Текст книги "Сибирская эпопея"

Беринг, преодолевая боль, принял сидячее положение. Его опыт, начал он, стараясь вложить в свои слова как можно больше убежденности, говорит, что нужно плыть дальше до порта. Останавливаться опасно, есть риск больше не выйти в море. Если берег на горизонте не Камчатка, он станет могилой для экспедиции, которая не сможет перезимовать в таком суровом месте – открытом всем стихиям, без деревьев. Но его авторитет уже не тот, что прежде, далеко не столь непререкаемый. Офицеры, убежденные, что впереди Камчатка, хотели плыть к берегу. Оттуда, объясняли они, можно попытаться добраться до Петропавловска. Как только они чуть-чуть наберутся сил, можно будет отправить вперед нескольких гонцов. Даже Ваксель за то, чтобы бросить якорь. Стеллер, присутствовавший при этой сцене, поддержал капитана. Но, поскольку его мнением пренебрегали с самого начала, он не настаивал: «Я ведь, действительно, не моряк».¹³⁸ Беринг побежден, «Святой Петр» должен пристать к незнакомому берегу. Никто не подозревал в тот момент, что этот берег станет его последним пристанищем.

Решение принято. На корабле воцарилась странная атмосфера – смесь облегчения и смирения. Сгнивший от влажности такелаж за последние часы пришел в еще более ужасное состояние, людей, способных действовать и управлять кораблем, было мало. «Святой Петр» плыл сам по себе, по воле ветра, толкавшего его к неизвестной земле, которую экипаж считал Камчаткой. 49 человек больны, 12 уже умерли и еще 20 при смерти. Часы шли, и Стеллер практически в одиночестве, стоя на палубе, наблюдал, как приближалась земля. Он перебегал то вправо, то влево, пытался разбудить Беринга, объединить последние силы экипажа. Командор бессильно лежал на постели, его офицеры, измученные цингой, тоже расползлись по каютам. Когда на закате корабль опасно приблизился к бурунам, командовать им было некому. Матросы бросили якорь, чтобы остановить движение. Прямо перед ними лежал обширный песчаный берег, обещавший, что выбраться на него с наступлением утра будет несложно. Оставалось только провести «Святого Петра» через опасный барьер – гряду камней, отделявших его от берега. Однако сила прилива и мощность волн, разбивавшихся о них, была такова, что через полчаса якорь оторвало. Немедленно бросили второй. Через несколько минут порвался и его канат. Началась паника. Всем грозила смертельная опасность, однако, как записал Стеллер, некоторые реагировали неожиданно и говорили странные вещи. Один из матросов спросил, например, очень ли соленая вода, как если бы смерть казалась мягче в пресной,¹³⁹ – иронизировал ученый. Все записные забияки и смельчаки, «смертельно бледные», попрятались в каютах. И, поскольку, согласно поверьям, трупы на палубе притягивают несчастья, две последние жертвы цинги были выброшены в воду. В полном отчаянии матросы, находившиеся на палубе, готовились бросить «единственный, оставшийся у них, уже третий, якорь, но в последнюю минуту один из сумевших сохранить хладнокровие удержал товарищей от этого рокового поступка. Это было правильно, потому что внезапно судьба словно сжалилась над «Святым Петром». Он устремился прямо туда, где пенилась вода, на камни, но неожиданно сильная волна приподняла его, перенесла над ними и опустила в более спокойные воды бухты. Чудо? А что еще, если не чудо? Спустя десятилетия станет понятно, что Беринг и его экипаж, сами того не зная, попали в единственный судоходный проход на всем восточном побережье острова, которому суждено было стать убежищем для экспедиции.

