Текст книги "Сердце-Камень. История о Ните Какот Амундсен, Камилле Карпендейл и Руале Амундсене"

Часть 3
Воспитание

Кристиания

Девочки оказались в небольшой каюте внутри большого парохода, который ходил между двумя континентами. «Ставангерфьорд» пересек Атлантический океан, ночью прошел вдоль побережья округа Агдер и в предрассветных сумерках вошел в спокойные воды фьорда Кристиании. Камилла и Нита спали и не видели, что прибыли в Норвегию.

Утром 25 января 1922 года «Ставангерфьорд» вошел в бухту и пришвартовался у пристани норвежско-американских линий в порту Виппетангена. Норвежские журналисты знали об их прибытии и уже ждали на пирсе вместе с толпой[126]126
  Описание прибытия девочек в Кристианию на «Ставангерфьорде» основано на следующих газетных статьях: Social-Demokraten от 27.01.1922; Dagbladet от 26.01.1922; Tidens Tegn от 26.01.1922, Aftenposten от 26.01.1922. Цитата «…впечатление, будто…» взята из последней газеты.


[Закрыть]. Хотя в Кристиании условия были не такие шикарные, как в Сиэтле и Нью-Йорке, внимания девочкам уделялось ничуть не меньше. На следующий день в газетах появилась информация о том, что девочки приболели во время плавания. Камилла согласилась сфотографироваться, когда репортеры поднялись на борт, но выглядела расстроенной. Один журналист отметил, что создалось «…впечатление, будто этот интерес немного отвлекает ее от грустных мыслей об отце, о ее доме в Сибири, где она страстно желала бы сейчас оказаться». Репортеры также по прибытии пообщались с Элизой Вистинг и семьей Гаде с целью узнать причины этой тоски. Поразительно, что Камилла, проявившая в Америке такое самообладание и привыкшая к пристальному вниманию прессы, вела себя так скованно в Кристиании. Если верить одной газетной статье, расставание с Амундсеном напомнило ей о другой разлуке – со своей родной семьей, когда она села в нарты Оскара Вистинга, чтобы отправиться на «Мод».

Камилле предстояло распрощаться еще с одним человеком. На пути через Атлантику девочкам сообщили, что Элиза Вистинг доедет с ними на пароходе от Кристиании до дома Амундсена в Ураниенборге. Там ей придется их оставить и вернуться домой в Хортен, а Нита и Камилла будут жить в Ураниенборге под присмотром Леона, брата Руала, и его жены Алины. Расставание тяжело далось и Элизе, которая много месяцев жила вместе с девочками и особенно привязалась к младшей. Сразу после прощания в Ураниенборге Элиза написала в письме: «Каконита всегда в моих мыслях, бедняжка, она так горько заплакала, когда я сказала вечером, что мне пора уезжать. Я не думала, что она так близко это примет к сердцу»[127]127
  «Каконита всегда…» – неидент. Письмо, взято из: [Wisting 2011: 377].


[Закрыть].

По приезде в Кристианию Нита заболела, поэтому осталась в каюте и к журналистам не вышла. Похожее случилось с ней, когда они приехали в Сиэтл, – и дело было не только в морской болезни. В конце концов хрупкое здоровье Ниты стало вызывать серьезное беспокойство. Почти через год после прибытия в Норвегию, в канун Рождества 1922 года девочки крестились, обряд проходил дома в Ураниенборге. Пастор совершил домашнее крещение, потому что Нита только оправилась после тяжелого гриппа[128]128
  Домашнее крещение Ниты и Камиллы было внесено и прокомментировано в ежегодном журнале № 3, стр. 70, приход в Несоддене. SAO/A-10013/l/la/L0003, церковные книги, Государственный архив.


[Закрыть]. Конечно, тогда, как и сейчас, дети периодически болели, но для коренных народов из разных уголков мира, переселенных на Запад, грипп был гораздо опаснее из-за отсутствия у них иммунитета. История вывезенных людей насчитывает множество трагических примеров. Самый известный случай произошел с инуитами, которые приехали в Нью-Йорк с Пири. Все они умерли от гриппа за короткое время, за исключением Миника, который проболел все детство. Похожая история произошла в 1880 году, когда норвежец Йохан Адриан Якобсен нанял восемь инуитов для участия в так называемых этнографических выставках в зоопарке Хагенбека в Гамбурге[129]129
  История восьми инуитов, выставленных в зоопарке Хагенбека в Гамбурге, рассказывается в [Ulrikab 2005].


[Закрыть]. В течение шести месяцев все восемь умерли от оспы – еще одной болезни, которая оказалась гораздо опасней для туземцев, чем для заразивших их европейцев.

