Текст книги "Дело о воющей собаке"

– Нет. А что в ней особенного?

– Редактор заявляет, что теперь, когда показания водителя такси поставлены под сомнение, вы обязаны разрешить Бесси Форбс выступить перед судом. Она должна доказывать свою невиновность, а не прибегать к тактике закоренелых преступников.

– Я не читал этого, – ответил Мейсон.

– И остальные газеты отмечают легкость, с которой ты разделался с главным свидетелем обвинения.

– Я не сделал ничего особенного, – пожал плечами Мейсон, – только использовал их ошибки.

Мейсон оделся, погасил свет и, взяв чемодан, спустился к машине. Он поехал в другой конец города, опустил письмо в почтовый ящик и отправился дальше, к небольшому озерцу, спрятавшемуся среди холмов неподалеку от города. Оставив машину на дороге, Мейсон подхватил чемодан и, подойдя к воде, швырнул его в озеро.

Глава 19

Пол Дрейк расположился в кресле перед столом Мейсона.

– Пол, мне нужен человек, готовый пойти на риск.

– У меня таких сколько угодно. Что от него потребуется?

– Я хочу, чтобы он встретился с Телмой Бентон и просмотрел ее дневник. Потом он должен вырвать лист, датированный восемнадцатым октября, и принести его мне.

– А что там написано?

– Я не знаю.

– Она поднимет шум.

– Естественно.

– Чем это грозит моему человеку?

– Его припугнут, но, скорее всего, этим все и закончится.

– Не может ли миссис Бентон подать на него в суд, если этот листок попадет в газеты?

– Он останется у меня. И я хочу, чтобы миссис Бентон знала об этом.

– Послушай, – заметил Дрейк, – это, конечно, не мое дело и не мне учить тебя, в чем заключаются обязанности адвоката, но ты балансируешь на лезвии ножа.

– Им не за что уцепиться, – возразил Мейсон. – Я не выхожу за рамки, предусмотренные законом. Ты посмотри, что в наши дни печатают в газетах, и им все сходит с рук.

– Но ты не газета.

– Мне это известно, – пробурчал Мейсон. – Я адвокат и представляю клиента, имеющего право на беспристрастный и справедливый суд.

– И этот беспристрастный суд обязательно должен сопровождаться театральными эффектами?

– Да, если это необходимо для представления доказательств.

– Всех доказательств или лишь тех, что говорят в пользу твоего клиента?

– Ну, – ухмыльнулся Мейсон, – я не собираюсь потеть за окружного прокурора.

Пол Дрейк почесал подбородок:

– Ты будешь представлять нас, если возникнут осложнения?

– Конечно. Неужели ты думаешь, что я брошу вас?

– Хорошо. – Дрейк встал. – Надо отметить, сегодня ты посадил Драмма в лужу. Все газеты утверждают в один голос, что водителю такси теперь никто не поверит.

– И слава богу, – улыбнулся Мейсон.

– Однако мы-то с тобой знаем, что Бесси Форбс приезжала на Милпас-драйв в том такси и заходила в дом.

– Пока обвинение не представило доказательств, мы можем лишь догадываться о том, что произошло на самом деле.

– А где Драмм возьмет доказательства, если его главному свидетелю никто не верит?

– Это его забота, – отрезал Мейсон.

– Ладно, пожалуй, я пойду, – вздохнул Дрейк. – Тебе нужно что-нибудь еще?

– Нет, на сегодня достаточно.

– Мне кажется, не только на сегодня. – И детектив вышел из кабинета.

Мейсон откинулся в кресле и, закрыв глаза, задумался. Через несколько минут в кабинет вошел Фрэнк Эверли, молодой и честолюбивый помощник адвоката.

– Могу я поговорить с вами, шеф? – спросил он.

Мейсон открыл глаза и нахмурился:

– Да, в чем дело?

Фрэнк Эверли присел на краешек стула.

– Я прошу вас в порядке личного одолжения разрешить Бесси Форбс дать показания.

– А зачем? – поинтересовался Мейсон.

– Об этом процессе много говорят. Не только обыватели, но и адвокаты, судьи и журналисты.

Мейсон сухо улыбнулся:

– И о чем они говорят?

– Если вы не разрешите этой женщине дать показания и ее признают виновной, ваша репутация будет погублена.

– Ну что ж, от судьбы не уйдешь, – вздохнул Мейсон.