* * *

Остров? Да, вопреки надеждам матросов и громким заверениям офицеров, это была не Камчатка. Остров, который теперь носит имя Беринга, – самый крупный из архипелага Командорских островов, о котором никто не имел ни малейшего понятия до тех пор, пока «Святой Петр» не встал у его берегов. Стеллер, предполагавший, что обретенная земля была островом, получил доказательства своей гипотезы, когда утром 7 ноября 1741 года, как он уточнил, «в приятную погоду», впервые ступил на эту землю. Как только люди высадились на дюны, поросшие чахлой коричневой травой, прибитой ветрами северной части Тихого океана, тут же показались голубые песцы, крайне заинтересовавшиеся появлением незнакомцев. Их было очень много, они, нисколько не испугавшись людей, смешались с ними и, вопреки лисьим привычкам и натуре, налетели на багаж и кожаные мешки, принялись тащить их, разбрасывать провизию, с кого-то стащили сапоги, с кого-то обувь, брюки, рукавицы, куртку – все, что не удалось отбить.¹⁴⁰ Стеллер, защищая свои нехитрые пожитки, орудуя ногами и палкой, задумался над поведением животных. Их поведение ясно указывало, что они никогда не видели людей, а следовательно, эта территория совсем не заселена или мало заселена. Не Камчатка! Он поражен тем, насколько эти животные отличались от обычных песцов дерзостью, хитростью и проказливостью.¹⁴¹ День за днем, очень медленно, рассчитывая свои силы, несколько членов экипажа, еще способных двигаться, выносят с корабля больных и размещают их в укрытиях, вырытых прямо в песке. Они укрепляют их выброшенным на берег плавником и застилают остатками порванных парусов. Заканчивалась первая неделя ноября, и все понимали, что впереди зима, грозившая стать страшной в этой голой и унылой местности. Нужно было действовать быстро, несмотря на слабость, поскольку «Святого Петра» со всем имуществом в трюме стоявшего на якоре, мог унести первый же шторм. Пока еще не выпал снег, следовало собрать дрова и запастись травами, чтобы попытаться спасти как можно больше больных цингой, медленно добивавшей свои жертвы. Записи в бортовом журнале передают атмосферу тех дней: 8 ноября умер Нил Янсен, 10-го пришел черед трубача Михаила Торопцова. 14-го в землянках, сооруженных из всего, что попало под руку, скончались еще четверо – едва их доставили на берег. 16-го умер Савва Степанов, 20-го – Марк Антипин, 21-го – Андрис Эзельберг, 22-го – Семен Артемьев. Побережье являло собой жалкое и страшное зрелище. Умерших не успевали хоронить. На них набрасывались песцы, подступали они и к больным, которые лежали на берегу и не могли защищаться, и нюхали их, как это делают собаки. Некоторые кричали, потому что очень мерзли, другие – от голода и жажды. У многих рот был так изуродован цингой, что они не могли есть, не испытывая сильной боли, их распухшие десны напоминали черные и коричневые губки, натянутые на зубы.¹⁴²

10 ноября командора перенесли из каюты в устроенную для него песчаную землянку. Глава экспедиции страдал не меньше других. Пожелтевшее лицо, синие пятна на коже, сильнейшая боль в суставах. Его осторожно вынесли на носилках, сначала на палубу, стараясь не спешить, поскольку свежий воздух был опасен для больных и часто сразу убивал их. Через десять дней из гамаков на берег перенесли всех членов экипажа. В принципе предполагалось вытащить на берег и корабль, чтобы починить его, – тогда на нем можно было бы вернуться домой. Но, кроме Стеллера и его помощника, на ногах оставалось только четверо. Стихия решила эту проблему: в конце ноября буря сорвала корабль с якоря и разбила о прибрежные скалы.

В импровизированном лагере песцы стали почти такой же серьезной бедой, как цинга. Однажды ночью, сообщает Стеллер в своей хронике, когда один матрос вылез из укрытия и, стоя на коленях, мочился, зверь вцепился ему в тело и, несмотря на его крики, не хотел разжать челюсти. Никто после этого не выходил оправляться без палки, а песцы набрасывались на экскременты и пожирали их, подобно свиньям.¹⁴³ Чувствуется, что натуралист, обычно с большим вниманием и уважением относившийся ко всему живому, утрачивал присущую ему рассудительность и философское умонастроение, когда речиь заходила о песцах. Сонмы хищников приводили его в бешенство. На третий день пребывания на острове он собственноручно за три часа убил 70 особей. Стеллер объяснял, что, поскольку песцы не оставляли людей в покое ни днем ни ночью, они, окончательно рассвирепев, принялись забивать их до смерти, молодых и старых, без малейшей жалости и самым жестоким образом – всякий раз, когда представлялся случай. Каждое утро они несли за хвост попавшихся зверей в место казни, где им отрубали голову. У некоторых были перебиты лапы. Каким-то песцам вырвали глаза, других подвешивали живыми за хвост попарно так, что они пожирали друг друга. Каких-то мучили до смерти. По словам Стеллера, одна из забав состояла в том, чтобы привязывать их за хвост, так что они начинали метаться и хвост отрывался. Сделав несколько шагов, песцы оглядывались и начинали бесконечно крутиться в поисках хвоста.¹⁴⁴

