Текст книги "БереZOVский, разобранный по буквам"

Раздел III Журналисты для Бориса

Миф о Борисе

Березовский совершенно правильно сделал в свое время ставку на журиков. Он умел их не только подкупать, но и совершенно честно очаровывать. Забавную историю рассказала Юлия Латынина Андрею Ванденко лет 10 назад.

«Компромата попросту нет. В стране, живущей по понятиям, по определению не может быть компромата. Как думаете, в Риме эпохи Нерона являлась компрометирующим фактом дача взятки или оргия с мальчиками? Компроматом могло быть только одно – покушение на прерогативы императора. Как говорится, см. историю Гусинского и Березовского.

Помните, Пугачев воевал с „Новой газетой“, и так вышло, что я помогла ее отстоять? Заметила, что фирмы, якобы нанесшие „Межпромбанку“ ущерб после публикации в „Новой“, были фиктивными „помойками“, учрежденными самим „Межпромом“, и поняла: это можно отыграть через уголовное дело, хотя и не верила, что можем выиграть. А мы выиграли!

Дальше получилось очень смешно: я не рассматривала эту историю как журналистику, относилась к ней как к бизнес-войне и, когда все закончилось, отвечала людям, которые прибегали ко мне с кляузами на Пугачева: “Ребята, все! Драка закончена”. А у Пугачева, видимо, тяжко переживали поражение и, как мне рассказывали, обратились в ЦОС ФСБ, где олигарху выдали какого-то сотрудника, видимо, глубоко сексуально озабоченного. Он-то, потирая рукой одно место, написал и вывесил в Интернете на компромат. ш, что я переспала с Березой, Киселевым, „одним из руководителей «Русского алюминия»”, в общем, со всеми недругами Пугачева. И что Березовский мне подарил колечко…

Словом, я такой кайф получила! Впервые в жизни почувствовала себя секс-бомбой. Через неделю звоню Березовскому. „Але“, – говорит. Отвечаю: „Здрасьте!“ БАБ произносит в трубку: „А-а-а, это ты, дорогая!“ Я даже удивилась: „Узнали меня?“ – „Разве тебя забудешь? А где мое колечко?“ „Потеряла“, – говорю. – „Ну я тебе новое пришлю“. И прислал…

У меня пожелание: пусть эти, как вы выразились, мои недруги в следующий раз напишут, что я любовница Ходорковского. А он подарит мне нефтяную вышку».

«Мифологичность» Бориса Березовского во многом постулирована его собственным позиционированием. Будучи абсолютным гением PR, он тем не менее не сподобился выстроить собственный имидж: этакий пиарщик без сапог. Он почему-то, игнорируя очевидный респект сограждан к ученым, никогда не педалировал свою принадлежность к научному сообществу. Ему непременно хотелось слыть «предпринимателем». И стало быть, приходилось отвечать на вопрос: «А что, собственно, ты предпринял?» Хотя Березовский безмерно обаятелен (свидетельством чему являются многочисленные альковные победы), он не решился продемонстрировать обществу подлинную натуру «расейского» душки-авантюриста, алогично рассудив, что медийный лик победителя должен быть невычисляемым & зловещим. Роль загадочного и опасного серого кардинала при самодержце была вынужденной, – на самом деле Борису Абрамовичу не хотелось играть в угодливого столичного Гришку Распутина, он всегда желал де-юре залитовать принадлежность к боярскому истеблишменту. И кульминацией его официальной политкарьеры стало назначение 29 ноября 1996 года на пост заместителя секретаря Совета безопасности РФ Ивана Рыбкина.

Но все было тщетно. Совпадение демонизированного образа математика-олигарха с неким подзабытым архетипом индуцировало в отечественном социуме вполне определенное и весьма недоброе отношение к Березовскому. Отношение, совершенно не отражающее его истинную роль в истории государства Российского. Миф стал, как и положено, жить своей жизнью, обрекая самого талантливого комбинатора постсоветской эпохи на преодоление негативных последствий собственной игры. Подобно слову, которое, как известно, не воробей, миф не вырубить топором, не застрелить из оптической винтовки и не «убить ценой». Каков он, миф о БАБе, попытался драфтом набросать выдающийся московский писатель Александр Никонов, предложивший игривую ретроспекцию; я воспроизвел ее на страницах газеты «Московская комсомолка», которую делал в 1999 году на деньги… Березовского. Чувство юмора у покойного было, видимо. Во всяком случае, после публикации я никаких нареканий не слышал. Хотя уж «свою» газету он читал всю, до выходных данных.