В одном интервью Амундсен сообщил, что беспокоится о здоровье чукотских детей, для которых грипп мог стать смертельным. Это происходило в июле, они только прибыли в Сиэтл. Амундсен намеревался отправить девочек в Норвегию, как только закончится лето, чтобы переход в более холодный норвежский климат был не слишком резким и не привел к болезни: «Если бы я послал их, привыкших к холодному климату, сейчас, в разгар лета, они бы наверняка умерли»[130]130
  «Если бы я послал их…» – см. Seattle Star от 06.07.1921.


[Закрыть]. Амундсен тревожился не напрасно: после отплытия из Арктики грипп несколько раз подкашивал девочек. В своем письме брату Леону он дал подробные рекомендации, как заботиться о девочках по приезде в Ураниенборг: им необходимо теплее одеваться и в первую очередь следить, чтобы ноги были сухие. В переписке Амундсена помимо советов по здоровью часто звучала фраза: «Попроси всех, чтобы они прежде всего были добры с ними»[131]131
  «Попроси всех, чтобы они прежде всего были добры с ними» – письмо Руала Леону Амундсену, датировано 27.12.1921. НБ, Собр. писем 812:1, папка «Руал Амундсен Леону Амундсену 1913–23».


[Закрыть].

Газета Tidens Tegn опубликовала изображение Камиллы и Ниты по прибытии в Кристианию. Художник не старался достоверно нарисовать девочек: черты их лиц неясные, они не похожи на самих себя. Их жизнь в Норвегии началась так же, как и в Америке: в качестве двух экспонатов в экзотической одежде. Норвежские газеты больше интересовались их необычной внешностью, чем правдивым изложением фактов. Tidens Tegn все перепутала в своем репортаже, назвала Ниту старшей девочкой, и будто «…это ее отец попросил Амундсена забрать детей с холодного севера и вырастить как белых людей»[132]132
  Факсимиле с рисунком Ниты и Камиллы, а также цитата «…это ее отец попросил…» – взяты из Tidens Tegn от 26.01.1922.


[Закрыть].

«Две приемные девочки Руала Амундсена прибыли на „Ставангерфьорде“. Они – первые представители своего племени, ступившие на цивилизованную землю. Девочки будут жить у Леона Амундсена до своего совершеннолетия».

В американских и норвежских газетах девочек называли то приемными, то усыновленными детьми. Такая путаница в понятиях объяснима, поскольку эти термины часто использовались как синонимы, а юридические отношения Амундсена с девочками не были никак оформлены. Нет свидетельств, что он когда-либо официально их удочерял. Судя по всему, Амундсен и Чарли Карпендейл устно договорились, что Амундсен позаботится о Камилле, даст ей образование, а затем она вернется в свою семью. В этом понимании Камилла попадала под определение приемного ребенка, которого отдали на время, но ответственность за нее по закону несли биологические родители. С Нитой дело обстояло иначе: ее мать умерла, а отец передал ее без какого-либо соглашения или условий ее жизни в будущем[133]133
  Правовые положения, которые имели наибольшее значение для отношений Амундсена с Камиллой и Нитой: Закон о народной школе (1889 г.), Закон о грудных детях (1905 г.) и Закон об уходе за детьми (1915 г.). Изложение этих законов и их применение основано на: Astri Andresen, Hender små: Bortsetting av barn i Norge 1900–1950. Bergen: Fagbokforlaget, 2006 [Andresen 2006: 27 и далее].


[Закрыть].

В это время в Норвегии и других странах Северной Европы развивалось законодательство, призванное обеспечить благополучие детей. Обучение в школе стало для всех обязательным. Поэтому Амундсен позаботился о том, чтобы девочки начали учиться в школе Болеруд в Оппегоре[134]134
  Оппергор – коммуна в губернии Акерсхус.


[Закрыть], где находилась усадьба Амундсена Ураниенборг. В остальном норвежское законодательство 1920-х годов не предъявляло никаких требований относительно его отношений с детьми. Закон в первую очередь защищал детей, которых забирали в семьи за плату. Исключения составляли случаи, когда было подозрение, что родители пренебрегают своими обязанностями. В малоимущих семьях, особенно среди саамов, квенов[135]135
  Квены – малочисленный финно-угорский народ, проживающий на севере Норвегии, в фюльке Тромс-ог-Финнмарк.


[Закрыть] и кочующих народов, риск лишения родительских прав был выше. Трудно представить, чтобы герой-полярник Руал Амундсен оказался в такой ситуации.

