выглядел бы в компании матросов в Тихом океане. Даже глава экспедиции не испытывал к нему уважения. Однако Беринг ни на йоту не был готов отступить от инструкций императрицы. Имя француза занесено в список специалистов, которые должны отправиться в Америку, следовательно из троих братьев-академиков именно ему предстояло пройти эту часть экспедиции.

Вереница экипажей не могла проскочить по стране незаметно. На каждом этапе, в каждом городе, где ученые останавливались, они требовали лучших комнат, и Беринг во всем им потакал. Сибирь – не Петербург, и росчерка пера, пусть даже и самой императрицы, недостаточно, чтобы скромные ресурсы сами собой увеличились. Воеводы и губернаторы сибирских острогов с тревогой и даже бешенством наблюдают, как вся их энергия, весь их бюджет поглощается экспедицией. От них требуются колоссальные усилия, которые до дна истощают расположенные вдоль больших рек русские поселения. Как и в первую экспедицию, Беринг часто вынужден по несколько месяцев проводить там, ожидая, когда ледоход откроет речной путь, когда будут собраны съестные припасы и материалы или когда соберут людей, необходимых для решения стоявших перед экспедицией задач. Во время этих остановок ученые исследовали район, тщательно собирали данные. Молодые академики, жаждущие открытий, абсолютно свободны в своих действиях. Все их интересовало, все привлекало внимание. Когда Миллер услышал, что под курганами по другую сторону от границы с Китайской Империей находятся странные захоронения, он ради науки, не колеблясь, инкогнито проник в Поднебесную. На высокогорных плато Алтая, в пещерах неподалеку от Байкала, на арктическом севере – повсюду он заложил базу археологических и палеонтологических исследований для своих последователей.

Итак, экспедиция продвигается медленно. Только в 1736 году, более чем через три года после отъезда из столицы, Беринг и академики разворачивают штаб в Якутске, на Лене. Это уже само по себе испытание, ведь температура часто опускается ниже –40⁰, а зима длится много месяцев. Однако начать выполнение основной программы экспедиции предполагалось именно в столице Восточной Сибири. К северу находится устье Лены. Оттуда должно начаться движение вдоль побережья Ледовитого океана. Это задача четвертого и пятого отрядов, которые возглавляют Василий Прончищев и Питер Ласиниус. На восток, в Охотск, а потом на Камчатку планирует отправиться шестой (Беринг/Чириков) и седьмой (Шпанберг) отряды, которым поручено достичь Японии и Америки. Якутск в то время насчитывает лишь несколько сотен деревянных домов, крепостную стену и церкви. Организовать работу экспедиции непросто. Темнеет очень рано. Гмелин записывает, что к 28 сентября начинает рассветать не ранее девяти часов. Когда идет снег, уже нельзя обойтись без освещения, а к половине третьего дня, если небо чистое, можно увидеть звезды. Большая часть жителей, едва отобедав, ложится спать, а когда день выдается пасмурным, они порой вообще не покидают постели. Спать слишком много опасно, и Гмелин решает, что под отдых следует отвести лишь часть ночи, а все остальное время посвятить науке.⁵² Слюдяные окна не пропускают много света, в комнатах постоянно лежит слой сажи, который пачкает рукописи и прекрасные доски художника-анималиста Иоганна Бергхана и натуралиста Иоганна Люрсениуса. Художникам пришлось менять принципы цветовой композиции с учетом длительных сумерек.⁵³ Некоторые члены экспедиции вынуждены жить в избах без печей и вставлять в оконные проемы прозрачные пластины льда. Но холод – еще не самое страшное. В начале четвертой зимовки сгорел дом Гмелина. Пожары часто случались в деревянных строениях, где весь день горели свечи и жарко топились печи. В своих записках Гмелин вспоминал, что 8 ноября, когда прозвучал пожарный набат, он был у Миллера. Вскоре ему сообщили, что горел его дом. Когда академики прибежали на пожарище, уже ничего нельзя было сделать: дом был охвачен пламенем, и даже подойти к нему не представлялось возможным. Гмелин, оцепенев, взирал на пожар: утрачены его гербарий, наблюдения, рисунки, а также все то, что могло бы помочь восстановить утраченное, – книги и инструменты. Гмелин остался ни с чем, уцелело лишь то немногое, что было при нем в тот день. Огонь не смогли потушить, дом выгорел полностью – от фундамента до крыши. Только на третий день появилась возможность осмотреть пепелище. Там нашлось более половины монет – самого Гмелина и Миллера, чьи деньги хранились у него, сплавленных в ком.⁵⁴ Гмелин рассказывает о пожаре с точностью и хладнокровием ученого, однако современники вспоминают, что он был совершенно раздавлен. Особенно он оплакивал утрату книг, в частности Institutiones Rei Herbariei французского ботаника Питтона де Турнефора[27]27
  К счастью, в небольшом Верхоленском остроге южнее Якутска, служившем местом ссылки, отыскался экземпляр труда Питтона де Турнефора. Им владел сосланный туда итальянец, граф Санти, бывавший при дворе, но павший жертвой интриг. Он одолжил книгу Гмелину, чтобы тот мог использовать ее, пока из Санкт-Петербурга не был прислан новый экземпляр. См.: Stejneger, цит. соч., с. 113.


