Текст книги "Сердце-Камень. История о Ните Какот Амундсен, Камилле Карпендейл и Руале Амундсене"

Хиллерёд, Хортен, Ураниенборг

В ноябре 1923 года Амундсен вернулся с Аляски после своей неудачной экспедиции. Столько лет, благополучно проведенных во льдах до 1921 года, заставили многих в Норвегии считать, что Амундсену всегда сопутствует успех. Когда попытки перелета на Аляску обернулись очевидным провалом, газеты напечатали несколько откровенно критических статей, некоторые содержали и прямые насмешки над Амундсеном, что сильно его задело. Он потратил много времени и энергии, чтобы снова добиться признания, в котором ему сейчас отказывали газетчики. По понятным причинам его антипатия к прессе, в частности к норвежской, усилилась. В автобиографии, опубликованной в 1927 году, Амундсен описал это изменение настроения с торжественной и горькой категоричностью: «Теперь, когда я беспомощен и в трудном положении, те же самые уста, описывающие мою жизнь как честь нации, не испытывали ни малейшего сомнения, печатая самую прозрачную ложь, чтобы запятнать мою честь и ославить мое имя»[172]172
  «Теперь, когда я был беспомощен…» – см. [Amundsen 1927: 110].


[Закрыть].

Такая резкая реакция сама по себе вредила репутации Амундсена. Это сделало его более непредсказуемым, над ним стали смеяться. Его личность больше не подходила на роль объединителя нации, он потерял поддержку, в том числе и финансовую, что ставило под угрозу не только организацию новых экспедиций. К концу 1923 года финансовое положение Амундсена стало настолько безвыходным, что пришлось составить опись его усадьбы в Ураниенборге. Таким образом, проживание там Камиллы и Ниты оказалось под вопросом.

Финансовые проблемы Амундсена были тесно связаны с двумя ключевыми фигурами – его братом Леоном и Хоконом Хаммером[173]173
  Описание финансовых проблем Амундсена и личного банкротства в этой главе основано на [Bomann-Larsen 2011: 345 и далее; в русском переводе: Буманн-Ларсен 2005: 198 и далее]; [Wisting 2011: 393 и далее].


[Закрыть]. Многолетнее тесное сотрудничество Руала и Леона привело к тому, что личные финансы обоих смешались с финансами экспедиций. Неоднозначная ситуация сложилась и вокруг Ураниенборга и соседнего имения Рёдстен, где жил Леон со своей семьей. Формально оба имения принадлежали Руалу, но Леон считал Рёдстен своим владением и мог доказать, что вложил много личных средств как в дом, так и в экспедиции брата. С ростом долгов Руала – большие расходы на самолет и провал экспедиции – росло и беспокойство Леона, что его дом и финансы также окажутся под угрозой, когда наступит время уплаты долга. Вдобавок он был разочарован, что Руал в значительной степени заменил его Хаммером в качестве управляющего финансами экспедиций. Руал продолжал доверять Хаммеру даже после того, как Леон предоставил информацию о подозрительных действиях последнего. Руал не прислушался к брату – ведь Хаммер обещал продолжить финансирование новых воздушных проектов, в то время как Леон все больше и больше экономил. Руал стремился к новым достижениям и не интересовался бюджетом и нюансами управления капиталом. Он верил, что в случае успеха грандиозного и дерзкого предприятия деньги потекут рекой и проблемы исчезнут сами собой. Так было раньше.

Конец 1923 года Амундсен провел дома в Ураниенборге с Нитой и Камиллой. Хаммер также находился в Норвегии, а в начале следующего года они собирались отправиться в Италию и Германию за новыми самолетами. Леон и Алина Амундсены были за границей, поэтому требовался человек, который присмотрит за девочками. Решено было, что чета Хаммеров в канун Рождества отправится в Данию и отвезет Ниту с Камиллой в школу-интернат в Хиллерёде[174]174
  Описание пребывания в Хиллерёде основано на подробном ежегодном отчете школы «Школа и дом М. Мёрк в 1924 году», архив школы Марии Мёрк. Годовой отчет, помимо прочего, содержит описание организации обучения по всем предметам, информацию о схемах оплаты, списки классов с указанием родов занятий родителей, школьные экскурсии и общественные мероприятия. Подробности учебного плана взяты из текста Гудрун Мёрч, который был напечатан в годовом отчете за 1924 г. на стр. 6 и далее: «Датское преподавание в подготовительной и средней школе». Продолжительность пребывания и оплата за обучение для Ниты и Камиллы указаны в протоколе «Плата за обучение» за 1923–1924 гг., который также находится в школьном архиве.