Витус Беринг был при смерти. Опухоль, поднимаясь по ногам, добралась до живота, его буквально заедали вши, незаживающие язвы доставляли ужасную боль, умножая страдания, которые причиняла цинга. Стеллер держался рядом с ним и, несмотря на все усилия, уже ничем не мог ему помочь. Капитан-командор одной из самых великих научных экспедиций в истории лежал на берегу, и песок заносил его ноги и живот, словно хоронил заживо. Когда Стеллер хотел убрать это природное покрывало, капитан запротестовал: «Оставьте, – прошептал он своему ученому спутнику, – мне так теплее. Без песка я мерзну». 8 декабря 1741 года, за два часа до рассвета, глава экспедиции, ждавший кончины «с огромным спокойствием и серьезностью»,¹⁴⁵ отошел в мир иной. Его извлекли из землянки, в которой он лежал, привязали к одной из досок «Святого Петра» и похоронили по лютеранскому обычаю. С тех пор остров носит имя Беринга. Он занял место в списке великих путешественников – после Колумба и до Кука. Поэт Зебальд так видит эту сцену:

 
Пусть спокойно покоится теперь,
погружаясь все глубже в песок <…>.
Стеллер, подняв глаза, видит
серо-зеленый отсвет океана,
облачное небо арктических вод. Знак,
что они далеко от своей земли.¹⁴⁶
 

В первые дни декабря, когда Беринг умирал на краю земли, в Санкт-Петербурге новая императрица Елизавета I, дочь Петра Великого, сместила с важных постов и отстранила от дел основных инициаторов экспедиции, защищавших ее интересы при дворе. Императрица, решившая выбить из рук «немецкой партии» власть, которую она полагала чрезмерной, была недовольна тем, что столь огромный проект находился в руках иностранцев. Вторая Камчатская экспедиция, задуманная и возглавляемая Берингом, доживала последние месяцы. Упрямый капитан, так тревожившийся за судьбу предприятия, ушел, лишь ненамного опередив конец своего дела. В нескольких строках эпитафии Стеллер, не знавший, конечно, о том, что назревало в 10 000 км, отзывается на этот исторический поворот: «Беринг признавался, что предприятие его оказалось гораздо грандиознее и гораздо длиннее, чем он предполагал в начале. Чувствуя себя старым, он мечтал, чтобы дело передали в руки человека молодого, деятельного, из русских».¹⁴⁷

Беринг умер. Он был не последней жертвой цинги, которой немало способствовали холод, лишения и истощение. Завершит список погибших прапорщик Логунов, последовавший за Берингом в первые дни 1742 года. Из 78 человек, поднявшихся на борт, остались в живых только 46. Изоляция, в которой они оказались, необходимость заботиться о выживании сильно изменили отношения внутри группы. Эта перестройка иерархии в социуме очень заинтересовала Стеллера. Ни военно-морские чины, ни ученые звания больше не имели значения. Неважны стали и деньги – только практические навыки, умения, смекалка, организационные таланты и человеческие качества. Они перекроили взаимоотношения в группе. Офицеры перестали командовать, они больше не окликали матросов пренебрежительно по именам, а обращались к ним с большим уважением, используя отчество. Как записывает ученый, ставший антропологом-дилетантом, все быстро выучили, что Петр Максимович гораздо лучше справляется с делами, чем раньше это делал Петрушка. В этой новой структуре Стеллер занял подобающее место: его поразительные знания и дедуктивные таланты настолько ценны, что дурной характер уже не брался в расчет. Для штурмана Хитрово, преследовавшего Стеллера, напротив, наступили довольно тяжелые дни. Ослабевший до такой степени, что не мог ничего делать самостоятельно и полностью зависевший от других, он вынужден был расплачиваться за злоупотребления властью. Его изгнали из землянки, и он вынужден униженно просить приюта у иностранных членов экипажа.