Той осенью Березовский трижды в неделю (понедельник, среда, пятница) в 10 утра собирал медиаштаб в пенальном кабинете Бадри Патаркацишвили на втором этаже здания ИТАР-ТАСС. Костя Эрнст крайне редко пропускал эти утренние сходки, и тогда его замещала «Кошка» (Татьяна Кошкарева), руководившая Дирекцией информационных программ ОРТ на пару с Рустамом Нарзикуловым. Другими постоянными участниками бодрящих мозговых штурмов были главред «Новых Известий» Игорь Голембиовский (в его отсутствие – владелец газеты Олег Митволь), глава ТВ-6 Александр Пономарев, шеф «Коммерсанта» Леонид Милославский (которого позднее на этих сходках сменил главред-хитрован Андрей «Вася» Васильев) и, конечно же, Демьян Кудрявцев. Главные редактора «Огонька» и «Независимой» (изданий, которые тоже принадлежали Борис-Абрамычу) появлялись крайне редко, поскольку не вписывались в тренд. Я вынужден был посещать эти тусовки, поскольку планировалось перевести команду Голембиовского на «Российскую газету», а мне предстояло перепрофилировать «Новые Известия» в боевой листок светского жанра (мы с Димой Быковым даже, разминки ради, запустили хулиганское еженедельное приложение к газете – «Московская комсомолка»). Несколько раз присутствовал Сергей Доренко. Спустя много лет именно в этом кабинете узрел Сашу Невзорова. Пару раз заходила красавица Наталья Геворкян, забиравшаяся с ногами в кресло рядом с Борей и вещавшая что-то абсолютно нелепое и до стыдобы банальное про «порядочных людей». Однажды пересекся там с поэтом земли русской Андреем «Орлушей» Орловым. Так что зарисовки Никонова прочитали все, думаю. И про Березовского и про его креатуру – генерала Лебедя. Следующая глава и есть несколько так называемых «параграфов» из забытой «МКомсомолки».

Подкравшийся незаметно

Березовский мелко трусил по улице, запахнувшись в тонкое пальтецо на рыбьем меху. Холодный ветер продувал его буквально насквозь, как ту пенсионерку из первой главы, которой пенсию давно не платили. Абрамыч застылыми ручонками без перчаток безуспешно пытался прикрыть от мороза реденькую лысину. Головке было холодно. Тонкие паркетные ботиночки скользили на льду тротуара. «Вот сейчас еще шарахнусь, не дай бог, башкой об лед, сразу вся жизнь перед глазами промелькнет», – подумал безработный олигарх.

Сейчас он работал под прикрытием. Как человек тайно управляющий всякими там тайными пружинами, Березовский изучал страну, идя по улице, как простой прохожий. Он изучал жизнь. И жизнь не оставалась в долгу, преподнося один урок за другим.

Дорогу Березовскому преградили казаки.

– А ну-ка постой, жидомасон. Куда идешь? Жидомасонам туда нельзя!

– Я не жидомасон, – привычной скороговоркой зачастил Березовский. – Я абсолютный гражданин этой страны и даже люблю ее, некоторым образом… А вообще меня давно интересует, как вы их различаете? Ну, я имею в виду жидомасонов. Вот мне никак не удается.

– Да никак не различаю, – сказал казак-борода лопатой. – По мне, что жид, что масон – все едино.

– Безусловно. Безусловно. А кто, по-вашему, опаснее, евреи или жидомасоны? Это мне, чтоб знать, с кем бороться. Кто больше угрожает безопасности страны?

Казак крякнул, позвенел многочисленными георгиевскими крестами, потрогал задумчиво шашку.

– Я тебе так скажу: один другого стоит. Олигархия. Все захватили, весь капитал.

– Как же весь? Как же весь? – забеспокоился Березовский. – Не могли весь. Просто физически весь не могли.

– Не могли, однако захватили. Смотри, кто у нас банкиры главные? Гусинский – Березовский – Смоленский.