Благодаря статусу и привилегиям Амундсена, которые распространялись на Камиллу и Ниту, нельзя сравнивать жизнь девочек с жизнью других приемных детей или воспитанников детских домов в Норвегии тех лет. Хоть они и находились на особенном положении, их перспективы после завершения образования неясны. Мнения журналистов в этом вопросе расходились. В одной газете заявлялось, что обе должны ходить в школу и жить в Норвегии, пока не повзрослеют: «…Каконита, вероятно, останется в этой стране со своим приемным отцом, а Камилла, возможно, поедет обратно в Сибирь»[136]136
  «…Каконита, вероятно…» – см. Aftenposten от 26.01.1922.


[Закрыть]. Однако заголовок над изображением девочек в Tidens Tegn ошибочно утверждал, что они будут постоянно жить с Леоном Амундсеном, пока не вырастут. «Затем они должны решить, хотят ли они снова вернуться в Сибирь или остаться в Норвегии», – говорилось в газете[137]137
  «Затем они должны…» – см. Tidens Tegn от 26.01.1922.


[Закрыть].

Противоречивые предположения журналистов о будущем Камиллы и Ниты могли быть связаны с тем, что получаемые ими сведения были неточными. Амундсен и сам не имел представления о том, что их ждет. В Нью-Йорке он говорил газетам разные вещи. Одна цитировала его слова о том, что Камилла, вероятно, пробудет в Норвегии пять лет, а Нита останется там навсегда. Другой газете Амундсен заявил, что девочки сами решат, как долго они пробудут в Норвегии. «Выбор за ними», – сказал он, при этом выразил желание, чтобы Нита осталась с ним[138]138
  «Выбор за ними» – см. New York Tribune от 15.01.1922.


[Закрыть]. Что касается Камиллы, то неважно, какое решение она примет, для него главное – ее счастье, уверял он. Возможно, в январе 1922 года, перед расставанием, Амундсен еще не задумывался об их будущем.

Ураниенборг

Приезжающим в Ураниенборг с севера он кажется тихим, защищенным от ветров местом. В полярных регионах постоянные ветра и осадки создают некомфортные условия; здесь же, в глубине Ослофьорда, погода стоит благоприятная, ветер и перепады температуры практически не ощущаются. С запада фьорд защищают горы, а мыс Несоддландет, образующий узкий Буннефьорд, прикрывает Ураниенборг с юга. Зимой лед достаточно толстый, и по нему можно ходить. Тут и там на тонком слое свежевыпавшего снега видны следы, оставленные лисами и детьми, бегающими по фьорд у.

До приезда в Ураниенборг Камилла и Нита чуть больше шести месяцев прожили в больших городах – не считая постоянных переездов. И вот, впервые после того, как они покинули родную Чукотку, они оказались в тесном контакте с природой. Зима в Норвегии почти такая же, как на их родном севере – заснеженная суша, замерзшее море – только не такая суровая. Лужайки в Ураниенборге мягко пружинили под ногами сквозь слой снега, почва не промерзала, ее можно было копать даже посреди зимы.

На фотографии изображен Ураниенборг таким, каким он выглядел в те годы, когда там жили Камилла и Нита. Справа – главный дом с застекленной верандой, слева за флагштоком – складская пристройка с комнатами для прислуги и рабочих. На пологом склоне за особняком находится дом Рёдстен, где жил брат Руала Амундсена Леон с женой Алиной. Над поместьем возвышается лес Свартскуг. Вокруг тишина, лишь время от времени доносятся голоса птиц, под снегом прокладывают тропинки мелкие грызуны, с верхушек деревьев с глухим звуком падает снег.

Усадьба Ураниенборг[139]139
  Фотография: Ураниенборг Руала Амундсена, вид с моря. Фотограф: Андерс Беер Вильсе, 07.03.1909. НБ, NPRA 9982, Архив фотографий Руала Амундсена.


[Закрыть]

На входной стеклянной двери главного дома – изображение охотящегося аборигена, вероятно, инуита времен экспедиции Амундсена на «Йоа». Интерьер гостиной выдержан в духе зажиточного буржуазного дома XIX века: обои с волнистым узором, кружевные занавески на окнах веранды, рассеивающие солнечный свет, резные перила лестницы, ведущей на второй этаж с жилыми комнатами. Над входным портиком – ряд окон; там находится кабинет Амундсена. Рядом с кабинетом находилась комната девочек.