– Но разве вы не понимаете?! – воскликнул Эверли. – Она же невиновна. Теперь это ясно и слепому. Обвинение против Бесси Форбс построено на косвенных уликах. И если она сама опровергнет обвинения, присяжные тут же вынесут оправдательный приговор.

– Вы действительно так думаете?

– Конечно. А разве можно думать иначе?

– И вы полагаете, что я лишь осложняю положение Бесси Форбс, не разрешая ей раскрыть рта?

– Я считаю, что вы берете на себя слишком большую ответственность, сэр, – ответил Эверли. – Пожалуйста, поймите меня правильно, я говорю с вами как адвокат с адвокатом. У вас есть обязательства перед клиентом, перед вашими коллегами по профессии, в конце концов, перед самим собой.

– А если она даст показания и ее признают виновной?

– Но это невозможно! Все симпатизируют Бесси Форбс, и теперь, когда показаниям водителя такси уже никто не верит, ей ничего не грозит.

– Фрэнк, – задумчиво сказал Мейсон, глядя ему в глаза, – я очень благодарен вам за этот разговор.

– То есть вы разрешите ей дать показания?

– Ни в коем случае.

– Но почему?!

– Потому что вы думаете, что она невиновна. И все думают, что она невиновна. В том числе и присяжные. А если я разрешу ей дать показания, мнение суда может измениться. Пусть они лучше печалятся о том, что Бесси Форбс достался бестолковый адвокат, и оправдают ее. И учтите, Фрэнк, есть разные методы ведения защиты. Некоторые адвокаты приходят в суд, не имея определенного плана, протестуют против каждого вопроса, цепляются к техническим неточностям, вызывают бесконечных свидетелей и, наконец, забывают, о чем, собственно, идет речь. Я же предпочитаю динамику. В какой-то момент обвинение заканчивает представление доказательств. Задача защиты состоит в том, чтобы симпатии присяжных оставались на стороне обвиняемой. И тут-то я должен нанести решающий удар, который застанет обвинение врасплох и произведет такое впечатление на присяжных, что те оправдают моего клиента.

– А если вы промахнетесь?

– Вот тогда, вероятно, я погублю свою репутацию, – улыбнулся Мейсон.

– Но вы не имеете права так рисковать.

– Как бы не так! Я не имею права поступать иначе. – Он встал и выключил свет. – Пошли домой, Фрэнк.

Глава 20

Клод Драмм решительно начал утреннюю атаку, пытаясь отыграться за сокрушительное поражение. Совершено убийство, хладнокровное убийство мирно бреющегося человека. И кто-то должен заплатить за это.

Полицейские рассказывали о верной овчарке, пытавшейся защитить хозяина, но безжалостно застреленной хладнокровным убийцей. Фотограф представил полный набор снимков, в том числе и голову собаки крупным планом, с остановившимися глазами и вывалившимся языком. Судебный медик сообщил, что в Форбса стреляли в упор, так как на коже убитого остались пятнышки от пороховых ожогов.

Время от времени Мейсон задавал вопрос, касающийся какой-нибудь мелкой подробности, упущенной свидетелем. Ничто в его поведении не напоминало вчерашнего победи-теля.

И постепенно улыбки исчезли с лиц многочисленной аудитории. Им на смену пришли настороженные взгляды в сторону Бесси Форбс. Убийство есть убийство. И кто-то должен за него отвечать.

Присяжные, занимая свои места, вежливым кивком здоровались с Мейсоном и сочувственно смотрели на обвиняемую. К полудню они избегали взгляда адвоката.

Фрэнк Эверли пошел перекусить вместе с Мейсоном. Молодой человек съел две-три ложки супа, едва притронулся к мясу и отказался от десерта. Чувствовалось, что он очень взволнован.

– Можете мне сказать одну вещь, сэр? – спросил он, когда Мейсон, покончив с едой, откинулся в кресле и закурил.

– Разумеется.

– Победа уплывает у вас из-под носа, – пробормотал Эверли.

– Неужели?

– Я слышал разговоры в зале суда. Утром эту женщину оправдали бы в мгновение ока. А теперь ей не спастись, если только она не докажет свое алиби. Присяжные начали осознавать, что Форбса хладнокровно застрелили. Когда Драмм говорил о преданной собаке, отдавшей жизнь за хозяина, на их глаза навертывались слезы. А как многозначительно переглядывались они, когда медик сообщил о том, что в момент выстрела пистолет находился лишь в двух футах от груди Форбса.

– Да, – согласно кивнул Мейсон, – но худшее еще впереди.

– О чем вы говорите?