[Закрыть], к северу от Копенгагена. Возможно, Амундсен поместил их туда ради удобства, потому что Копенгаген оказался в центре его перемещений, которые он совершал в ту пору между Италией, Германией и Норвегией. В «Школе-интернате Марии Мёрк»[175]175
  Анна-Мари Мёрк (1861–1944) – датский педагог; известна своими новациями в области обучения детей. В 1895 г. совместно с сестрой открыла собственную школу для девочек, число учащихся в которой постепенно выросло с 70 до 400. С начала 1900-х годов в школу стали принимать и мальчиков. Мари Мёрк руководила школой со дня ее основания и до 1930 г. Школа существует и по сей день.


[Закрыть] в Хиллерёде девочки приобрели первый опыт проживания в детском учреждении. Это была довольно большая школа – более 400 учеников. Некоторые посещали ее только днем, в то время как другие жили в интернате или в общежитиях рядом. Общежитием, в котором жили Камилла и Нита, руководили два учителя.

Девочки попали в школу, считавшуюся по меркам того времени прогрессивной. В процессе обучения большое внимание уделялось прилежанию и порядку и занятиям на досуге, а также гуманитарным ценностям. К зубрежке и оценке успеваемости учеников отношение было скептическим. Руководство любило подчеркивать, что школа интернациональная: в ней учились многие датские дети, родители которых работали в других странах, а также дети иностранцев из датских колоний на Карибах и Гренландии. Учащиеся имели разное социальное происхождение, но школа была платной, следовательно большинство детей происходили из семей с достатком.

Каждый день Нита и Камилла ходили через маленький городок Хиллерёд от общежития до здания школы, которое находилось недалеко от железной дороги, ведущей в Копенгаген. Они собирались в девять часов на утреннее пение[176]176
  Эта традиция сохранилась в школе до настоящего времени.


[Закрыть], а затем шли на уроки рисования, арифметики, датского письма, английского языка, религии, естествознания, географии и истории. Об учебном процессе преподавательница письменно информировала родителей учеников. Преподавание географии, например во втором классе, где училась Нита, началось следующим образом. Учительница собирала детей послушать проходящий мимо школы поезд и объясняла, куда и откуда он идет, рассказывала о других транспортных средствах, о суше и море, об огромном мире, побуждая учеников рассказывать о себе, делиться своими чувствами.

В пятом классе, где училась Камилла, на уроке географии рассказывали о далеких континентах, об Австралии, откуда был родом ее отец, и об Азии, где она сама родилась. В Дании Камилла снова услышала о своей родине – но теперь не на кинопоказе, а на школьных занятиях. На уроках датского языка Камилла учила отрывки из известных литературных произведений. Среди прочего ученики читали «Одиссею» – поэму о воине, который плывет по Средиземному морю и преодолевает множество испытаний, чтобы вернуться домой к жене и дочери. В то же время учительница второго класса, в котором училась Нита, прочитала вслух о Робинзоне Крузо, который очутился на необитаемом острове в Карибском море и долгие годы провел в одиночестве, прежде чем встретил другого человека. Нита узнала о Пятнице, туземце, ставшем верным помощником Робинзона и вернувшимся с ним в Англию. Есть кое-что общее между античным миром «Одиссеи» и колониальной эпохой Робинзона Крузо – оба рассказа повествуют о европейцах, которые путешествуют по миру и подвергаются испытаниям, как и Амундсен.

Одна из сохранившихся тетрадей Камиллы дает нам некое представление о том, как девочки жили в течение пяти месяцев в Хиллерёде[177]177
  Тетрадь, о которой идет речь, и из которой воспроизведена иллюстрация, содержит текст на первой странице «Hans Tofte F. Hertz 'boghandel Hillerød», без страницы и без даты. Незарегистр., музей в Фолло.


[Закрыть]. В основном это задания и записи, сделанные Камиллой под диктовку. Мягким карандашом учитель исправил норвежское ha на датское have и dreng на dræng, но ошибок мало. Часто учитель пишет Mg – «очень хорошо». Учеба в Дании давалась Камилле легко. На полях она написала свое имя наклонным уверенным почерком, как пишут взрослые и подражающие им подростки.

Тетрадь с рисунком Камиллы

Рисунки на страницах тетрадей отображают переход от детства к отрочеству. Обе девочки рисовали в основном стройных, хорошеньких дам с локонами, в шляпках по моде того времени. У Ниты фигуры набросаны по-детски прямыми линиями. Камилла лучше владела техникой рисования. Судя по прическе, это может быть автопортрет.