В кабинете – рабочий стол Амундсена. На столе по сей день стоят две фотографии Камиллы и Ниты в рамке. Во флигеле (на фото – слева от главного дома), была игровая комната, в которой дети проводили много времени, а иногда и спали. Здесь была собрана одежда из разных уголков мира. Девочки наряжались, ставили спектакли и танцевали под граммофон[140]140
  Описание повседневной жизни Камиллы и Ниты в Ураниенборге частично основано на неопубликованной тетради Ивара Свенсена «Камилла и Каконита. Руал Амундсен как отец семьи». Тетрадь из Консультационной службы в Оппегорде, 1982 г. Свенсен, в свою очередь, основывался на устных рассказах об этих девочках из района Свартскуг и на беседах с двумя их сверстницами – Эльзой Касперсен и Ранди Нессем. Информация также взята из пересказов лекций взрослой Ниты, см.: Nordisk Tidende от 31.08.1944.


[Закрыть].

Сохранились несколько минут документальной съемки Ниты и Камиллы в Ураниенборге. Их сняли на лужайке перед домом на фоне Буннефьорда. Шла весна 1922 года, первый год пребывания девочек в Норвегии. Лед в заливе сошел, земля уже голая, только местами лежат кучки снега. Девочки бегают, играют с двумя сенбернарами – Ромео и Джульеттой, которых они получили в подарок, когда приехали в Ураниенборг. Вот они разговаривают с Амундсеном, встают, привычно позируют фотографу в тех же экзотических нарядах, что и в Нью-Йорке – но теперь уже для норвежской публики.

На всех кадрах Нита и Камилла ведут себя как маленькая семья из двух человек, все делают вместе, держатся друг за друга, стоят перед камерой, тесно прижавшись. Незадолго до момента, запечатленного на фотографии, Камилла как старшая сестра обняла Ниту и развернула ее к камере. Испуганная Нита ухватилась сначала за одежду Камиллы, а затем взяла ее за руку. Нита прячется за Камиллу и робко выглядывает из-за нее. Когда девочки гуляют с Амундсеном или играют с собаками, Камилла держится впереди, а Нита следует за ней[141]141
  Кадр 50'03" (крупный план Ниты) – см.: Roald Amundsen, A/S Fotorama, 1954. Национальная библиотека. Получено из последовательности кадров, записанных в Нью-Йорке, январь 1922 г. Временной код относится к оцифрованной версии НБ.


[Закрыть].

Нита и Камилла в Ураниенборге. Кадры документальной съемки

Нита и Камилла в Ураниенборге. Кадры документальной съемки

Эта документальная съемка состоит всего из нескольких фрагментов продолжительностью менее минуты каждый – больше и не нужно[142]142
  Кадр 1'09" (девочки и собака), кадр 1'40" (крупный план Камиллы) и кадр 2'10" (девочки выстроились в линию) – см. фильм Fra Roald Amundsens Kristianiabesøk, снятом Bio-Film Compani, 1922. НБ. Временные коды относятся к оцифрованной версии НБ.


[Закрыть]. На пленке 90-летней давности оживают самые простые вещи. Камилла и Нита обращены к оператору, и кажется, что они смотрят прямо на нас, счастливо улыбаясь.

* * *

Амундсен вернулся из Америки в начале марта 1922 года. Те две недели, которые он жил в Ураниенборге, он вел себя с девочками как родной отец. Он строго следил, чтобы девочки не гуляли одни за пределами поместья, но на территории усадьбы им разрешали ходить повсюду. Амундсен делал для них кукол, учил кататься на лыжах, возил на санках и брал с собой на Буннефьорд ловить рыбу на удочку. Втроем они часто гуляли в лесу Свартскуг. У них была любимая поляна, которую они назвали цветочной лужайкой, там девочки собирали растения, а Амундсен объяснял, как они называются. Хотя он не имел обыкновения готовить в Ураниенборге, на ужин девочки получали приготовленные им собственноручно кашу и бакалао – рагу из вяленой рыбы, овощей и специй. Позже Хокон Хаммер писал о Ните, что Амундсен «мог играть с ней часами»[143]143
  «мог играть с ней часами» – см. Fort Lauderdale News от 18.06.1925.


[Закрыть].