– Ну позвольте, а вот этот, этот же… – залопотал Березовский. – Ну как же его… Этот, беглый… Виноградов, по-моему. «Инкомбанк». Который тоже жидомасонов не любит.

– Вот ты один его и знаешь. Сам небось из банкиров, – нахмурился казак. – Что-то, паря, мне твоя рожа знакома. Постой-постой… Да я ж тебя на днях по телевизору видел! Да ты Гусинский! Эй, ребята, я тут Гусинского поймал!

– Нет-нет, я не он. Он – не я. Я его не люблю… не любил… то есть я хотел сказать… я бы сам его с удовольствием убил. Он такой плохой человек! Вы не представляете, какой он дурной человек!

– Тебя надо зарубить шашкой, – раздумчиво произнес казак.

– А может быть, просто плеткой посечь? – с надеждой спросил Березовский.

– Или так. – Казак нагнулся к сапогу за нагайкой. К концу нагайки была привязана гайка М14. – Сымай портки.

«Все-таки они как бы родственны чеченцам, – подумал Березовский, расстегивая брюки. – Только те палками бьют по своим диким законам, а казаки плеткой по своим не менее диким. Господи, как нецивилизованно! А с другой стороны, разве цивилизованно стрелять человека в подъезде?»

– Чей-то ты затосковал, парень? – добродушно спросил казак.

– Да так как-то. Во мне отчего-то проснулся рефлексирующий интеллигент, что очень редко бывает.

– Так ты интеллигент?

– Ну, в каком-то смысле. Без пяти минут академик все-таки. Член-корреспондент.

– «Член» – это ты хорошо придумал. Интеллигент, значить. Ну, ну… А что же без шляпы?

– Да понимаете, я и очки дома забыл.

– Маскируисся?

– Да нет, не маскируюсь, что уж там особо маскироваться. Бесполезно. Интеллект не национальность, его не спрячешь.

– Эт верно, – вздохнул казак. – Знакомая проблема. Ладно, паря, иди. Но гляди! С такой рожей патрули да посты за версту обходить надо. Это еще хорошо, что на нас попал. А попал бы на ментов, отбили бы почки дубинками.

– Да за что?

– Будто сам не знаешь за что, – ухмыльнулся казак. – Забыл, где живешь?

– Спасибо, спасибо, – часто закивал Березовский, застегивая ремень. – Совет да любовь, совет да любовь. Благодарствую.

Казак-борода лопатой отвернулся от Березовского и начал меланхолично ковырять в зубах концом шашки. А Березовский поспешил к себе в Кремль, где пока мог чувствовать себя в относительной безопасности.

В кабинете его уже ждал коллективный расПутин.

– Здравствуйте, – кивнул Березовский.

Коллективный расПутин почесал бороду:

– Здорово, Абрамыч.

Березовский поморщился. Все раздражало его в коллективном Распутине – и вечный запах чеснока изо рта и расшитая рубашка «а-ля рюсс», подпоясанная кушаком, а больше всего вот это вот обращение – «Абрамыч». Особенно почему-то Березовского передернуло от этой фамильярности после встречи с казаками. И вот еще что… Зачем он все время чешет бороду? Что хочет этим сказать? Тем более что чесать бороду бесполезно: волосы не чешутся, чесаться может только подбородок.

«А может, его убить? – пришла привычная мысль. – Говорят, живуч он. Сразу не завалишь паразита».

– Чего смотришь на меня, как сыч на новые ворота? – Коллективный расПутин сыто отрыгнул. – Угрюмый ты какой-то. Не люблю я тебя. Потому что не верю тебе. Не русский ты, не русский.

– А какой же, простите?

Березовскому было неприятно это постоянное напоминание. Лучше бы они все намекали о его лысине или малом росте. А то нашли повод… Русский, не русский – какая разница, если деньги есть?!

– Ладно, не меньжуйся. – Коллективный расПутин взял рукой из миски кусок вареного мяса, сунул его в рот и начал жевать, запивая водкой «Гжелка».

Березовский догадывался, у кого он украл эту бутылку. Ну ничего, хозяин еще спохватится своей бутылки, он еще устроит дворцовые порки. Дай бог ему здоровья.