Камилла и Нита жили в Хиллерёде с января по июнь 1924 года. Те, кто приезжает зимой в Данию из Норвегии, могут заметить, что климат здесь мягче, снег выпадает редко. Дома кирпичные, а не деревянные, они ниже, а крыши выше. В Дании зима почти сразу сменяется летом. Даже в январе плющ на стенах и заборах остается приглушенно-зеленым. На кустарниках в садах уже в феврале готовы распуститься бутоны. С апреля начинается бурное цветение на равнинах, повсюду появляются цветы и насекомые. Ближе к лету кроны дубов, возвышающихся над домами, становятся темно-зелеными. В июне пятый класс Камиллы отправился на прощальную прогулку в лес недалеко от Хиллерёда – вскоре все разъедутся на летние каникулы.

* * *

Тем летом сотрудничество братьев Амундсен полностью прекратилось. Они выступали соперничающими сторонами в сложном судебном процессе по делу владения Ураниенборгом и Рёдстеном. Хокон Хаммер сбежал за границу от своих долгов и от ответственности перед братьями. 2 сентября 1924 года Руал Амундсен был объявлен банкротом. Он потерял право собственности на Ураниенборг и большую часть прав распоряжаться своими личными финансами. Только благодаря богатым покровителям, выкупившим усадьбу, он не лишился Ураниенборга. Но для Амундсена банкротство означало мгновенную потерю репутации: «…самый позорный, унизительный и, по большому счету, самый трагический эпизод в моей жизни»[178]178
  «…самый позорный…» – см. [Amundsen 1927: 102].


[Закрыть]. Он отдалился от других людей, разорвал все отношения с Леоном. Они перестали разговаривать друг с другом, и общение между двумя соседними имениями в Свартскуге прервалось. Для Руала не могло быть и речи о том, чтобы продолжать жить рядом с Леоном и возлагать на него или его семью опеку над Камиллой и Нитой.

Таким образом семья Руала Амундсена распалась. Ей теперь не хватало ответственных мужчин, таких как Хокон Хаммер и Леон Амундсен, и таких заботливых женщин, как Алина Амундсен и Адельхайда Хаммер. Элиза Вистинг оставалась единственной, кто мог – и кому было разрешено – присматривать за девочками. Осенью 1924 года она взяла их на свое попечение и отвезла на несколько месяцев к себе в Хортен. Должно быть, ее дом оказался гостеприимным и приветливым местом, «таким свободным и немного диким, без каких-либо забот; мы надеялись, что это продлится подольше», – так позднее написала Камилла в своем письме[179]179
  «таким свободным…» – см. [Wisting 2011: 415]. Для этой цитаты нет точной ссылки; вероятно, она взята из частных архивов семьи Вистинг.


[Закрыть].

Амундсен повидался с девочками перед их отъездом в Хортен 20 сентября 1924 года. Это был последний день, который он провел с Нитой и Камиллой в Норвегии. Амундсен знал об этом, а девочки, вероятно, нет. Он решил отправить их на Чукотку, как только все организационные вопросы по их возвращению будут решены. Надежды, которые выразила Камилла в письме о жизни в Хортене, указывают на то, что в тот сентябрьский день он не сообщил девочкам о планах их возвращения на родину[180]180
  Прощание Камиллы и Ниты с Норвегией обсуждалось, в частности, в выпусках Stavanger Aftenblad от 10.12.1924; Aftenposten от 05.12.1924.


[Закрыть].

Когда, спустя два с половиной месяца, Ниту и Камиллу отправили из Норвегии, сам Амундсен уже уехал в Восточную Америку с лекционным туром. Кто-то должен был организовать их возвращение. Поскольку с Леоном он не общался, то обратился к другому брату – Густаву. Тот не обладал организаторским талантом, и за его плечами была довольно переменчивая жизнь. Но для Руала самым важным было, чтобы Густав объединился с ним против Леона и занял его место. Первоначально отъезд Камиллы и Ниты намечался на весну, так как зимние месяцы – неблагоприятное время для пересечения Атлантики, и Густаву было сложно организовать поездку, потому что некому было сопровождать девочек.

Причина, по которой им все равно пришлось ехать зимой, неизвестна. Камилла и Нита покинули Норвегию 4 декабря 1924 года. В коротких газетных заметках сообщалось, что девочки сели на корабль, направлявшийся сначала в Антверпен, а затем через Панамский канал – в Сан-Франциско. Они отправились без попутчика на грузовом судне, и Амундсен назвал это в письме «приемлемым переездом»[181]181
  «приемлемым переездом» – письмо Руала Амундсена адвокату Эйнару Нансену от 19.11.1924. НБ, Собр. писем 483, папка Ркп. фол. IVb: «Документы Александра Нансена, касающиеся Руала Амундсена».


[Закрыть].

