Текст книги "Водные ритуалы"

16. Дом Пандо-Аргуэльеса

21 ноября 2016 года, понедельник

В Сантандере лило как из ведра, и нам пришлось бежать, чтобы укрыться в машине. Дождь распугал почти всех студентов, парковка опустела. Старинное здание, облицованное кирпичом, выглядело более величественно в отсутствие студентов, нарушающих своей суетой торжественную тишину его колонн. Когда-то я был таким же, как они, вечно суетился, тревожился о грядущих экзаменах… Теперь в моей жизни были другие приоритеты: задержать убийцу, восстановить речь, смириться с новостью, которую преподнесла мне Альба.

– Что он имел в виду, заметив, что любопытно, что ты спросил его о подозреваемых? – спросила Эстибалис после того, как Сауль проводил нас до двери своего кабинета с явным намерением вышвырнуть вон.

«Я удивлен не меньше тебя. Я ничего не знал о смерти Ребекки, наши ребята никогда это не обсуждали. Но дело в том, что мы долгие годы не упоминали то лето по причинам… – мне потребовалось время, чтобы подобрать и написать слово, – по очевидным причинам. Как я ухитрился про это не знать, Эсти? Не помню, чтобы исчезновение Ребекки Товар обсуждалось в новостях, в «Коррео Виториано» или в «Диарио Алавес».

– Я тоже ничего не слышала, но мне тогда было… десять лет. Ежегодно исчезают четырнадцать тысяч человек, и большинство из них возвращаются домой. Как правило, это подростки, сбегающие от родителей, как собственных, так и приемных. Изредка какое-нибудь исчезновение мелькает в заголовках – как правило, из-за особых обстоятельств, – рассуждала Эсти вслух по пути в Виторию, которая обещала быть такой же промозглой, как и Сантандер. – Руководство кантабрийской газеты вело себя образцово, поддерживая контакт с полицией, но не превращая эти новости в цирк. Милан искала сводки об исчезновении Ребекки Товар в газетном архиве, но нашла лишь беглое упоминание о пропавшей четырнадцатилетней девочке и ее инициалы. В газете не было ни слова о полученных фотографиях. Не было паники, новость не красовалась на первой полосе.

«Кстати, инспектор Гауна, что ты думаешь насчет Милан?» – написал я, когда мы прибыли в город, и искоса посмотрел на Эсти. Наша новая коллега казалась мне любопытным экземпляром.

– Ну, в общении она производит впечатление немного неуклюжей, но в вопросах документов и компьютеров ей нет равных. Все, о чем ни попрошу, находит почти мгновенно. Не очень общительна и не любит болтать. Иногда грубовата, но человек она добрый, это чувствуется. Я очень рада за нашу нынешнюю команду. Пенья шебутной, он немного раздражает Милан тем, что не может спокойно сидеть на собраниях. Но, думаю, они отлично дополняют друг друга. Вне полицейского участка Пенья – прикольный парень. Не ест ничего до семи вечера, то есть весь день. Говорит, что ему так больше нравится. А еще он музыкант – играет на скрипке, участвует в концертах на фольклорных фестивалях. Но на работе преображается, очень вдумчив и последователен, при этом действует со скоростью тысячу оборотов в секунду. Я имею в виду, что мне он не кажется человеком чересчур импульсивным. Это пойдет на пользу команде, когда ты вернешься. В тебе слишком много огня.

– Кто бы говорил, – проворчал я, потрепав ее по рыжей шевелюре.

Прозвучало это как что-то вроде «о э эл», и снова жар прихлынул к моим щекам: мне было стыдно.

– Ты должен ходить к логопеду, Унаи, – сказала Эсти, посерьезнев. – Альба считает это условием для твоего возвращения, и я должна регулярно писать ей отчеты о твоей эволюции. Мы будем стоять за тебя, но и ты не подводи. Это предупреждение. И я говорю серьезно.

«С каких это пор вы с Альбой дружите? Честно говоря, я очень рад», – ответил я, нагло меняя тему.

– С тех пор, как я ежедневно навещала тебя в больнице Сантьяго, где ты лежал в коме. Первые несколько дней Альба тоже там лежала, и я заходила к ней в гости. Мне казалось просто чудовищным, что она потеряла мужа, а тот к тому же оказался убийцей. В Лакуа все стояли на ушах; комиссар Медина не знал, что делать – выгораживать ее или начать внутреннее расследование. Некоторые коллеги относились к ней враждебно, не верили, что она ничего не замечала в поведении мужа, считали ее пассивной соучастницей. А я… Ведь это я прикончила Нанчо. Собственными руками. Убила ее мужа. Я должна была с ней поговорить; она – человек, которым я всегда восхищалась. Нам обязательно нужно было поговорить по душам.