[Закрыть]. И, конечно, нельзя забывать о том, что в огне погибли результаты четырехлетних тяжелейших исследований растительного и животного миров.

Это происшествие словно подтверждало, что экспедицию преследовал злой рок. В конце того же 1736 года Беринг получает от отрядов из разных концов Арктики неутешительные новости. Первый отряд, выдвинувшийся из Архангельска, не сумел, несмотря на многократные попытки, обогнуть Ямальский полуостров и достичь устья Оби. Пробиться через льды не удалось, и корабли вынуждены повернуть назад. Если неудача постигла экспедицию на пути, который уже был известен благодаря мореплавателям прежних веков, что же говорить о других отрядах, столкнувшихся с куда более тяжелыми условиями и неизвестностью. Тогда никто, конечно, не знал, что наступил «малый ледниковый период», совсем не благоприятный для освоения арктических вод.

Тем не менее помощники Беринга не щадят ни усилий, ни людей, ни собственного здоровья. В тяжелейших условиях Дмитрий Овцын, командир второго отряда, пробовал выйти к Енисею, двигаясь от Оби по морю. Овцын – один из товарищей Чирикова, тоже выпускник школы навигацких наук, детища Петра I. В 1734–1737 годах каждое лето молодой офицер предпринимал новые попытки, и каждый раз в первых числах августа его корабль упирался в поля пакового льда. И только в 1737 году отряд достиг цели. Овцын – первый из руководителей отрядов Великой северной экспедиции, выполнивший порученное ему задание. Однако через месяц после возвращения Дмитрия Овцына схватили и подвергли пыткам. Зимой, в далеком краю, он избил одного чинушу, слишком рьяно приударявшего за дочерью отправленного в ссылку князя Долгорукого. Побитый отомстил тем, что сообщил о частых визитах Овцына к опальному князю, их разговорах и даже о существовавшем якобы заговоре против императрицы. Сразу после прибытия Овцына в Енисейск его бросили в темницу, били, пытали на дыбе – связав руки за спиной, подвешивали за привязанную к рукам веревку к перекладине. Овцын не признал вины. Он сумел выжить, и, лишенный всех званий, был, по просьбе Беринга и Чирикова, отправлен матросом в отряд, готовившийся плыть в Америку.

Еще более тяжелая участь выпала двум офицерам, которые летом 1735 года ушли из Якутска на опись таинственного арктического побережья. Выйдя из устья Лены в океан, Василий Прончищев направился на запад на дубель-шлюпке «Якутск», надеясь обогнуть полуостров Таймыр. Питеру Ласиниусу было поручено двигаться от устья Лены к востоку, чтобы обогнуть оконечность Азии и выйти в Тихий океан. Молодой швед покинул Якутск, находясь под большим впечатлением от мрачных предсказаний академиков. Так, например, де ля Кроер твердил ему, что задача, которую перед ним поставили, невыполнима и что никто никогда не сумеет пробиться сквозь льды. Ласиниус рассчитывал, что его дубель-шлюпка «Иркутск» будет в пути два года. С самого начала пути он экономил съестные припасы. Через три месяца Ласиниус первым из экипажа заболел цингой. Начался настоящий мор: погибло 39 человек. Когда пришла помощь, на борту «Иркутска» оставалось в живых лишь восемь членов отряда.