В тот день, когда девочки уезжали в Хортен, он предоставил общественности объяснение в интервью журналисту газеты Tidens Tegn, одной из немногих, сочувствовавших Амундсену. Репортер прибыл в Ураниенборг на корабле, совершавшем рейсы из Кристиании в Буннефьорд. В репортаже журналист писал, что скоро настанет темное время года, а через несколько недель листья с деревьев совсем облетят. И это подавленное настроение подкрепляло образ потрепанного жизнью, но стойкого мужчины. «…Мне так одиноко», – звучала первая фраза. В интервью Амундсен предстал человеком, испытывающим чувство долга перед участниками следующей экспедиции. Он попытался объяснить решение отослать Ниту и Камиллу, называя переселение представителей коренного населения в Норвегию человеческим экспериментом:

«Это тоже был эксперимент. Видите ли, люди в Номе и на других окраинных территориях не признают, что эскимосы способны к развитию. Бытует мнение, что их можно поднять только до определенного уровня, и не больше. Это ошибка, никто никогда не делал честной попытки, никогда не принимал эскимосов и не давал им понять, что они равные нам люди – существа того же происхождения и с той же судьбой, что и обожествленные белые люди».

Желание поэкспериментировать с людьми сегодня может показаться довольно спорным, но формулировки Амундсена в интервью Tidens Tegn были прогрессивными для своего времени. В тот период вопрос о способностях аборигенов вызывал острые дискуссии. Было широко распространено мнение о том, что у них более ограниченный потенциал развития, чем у западных людей[182]182
  Мнение Харальда Ульрика Свердрупа об ограниченности способностей чукчей см. [Sverdrup 1926: 22]. В русском издании [Амундсен 1935: 17].


[Закрыть]. Такие мысли, в частности, высказывал ученый, участвовавший в экспедиции на «Мод», Харальд Ульрик Свердруп. В отличие от Амундсена, он считал, что чукчи больше приспособлены к выживанию в сибирской природе, нежели к абстрактным занятиям.

В Норвегии и других западных странах в период между двумя мировыми войнами также велись дискуссии об отношении общества к так называемым неполноценным детям. Некоторые связывали недостаток способностей у детей с их наследственностью. Это нашло отражение в чисто расистских взглядах – «нежелании поддерживать так много низшего человеческого материала социальной заботой о детях и распространять его убожество в ущерб нашей расе», как сказал один из участников норвежских дебатов в 1932 году[183]183
  «…нежелании поддерживать…» – цитата управляющего школой-интернатом Ф. Л. Ландмарка, см. [Andresen 2006: 41].


[Закрыть]. Другие занимали промежуточную позицию, при которой детей чужой этнической принадлежности подозревали в неполноценности, но в то же время стремились максимально использовать их потенциал. Обсуждение затронуло тему переселения коренных народов на Запад. Этот вопрос интересовал Амундсена с тех пор, как он начал брать инуитов на борт во время экспедиции по Северо-Западному проходу. Уже тогда Амундсен описал планы по включению Маниратчи в эксперимент. Высокие отзывы Амундсена о школьных достижениях девочек – не просто комплимент. Тот факт, что они были лучшими в классе, подтвердил гипотезу, лежащую в основе его эксперимента, и оправдал его многолетнюю увлеченность переселением представителей коренных народов. Когда результат опыта получен, его завершают.

Биографы Амундсена объясняли решение вернуть девочек не только идеей эксперимента, ведь он действительно привязался к ним и испытывал отеческие чувства[184]184
  Биографы Амундсена называют разные причины возвращения Ниты и Камиллы. Буман-Ларсен подчеркивает разрыв с Леоном и конфликты из-за собственности [Bomann-Larsen 2011: 364–365; в русском переводе Буманн-Ларсен 2005: 200–203]. Он также ссылается на эксперимент как обоснование. Но Вистинг его отвергает, вместо этого он подчеркивает эмоциональную связь между Нитой и Амундсеном [Wisting 2011: 365] и банкротство [там же: 415].


[Закрыть]. Рассуждения Амундсена о переселении были удобным аргументом, потому что другие причины – тяжелое экономическое положение из-за банкротства и фактический распад его семьи и круга его помощников – трудно было обнародовать.

В течение многих лет Амундсен зависел от других людей, управляющих как его экспедиционными, так и личными делами. Кто-то присматривал за Ураниенборгом и девочками, пока Амундсен отсутствовал большую часть времени. После разорения ни Леон с женой, ни пара Хаммеров не могли помочь. Можно было бы, конечно, нанять кого-нибудь, но банкротство ограничило его финансовую свободу действий. Попечители жестко контролировали все расходы. Амундсен решил сократить все, что не касалось планируемых воздушных экспедиций. До этого момента он оплачивал пребывание девочек – и в Норвегии, и в Хиллерёде. В будущем он не мог пойти на такие траты, так как лишился поддержки самых важных для него людей. Через несколько лет после возвращения девочек он написал в письме, что ему пришлось отправить их обратно, потому что не мог позволить себе их содержание[185]185
  Амундсен ссылается на плохой финансовое положение как на причину возвращения девочек в письме от 03.02.1928 Дону Педро Кристоферсену. Норвежский полярный институт, биографический архив Руала Амундсена, папка «Амундсен, Руал и Дон Педро Кристоферсен».