– Это делает тебе честь. И что дальше?

– С тех пор среди недели мы встречаемся в Витории, по выходным – в Лагуардии, у нее дома, а иногда вместе залезаем на какую-нибудь гору. Она очень уравновешенный человек, много размышляет о мире вокруг себя, в отличие от меня. Слушает и не осуждает. Она действует на меня успокоительно.

Я кивнул, на мгновение наши глаза встретились, и мой взгляд не ускользнул от Эсти.

– Ты что, ревнуешь?

«Конечно, ревную, – ответил я. – Хотел бы я, чтобы мы с ней общались так же запросто».

– Во всяком случае, мы никогда не говорили о тебе, – сказала она, словно нуждаясь в разъяснении. – Я имею в виду, о тебе вне работы. Мы говорили о твоем выздоровлении, но только в смысле работы. Когда мы встречаемся, мы не говорим о парнях – только о жизни. Кстати, у нее жутко интересное прошлое. Она тебе все расскажет, если захочет.

Теперь меня и правда глодала зависть. Я почти ничего не знал об Альбе. За исключением того, что хотел быть с ней. Тепло в груди и промежности по-прежнему возникало каждый раз, когда она появлялась в Лакуа. Не исчезли ни химия, ни желание проводить с ней все свое время, спать, есть, все, что угодно – с ней…

– Короче, насчет здоровья: либо ты начинаешь ходить к логопеду на этой неделе, либо вмешаюсь я.

«Я начинаю сегодня же, Эсти, – перебил ее я. – Сейчас, в этой истории с Аной Белен Лианьо и Ребеккой Товар, я первый, кто хочет быть на сто процентов в форме».

Эсти удовлетворенно улыбнулась.

– Это все, что я хотела услышать. Я позвоню тебе. Поцелуй меня, – сказала она, высаживая меня возле дома.

Я звонко чмокнул ее в щеку и отправился обедать в Толоньо, не желая ни готовить, ни оставаться дома наедине со своими раздумьями.

* * *

Во второй половине дня я мысленно подготовил себя к тому, что меня ждет, и, наполовину обнадеженный, наполовину взволнованный, направился в Энсанче, район девятнадцатого века. Офис логопеда находился в конце улицы Сан-Антонио, неподалеку от железнодорожных путей.

Аристократические улицы, выстроенные для высшего класса. В этом районе было много контор и офисов, но кабинет моего логопеда доньи Беатрис Коррес располагался, как мне показалось, в лучшем месте.

Дом Пандо-Аргуэльеса представлял собой нарядный особняк, выходивший на угол Мануэля Ирадье, одной из лучших улиц города. Дед в свое время рассказывал, что во время Гражданской войны его ярко-синий купол с оранжевыми звездами служил укрытием для зенитных пулеметов. После этого он был штаб-квартирой Промышленного профсоюза, колледжем «Ньевес Кано» и еще много чем. Последнее, что было известно, – его купил некий застройщик, намереваясь отгрохать жилье класса люкс; однако по какой-то причине задумка не осуществилась. Видимо, теперь особняк арендовали офисы.

Я с любопытством подошел к подъезду 41. Внушительная дверь, забранная черной решеткой, напомнила перила на берегу в Конча-де-Доности. Я нажал на звонок, и тихий голос попросил меня подняться на второй этаж.

Как только я вошел в подъезд, в ноздри ударил запах краски и свежего ремонта. Видимо, моя логопед стала одним из первых арендаторов, снявших офис в несостоявшейся элитной квартире.

– Итак, ты решился, Унаи, – сказала она в знак приветствия, открывая дверь, и широко улыбнулась.

Я был немного ошарашен ее внешностью. Беатрис Коррес была похожа на диву сороковых годов – идеальный макияж, стрелки на глазах, подведенные чуть ли не до висков, подбородок, увенчанный привлекательной ямочкой. Туфли на шпильках, юбка-«карандаш». Каштановые волосы, уложенные с помощью лака мягкими волнами. Она была чуть полновата, но явно гордилась своей фигурой.