– Ты это… того, соблюдай государство, ищи козни. – Коллективный расПутин вытер жирные пальцы о штаны. – А то черт знает что творится. Лебедь уже два раза звонил Пугачевой. Слава богу, ее дома не было. Филька к телефону подходил. Чего-то затеял аспид.

– Может, у них личное…

– У Лебедя-то может. А вот у Пугачевой личного не бывает. Понял? У нее все общественное. Эта баба в политику рвется, президентом стать хочет.

– Ну это вряд ли, – усомнился Березовский. – Что такое президент? Президент ведь – это только на пять лет. А Пугачева – это на всю жизнь.

– Вот и видно, что ты дурак. – Коллективный расПутин подошел и пребольно ткнул Березовскому костяшками пальцев в лоб. – Ты сам прикинь хрен к носу – Новый год давно прошел, а Лебедь пишет письма в Лапландию. Думаешь, кому? А из архива МВД надысь затребовал все сведения о серийном убийце Раскольникове по кличке Ручечник. А Ручечник-то давно помер, царствие ему небесное. Значит, будет искать другого, более живого. Есть контакт?

Березовский напрягся: запахло большой политикой. Но кое-чего он еще не понимал.

– А почему у него кличка Ручечник?

– А я почем знаю? Это ты у Вайнеров спроси. Тут другое интересно. Лебедь будет искать дальше. Я вот думаю, может, ему Саньку порекомендовать?

– Какого Саньку? – Березовский старался ухватить нить.

– По кличке Слоник. Очень грамотно стреляет. С двух рук, с двух ног.

– Так убили же его. Не то в Греции, не то в Зимбабве.

– Да? Жаль, жаль… Ладно, чего-нибудь прикумекаем. – Коллективный расПутин опять почесал бороду.

– Э-э… Григорий, а, собственно, кому писал Лебедь в Лапландию?

– А ты не догадываешься? Кому все пишут в Лапландию? Деду Морозу.

– Что за ерунда? Это же мифический персонаж. Я еще с детства в него не верю. Его не бывает.

– А вот Ельцин говорит, что бывает.

– Борис Николаевич?.. Ну, я хотел сказать, бывает, конечно, но очень редко встречается.

– Вот иди и подумай, что здесь к чему, – устало махнул дланью коллективный расПутин. – Ой, чую, что-то готовится. Я всегда чую… Ступай отсель.

Березовский шел по коридору и злился. Ну почему он должен уходить из собственного кабинета? Ну почему?..

…

Шамиль Басаев был чеченец. На его руке с некоторых пор синела наколка «Не забуду Буденновск». Очень красиво.

Басаев любил свою небольшую родину, часто ласково называя ее просто «моя родинка». Коварный агрессор напал на его «родинку» и попрал ее своим сапогом. Ни пяди земли не отдал Шамиль Басаев врагу. Хотя оккупант всячески старался осквернить родину и глумиться над ней. Курносое лицо грязного оккупанта преследовало Басаева в тихих ночных кошмарах за секунду перед пробуждением, когда шмелем гудел далекий вражеский вертолет, который делал геноцид.

– Мы не потерпим этих проклятых гяуров на земле свободных вайнахов Ичкерии, – любил говорить на митингах герой народа, хотя и не очень представлял себе, что такое «гяуры» и «вайнахи». – Мы их засудим международным судом, заставим платить нам алименты. Они подлецы, а мы хорошие.

Толпа встречала его слова громом аплодисментов и криками «бис!». Поэтому Басаеву приходилось выступать еще раз.

…Он любил дышать воздухом гор. Потому что это были горы его родины. «Я никому вас не отдам, клянусь Аллахом!» – плакал герой, лежа на каменистой земле и обнимая горные породы. И никто не смел потревожить его в этот момент. Такой уж человек был этот Шамиль Басаев.

– Шамиль, – бывало обращались к нему старейшины, чтобы он разрешил их проблему. – А велик ли Аллах?

– Аллах… – задумывался Басаев. – Аллах не просто велик. Аллах – акбар!

Удовлетворенные старейшины расходились по своим пещерам, а Басаев шел молиться или насиловать да убивать. За ним тянулся кровавый след.

Иногда ему даже кричали:

– Эй, Шамиль! У тебя кровь идет.

– Это не кровь, – отшучивался Басаев. – Это клюквенный сок.