Ситуация складывалась незавидная. Наступала зима, разбушевавшиеся бури унесли корпус «Святого Петра» далеко от берега. Гордый флагманский корабль превратился в груду щепок, засыпанную трехметровым слоем песка. Нельзя было и помыслить восстановить его хоть в каком-то виде. Но на острове не растут деревья, поэтому остатки корабля – единственный материал, из которого весной можно попытаться построить лодку. Не плыть было нельзя, ведь на незнакомом острове их ждала только неминуемая гибель. В довершение цинга погубила всех плотников. Если выжившие матросы и солдаты хотели спастись, им предстояло изучить правила кораблестроения.

Толстый слой снега покрыл берег. Обломки досок, служившие единственным топливом для команды «Святого Петра», стали неразличимы в воде. Приходилось ежедневно проходить три, четыре, а затем – 10, 15 или 20 км по берегу, чтобы запастись дровами. Остов корабля, валявшийся на берегу, трогать было нельзя. Тяжкая обязанность собирать топливо, увы, подтвердила, что кораблекрушение выбросило экипаж на остров, не нанесенный на морские карты. Окончательно это стало ясно 26 декабря, когда небольшая группа сумела дойти до противоположного берега. Это произошло на следующий день после Рождества, который открыватели Аляски худо-бедно отпраздновали печеньем, кое-как приготовленным из остатков размокшей муки, найденной в утробе корабля. Это был тяжелый удар. Все наконец осознали, что затеряны на острове в северной части Тихого океана до июля или даже до августа следующего года.

А что же Стеллер? Он, конечно же, погрузился в научные исследования. Утопая в снегу, он обошел весь необжитый остров. Он ползал по мокрой каше из песка и снега, он писал при неверном свете свечей свой главный труд, De Bestiis Marinis – детальное описание «особых» морских животных, как гласил подзаголовок немецкого издания, вышедшего в Галле через десять лет после создания.¹⁴⁸ На 200 страницах, исписанных убористым готическим письмом, ученый спутник покойного Витуса Беринга без всякой надежды на то, что выживет и сумеет передать свой труд издателям, излагает свои зоологические соображения – самые невероятные в истории естествознания. Изложение проиллюстрировано набросками и рисунками. Эти иллюстрации, выполненные в поистине первобытных условиях, свидетельствуют о настоящей страсти к науке и неутолимой жажде знаний. Все время, проведенное на острове, Стеллер пристально наблюдал животных в их среде обитания. Он вскрывал, сравнивал, описывал и измерял – до мельчайших органов, не обращая ни малейшего внимания на собственные неудобства. Как напишет Стеллер впоследствии своему коллеге и старшему товарищу Иоганну Гмелину, этот бесценный опыт работы он не обменял бы ни на какие деньги.¹⁴⁹ Георг Стеллер – первый ученый, описавший нелетающего очкового баклана, а также орла, названного орлом Стеллера, до гнезда которого он сумел добраться, карабкаясь по скалам. Гнездо, сообщал ученый, имеет 30 см в высоту. В начале июня он обнаружил в нем два яйца и птенцов. Орлята были совершенно белыми, ни единого пятнышка. Но когда он обследовал другое обнаруженное им на острове гнездо, на него напали родители птенцов, причем с такой яростью, что ему еле-еле удалось отбиться палкой. Несмотря на то, что ученый не причинил ни малейшего вреда птенцам, взрослые птицы оставили гнездо и устроили новое на высоте, куда уже не мог добраться человек.¹⁵⁰