Беатрис понравилась мне с первого взгляда. Ее необычная внешность была настолько идеальна, будто она сошла с модной рекламы, рассчитанной не на всякий карман. Наверняка полдня приводила себя в порядок, прежде чем выйти на улицу. Кажется, Беатрис не заметила моего замешательства: она была абсолютно уверена в своей неотразимой женственности, и чужое восхищение ее не удивляло.

«Я должен был прийти раньше», – поспешно извинился я, показав ей экран мобильного телефона.

– Проходите, вы последний вечерний пациент, – сказала она, приглашая меня в маленькую студию без мебели и декора. – Я только что арендовала этот офис, посему прошу прощения за неуют.

Я улыбнулся и кивнул. На столе виднелось несколько листков с отчетом моего невролога и стеклянная банка со множеством шоколадных ванильных «чупа-чупсов» – моих любимых.

– Садитесь, пожалуйста. Я рада, что вы наконец пришли. Доктор Диана Альдекоа рассказала про вас и передала мне ваше дело. Ситуация непростая – у нас много работы, и время не ждет. Ваше выздоровление будет зависеть от того, сколько часов вы потратите на упражнения. Если готовы уделять им два часа в день, будет идеально. Если три, мы увидим результат значительно быстрее, понимаете?

«Четыре, пять, сколько угодно», – подумал я. Но промолчал: она мне все равно не поверила бы, да это было и неважно. Вновь заговорить, вернуться к нормальной жизни стало моей главной задачей, а логопед не обладала сверхспособностями, чтобы мгновенно узнать, что у меня в голове.

«С чего начнем?» – написал я.

– На этой неделе нам предстоит несколько сеансов, но, прежде чем мы начнем работу, я должна провести с вами ряд тестов. Из отчета хирургов, которые вас оперировали, и рассказа Дианы… извините, доктора Альдекоа, я знаю, что вам назначили лекарства. Вы их принимаете?

Я кивнул. Возможно, в последние несколько месяцев я вел себя как придурок, отказываясь ходить к логопеду, но я не был самоубийцей и с самого начала понимал, что лекарства, которые мне прописали, жизненно важны для скорейшего восстановления мозга. Я не хотел быть овощем и сделаться бременем для брата Германа, не говоря уже о почти столетнем дедушке, пусть он и был самым мужественным человеком, которого я когда-либо знал, и безропотно взвалил бы на себя это бремя, как и многие другие.

– Очень хорошо, Унаи. Вы получаете лечение, рекомендованное в некоторых случаях при болезнях Альцгеймера и Паркинсона, однако при травме головы оно также приносит отличные результаты. Источник травмы, а именно пуля, была извлечена в течение первых нескольких часов, поэтому прогноз, учитывая ваш возраст и отличную физическую и умственную форму, был довольно обнадеживающим. Подозреваю, что в долгом периоде реабилитации виноваты вы сами, – сказала Беатрис, пристально глядя на меня своими глазами с идеальными стрелками. Я не ожидал такой головомойки в первую же встречу, но все, что она сказала, было правдой. – Я понимаю, у вас посттравматический стресс, но вы и здесь себя запустили: нужно было обратиться к психологу. Видимо, этого вы тоже не сделали. Так что, Дон-Я-Сам, сделайте одолжение: докажите всему миру, что были правы, и выберитесь из этого самостоятельно.

«Я готов, – написал я. – А как будут проходить занятия?»

– Начнем с растормаживания устной речи: подсчет дней недели, месяцев года, чисел… У меня в офисе мы будем делать упражнения, затем вы получите домашнее задание: напевать известные мелодии и повторять готовые фразы. Вы религиозны?

Я покачал головой.

– Жаль; молитвы типа «Отче наш» обычно очень помогают.

«Найдем другой способ», – написал я.

– Музыка, – ответила Беатрис.

«Это меня устраивает».

– Пойте, когда окажетесь в одиночестве. В ванной, в квартире, в машине…

«Растормозить устную речь, – повторил я. – Согласен. Сделаю все возможное. Я много часов провожу один. Не стану молчать даже под водой».

– Далее будем тренироваться произносить слова. Делать это мы будем вместе – как шепотом, так и в полный голос. Заодно восстановим ваш активный словарный запас: например, я описываю объект, а вы находите соответствующее изображение и называете его. Я вижу, вам нравится сидеть в мобильном телефоне; раз так, советую загрузить два приложения, в которых вы будете узнавать объекты и называть их вслух. На занятиях мы будем разговаривать с первого же дня. Сначала это будут бессмысленные двусложные звуки, затем три слога, четыре… Затем вы будете повторять слова сложной структуры. Как я уже сказала, нужно растормозить механизм речи. При таких афазиях, как ваша, пациенты прекрасно осознают и свои ошибки, и телеграфный стиль. Вы должны преодолеть стыд. И получится это только в том случае, если вы будете много заниматься самостоятельно, а затем произносить слова в присутствии людей, которым полностью доверяете, или же родственников. Найдутся у вас такие волонтеры?