И шел дальше, оставляя кровавую дорожку.

А еще Басаев очень любил слушать певицу Зыкину. И очень не любил певицу Аллу Борисовну Пугачеву. «Какая она, в сущности, сволочь, – думал Басаев долгими бессонными ночами. – Другое дело Зыкина». Ему представлялось, что тощая, как фитиль, Зыкина, расставив крепкие ноги с бутылкообразными икрами, поет на фоне гор песню про Аллаха.

Раздумья Басаева о высоком прервал его помощник Мухаммед.

– Какие будут распоряжения, начальник? – спросил он, и боевой шрам на его лице противно задергался, как у негодяя.

– Принес план? – вопросом на вопрос ответил Басаев. – Что говорит разведка?

Мухаммед молча протянул ему цветную схему московского метро, нагнулся к уху Басаева и горячо зашептал:

– Сахар завезли. Варенье тоже. Из Кремля сообщают, что Лебедь два раза звонил Пугачевой. Ее не было дома, Филька подходил. Но он перезвонит.

Басаев резко схватил Мухаммеда за грудки и рывком притянул к себе, жарко дохнул в лицо:

– Что?! Что ты сказал?!

– Лебедь два раза звонил Пугачевой. Ее не было дома. Филька подходил. Но Лебедь еще перезвонит, – послушно повторил Мухаммед.

Басаев отпустил помощника.

– Спасибо, Мухаммед. Только впредь говори громче: чего-то я в последнее время стал плохо слышать, переспрашиваю постоянно. Контузило, наверное, когда в Буденновске с Черномырдиным по телефону говорил. Он так орал… Я не люблю Пугачеву, она злая. Если бы она тогда оказалась в Буденновске, нам бы не поздоровилось. Ладно, иди…

Мухаммед пошел, потирая пальцами ожог на щеке от жаркого дыхания своего патрона. Дело в том, что месяц назад у Мухаммеда взорвался патрон, лежащий в нагрудном кармане. Тогда-то лицо и опалило. Испорченный патрон пришлось выкинуть. А злопамятный Басаев вычел у Мухаммеда из жалованья стоимость утраченного боеприпаса.

Басаев лег на овечьи шкуры и задумался. Он размышлял об интересах тех неведомых людей, которые делали неведомую ему политику в далекой Москве. Неведомые их интересы неведомо как переплетались между собой и имели непонятные для Басаева последствия, на поверхности которых лежали два звонка Лебедя Пугачевой. Всего-на-всего два самых обыкновенных, ни к чему не обязывающих телефонных звонка.

– Кто-то серьезно влип, – размышлял Басаев. – А кто-то что-то замышляет. Кто? Что? Где? Зачем? Почему? И чем все это закончится?

Вопросы, вопросы…

Если это надо Волошину, то при чем здесь братья Черные, а если бучу затеял Коржаков, то не импотент ли он? Господи, как все сложно и непредсказуемо в российской политике! Нужно кого-нибудь зарезать или изнасиловать для прояснения ситуации. Басаев вытащил из ножен кинжал и начал точить его о камень, вспоминая старушку-маму и ее напутствия: «Живи честно, сынок, никогда не езди в Буденновск». Увы, заклинания старушки остались без внимания, и Басаев стал тем, кем он стал – великим мыслителем современности и крупным философом.

«Все ясно, – вдруг дошло до Басаева. – Ельцину недолго осталось: скоро выборы. ОНИ готовят замену. Значит, будет большая буча.

Действительно, кому же и быть президентом, как не Пугачевой? Кто еще соберет голоса? Только она».

От возбуждения Басаев начал чесаться. Так, так, так. А почему бы и ему не выставить свою кандидатуру на выборах президента России? А что, не джигит он что ли? Смел, красив, в Бога верит. Неужели не проголосуют?

– Мухаммед!

Подбежал помощник.

– Я здесь, хозяин.

– Аллах нам всем хозяин… Запусти в российские средства массовой информации слух о том, что России нужен новый президент – настоящий крутой и хозяйственный мужик, а именно – Шамиль Басаев. Пробный шар. Мне любопытно, как отреагируют.

– Но ведь Чечня – самостоятельное государство, – робко возразил Мухаммед. – Разве можно быть президентом другого государства?