– Если я не ошибаюсь, первым свидетелем защиты, вызванным обвинением после перерыва, окажется продавец из магазина спортивных товаров в Санта-Барбаре. Он привезет с собой выписку, в которой будут указаны дата продажи пистолета и фамилия покупателя. Он опознает Бесси Форбс как человека, купившего этот пистолет, и покажет ее подпись. После этого ни у кого из присутствующих не останется и капли симпатий к обвиняемой.

– Но разве нельзя остановить его? – воскликнул Эверли. – Вы же можете протестовать, сосредоточить внимание присяжных на себе, как-то сгладить ужасное впечатление, которое произведет выступление продавца.

Мейсон затянулся и выпустил кольцо дыма.

– Я не собираюсь его останавливать.

– Но вы можете добиться перерыва. А не то отвращение к убийце захлестнет присяжных.

– Именно этого я и добиваюсь.

– Но почему?!

Мейсон улыбнулся:

– Вы ни разу не принимали участия в избирательной кампании?

– Нет, разумеется, нет, – ответил Фрэнк.

– Значит, вы не знаете, какое странное явление – настроение толпы?

– Что вы имеете в виду?

– В нем нет ни постоянства, ни логики. И настроение присяжных подчиняется тем же законам.

– Мне не совсем ясно: к чему вы клоните?

– Вы, несомненно, любите хорошие пьесы?

– Да, конечно.

– И видели пьесы, вызывающие душевные переживания? Когда к горлу подкатывает комок, а на глазах выступают слезы?

– Да, разумеется, но какое отношение…

– Когда вы в последний раз видели подобную пьесу?

– Ну, буквально несколько дней назад.

– И вы, конечно, запомнили самый драматический момент, когда вы не могли даже вздохнуть, а слезы мешали увидеть, что происходит на сцене?

– Да, я никогда не забуду это мгновение. Женщина…

– Не в этом дело, – перебил его Мейсон. – Позвольте спросить, а что вы делали через три минуты после этого самого драматического момента?

Эверли недоуменно моргнул:

– По-прежнему смотрел на сцену.

– И что вы испытывали?

– Я… – Неожиданно он улыбнулся.

– Ну, смелее. Так что вы делали?

– Я смеялся, – ответил Эверли.

– Совершенно верно.

– Но, – пробормотал Эверли после долгого раздумья, – я не понимаю, при чем здесь присяжные?

– Присяжные – это аудитория, – пояснил Мейсон. – Маленькая, но аудитория. Учтите, Эверли, успеха добиваются лишь драматурги, разбирающиеся в натуре человека. Они осознали непостоянство аудитории. Они знают, что та не способна долгое время испытывать одни и те же чувства. И если после волнующей сцены зрителям не удастся посмеяться, пьеса наверняка провалится. В трудную минуту, – продолжал Мейсон, – зрители симпатизируют героине. Они искренне переживают за нее. Они готовы на все, лишь бы спасти ее. Попади злодей им в руки, его бы разорвали на части. Но сострадания хватает не больше чем на три минуты. В конце концов, не они, а героиня попала в беду, и, попереживав за нее, зрители требуют эмоциональной разрядки. Хороший драматург это прекрасно понимает. И предоставляет зрителям возможность посмеяться. Если бы вы изучали психологию, то заметили бы, с какой жадностью люди хватаются за эту возможность.

Эверли просиял:

– Кажется, я начинаю понимать.

– Дело Бесси Форбс решится очень быстро. Обвинение стремится придать особое значение тяжести совершенного преступления, подчеркнуть, что судебное разбирательство не является схваткой сторон, а служит только тому, чтобы покарать убийцу. Обычно представитель защиты стремится сгладить тяжелое впечатление, произведенное на присяжных обвинением. Он противится показу фотографий. Он тычет пальцем в свидетелей обвинения и уличает их в малейших неточностях.

– Мне кажется, это самая разумная линия защиты.

– Нет, – возразил Мейсон. – Подобная линия приводит к прямо противоположному результату. Особенно наглядно это видно, когда обвинение представляет Клод Драмм. Он опасный противник, но, к счастью, страдает полным отсутствием воображения. Он не чувствует душевного состояния присяжных. Он привык к долгим битвам, когда адвокат стремится всячески смягчить ужас совершенного преступления. Вам, конечно, случалось видеть, как в борьбе один из соперников внезапно перестает сопротивляться?

– Разумеется, – кивнул Эверли.