– Двое, – отважился я произнести вслух. Снова раздался цыплячий писк, но я подумал, что она наверняка привыкла к любым уродливым и смешным звукам, – и сразу почувствовал себя лучше, как она и говорила.

Беатрис достала коробку с карточками, которые назвала «пиктограммами», и показала их мне.

– Это карты Нардила. С их помощью вы будете строить фразы из двух, трех, четырех слов… Через несколько недель начнете выражать свои мысли вслух. Может быть, не так бегло, как раньше, но наша цель состоит не в том, чтобы полностью очистить речь, а в том, чтобы в речи присутствовало как можно меньше остаточных явлений. С другой стороны, вам надо укрепить правую сторону тела. Вы занимаетесь спортом?

«Раньше бегал», – написал я.

«Бегал по утрам, но у меня больше нет мотивации», – добавил я про себя.

– Вернитесь к бегу, делайте упражнения на выносливость и силу. Не забывайте, что отныне левая область вашего мозга должна максимально восстановить нейронные связи. Сгодится все, что стимулирует правую часть: например, можно катать на ладонях и между подошвами ног шарик с шипами или любой другой предмет, который воздействует на чувствительность конечностей. Станьте одержимы терапией, поставьте ее на первое место. Мы станем встречаться каждый день; я буду стимулировать вас, чтобы получить результаты. Иногда вам будет казаться, что вы меня ненавидите. Но если вы перестанете сюда приходить, я продолжу все так же разговаривать и принимать пациентов, а вы останетесь со своей афазией Брока.

«Вы абсолютно правы».

– Сегодня мне предстоит оценить ваши механизмы глотания, состояние мускулатуры лица и голосовых связок. А еще я покажу вам лицевые праксии, чтобы вы сегодня же вечером приступили к самостоятельным занятиям. Делайте их как минимум один раз в день.

Я кивнул; доктор улыбнулась.

После бесчисленных тестов, назначение которых я так и не понял, а некоторые из них показались мне в точности повторяющимися, она завершила тестирование. Затем вытащила из ящика стола зеркало и терпеливо принялась учить меня двигать языком с севера на юг, с востока на запад и во всех возможных направлениях.

В восемь часов мы вместе вышли на улицу. Беатрис заперла кабинет и вручила мне «чупа-чупс», чтобы я даже на улице не переставал шевелить языком.

Дождь кончился, небо прояснилось, и я не ожидал, что при свете уличного фонаря на тротуаре напротив нас будет ждать мой брат Герман, одетый в один из своих безупречных костюмов, сшитых на заказ: из кармана, рядом с сердцем, выглядывали три кончика носового платка.

«День суда?» – написал я на мобильном и показал ему.

– День суда, – подтвердил Герман, но смотрел при этом не на меня: он не в силах был отвести взгляд от моего нового доктора. Я поспешил представить их друг другу.

«Беатрис Коррес, мой логопед, – написал я на мобильный и показал им обоим. – А это Герман Лопес де Айяла, мой брат. У него адвокатская контора на площади Амарика. Как видно, он решил за мной зайти».

Беатрис улыбнулась, а Герман ловко и грациозно поцеловал протянутую ему руку – с женщинами он был чертовски галантен. Впрочем, давненько я не видел, как он целует дамам ручки… Беатрис, казалось, совсем не удивил его маленький рост.

– И как он себя вел, доктор? – спросил Герман, когда мы шагали по улице Мануэля Ирадьера.

– Сегодня у нас было вводное занятие. Но, уж если вы здесь, повторю еще раз: пациент должен участвовать в терапии не только во время визитов в консультацию. Если вы сможете помогать ему в упражнениях, которые я буду задавать на дом, его эволюция пройдет быстрее и…

– Полностью с вами согласен, – прервал ее Герман. – Умираю от нетерпения как можно скорее вновь услышать этого зануду. Кстати, мы с Унаи собирались перекусить в «Сабурди»; может быть, вы к нам присоединитесь?

Беатрис глянула на него так, будто предложение ей понравилось, и на мгновение у меня возникла мысль, что она вот-вот согласится.