Стеллер также первым тщательно изучил жизнь морских млекопитающих. Целыми неделями и даже месяцами он вникал в особенности поведения морских котиков (которых он окрестил «морскими медведями») или морских львов, у которых на побережье острова было множество мест размножения. Морские львы, писал Стеллер, весят почти тонну, они в два раза больше морских котиков и не склонны подпускать к себе близко. Как только они замечают чужака, самцы и их гарем немедленно покидают берег и уплывают в море. Если попытаться преградить путь зверю, чтобы не дать ему уйти, он немедленно отвечает: поворачивается и наступает на врага, грозно раскачивая головой, рыча и ворча, пока противник не испугается и не бросится наутек. Стеллер провел эксперимент, однако первая попытка приблизиться к животным стала и последней.¹⁵¹

Стеллер терпелив и настойчив. В конце концов он нашел способ приучить этих чудищ к своему присутствию. Он заметил, что животные, обычно боявшиеся человека, переносили довольно спокойно его частые появления в период, когда молодняк еще не научился плавать. Стеллер держался мирно, и стадо позволяло ему оставаться поблизости целые дни напролет. Шесть дней он вел наблюдения из небольшого шалаша. В конце эксперимента животные расположились вокруг него, глядя на огонь и никак не реагируя на его движения, даже когда он убил одного из детенышей для подробного описания. По словам Стеллера, они мычали, как быки, молодняк блеял, как бараны, а сам он, пребывая среди них, больше всего смахивал на пастуха, находившегося в центре своего стада.¹⁵²

Другой излюбленный объект любопытства Стеллера – куда более скромное животное, которое он уже встречал на побережье Камчатки, калан. Русские первопроходцы и промышленники быстро поняли ценность этого зверя. Его мех, обычно черный, настолько густой, что удерживает воздух, образуя подушку, позволявшую ему плыть, не совершая никаких движений. 400 000 волосков на квадратный сантиметр![37]37
  Для сравнения: шевелюра человека в среднем состоит примерно из 100 000 волосков.


[Закрыть] Самый густой мех в животном мире, к тому же необычайно шелковистый. Калан так красив, а его мех настолько великолепен, писал Стеллер, что этому животному нет равных в море. Не будет преувеличением сказать даже, что красотой, нежностью и мягкостью меха калан превосходит всю морскую фауну.¹⁵³ Калан для океана – все равно что соболь для тайги, и за ним вовсю шла охота, из-за чего, как объяснял зоолог, животные в поисках покоя и безопасности в больших количествах поселялись на необитаемых островах.¹⁵⁴ Но такие убежища окажутся временными. На протяжении полутора столетий русские охотники за пушниной, числом превышавшие американских, будут истреблять их в таком количестве, что они почти переведутся во всем северном Тихом океане. После присоединения Аляски Соединенные Штаты, установив концессию, сделают этот промысел, а также еще более жестокую охоту на тюленей, одним из главных своих ресурсов. Доходы от промысла за сезон превышали расходы на содержание всей Аляски.¹⁵⁵

Охотиться на каланов очень легко, поскольку животное, длина которого от морды до хвоста больше метра, неагрессивно и дружелюбно. Самки лежат в воде на спине, обнимая своих детенышей почти так же, как это делают люди. Охотникам достаточно приблизиться к самке на лодке. Одного точного удара палкой хватает, чтобы убить ее. Искусство этой жестокой охоты состоит в том, чтобы действовать очень быстро и не дать самке уйти под воду вместе с детенышем. Красота, изящество, общительность и уязвимость каланов в конце концов тронули Георга Стеллера, хоть он и старался дистанцироваться, как полагалось серьезному ученому, и прятался в панцирь науки. Некоторые его записи позволяют заметить, что Стеллер испытывал слабость к этим животным. По отношению к товарищам по несчастью подобные чувства возникали у него редко. Однажды он застал на берегу двух самок и забрал у них детенышей. Те начали стонать, как стонет раненый человек. Они шли за Стеллером на некотором расстоянии и звали своих малышей голосами, похожими на плач ребенка. Поскольку детеныши слышали этот зов, они тоже принялись стонать, и Стеллеру пришлось спрятаться в снегу и провести там несколько часов, чтобы их унять. Через неделю Стеллер вернулся на то же место и нашел там одну из самок, растянувшуюся на земле. Она даже не попыталась убежать, и Стеллер убил ее. За неделю она так оголодала, что кожа висела на костях.¹⁵⁶