17 марта, примерно через две недели после своего приезда, Амундсен вновь уехал в Америку. Сначала на корабле, до восточного побережья, а затем на поезде в Сиэтл – этот путь он с девочками однажды проделал вместе. В Сиэтле он воссоединился с командой «Мод», чтобы отправиться на север Аляски и испытать самолет, предназначенный для новой экспедиции на Северный полюс. Лишь в ноябре 1923 года, после полутора лет отсутствия, Амундсен вернулся в Норвегию и пробыл дома около месяца – до следующего долгого путешествия. Таким образом, девочки в Ураниенборге жили в основном без Амундсена. Они разделили участь его родных – трех братьев и их семей – и смирились с тем, что значительное место в жизни исследователя занимали экспедиции и лекционные туры. Брат Леон, его поверенный в делах, управлял усадьбой и взял на себя заботу о чукотских девочках. Иногда Нита и Камилла приезжали к Элизе Вистинг в Хортен, но большую часть времени они проводили в Ураниенборге. Хлопоты о них легли на плечи женщин семейства Амундсенов. Они занимались их воспитанием, здоровьем, образованием. Все многочисленные обитатели поместья старались присматривать за Камиллой и Нитой. Но основное внимание и заботу проявляли Леон и Алина Амундсен, возвращаясь в Рёдстен из Франции, где Леон вел торговый бизнес. Да еще две горничные – Эмилия и Олава, следившие за домом, ухаживали за девочками.

После отъезда Амундсена повседневная жизнь Ниты и Камиллы стала более однообразной, но свободы прибавилось. Обстановка в Ураниенборге не была слишком строгой. Многие члены семьи Амундсена были знакомы с девочками, заходили к ним в гости, оказывали всяческую помощь. В отсутствие Руала непонятно было, кто же формально несет за детей ответственность. В сентябре 1923 года Леону, бывшему в это время в отъезде, написали из дома, что пожилые служанки не могут уследить за девочками и надежда только на скорое возвращение Руала[144]144
  «написали из дома…» – письмо Мальфреда Амундсена Леону Амундсену от 23.09.1923. НБ, Собр. писем 812: 2j, папка «Семейные письма 1917–1924, Незарегистр. семейные письма. Йенс (Тонни) Амундсен».


[Закрыть]. Стояла холодная погода, а Нита и Камилла жили в плохо отапливаемом флигеле. Врача сильно беспокоило слабое здоровье Ниты. «Ничего хорошего не выйдет, если маленьким девочкам позволено делать все, что они хотят», – говорилось в письме.

Девочки быстро подружились с ровесниками из соседних домов. Через день они посещали местную начальную школу Болеруд: рано утром поднимались на холм за Ураниенборгом, а после полудня возвращались. Камилла училась в одном из четырех старших классов, Нита – в классе для самых младших. Несколько их школьных тетрадей сохранились до наших дней. В тетради Ниты можно увидеть слова и предложения, написанные под диктовку учителя; на полях небольшие рисунки, изображающие времена года. Зима: дом с дымящейся трубой и снегом на крыше, маленькие птички с красной грудкой на ветвях деревьев. Лето: две собаки, всматривающиеся вдаль, корабль с раздутыми парусами, яблоко и две сливы на ветке. Комментарий учителя: «Очень красиво!»

Нита училась так же, как многие норвежские школьники. Сначала она писала отдельные буквы по линеечке, затем соединяла их наклонными черточками. После этого выводила простые слова – о своей повседневной жизни, о вещах и существах, которые эту жизнь наполняли. Кот, куст, пруд. Маленькая птичка на сосне. Заяц. Нита заполняла страницу за страницей, тетрадь за тетрадью аккуратными, немного неуверенными буквами и словами. Сквозь ее записи медленно и плавно текло время. На рисунках зима сменяла лето, пока она терпеливо училась норвежскому языку. Нита записала фразу, продиктованную учителем: «Красивому письму учатся долго».

Камилла, неизвестная девочка и Нита[145]145
  Фотография Ниты, Камиллы и неизв. ребенка. Неизв. фотограф, 1921–1924. НБ, NPRA 3053, Архив фотографий Руала Амундсена.


[Закрыть]

Упражнения в тетрадях Камиллы были более сложными. Ей задавали писать поучительные рассказы или описания того, что она видела: «Мальчик упал на лед и ударил ко-ле-но», – выводила Камилла, иногда используя дефисы в трудных словах. «Матери пришлось послать за доктором». Камилла писала об усердной пчеле, которая «не могла играть, потому что должна добывать мед из цветов». И о кукушке в гнезде, которая объедала остальных птенцов: «Но бедные приемные родители справились». Камилла и Нита писали о природе, о том, как важно ее понимать и сохранять. Они писали о животных и людях, которые бережно и терпеливо ухаживают за ними. Это было описание мира, понятное любому жителю Норвегии. Камилла и Нита старательно познавали этот норвежский мир, прилежно учились в школе Болеруд, усердно писали и рисовали.