Что же касается Прончищева, отправившегося в путь в тот же день, что и Ласиниус, то он взял курс на запад, несмотря на не совсем благоприятные условия. Море было покрыто льдами, и «Якутск» пытался продвигаться по узким полосам свободной черной воды вдоль припая, каждую минуту рискуя оказаться в плену и быть раздавленным подступавшимися со всех сторон торосами до нескольких метров в высоту. Прончищев получил разрешение взять с собой молодую жену Татьяну, и той очень быстро пришлось взять на себя роль медсестры. Ее муж едва держался на ногах, он страдал от ужасных болей в суставах, как, впрочем, и большая часть экипажа. Однако Прончищев не повернул назад. Он достиг 77° 29´ северной широты – никто еще не забирался так далеко по морю, и был уже очень близко от мыса, крайней северной точки Азии, к которой стремился. Однако туманы и льды заставили его повернуть назад. Но вернуться домой Прончищеву не было суждено. 29 августа 1736 года, добравшись до Усть-Оленька, где отряд зимовал, Василий Прончищев умер. 6 сентября его похоронили в тундре с воинскими почестями. Через 12 дней рядом с ним похоронили и его жену Татьяну. Могила легендарных супругов была найдена лишь в 1875 году. Тридцать человек из отряда тоже не доберется до Якутска. Штурман Семён Челюскин годом позже доставит отчет в Якутск, в штаб Беринга.⁵⁵

На экспедицию напала цинга, старая приятельница моряков и первопроходцев Крайнего Севера. Эта болезнь развивается от отсутствия витамина C. Она исподтишка захватывает организм человека, попавшего в условия холода, и сначала дает о себе знать усталостью и отеками, затем кровоточивостью десен. Ротовая полость становится губчатой, зубы выпадают, сочится кровь. На этой стадии цинга сопровождается и другими патологиями, усугубляющимися общим состоянием. В конце концов больной впадает в апатию и умирает. Было замечено, что некоторые фрукты и растения могут затормозить развитие болезни, однако толком никто ничего не знал, да и способов хранить их не существовало. Экипажи оказывались в полной власти недуга. Именно цинга, а не холод, стала главным врагом экспедиции и оставалась им до самого конца.

На экспедицию обрушилось множество несчастий, однако появился и слабый светлый лучик: Герхард Фридрих Миллер, заинтригованный категорическими утверждениями своих коллег о том, что Азию можно обогнуть морским путем, погрузился в воеводские архивы Якутска в поисках свидетельств тех, кто плавал на судах вдоль берега. Летом 1736 года он нашел отчет, продиктованный Семёном Дежнёвым почти за сто лет до Великой северной экспедиции. Если рукописи излагали истину, в руках Миллера оказалось доказательства как существования прохода, так и возможности по морю обогнуть северо-восток Азии! Миллер сразу же понял всю важность своего открытия. По его собственным словам, он был «крайне взволнован»⁵⁶ и тут же поспешил к капитан-командору. Нам неизвестно, какова была реакция Беринга, но вряд ли он сильно обрадовался. Конечно, отчет Дежнёва подтверждал его собственные утверждения и должен был заставить умолкнуть надменных оппонентов из верхнего эшелона Адмиралтейства. Однако правила экспедиции категорически запрещали публиковать открытия, стратегические последствия которых могут быть неконтролируемыми. Факты доказывали, что он прав, но Европа должна по-прежнему пребывать в неведении. И потом, была ли эта архивная находка утешением для того, кто полагал, что первым побывал в проливе между Азией и Америкой, и вдруг оказался лишенным славного титула первопроходца?

В целом картина представлялась капитан-командору не слишком радужной. К весне 1737-го прошло четыре года, как экспедиция покинула Петербург. Но она по-прежнему находилась в Якутске. Бюджет давно проеден, потрачено больше 300 000 рублей, а ни одна из намеченных целей не достигнута. Америка, Япония, пролив между континентами, крайняя северная точка России – все это остается неизведанным. И треть участников, столь тщательно отобранных, погибла ни за что. Сомнения поселились и в рядах членов экспедиции. Многие мечтали вернуться домой, дисциплина расшаталась, кто-то втянулся в торговлю водкой, табаком и пушниной. Сопротивление воевод и местных властей повсюду усилилось. В Санкт-Петербурге Адмиралтейство и Сенат, плохо представлявшие себе трудности, с которыми столкнулась экспедиция, начали терять терпение и искать, кого бы обвинить в том, что все больше и больше напоминало финансовый крах. Сенат, игравший роль правительства при императрице, был уже готов предложить Адмиралтейству отказаться от предприятия и отозвать экспедицию домой.⁵⁷