[Закрыть].

В интервью Tidens Tegn тем вечером в Ураниенборге Амундсен не видел смысла упоминать ни о жесткой экономии, ни о сети его помощников, распавшейся в результате конфликта. Вместо этого он принес общие извинения в сочетании с расплывчатыми объяснениями о том, как отличается жизнь на севере Чукотки:

«Я бы хотел, чтобы некоторые из мудрых людей из Норвегии провели зиму на побережье Аляски или Сибири в шторм и холода, – тогда, может быть, они поймут, почему я взял с собой детей и почему я так неохотно отправлял их обратно. ‹…› Нет, никто не должен меня ни в чем винить. Я так хорошо понимаю, что кто-то, возможно, удивится и первому, и второму, что будет разочарован – я не сделал того, что, как я думал, должен был сделать».[186]186
  «…Мне так одиноко»; «Это тоже был эксперимент»; «Я бы хотел» – см. Tidens Tegn от 20.09.1924.


[Закрыть]

Образ мышления полярных завоевателей сбивал с толку даже современников, а нам сегодня понять их еще сложнее. С одной стороны, исследователь должен действовать рационально. Он использует современную логистику и технологии, является руководителем и вдохновителем, разбирается в таких науках, как океанография, метеорология и этнология. Европейцы прокладывали пути для будущей торговли и создания колоний, принося своей родине большие богатства. С другой стороны, эта деятельность вела к тому непостижимому, что философ Петер Слотердайк назвал «истерией предтечи»[187]187
  Об «истерии предтечи» см. Peter Sloterdijk, In the World Interior of Capital: For a Philosophical Theory of Globalization. Cambridge: Polity 2014, p. 107.


[Закрыть]. Покорители стремились к риску, которого избегали другие, они бросались в неизвестность, совершая экстремальные поступки. Это были люди, постоянно пребывающие в чрезвычайном положении, неутомимо ищущие неизведанные земли. К началу прошлого века были открыты практически все территории, имеющие ресурсы для эксплуатации и условия, пригодные для жизни, и полярные исследователи двинулись дальше – на Южный и Северный полюсы, в районы, где не было ни того, ни другого. Этим абстрактным точкам земного шара, пусть даже и рассчитанным и нанесенным на карты с использованием новейших достижений в области геодезии и картографии, нет никакого практического применения; можно даже говорить о некоей бессмысленности их существования.

Возможно, самой целью стало движение. «Когда я приземляюсь, я понимаю, что не люблю путешествовать, – так описал путешествие в 1926 году писатель Поль Моран, – мне нравится только движение[188]188
  «Когда я приземляюсь…» – см. Hans Ulrich Gumbrecht, In 1926: Living at the edge of time. Cambridge: Harvard University Press, 1997, p. 404.


[Закрыть]. Это единственная правда, единственная красота. Мне не будет стыдно за мою собственную жизнь, пока она подвижна. Идея движения – единственная фиксированная точка». Каждый раз, отправляясь в долгое путешествие, Амундсен возвращался к жизни, которую любил больше всего, – к жизни в движении по всему земному шару. Перед караваном саней и на носу своих кораблей он был свободен и счастлив по-своему, что трудно описать словами: «…никто не в силах описать того огромного облегчения, которое мы испытали, когда судно начало скользить по воде», – писал Амундсен о моменте, когда он вышел из Кристиании курсом на Северо-Западный проход. – «Мир, так долго казавшийся мне темным и мрачным, вставал предо мной полный бодрости и интереса»[189]189
  «…никто не в силах описать…» – см. [Amundsen 1907: 10–11]. Здесь цит. по русскому изданию [Амундсен 1935: 13–14].


[Закрыть].

Путешествуя в конце своей жизни на самолетах и дирижаблях, Амундсен переживал иные чувства – там он, по сути, был пассажиром. Ему не хватало передового опыта, необходимого для постройки самолета и управления им. Амундсен передвигался быстрее, чем когда-либо, но уже не он руководил этим движением. В 1925 году он совершил перелет на Северный полюс со Шпицбергена, сидя рядом с пилотом. В следующем году оттуда же стартовала экспедиция на дирижабле «Норвегия», который прошел над Северным полюсом. Номинально возглавлял экспедицию Амундсен, но реально управлял «Норвегией» авиационный инженер Умберто Нобиле со своей итальянской командой.