– А все потому, что он прилагал слишком много усилий. И ожидал встречного сопротивления. Когда же оно исчезло, собственная сила бросила его на землю.

– И в суде вы создали аналогичную ситуацию?

– Совершенно верно, – улыбнулся Мейсон. – Сегодня утром присяжные пришли в зал заседаний, чтобы увидеть интересный спектакль. А Драмм сразу огорошил их ужасом убийства. Я не мешал ему, и обвинение громоздило один кошмар на другой. Теперь присяжные сыты этим по горло. Подсознательно их мозг ищет отдушины. Им необходима разрядка, они жаждут смены декораций. Запомните, Фрэнк, во время судебного процесса нельзя постоянно бить в одну точку. Драмм совершил эту ошибку, и после перерыва я ею воспользуюсь. За два часа он выплеснул на присяжных столько кошмаров, что их хватило бы на три-четыре дня. Теперь они с радостью уцепятся за возможность отвлечься. А Драмм рвется вперед, не замечая, что не встречает сопротивления. Он сломает на этом шею.

– То есть вы готовы нанести обещанный удар?

– Да, сегодня присяжные оправдают Бесси Форбс. – Мейсон вдавил окурок в пепельницу и встал. – Пойдемте, молодой человек. Нам пора возвращаться.

Глава 21

Как и предсказывал Мейсон, сразу после перерыва Клод Драмм представил суду продавца магазина спортивных товаров в Санта-Барбаре. Тот опознал орудие убийства и подтвердил, что продал этот пистолет обвиняемой двадцать девятого сентября прошлого года. Он показал книгу регистрации проданного оружия и подпись Бесси Форбс.

Клод Драмм победно улыбнулся и взглянул на Мейсона.

– Можете задавать вопросы.

– У меня их нет, – коротко ответил адвокат.

Драмм нахмурился и, как только продавец вышел из зала, попросил позвать Телму Бентон.

Направляемая точными вопросами прокурора, она обрисовала картину трагедии, закончившейся убийством. Жизнь Форбса в Санта-Барбаре, неистовая любовь, бегство, покупка дома на Милпас-драйв, счастливые дни с любимой женщиной, загадочный сосед, непрерывная слежка, неожиданный отъезд Паолы Картрайт и, наконец, выстрел в упор.

– Задавайте вопросы, – триумфально заключил Драмм.

Мейсон поднялся из-за стола.

– Ваша честь, – начал он, – насколько я понимаю, показания этой свидетельницы исключительно важны. Как известно, в половине четвертого обычно устраивается небольшой перерыв, на пять – десять минут. Сейчас десять минут четвертого. Я хотел бы вести допрос свидетельницы до конца заседания и надеюсь, что, кроме этого перерыва, у меня не возникнет никаких препятствий.

Судья Маркхэм взглянул на Клода Драмма:

– Вы не возражаете?

– Ничуть, – ответил Драмм. – Свидетельница в его распоряжении.

– Я хочу, чтобы меня правильно поняли, – продолжал Мейсон. – Я готов отложить допрос свидетельницы до завтра, но могу закончить его и сегодня.

– Задавайте вопросы, адвокат, – бросил судья, стукнув молотком по столу. – После перерыва суд предоставит вам возможность беспрепятственно допрашивать свидетельницу.

Мейсон повернулся к Телме Бентон:

– Когда вы уезжали из Санта-Барбары, миссис Картрайт знала о том, что вы были секретаршей мистера Форбса?

– Мне это не известно.

– Вам не известно, как он представил вас миссис Картрайт?

– Разумеется, нет.

– Может быть, вы были для него больше, чем секретарша?

Клод Драмм вскочил на ноги, яростно протестуя. Судья Маркхэм немедленно поддержал протест.

– Но я хочу показать мотив, ваша честь.

– Суд принял решение, адвокат, – отрезал судья. – В дальнейшем прошу избегать подобных вопросов.

– Хорошо. Миссис Бентон, из Санта-Барбары вы уехали на автомобиле?

– Да.

– Вместе с овчаркой?

– Да.

– Овчаркой по кличке Принц?

– Да.

– Овчаркой, убитой одновременно с мистером Форбсом?

– Да! – взвизгнула Телма. – Принц отдал жизнь, защищая хозяина.

Перри Мейсон согласно кивнул:

– И эта овчарка приехала с вами на автомобиле?

– Да.

– Овчарка признавала миссис Картрайт?

– Да. После нашего отъезда из Санта-Барбары Принц очень привязался к новой хозяйке.

– Раньше овчарка жила в семье Форбса?