– Не проблема, – махнул рукой Басаев. – В крайнем случае Россию мы завоюем. Это очень просто. За два-три часа одним чеченским батальоном можно взять Москву.

– А зачем нам такая большая провинция? – спросил Мухаммед. – Кормить их, этих дикарей, не знающих Аллаха и истинной духовности.

– Что ж, – пожал плечами Басаев. – Нужно же нести культуру диким народам. Миссия великой вайнахской нации состоит в том, что мы несем свет народам, сеем разумное, доброе, вечное.

– А президент России будет подчиняться президенту Чечни?

– Масхадову? – Басаев почесал затылок. – Об этом я как раз и не подумал. М-м-м-м… Нет, пожалуй, не надо Чечне завоевывать Россию. Пожалуй, я и так протырюсь в президенты России. Ведь формально-то я российский гражданин.

– Арестуют, Шамиль.

– Да за что? – не скрыл удивления Басаев.

– За Буденновск, Шамиль.

– Да ну, брось! Кто старое помянет… Да они уже забыли давно! Да они благодарны мне: я убил-то там самую малость, попугал больше. Зато я спас тысячи русских мальчиков с цыплячьими шеями, остановив войну. Один ноль в мою пользу. Неужели русские добра не помнят?

– Ты прав, Шамиль, – склонил голову Мухаммед. – Твоими устами хорошо мед пить.

– Лучше водки. – Шамиль достал из-за пазухи запыленный граненый стакан, свято хранимый им еще со времен московского студенчества, продул его и протянул Мухаммеду. – Наливай…

…

Когда Алла Пугачева увидела мужественного Лебедя, она испытала какое-то неведомое ощущение. Если бы на месте Пугачевой была Невозвращенка (которая, кстати, сидела совсем рядом), она бы сказала, что это ощущение сродни тому, какое бывает, когда идешь на задание с «Царевым оком». Но Пугачева никогда не ходила с «Царевым оком». Она и царя-то никогда не видела. Как-то один из первых мужей попытался повести ее на оперу «Борис Годунов», но Алла не пошла. Потом следующий муж попытался повести ее на оперу «Жизнь за царя» про Сусанина. Но Пугачева тоже отказалась. И лишь одному из последних мужей почти удалось уговорить ее сходить на кинофильм «Дикая охота короля Стаха». Но в последний момент Пугачева тоже отказалась.

– Ах, что вы от меня хотите, мужчина? – томно спросила Пугачева, чувствуя, как тает ее сердце в присутствии генерала.

– Вы знойная женщина, – пробасил комплимент генерал. – Будто вы не знаете, чего хочется по весне котам и генералам.

– Ах, – скромно потупила глазки рыжая Пугачева. – Вам, генералам, всегда хочется думать только о деле – как достроить дачу. Вам и дела нет до тонких чувственных переживаний!

– Это, простите, херня! – добродушно прогудел Лебедь. – И мы, генералы, не чужды тонкости. Вот, пожалуйста. На волю птичку выпускаю при светлом празднике весны. – Генерал взмахнул дланями и подкинул птицу-лебедя вверх. – Лети!

Но грузный лебедь один раз тяжело махнул руками и рухнул на грязный асфальт.

– Сука такая, – не растерялся генерал и пнул наглую птицу кованым ботинком. – Лети, говно!

Но лебедь вместо того, чтобы воспарить, радуя Пугачеву и бегающих вокруг детишек, отлетел от удара под лавку и там затих. И у него еще, кажется, оторвалась голова.

«Черт!» – про себя выругалась Невозвращенка. Было отчего ругаться. Дело в том, что наука уже давно открыла – лебедь при перемещении через магнитные силовые линии Земли излучает электромагнитные помехи в весьма широком спектре длин волн. И может даже вызвать пожар при попадании на горюче-смазочные материалы. Именно поэтому столкновение лебедя с самолетом приводит к страшной катастрофе. «Наверняка пленка засвечена мощным сигналом. Не зря, выходит, он лебедя с собой принес. Действительно, какой же дурак попрется на деловую встречу с такой большой птицей, когда можно спокойно взять щегла или канарейку», – подумала шпионка, но решила тем не менее снимать дальше, несмотря на холодный ветер между ног.