Но самое главное открытие Стеллера, самый важный объект наблюдений на протяжении долгих месяцев робинзонады – странное животное, о существовании которого никто не подозревал до кораблекрушения «Святого Петра». Судьбе было угодно, чтобы первым человеком, во всяком случае, первым человеком нового времени, с которым оно встретилось, стал Георг Вильгельм Стеллер. Эта встреча состоялась в первые часы после высадки на берег. Был прилив, и камни находились под водой. Стеллер, стоявший в воде недалеко от берега, заметил странных животных. Их черные спины, блестевшие под солнцем, были похожи на корпус перевернутой лодки. Удивительные звери медленно приближались, каждые несколько минут ритмично выдыхали воздух с шумом, напоминавшим фырканье лошади. Неизвестный вид кита? Гигантский тюлень? Стеллер расспрашивает своих товарищей, которые, тоже добравшись до берега, рухнули, обессиленные, на песок. Никто из них никогда не видел таких созданий и никогда даже не слышал о них. «Может быть, сирена?» – подумал ученый. Не та, которая живет в античных мифах, с лицом женщины и чарующим голосом, но совершенно неизвестный вид, похожий на ламантинов из отряда сирен. Это очень редкое млекопитающее наблюдали только в тропических водах, к тому же по размеру оно было сильно меньше, чем эти морские чудища, которые целыми стадами плавали вдоль берега, не смущаясь взглядов выбравшихся из воды членов экспедиции Беринга. Стеллеру не потребовалось много времени, чтобы понять, что странные животные, пользуясь приливом, поедают водоросли, устилавшие дно бухты. Из-за этого он окрестил их «морскими коровами» (Hydrodamalis gigas или Rythina Stelleri). На протяжении долгих месяцев зимовки эти морские соседи будут изо дня в день плескаться неподалеку от землянок матросов «Святого Петра», развлекать их и, в конечном счете, спасут им жизнь. Взрослая морская корова от морды до конца двойного плавника достигала около 8 м в длину. Она весила от трех до пяти тонн. Стеллер записывает в журнале, что до середины живота зверь походил на тюленя, от живота до хвоста – скорее на рыбу, а пропорциями тела – на лягушку.¹⁵⁷ Размеры тоже необычны: объем шеи 2 м, плечи – 3,5 м, «пояс», где тело резко сужается, 6,5 м. Кожный покров черный, плотный и шершавый, «похожий на кору дерева, камень или шагреневую кожу»,¹⁵⁸ – пишет натуралист, особенно в части, которая находится ближе к голове. Глаза по размеру как у барана, однако, чтобы их увидеть, нужно поднять много слоев кожи. И, в довершение, корова Стеллера обладала двумя нижними конечностями, длиной примерно в 70 см, которые заканчивались чем-то вроде копыт, имевшими некоторое сходство с лошадиными, но без пальцев и когтей. Эти конечности помогали животным плавать, а также вскапывать дно, чтобы добывать водоросли – их основную пищу. Стеллер первым описал это животное, он останется также и единственным натуралистом, наблюдавшим за ним в условиях обитания. Он писал, что исследовал повадки и поведение этих созданий каждый день на протяжении десяти месяцев вынужденного пребывания на острове, сидя у дверей своего убежища. Морские коровы выбирали мелкие песчаные участки берега, проводили очень много времени неподалеку от устьев пресных ручьев, куда приплывали группами. Они пережевывали еду не так, как другие животные, не зубами, которых у них не было, а при помощи двух белых роговых пластин – двух огромных зубных образований, так хорошо пригнанных друг к другу, что перемалывали пищу не хуже мельницы. Когда они «паслись», то выталкивали вперед молодняк, который всегда охраняли сзади и с боков, помещая в середину стада. Стеллер полагал, что морские коровы были моногамными. Их детеныши появлялись в любое время года, но особенно много осенью. Поскольку Стеллер заметил, что они терлись друг о друга преимущественно весной, он сделал вывод, что самка вынашивала детеныша больше года. Морская корова очень прожорлива и потому держала голову постоянно под водой, нисколько не опасаясь за свою жизнь и не заботясь о собственной безопасности. Во время еды единственное, что она делала, так это высовывала из воды ноздри каждые четыре-пять минут и выдыхала воздух и немного воды, фыркая, как лошадь. Выщипывая водоросли, она понемногу продвигалась вперед, наполовину плывя, наполовину шагая, как это делают коровы или бараны на лугу.¹⁵⁹