– Совершенно верно.

– Вы видели овчарку в их доме?

– Да.

– Принц благоволил к миссис Форбс?

– Безусловно.

– Овчарка привязалась и к вам?

– Да. Принц отличался дружелюбным характером.

– Понятно. И овчарка выла в ночь на шестнадцатое октября сего года?

– Нет.

– Вы слышали, как она выла?

– Она не выла.

– Разве вам не известно, что в ту ночь овчарка выбежала из дома и выла около гаражной пристройки?

– Она не выла, – упорствовала Телма Бентон.

– Вы опознали записку, оставленную Паолой Картрайт мистеру Форбсу, в которой та сообщала о решении вернуться к мужу? – неожиданно изменил тему Мейсон.

– Да.

– Миссис Картрайт перенесла грипп?

– Да.

– И выздоравливала?

– Да.

– И в отсутствие мистера Форбса внезапно вызвала такси?

– Когда благодаря вам и Артуру Картрайту, – ледяным голосом ответила свидетельница, – мистера Форбса вызвали по ложному обвинению в прокуратуру, она убежала с Картрайтом.

– То есть она убежала с законным мужем?

– Она покинула мистера Форбса, с которым прожила около года, – отрезала свидетельница.

– И оставила записку?

– Да.

– Вы узнали почерк миссис Картрайт?

– Да.

– Вы видели какие-нибудь бумаги, написанные миссис Картрайт до отъезда из Санта-Барбары?

– Да.

Мейсон взял со стола исписанный листок.

– Я показываю вам письмо, написанное миссис Картрайт в Санта-Барбаре. Скажите, пожалуйста, записка написана той же рукой?

– Нет, – после короткой паузы ответила свидетельница и тут же добавила: – Уехав из Санта-Барбары, миссис Картрайт изменила почерк. Она не хотела, чтобы ее случайно узнали.

– Понятно. Теперь я показываю вам письмо, написанное обвиняемой, Бесси Форбс. Записка, оставленная миссис Картрайт, написана этим почерком?

– Конечно нет.

– Могу я попросить вас написать несколько слов, чтобы сравнить ваш почерк с почерком автора записки?

Телма Бентон взглянула на прокурора.

– Я протестую! – воскликнул тот, вскочив на ноги.

Мейсон покачал головой:

– Я попросил свидетельницу опознать почерк миссис Картрайт. Я имею право показать ей документы, написанные другими людьми, и попросить сравнить их с запиской миссис Картрайт. Не понимаю, почему я должен делать исключение для свидетельницы?

– Думаю, что вы правы, – согласился судья Маркхэм, – протест отклоняется.

Телма Бентон взяла листок бумаги и набросала несколько строк. Мейсон просмотрел написанное и кивнул.

– Полагаю, у нас обоих нет сомнений в том, что записка написана другой рукой?

– Естественно, – усмехнулась свидетельница.

Судья Маркхэм стукнул молотком по столу.

– Подошло время перерыва, – сказал он. – Насколько я помню, адвокат, вы не возражали против того, чтобы прервать допрос?

– Разумеется, ваша честь.

– Отлично, объявляется перерыв на десять минут. Напоминаю присяжным, что они не имеют права обсуждать подробности разбираемого судебного дела. – Судья поднялся и прошел в кабинет.

Мейсон посмотрел на часы и нахмурился.

– Подойдите к окну, Эверли, – попросил он, – и взгляните, не продают ли на углу газеты?

– Там полно народу. Похоже, вышел экстренный выпуск.

Мейсон довольно улыбнулся:

– Сбегайте-ка вниз и принесите мне пару экземпляров. – Он повернулся и ободряюще кивнул Бесси Форбс: – Мне очень жаль, миссис Форбс, что вам выпало столь тяжкое испытание, но скоро все закончится.

Она ответила удивленным взглядом:

– А я думала, что для меня все очень плохо.

Фрэнк Эверли с горящими глазами влетел в зал заседаний.

– Они нашли трупы! – воскликнул он.

Перри Мейсон развернул газету.

«ОСОБНЯК МИЛЛИОНЕРА – ГНЕЗДО УБИЙЦ» – кричали аршинные буквы на первой полосе. И ниже: «ТЕЛА КАРТРАЙТА И ЕГО ЖЕНЫ ОБНАРУЖЕНЫ ПОД БЕТОННЫМ ПОЛОМ ГАРАЖА ФОРБСА».