В их тетрадях много похвальных отзывов. «Очень красиво!», – подпись учителя и большая витиеватая буква «R» поверх работы – отметка, которую ставили хорошим ученикам в норвежских школах. «В школе они – первые ученицы», – с явной гордостью сообщал Руал Амундсен в письме Леону[146]146
  «в школе они – первые ученицы» – см. письмо Руала Амундсена Леону Амундсену [Bomann-Larsen 2011: 347; в русском переводе: Буманн-Ларсен 2005: 194].


[Закрыть]. Камилла даже написала это под одним из своих заданий[147]147
  Семь тетрадей для письма и математики (три – Ниты, четыре – Камиллы) находятся в собственности музея в Фолло (незарегистрированы). Цитаты и факсимиле взяты из этих тетрадей.


[Закрыть].

Тетрадь Ниты. Надпись учителя красным карандашом: «Очень красиво!»

Тетрадь Камиллы

Надпись на рисунке Ниты: «Способная девочка»

Жизнь Ниты и Камиллы в Ураниенборге сильно отличалась от существования большинства переселенных детей, которые долго не могли оправиться от потрясения, будучи выдернутыми из привычной жизни и разлученными с родителями и близкими. Адаптация таких детей протекала тяжело – особенно если они подвергались физическому, психическому или сексуальному насилие. Айло Гауп проживал недалеко от Ларвика спустя 20 лет после того, как на противоположной стороне Ослофьорда жили Камилла и Нита. Впоследствии в автобиографии он описал свое детство в приемной семье как постоянную борьбу. Он был диким ребенком, а строгие приемные родители требовали повиновения и дисциплины. Он сопротивлялся – тогда его били, иногда до полусмерти, а потом требовали, чтобы он просил прощения. «Прощение. Я не знал, что означает это слово, – позже писал Айло. – У меня есть фотокарточка того времени. На ней изображен 14-летний подросток с вызывающим взглядом, сильно отличающийся от того 7-летнего мальчика, которого отправили на юг»[148]148
  «Прощение…» – см. [Gaup 1989: 32].


[Закрыть]. Повзрослев, Айло заглянул в глаза самого себя – ребенка на фотографии, и не нашел в них ничего, кроме гнева и печали, переполнявших его год за годом.

Однако есть и положительные примеры. Об инуитском мальчике Минике из Нью-Йорка, единственном выжившем после гриппа, заботился Уильям Уоллес. Но он много лет скрывал, что тело Кисука, отца ребенка, забальзамировали и выставили на обозрение. Миник пытался отстоять право забрать останки отца и похоронить их. Он так и не смог этого сделать, что нанесло ему сильную душевную травму. Тем более удивительны его рассказы о счастливых моментах детства, связанных с поездками за город и жизнью в сельской местности за пределами Нью-Йорка, вне навязчивого внимания толпы. Он был способным ребенком, хорошо учился в школе и занимался спортом. На его долю выпало много испытаний, которые надолго омрачили его жизнь: его приемного отца Уоллеса уличили в растрате, семья разорилась и обеднела. Рано умерла приемная мать, к которой Миник очень привязался. Такое количество потрясений и невзгод легко могло погрузить его в бездну отчаяния, однако этого не случилось. Миник вспоминал о замечательных днях, когда он с друзьями плавал в реке, гулял по холмам и возвращался домой к обеденному столу, за которым сидели люди, испытывающие к нему симпатию.

Некоторым переселенным детям приходилось менять семьи и каждый раз заново приспосабливаться к новым условиям, привыкать к новым людям. В детстве инуитка Хелена Тиесен сменила две приемные семьи и два учреждения – приют в Дании и школу-интернат в Гренландии. Позже она отзывалась о первой приемной семье так же негативно, как и Айло Гауп о своей. А вот о второй Хелена писала с любовью. В приютах обстановка была вполне сносной, некоторые дни Хелена даже назвала бы хорошими. Однако в целом ее жизнь была безотрадной, по вечерам она тосковала и часто плакала, но все же не унывала и встречала новый день с улыбкой. Когда Хелена вернулась в Гренландию, ее поселили в школе-интернате, несмотря на то, что ее родная мать с семьей жила неподалеку. Хелена очень переживала:

«Я не считала, что я что-то значу. Я была просто жителем Гренландии, воспитанницей интерната, и нас заставили вызубрить одну фразу: „Не думай, что ты особенный“»[149]149
  Отсылка к закону Янте (дат., норв. Janteloven) – устойчивому выражению для объяснения скандинавского склада ума. Датско-норвежский писатель Аксель Сандемус в романе «Беглец пересекает свой след» (1933), действие которого происходит в вымышленном городе Янте, сформулировал свод правил, согласно которому общество не признает права своих членов на индивидуальность.