Несмотря на свою величину и массу, морская корова была очень мирным и неагрессивным животным. Гигантское млекопитающее никогда не встречалось с человеком и не знало, что он-то и является единственным опасным для него хищником. Матросы на лодке могли подплывать очень близко к черным тушам, на которые садились чайки, чтобы выклевывать насекомых и маленьких моллюсков-паразитов. Морскую корову можно было погладить. Выяснилось также, что отделить одно животное от стада и захватить его было совсем нетрудно. «Мы ловили их, – писал Стеллер, – пользуясь большим железным крюком, наконечник которого напоминал лапу якоря; другой его конец мы прикрепляли с помощью железного кольца к очень длинному и крепкому канату, который тащили с берега тридцать человек… Загарпунив морскую корову, моряки старались сразу же отплыть в сторону, чтобы раненое животное не опрокинуло или не разломало ударами мощного хвоста их лодку». Но это не все. Как только раненое животное начинало биться, к нему на помощь устремлялись другие морские коровы из стада. Некоторые пытались опрокинуть лодку, толкая ее спинами, другие наваливались на веревку, чтобы ослабить ее. Они также старались сбить хвостами гарпун, и иногда им это удавалось.¹⁶⁰ «Люди в лодке тем временем подгоняли животное с помощью другого каната и изнуряли его постоянными ударами, пока, обессиленное и совершенно неподвижное, не вытаскивали на берег, где добивали штыками, ножами и другими орудиями. Иногда большие куски отрезались от живого тела и корова, сопротивляясь, с такой силой била по земле хвостом и плавниками, что от него даже отваливались куски кожи… Из ран в задней части туловища ручьем струилась кровь. Когда раненое животное находилось под водой, кровь не фонтанировала, но стоило ему высунуть голову, чтобы схватить глоток воздуха, как поток крови возобновлялся с прежней силой».¹⁶¹

Даже когда добыча уже оказывалась на песке, охотников могли ждать сюрпризы: когда одну самку сумели загарпунить и притащить на берег, ее самец, тщетно пытавшийся всеми способами защитить ее и получивший множество ударов в ответ, бросился, несмотря на раны, за ней. Он стрелой вылетел на берег, но она была уже мертва. Когда охотники на следующий день пришли на побережье, чтобы разделать добычу, он все еще находился рядом с самкой. И на третий день, когда Стеллер занялся исследованием внутренностей животного, самец не покинул своего поста.¹⁶²

Сначала промысел морских коров казался очень трудным. Матросы, измученные цингой, были обессилены, и раненым животным удавалось уплыть в океан. Но после первой успешной охоты экипаж Беринга с восторгом осознал, что эти «горы мяса» были поистине даром небес. Питательные свойства мяса этих животных стали своего рода спасательным кругом, а его вкус – одним из редких удовольствий. Несмотря на свой аскетизм, Стеллер замечает, что тело животного находится в слое жира толщиной в руку. Этот жир, писал Стеллер, «не маслянист, а жестковат, бел, как снег; если он полежит несколько дней на солнце, то становится приятно желтым, как лучшее голландское масло. Топленый, он превосходит вкусом лучший говяжий жир; …исключительно приятен запахом и весьма питателен, так что мы пили его чашками, не испытывая никакого отвращения». Что же касалось мяса, то оно гораздо краснее, чем мясо животных, которые водятся на земле. Конечно, его следовало дольше варить, но потом оно не отличалось от лучшей говядины.¹⁶³ Как пишет Стеллер, одной морской коровы хватало, чтобы кормить команду из 33 человек на протяжении месяца.