Глаза Драмма чуть не вылезли из орбит. Судебный пристав с газетой в руке быстро прошел в кабинет судьи. Драмм подошел к столику Мейсона.

– Позвольте мне взглянуть на газету?

– Прошу вас, – ответил тот, протягивая второй экземпляр.

Телма Бентон коснулась руки Драмма.

– Мне надо с вами поговорить, – сказала она и отвела его в сторону.

Мейсон сложил газету и протянул ее Эверли.

– Как мне кажется, «Кроникл» наткнулся на сенсацию.

– Но почему прокурор ничего не знает?

– Они смогли договориться с местным полицейским участком. Если бы те сразу сообщили о находке в управление, остальные газеты были бы тут как тут.

Мейсон встал и направился в кабинет судьи Маркхэма. Тот сидел за столом и читал газету.

– Прошу извинить за беспокойство, судья, но время, отведенное на перерыв, истекло. Мне бы хотелось еще сегодня закончить допрос свидетельницы. Честно говоря, и весь процесс тоже.

Судья Маркхэм вопросительно взглянул на Мейсона.

– Интересно, а с какой целью… – он замолчал на полуслове.

– Да?

– Да, – сухо повторил судья.

– Так что вас интересует?

Судья Маркхэм нахмурился:

– Не знаю, стоит ли мне обращать на это внимание, но меня интересует, какова истинная цель вашей просьбы, касающейся разрешения беспрепятственно закончить допрос?

Мейсон пожал плечами и промолчал.

– Или вы очень удачливы, или чрезмерно проницательны, – добавил судья.

Адвокат уклонился от прямого ответа:

– Я всегда полагал, что судебный процесс напоминает айсберг. Лишь его малая часть находится на поверхности, а все остальное скрыто от глаз.

Судья встал.

– Хорошо, адвокат Мейсон. Как бы там ни было, вы имеете право продолжить допрос.

Пройдя в зал, он занял свое место и стукнул молотком по столу. Шум постепенно стих.

– Адвокат Мейсон, можете задавать вопросы.

Клод Драмм вскочил на ноги.

– Ваша честь, произошло ошеломляющее и совершенно неожиданное событие. В силу обстоятельств я не могу упоминать о его сути перед присяжными. Я считаю, что сейчас мое присутствие как представителя окружного прокурора, занимающегося этим делом, крайне необходимо в другом месте, и прошу объявить перерыв до завтрашнего утра.

Судья Маркхэм взглянул на Мейсона:

– У вас есть возражения, адвокат?

– Да. – Мейсон тоже встал. – Защита вправе требовать, чтобы допрос свидетельницы был проведен до закрытия сегодняшнего заседания. Я говорил об этом перед тем, как начинать допрос, и достиг полного взаимопонимания с прокурором.

– Совершенно верно, – согласился Маркхэм. – Просьба об отсрочке разбирательства судебного дела отклоняется.

– Но разве ваша честь не понимает!.. – вскричал Драмм.

– Просьба отклоняется, – резко повторил судья. – Задавайте вопросы, мистер Мейсон.

Под долгим взглядом адвоката Телма Бентон побелела как полотно.

– Как я понял из ваших слов, – начал Мейсон, – утром семнадцатого октября Паола Картрайт уехала из дому на такси?

– Да.

– Вы видели, как она уезжала?

– Да, – прошептала свидетельница.

– Насколько я понял, – возвысил голос Мейсон, – утром семнадцатого октября вы видели Паолу Картрайт живой?

Свидетельница прикусила губу.

– Не могу сказать, что видела ее лично, – наконец ответила она. – Я слышала шаги на лестнице, ведущей в ее комнату, видела такси, стоящее у дома, и женщину, которая села в него. Потом такси уехало. Я решила, что эта женщина – Паола Картрайт.

– То есть вы ее не видели?

– Я ее не видела.

– Далее, вы утверждаете, что записка написана Паолой Картрайт?

– Да, сэр.

Мейсон взял со стола фотокопию телеграммы, отправленной из Мидвика.

– Вы согласны с тем, что бланк телеграммы, фотокопию которого вы видите, также заполнен рукой Паолы Картрайт?

Свидетельница смотрела на фотокопию и молчала.

– Эти два документа написаны одним почерком, не так ли? – настаивал Мейсон.

– Да, – едва слышно ответила Телма Бентон. – Кажется, они написаны одной рукой.

– Кажется? Вы без малейшего колебания признали, что записку писала Паола Картрайт. А как насчет телеграммы? Она тоже написана рукой Паолы Картрайт?