Все внимание сидящего за штурвалом самолета приковано к управлению им, а пассажирам остается просто предаваться захватывающим ощущениям полета. Небольшой аэроплан, подобный тем, на которых летал Амундсен, трясется и грохочет. На старте очень громкий первый короткий хлопок двигателя заглушает все другие звуки; далее следуют второй и третий хлопки, затем мотор запускается. Самолет катится по взлетной полосе, скорость его возрастает, рев двигателей становится похожим на звуки шторма, машина трясется и раскачивается, и пассажиры, сидящие внутри этого металлического контейнера, чувствуют себя незащищенными. За иллюминатором контуры всех предметов поначалу кажутся смазанными, а затем снова становятся различимыми.

Затем хвост опускается, нос задирается, и самолет поднимается в воздух. Земля быстро удаляется, а потом и вовсе скрывается за облаками. Уши закладывает, все звуки исчезают, и полет становится абсолютно бесшумным.

Часть 4
Возвращение

Кристиания, Сан-Франциско, Сиэтл, Ном, Тин-Сити, мыс Дежнева

Камилла и Нита снова путешествуют, и снова им предстоит обогнуть половину земного шара. И снова – в маленькой каюте. Они впервые остались одни, без взрослых. Пятнадцатилетней Камилле велели всегда быть рядом с Нитой, и она, старшая по возрасту, всю ответственность в их путешествии домой взяла на себя[190]190
  Сведения о том, что Камилле было наказано всегда быть рядом с Нитой, есть в письме Чарли Карпендейла Руалу Амундсену от 20 июля, год неизв. – вероятно, 1926. НБ, Собр. писем 480A, папка «Письма Руалу Амундсену, от него и о нем, незарегистрированная переписка 5: апрель 1926 – июль 1926».


[Закрыть]. Камилла уже хорошо говорила по-английски, и именно она в Америке рассказывала их историю. Между собой девочки продолжали говорить по-норвежски.

«Норвежская судоходная компания» перевезла их сначала из Кристиании в Антверпен, откуда на теплоходе «Тонгкин» они отправились через Атлантику и Панамский канал в Сан-Франциско. Густав Амундсен находился на связи с компанией, которой принадлежало судно, и с норвежско-американским капитаном в Сан-Франциско. Предполагалось, что этот капитан и сопроводит девочек на пути от Сан-Франциско до мыса Дежнева. Однако на тот момент, когда девочки покидали Норвегию, Густав не знал наверняка, удастся ли реализовать этот план. Всего через несколько дней после их отъезда пришло письмо: капитан ехать на мыс Дежнева не собирался, да и возможности позаботиться о Камилле и Ните у него не было. Судоходная компания «Тонгкин» передала девочек норвежскому консулу в Сан-Франциско Нильсу Воллю.

Оказалось, что достигнутых заранее в Норвегии договоренностей недостаточно. Было сложно даже просто доставить девочек на берег в Сан-Франциско. Из Америки сообщили, что Густав не обеспечил достаточно надежных гарантий их приема и проживания.

Консул Волль активно искал кого-то, кто взял бы на себя ответственность за них и повез бы их дальше, но к 30 января 1925 года, когда «Тонгкин» прибыл в Сан-Франциско, сделать он ничего не успел. Воллю пришлось вести переговоры с иммиграционными властями, чтобы Камилле и Ните вообще разрешили сойти на берег. Затем их отвезли в приют «Детский дом Фреда Финча», где по договоренности с консулом им предоставили жилье. Планировалось, что Камилла и Нита останутся там на несколько месяцев, пока Волль не найдет корабль, который сможет доставить их к мысу Дежнева.

Проблемы девочек были результатом не только недостаточно хорошей подготовки их путешествия. С начала XIX века поток эмигрантов из Европы постоянно возрастал. Настроения в Америке менялись, началось сопротивление иммиграции. В 1924 году были установлены жесткие квоты для приезжающих из Европы и Азии, и передвижение людей между континентами, еще недавно столь активное, практически прекратилось[191]191
  Исторические сведения о миграции в межвоенный период взяты из [Held 1999: 289 и далее].


[Закрыть]. В 1920-х годах стало намного труднее путешествовать и по Советскому Союзу, были введены ограничения на выезд из страны. Советская власть, выступая против кочевого образа жизни чукчей, принуждала их к коллективизации. Торговля с Америкой через Берингов пролив и, тем более, появление иммигрантов оттуда рассматривались как потенциальная угроза Советскому Союзу. Всяческие культурные, торговые и просто человеческие контакты, столь характерные в недавнем прошлом для территорий, прилегающих с обеих сторон к Берингову проливу, были запрещены советской властью. Возможно, в то время ни братья Амундсен, ни кто-либо другой не могли получить достоверную информацию о правилах перемещения между Америкой и Советским Союзом – и девочки оказались заложниками ситуации.