[Закрыть].[150]150
  «Я не считала…» – см. [Thiesen 2011: 158].


[Закрыть]

Переселенцам приходилось жить в постоянном страхе, что их устоявшийся мирок может быть разрушен в один момент, а их самих отправят в новое место – опять в чужие семьи. Понятно, что в таких условиях чувство родства или привязанности возникнуть не могло. Переселенцы переставали доверять людям, постоянно ощущая свою чужеродность, зная, что общество не принимает их, а просто терпит. Это сложно понять тем, кто вырос в родном доме в окружении близких людей, где можно спокойно отдохнуть и расслабиться. Переселенцам трудно адаптироваться в новом для них обществе, в котором нет убежища, где бы они чувствовали себя безопасно и уверенно. Так было с двумя чукотскими девочками в Буннефьорде в 1920-х годах. Так происходило с саамами, квенами и другими народностями в Норвегии. Их всегда будут отличать незначительные признаки, с которыми они безуспешно пытаются бороться: желтый оттенок кожи; слово, произнесенное иначе; беглый взгляд через плечо, чтобы увидеть реакцию людей.

Однако жизнь некоторых из них все же меняется к лучшему. После унизительного опыта участия в выставке в Тиволи Виктор Корнелинс с карибского острова Санта-Крус смог утвердиться в датском обществе. Он получил образование, работу и даже обзавелся в Дании семьей. В автобиографии Виктор писал, что окружающие постоянно реагировали на его физические отличия: «Это различие по-прежнему было для меня большим затруднением, и я ежедневно подвергался унижениям – только не громкими криками, как в детстве, а тихими шепотками за спиной»[151]151
  «Это различие…» – см. [Cornelins 1977: 125].


[Закрыть]. Испытывая постоянно такие маленькие уколы, Виктор стал недоверчивым, порой злился на всех, а порой реагировал слишком бурно, а потом испытывал угрызения совести. Даже когда к нему относились вполне уважительно, его терзали смутные сомнения: он получил приглашение потому, что понравился или потому, что им нужен экзотический субъект в компании? Виктор, будучи уже взрослым человеком, иногда в поездки по Дании брал с собой книгу на английском языке, изображая туриста, чтобы не объяснять, кто он на самом деле.

Этот тип отношений между теми, кто соответствует норме, и теми, кто выпадает из нее, называется стигматизацией[152]152
  От стигма (др. – греч. Στίγμα – знак, клеймо, татуировка, пятно, отметина) – негативная ассоциация человека с чем-либо позорным, непрестижным, отталкивающим.


[Закрыть]. На такого «отклоняющегося» навешивается ярлык – и именно он заметен прежде всего. Глухой – это в первую очередь глухота, нарушитель закона – преступник, переселенный туземец – иностранец. Общество, приравнивающее ненормального к его стигме, по словам социолога Ирвинга Гофмана, делает такого человека «чем-то меньшим, чем человек»[153]153
  «чем-то меньшим, чем человек» – см.: Erving Goffman, Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity. London: Penguin, 1990 [Goffman 1990: s. 15].


[Закрыть].

Жесткая формулировка Гофмана больше подходит к Минику или Виктору Корнелинсу, чем к Ните и Камилле. Источники утверждают, что в конечном итоге девочки стали тесно связаны с Ураниенборгом и людьми, живущими там. Их жизнь была безопасна и вполне благополучна. И Амундсен, и его родственники, заботившиеся о девочках, гордились ими. В газетных статьях и письмах постоянно говорилось о том, какие они милые и способные. Таких свидетельств много, а их источники составляют близкое окружение девочек, поэтому нет оснований в них сомневаться. Журналист, встретивший как-то Ниту и Камиллу вместе с супружеской четой, присматривающей за ними, написал: «…отношения между четырьмя (были) почти как между отцом, матерью и детьми. Очевидно, все очень любили друг друга».

К тому времени Камилла и Нита прожили в Норвегии десять месяцев. Газета не назвала фамилии пары, но «отцом», возможно, был Леон Амундсен. В разговоре с журналистом он объяснил переселение девочек так, как это поведал своим родным его брат: Какот очень хотел, чтобы Амундсен взял Ниту с собой, иначе она была обречена на болезни и голодную смерть. В отношении Камиллы Карпендейл заключил с Амундсеном соглашение. Поэтому Руал чувствовал ответственность за обеих, а потом полюбил их – и кто может его осудить? Журналист все в точности записал и поинтересовался, не лучше было бы, если б девочки остались на Чукотке. Ведь теперь, после полученного в Норвегии опыта, им будет непросто вернуться к своему первоначальному образу жизни. «А Каконита, младшая, она никогда не вернется. Ей вообще не к кому возвращаться»[154]154
  «…отношения между…»; «А Каконита, младшая…» – см. Aftenposten от 09.10.1922.