– Да, – выдохнула свидетельница. – Ее написала Паола Картрайт.

– Значит, семнадцатого октября Паола Картрайт послала эту телеграмму из Мидвика.

– Полагаю, что да.

Судья Маркхэм постучал по столу.

– Миссис Бентон, прошу вас говорить громче, чтобы присяжные могли вас услышать.

Она подняла голову, взглянула на судью и покачнулась.

Клод Драмм вскочил на ноги.

– Ваша честь, совершенно очевидно, что свидетельнице дурно. Я снова прошу вас прервать заседание, хотя бы ради ее здоровья.

Судья Маркхэм покачал головой:

– Я считаю, что допрос следует продолжить.

– Если судебное разбирательство будет прервано до завтра, – воскликнул Драмм, – прокуратура, возможно, прекратит дело.

Перри Мейсон повернулся к обвинителю.

– Именно этого я и хочу избежать! – прогремел он. – Вы обвиняли миссис Форбс в совершении преступления, и она вправе рассчитывать на то, что суд присяжных оправдает ее. Прекращение дела оставит пятно на ее честном имени.

– Просьба отклоняется, – сухо заключил судья Маркхэм. – Задавайте вопросы, адвокат.

– Будьте добры объяснить, как Паола Картрайт могла оставить записку и отправить телеграмму семнадцатого октября, если, как вам хорошо известно, ее убили в ночь на шестнадцатое?

– Я протестую! – воскликнул Драмм.

Прежде чем вынести решение, судья Маркхэм несколько секунд вглядывался в побледневшее лицо свидетельницы.

– Протест отклоняется.

Мейсон положил перед свидетельницей записку, оставленную миссис Картрайт.

– Разве не вы писали эту записку?

– Нет!

– Разве это не ваш почерк?

– Вы и сами знаете, что я пишу совсем иначе.

– Семнадцатого октября ваша правая рука была забинтована, не так ли?

– Да.

– Вас укусила овчарка?

– Да. Принца отравили, и он невольно укусил меня, когда я попыталась дать ему рвотное.

– Повязка оставалась у вас на руке и в последующие дни?

– Да.

– И вы не могли держать перо в этой руке?

– Да.

– Вы были в Мидвике семнадцатого октября? – рявкнул Мейсон и, не дожидаясь ответа, добавил: – Разве не вы арендовали самолет, чтобы слетать в Мидвик и обратно семнадцатого октября этого года?

– Да, – после долгой паузы ответила свидетельница. – Я подумала, что смогу найти там миссис Картрайт.

– А прибыв туда, вы отправили телеграмму Форбсу?

– Нет, я уже говорила, что не отправляла этой телеграммы.

– Очень хорошо. Давайте вернемся к вашей перевязанной руке. Вы не могли держать в ней перо семнадцатого октября, не так ли?

– Да.

– И восемнадцатого тоже?

– Да.

– И девятнадцатого?

– Да.

– А разве в эти дни вы не продолжали вести дневник? – как бы невзначай спросил Мейсон.

– Да, – машинально ответила Телма Бентон и тут же поправилась: – Нет.

– Так да или нет?

– Нет.

Мейсон вытащил из кармана лист бумаги.

– Разве этот лист, датированный восемнадцатым октября, вырван не из вашего дневника?

Свидетельница молчала.

– Вы же одинаково владеете обеими руками, поэтому вы и могли вести дневник в эти дни, делая записи левой рукой. И если мы сравним вырванный из дневника лист, записку, оставленную миссис Картрайт, и фотокопию телеграммы, отправленной из Мидвика, то окажется, что все документы написаны одной и той же рукой.

Свидетельница отчаянно вскрикнула и упала без чувств.

Поднялся невообразимый шум. Судья Маркхэм стучал молотком по столу. Судебные приставы бросились к Телме Бентон. Клод Драмм что-то кричал. Мейсон отошел к столику и сел, спокойно наблюдая за происходящим.

Наконец с большим трудом судья Маркхэм восстановил порядок.

– Ваша честь! – воскликнул Драмм. – Во имя гуманности я требую прервать разбирательство судебного дела, с тем чтобы свидетельница могла прийти в себя. Вы видите сами, что ее физические и духовные силы на исходе.

Судья Маркхэм перевел взгляд на Мейсона.

– Обвинение хочет прервать заседание только по этой причине? – спросил тот.

– Разумеется, – ответил Драмм.

– Учитывая, что суд откладывается лишь до завтрашнего дня, могу я узнать, собирается ли обвинение представить каких-нибудь свидетелей или это его последний свидетель?