– Звучит заманчиво, но на сегодня сеанс окончен, – она улыбнулась. – Унаи, увидимся завтра в семь. Домашнее задание должно быть выполнено. Хочу видеть прогресс как можно скорее. Герман, приятно было познакомиться.

И Беатрис звонко зашагала на своих гранатовых шпильках в сторону улицы Дато, а брат смотрел на нее так, словно перед ним предстала богиня Мари.

«Что это было, Герман?» – Мне пришлось поднести экран мобильного прямо к его глазам, потому что он все еще продолжал смотреть ей вслед.

– Что? – спросил брат, рассеянно глядя на ее качающиеся бедра.

«Это», – я кивнул вслед логопеду.

– Ничего… Просто у меня сложилось впечатление, что ты в надежных руках, и это меня очень радует, Унаи. Мечтаю, чтобы ты раз и навсегда выздоровел и перевернул страницу, чтобы этот год закончился и мы о нем забыли.

Неподражаем. В своей способности уходить, да еще так элегантно, от прямого ответа мой брат был просто неподражаем. Что помешало ему сказать: «Твой логопед кажется мне очень интересной женщиной…» Думаю, его смущает воспоминание о Мартине. Тут я его понимал: я пережил то же самое после гибели Паулы. Чувство вины за быстрое возвращение в строй, как будто наставляешь рога умершему человеку. Чувство предательства, которое я ненавидел, которое не отпускало меня на протяжении многих лет.

Я рано вернулся домой, но лег поздно: три раза повторил все двадцать четыре праксии. В ту ночь я узнал, что жевательные мышцы могут болеть, да так, будто в них вонзаются иглы. После того как я загрузил приложения, присланные логопедом, и попытался повторить бессмысленные слоги, мой мозг чуть не расплавился.

Я с религиозным фанатизмом принял таблетки, которые прописала мне невролог, и заснул счастливым и довольным.

Четыре часа. В первый день своей новой жизни я потратил на реабилитацию четыре часа.

* * *

Я встал около восьми и спокойно позавтракал. С тех пор, как я засел на больничном и забросил утренние пробежки, мне нравилось понежиться в кровати. Если, конечно, я ночевал в Витории. В Вильяверде всегда было полно работы, и дед вставал еще до петухов, голосивших в сарае Прудена, нашего соседа, поэтому я позволил себе немного осенней лени.

Включил мобильный, обнаружил пропущенный звонок от Эстибалис и собрался было написать ей в «Ватсап», как вдруг на экране высветился один из номеров полицейского участка. Я слушал «Lau teilatu»[20]20
  «Четыре крыши» (исп.).


[Закрыть], рингтон, установленный у меня на телефоне с лета, – он напоминал мне Альбу и наши четыре крыши, и у меня не хватало решимости его сменить, несмотря на то, что мне становилось больно каждый раз, когда я его слышал.

Я ответил «да». Это было мое любимое слово: оно получалось у меня лучше всего. Фраза моего логопеда о «растормаживании» речи показалась мне очень важной. Во всяком случае, я надеялся, что это звонит Эстибалис.

– Алё… инспектор Лопес де Айяла?

– Д… да? – промямлил я без особой уверенности, не узнав низкий голос, который говорил со мной из Лакуа.

– Я агент Милан; инспектор Руис де Гауна попросила меня позвонить вам, чтобы сообщить новости.

– И?.. – спросил я. Произнести само по себе «и» тоже было несложно, к тому же полезно.

– Видите ли, инспектор попросила меня отследить банковские счета Аны Белен Лианьо. Это оказалось не так сложно, но больше всего нас заинтересовал счет, который она открыла в «Кутчабанке», выиграв три миллиона евро. Совладельцем учетной записи является некий Асьер Руис де Асуа.

Секунду она молчала. Я не сумел бы ответить, даже если б к тому времени полностью восстановил речь.

– Я провела небольшое исследование по нашим базам данных, – продолжала Милан своим меццо. – Самое любопытное: этому Асьеру сорок лет, он женат, по профессии фармацевт. Фактически владеет двумя аптеками, на улице Сан-Франциско и в районе Сальбуруа. Насколько мне удалось разузнать, с жертвой его не связывают никакие семейные или профессиональные отношения. Не может ли он быть отцом ребенка, которого она ждала?

Я ничего не думал – настолько был потрясен, услышав, что Асьер, тот самый Асьер, который несколько дней назад утверждал, что видел ее последний раз двадцать лет назад, открыл с Аннабель Ли счет, и она доверила ему половину своих трех миллионов евро.