Но записи Стеллера не ограничиваются гастрономией. Ученый продолжал работу со свойственным ему усердием и глубоким убеждением в важности собственных наблюдений, а также в том, что их результаты рано или поздно попадут в Академию, даже если он погибнет на этом острове. Часами напролет он всматривается в океан, наблюдает за морскими коровами и записывает все, что кажется ему достойным внимания. Ему даже удалось уговорить своих товарищей по несчастью помочь раздобыть одну особь для научных целей и вытащить на берег. И снова каждый жест тщательно протоколируется, каждый орган измеряется и взвешивается при помощи тех средств, которые нашлись на борту. 60 исписанных убористым почерком страниц его De Bestiis Marinis посвящены морской корове. Из этого описания мы узнаем, что ее язык достигал 30 см, диаметр ноздрей был 10,7 см, размер сердца – 56 см, пенис доставал до пупка и вид имел «устрашающий» и что, наконец, размеры желудка этого морского чудища составляли 1,8x1,5 м! Что же касалось черных сосков (7 см), находившихся в подмышках самки, то достаточно было сильно нажать на них, чтобы получить огромное количество молока, по сладости и жирности превосходившего молоко земных млекопитающих, но в остальном похожего на него.¹⁶⁴ Нужны ли другие доказательства исключительной любви Стеллера к естествознанию?

Он измерял, препарировал на берегу – в полном одиночестве. Он ползал по трупу «своей» морской коровы. Голубые песцы нападали на него, кусали за ноги, чайки то и дело налетали стаями, набрасывались на вскрытые внутренности животного. Шел дождь, дул ветер, было холодно. Бумаги Стеллера разлетались. И он просит прощения у будущих поколений. Если не все получилось, как хотелось, при вскрытии, как пишет Стеллер, то причина тому – ужасная непогода, стоявшая в те дни, когда отловили животное, ведь работа шла под открытым небом. Прилив тоже внес свою лепту, не говоря уже о расхитителях – морских птицах, которые пикировали сверху на внутренности или вырывали куски прямо из рук натуралиста. Пока Стеллер изучал животное, они нападали на бумаги, на книги, опрокидывали чернила. Когда же он брался за бумаги, птицы набрасывались на тушу. Поэтому Стеллер просит читателя не судить его строго за недостаточно полное описание, не сомневаться в его усердии и стараниях и учитывать те обстоятельства, в которых он находился.¹⁶⁵

Естественная история полностью оправдала Георга Вильгельма Стеллера. Благодаря ему, наука располагает уникальным описанием последних морских коров нашей планеты. Распространение человечества имело разные последствия на земле и на море: с начала XVI века на суше исчезло 500 видов животных, тогда как морская фауна, как считают исследователи, обеднела за тот же период всего на 15 видов.¹⁶⁶ И среди них морская корова Стеллера. Если бы не страстная жажда познания, владевшая молодым ученым, выброшенным на остров, нам осталось бы лишь несколько загадочных скелетов огромного размера, о происхождении которых ученые строили бы догадки. Скелетов всего 20, и большая часть составлена из костей нескольких особей. Они составляют гордость тех музеев, где находятся[38]38
  В музеях натуральной истории Хельсинки (скелет одной особи!), Никольского (остров Беринга), Москвы, Санкт-Петербурга, Хабаровска, Киева, Харькова, Львова, Вены, Дрездена, Брауншвейга, Стокгольма, Гетеборга, Лунда, Парижа, Лиона, Кембриджа, Эдинбурга и Вашингтона. Еще три скелета морской коровы с июня 1882 года покоятся на дне Красного моря – на месте гибели парохода «Москва», который вез их в Санкт-Петербург. См.: Hans Rothauscher, Die Stellersche Seekuh, Norderstedt, Books on Demand GmbH, 2008, p. 22.


[Закрыть]. Да и поиски этого добродушного животного начались только после того, как стали – известны свидетельства Стеллера и других уцелевших членов экипажа.