– Это мой последний свидетель.

– Я полагаю, адвокат, – вмешался судья Маркхэм, – что просьба прокурора вполне уместна.

Перри Мейсон вежливо улыбнулся:

– Ваша честь, я считаю, что прерывать суд нет необходимости. Принимая во внимание состояние свидетельницы и мое желание поскорее закончить процесс, я с удовольствием сообщаю о том, что закончил допрос.

– Вы закончили? – изумленно переспросил Драмм.

– Да, – кивнул Мейсон.

– В таком случае, ваша честь, – Драмм повернулся к судье, – я все равно прошу отложить разбирательство до завтра.

– По какой причине? – спросил судья Маркхэм.

– Для того, чтобы уточнить свою позицию в свете вновь открывшихся фактов.

– Но, отвечая на вопрос адвоката, вы сказали, что Телма Бентон – ваш последний свидетель.

– Очень хорошо, – вздохнул Драмм. – Обвинение закончило представление доказательств.

Перри Мейсон встал и поклонился судье и присяжным.

– Защита также закончила представление доказательств.

– Что?! – вскричал Драмм. – Да вы же еще не начинали!

– Защита закончила представление доказательств, – повторил Мейсон.

– Джентльмены, – вмешался судья Маркхэм, – готовы ли вы обосновать свою позицию?

– Да, ваша честь, – коротко ответил Мейсон.

– А вы? – судья перевел взгляд на Драмма.

– Ваша честь, сейчас я не могу сформулировать позицию обвинения. Мне нужно время для подготовки. Еще раз прошу отложить…

– Еще раз, – прервал его судья, – ваша просьба отклоняется. Суд должен принять во внимание права обвиняемой. Прошу вас, мистер Драмм.

Прокурор встал.

– Ваша честь, я хочу просить суд о прекращении дела.

– Очень хорошо, – кивнул судья. – Если только…

– Ваша честь, – воскликнул Мейсон, – я протестую! Я уже высказывался по этому поводу. Прекращение дела оставит пятно на честном имени моего клиента.

Глаза Маркхэма превратились в щелочки.

– Как я понимаю, адвокат, вы возражаете против прекращения дела?

– Да.

– Хорошо. Пусть решение вынесут присяжные. Ваше слово, мистер Драмм.

Прокурор подошел к скамье присяжных.

– Джентльмены, произошло совершенно неожиданное событие. Чтобы осмыслить случившееся, требуется время, и мне остается лишь сожалеть о том, что суд не счел нужным отложить разбирательство дела. Все же неопровержимые улики указывают на то, что в момент убийства обвиняемая находилась в доме Форбса. Оскорбление, нанесенное обвиняемой убитым, могло толкнуть ее на преступление. Орудие убийства куплено ею. Учитывая вышесказанное, обвиняемой нет оправданий. В то же время не считаю себя вправе требовать смертного приговора. Честно говоря, неожиданный поворот событий совершенно запутал меня. Джентльмены, мне нечего больше сказать – решать вам. – И он вернулся к столику.

Перри Мейсон выступил вперед:

– Джентльмены, я хочу остановиться на двух моментах. Во-первых, доказать, что моя подзащитная не могла совершить то ужасное преступление, в котором ее обвиняют. Во-вторых, установить, кто же мог застрелить Форбса и его верную овчарку. Человек, совершивший убийство, проник в его дом с помощью отмычки или ключа, имевшегося в его распоряжении. Форбс вышел из спальни, чтобы узнать, кто к нему пожаловал, затем бросился в ванную и спустил овчарку с цепи. Направляясь в библиотеку, Форбс полотенцем стирал с лица мыльную пену, но, когда он спускал овчарку, полотенце упало на пол около ванны, где его и нашли. Овчарка, оскалив зубы, бросилась на незваного гостя, чтобы спасти жизнь хозяину. Убийца стрелял в нее в упор. Потом настал черед Форбса… Джентльмены, прокурор убеждал вас в том, что стреляла обвиняемая. С ним можно было бы согласиться, если бы не одно важное обстоятельство. Если бы обвиняемая тайком проникла в дом, ей бы не пришлось стрелять в овчарку. Да и та не бросилась бы на человека, к которому была очень привязана. Скорее, при встрече она бы виляла хвостом и визжала от удовольствия. То есть убийцей мог быть кто угодно, но только не Бесси Форбс. Итак, давайте выясним, кто же это мог быть?