[Закрыть].

Ответ стоит того, чтобы процитировать его полностью:

«Время покажет, будет ли ей здесь хорошо, но не забывайте, она уже знает, что принадлежит к другой расе. Ее не обманывают. Она растет, полностью осознавая это, поэтому для нее это никогда не станет неожиданным ударом. А те, кто жил с ней, узнал ее и научился любить ее, черт возьми, не беспокоятся насчет ее внешности. И моя жена, и я, узнав ее необычайно милый характер, полюбили ее как свою и никогда не задумываемся о ее внешности. Более того, чувство благодарности за все, для нее сделанное, настолько ярко проявляется, несмотря на ее юный возраст, что, если чувство это останется, нет сомнений в том, что оно преодолеет и вытеснит неудовлетворенность, которая может возникнуть».

Ответ «отца» свидетельствует о безоговорочном принятии Ниты – однако, для этого она должна выполнять определенные условия. В его семье Ниту любили, несмотря на то что она другая, но основанием этой любви служило ее осознание своей принадлежности к другой расе и правильное поведение. Если Нита хочет благополучной жизни в Норвегии, то ей нужно быть милой и благодарной. В то же время предполагалось, хотя прямо и не заявлялось, что она должна понимать: если она не захочет или не сможет вести себя подобным образом, то будет несчастна.

Нита и правда была очаровательной. «Каконита – центр вечеринки, где бы она ни была», – писала одна американская газета, освещавшая их путешествие на восток[155]155
  «Каконита – центр вечеринки…» – см. Trenton Evening Times от 13.01.1922.


[Закрыть]. При этом настроение Ниты могло сильно колебаться, она была эмоциональным человеком – если плакала, то безутешно. Камилла же покоряла спокойным, приятным характером и обладала невероятным стремлением к учебе. Она держалась с отстраненностью, которая граничила с холодностью. У обеих девочек был сложный характер, однако норвежское общество ожидало от них «правильного» поведения – постоянно быть добрыми и признательными, чтобы быть в это общество принятыми. Собственно, они и были такими, но все равно никогда не чувствовали себя свободно, потому оставались людьми «другой расы». И если они не будут вести себя в соответствии с назначенными им ролями, то не факт, что получат право жить в этой стране. Рассказы норвежцев о том, насколько девочки способны и как хорошо они вписались, означали, что их усилия – играть роли достойных и благодарных гостей Норвегии – были оценены.

Если человек не соответствует общепринятым нормам поведения, то он обречен жить в смятении и тревоге. Уроженец Вест-Индии Франц Фанон[156]156
  Франц Омар Фанон (1925–1961) – психоаналитик, философ, общественный деятель, теоретик и идеолог революционной борьбы за деколонизацию.


[Закрыть] выразил в автобиографии свое пронзительное и парадоксальное ощущение жизни: «Повсюду царит атмосфера некоторой незащищенности»[157]157
  О пронзительном и парадоксальном ощущении жизни – см.: Frantz Fanon, Black skin, white masks. NY: Grove Press, 2008 [Fanon 2008: 90].


[Закрыть]. Фанон вырос на острове Мартиника, который в то время был французской колонией. Взгляды колонизаторов приводили его в ярость и отчаяние. Свои чувства он описал такими словами: «как белый холод, пронизывающий до костей… как будто все четыре стены комнаты давили на него».

Трудно сказать, как переселенные люди из числа коренных народов должны справляться со своей стигмой. Полностью игнорировать свое положение в обществе они не могут – в любой момент может зайти разговор об этом. У отверженного человека нет возможности бороться с общественным мнением – в противном случае его неизбежно заклеймят как невоспитанного и неблагодарного. Разумеется, есть исторические примеры, когда такие люди бросали вызов обществу, сознательно подчеркивая свое отличие, чтобы добиться признания. Франц Фанон сделал это как писатель и интеллектуальный вдохновитель освобождения Африки от колониальных держав. Айло Гауп участвовал от лица саамского народа в массовых протестах против строительства гидроэлектростанции на реке Алта.

Но такие действия трудны даже для сильных мужчин, не говоря уж о двух маленьких чукотских девочках, оказавшихся в Норвегии 1920-х годов. Так как же тогда воспользоваться данным им шансом? Они могли делать только то, что от них делали: быть вежливыми и милыми, относиться к своей чужеродности с юмором. Таким способом они упростили норвежцам общение, не бросая вызов их терпимости.