Камилла и Нита пробыли в «Детском доме Фреда Финча» недолго, скорее всего, несколько дней – по крайней мере, не больше недели. Им разрешили остаться в доме норвежско-американского капитана в Сан-Франциско после того, как «двум маленьким девочкам, кажется, не понравилось в приюте», как написал консул Волль в письме генеральному консулу Хансу Фау[192]192
  «двум маленьким девочкам…» – см. письмо Нильса Волля генеральному консулу Хансу Фау от 11.02.1925, архив Амундсена в музее в Фолло.


[Закрыть]. Незадолго до Камиллы и Ниты американский писатель армянского происхождения Уильям Сароян провел пять лет в «Детском доме Фреда Финча». Его отец умер, когда Сарояну было три года, и бедная мать отправила его с братьями и сестрами в детский дом. Автобиография Сарояна дает довольно детальное представление об этом месте. Там хорошо заботились о детях; дисциплина была достаточно строгой, но Сароян не упоминает ни одного случая пренебрежительно отношения к детям со стороны работников. Тем не менее, единственный эпизод из «Детского дома Фреда Финча», описанный Сарояном подробнее всего, свидетельствует о бескрайнем одиночестве, которое накрывало его маленьких обитателей по вечерам.

Описанный Сарояном случай произошел, когда четырехлетний Уильям тяжело заболел лихорадкой. Чтобы он не заразил остальных детей, его перевели из общей спальни на чердак и оставил там одного. Время от времени мальчика навещали, но он провел на чердаке дольше, чем предполагал. Однажды ночью его трясло буквально всем телом, и он подумал, что сейчас умрет. Находясь в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием, Уильям ждал маму, будучи уверенным, что она спасет его. Каждый раз, когда дверь открывалась, он думал, что это она, но каждый раз это был сотрудник приюта.

«Эта ночь – одна из самых долгих в моей жизни. Я мог умереть. Я знал, что со мной что-то не так, но в то же время отказывался в это верить. Меня могло убить что угодно – и я прекрасно это понимал. Одиночество само по себе смертельно опасно, а в том состоянии, в котором находился я, оно опасно вдвойне, даже если противишься ему и не признаешь его».[193]193
  «Эта ночь…»; «И, наконец, он…» – см. William Saroyan, Places Where I’ve Done Time. New York: Praeger Publishers, 1972, pp. 140 и 169.


[Закрыть]

В автобиографии Уильям Сароян пишет, насколько незащищенным чувствует себя ребенок, оторванный от родителей, а также о той жизненной силе, которая его заставляет выйти во взрослый мир – с тем, чтобы победить его. Существование неотделимо от пространства: если ты существуешь, значит, ты находишься в каком-то конкретном месте. Это первый основополагающий опыт ребенка. Однако ребенок осознает свою зависимость: он не выбирает место своего нахождения, его туда помещают взрослые. Этот опыт можно проследить в названии автобиографии Сарояна – «Места, где я отбывал срок». В первой главе, посвященной самым ранним годам своей жизни, еще до приюта, он описывает ребенка, который только начинает ощущать мир и осознает, что находится внутри чего-то. И это место, будь то палатка или замок, всегда замкнуто – у него есть границы, оно защищает от всего опасного и нежелательного. Затем Сароян описывает чувства ребенка, попавшего в мир большой, внешний, находящийся в движении:

И, наконец, ребенок в своем восприятии мира переходит к объектам планетарного масштаба: отмечает контуры Земли, суши и моря, Солнца и Луны, и все эти объекты движутся по кругу.

* * *

Камилла и Нита пробыли в Сан-Франциско до середины мая 1925 года, прежде чем продолжили путешествие. За это время они сменили несколько мест жительства. После приюта они провели месяц в доме капитана, а затем у его дочери в Беркли на другой стороне залива Сан-Франциско.

Пока Камилла и Нита жили в Сан-Франциско, братья Амундсен активно переписывались со своими контактами в Америке[194]194
  Следующие письма составляют основу описания американских этапов обратного пути девочек: письмо Нильса Волля генеральному консулу Хансу Фау от 11.02.1925, архив Амундсена в музее в Фолло; письмо «Восточно-азиатской компании» Воллю от 07.01.1925; письмо «Восточно-азиатской компании» судоходной компании «У. Вильгельмсен» от 28.01; письмо компании «У. Вильгельмсен» Густаву Амундсену от 30.01; письмо Волля Фау от 31.01; письмо Ханса Фау Нильсу Воллю от 06.02; письмо Фау Руалу Амундсену от 06.02; письмо Фау Руалу Амундсену от 24.02; письмо Волля Руалу Амундсену от 30.07.1926. Все письма взяты из НБ, Собр. писем 480A, папка «Письма Руалу Амундсену, от него и о нем, незарегистрированная переписка 5: апрель 1926 – июль 1926». Дополнительная информация взята из Tipton Daily Tribune от 07.04.1925; The Sentinel от 17.06.1925.


[Закрыть]. Густав Амундсен просил найти решение консула Волля. Руал, находясь в Нью-Йорке, где он читал лекции, с такой же просьбой обратился к генеральному консулу. Руал просил консула послать деньги для покрытия расходов, а Волль должен был принять конкретные решения. Вероятно, это было нелегко. У Камиллы и Ниты не было паспортов или других документов, подтверждающих их личности, которые могли бы убедить советские власти в том, что им действительно нужно на Чукотку. Из-за холодных отношений с Советским Союзом получить советский паспорт в Америке они не могли. Кроме того, как всегда, сложно было предсказать, какие проблемы преподнесут погода и ледовая обстановка в Беринговом проливе. Пока Волль искал пути, как отправить девочек домой, и пытался уговорить капитана, сроки вида на жительства в Америке, организованного им для Камиллы и Ниты, истекали. Капитан отказался перевозить девочек, и Волль обратился к другому капитану, с которым Амундсен ранее сотрудничал в экспедициях в этом районе. Тот собирался только на Аляску, и Воллю удалось убедить его экстренно поменять свои планы. Тем не менее, когда Камилла и Нита садились в поезд, идущий в Сиэтл, до конца было еще неясно, как они переберутся через Берингов пролив.

Нита, Камилла и трое неизвестных мужчин. Сиэтл (?), 1925 г.[195]195
  Фотография Ниты, Камиллы и трех неизвестных мужчин, предположительно из Сиэтла. Неизв. фотограф, 1924. НБ, NPRA 3054, архив фотографий Руала Амундсена.


[Закрыть]

Когда вы надолго прощаетесь с близкими и отправляетесь в путешествие, начальная точка вашего пути становится далекой – и в пространстве, и во времени. Таким образом, место и люди, откуда мы приехали, для нас вдвойне далеки. Прискорбно, что черты лица, голоса и улыбки любимых людей стираются в памяти. В то же время появляется возможность, особенно для тех, еще кому предстоит расти, найти новую точку опоры и стать новым человеком.

Наконец девочки добрались до Нома на Аляске. Они вернулись на север, безжизненный, всегда обдуваемый ветрами, окрашенный в унылые серо-коричневые цвета либо покрытый снегом.

Повзрослевшая Камилла и стоящий сзади нее на фотографии мужчина кажутся родителями Ниты.

Мужчина, стоящий за девочками, – журналист из Tidens Tegn[196]196
  Tidens Tegn – норвежская ежедневная газета, выходившая в Осло с 1910 по 1941 г.


[Закрыть] Эрлинг Бергендал. Он приехал на Аляску, чтобы сделать репортаж o «Мод», которая наконец-то освободилась ото льдов и возвращается в Норвегию. К тому времени экипаж провел в плавании в общей сложности семь лет, пробиваясь во льдах к северу от Сибири.

Амундсен, нуждающийся в деньгах, в конце концов принял решение вернуть корабль в Норвегию и продать его. По пути с «Мод» Бергендал совершенно случайно встретил Камиллу и Ниту в Номе, где они жили в миссионерской семье, ожидая, когда корабль отправится на Чукотку.

Нита, Камилла и Эрлинг Бергендал. Ном, 1925 г.[197]197
  Фотография Ниты, Камиллы и Эрлинга Бергендала. Неизв. фотограф, 1924. НБ, NPRA 3055, архив фотографий Руала Амундсена.


[Закрыть]

Репортаж опубликовали в Tidens Tegn только шесть месяцев спустя, когда Бергендал вернулся в Норвегию. Во время своего обратного путешествия девочки время от времени встречались с норвежцами, которые затем писали о них в газеты. Многие из тех, кто помогал Ните и Камилле на их пути домой, также имели норвежское и скандинавское происхождение. Таким образом, девочки по-прежнему оставались (хотя бы мысленно) частью норвежского сообщества, даже находясь на другой половине земного шара. В межвоенный период это «воображаемое национальное сообщество» могло связаться с Аляской по радио и телеграфу в режиме, близком к реальному времени, создавая тем самым великую «одновременность»[198]198
  Описание «воображаемого национального сообщества» и великой «одновременности» основано на: Benedict Anderson Imagined Communities: Refections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1991, pp. 23–24.


[Закрыть], как выразился Бенедикт Андерсон[199]199
  Бенедикт Ричард О’Горман Андерсон (1936–2015) – британский социолог и политолог, автор известной книги «Воображаемые сообщества».


[Закрыть]. Эти средства массовой коммуникации способствовали тому, что Камилла и Нита могли ощущать, что они проживают свою жизнь в постоянном контакте с людьми в Норвегии, несмотря на огромные расстояния.