Текст книги "Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования"

Прибыли гонцы и от кокандского хана Насреддина, сына Худояра, которого возвели на престол Абдуррахман-автобачи и Пулат-хан, истинные лидеры газавата. Молодой хан просил извинения и выражал покорность.

После нескольких дней вынужденной стоянки – ждали обоза – войска двинулись к Коканду. Несмотря на выраженную Насреддином покорность, можно было ожидать сопротивления, и тут оказались бесценными разведывательные сведения, собранные Скобелевым. Командующему войсками теперь были досконально известны все детали оборонительных сооружений столицы ханства.

В то время, когда Кауфман двигался со своим отрядом к Коканду, он уже имел принципиальное согласие Императора на занятие всего ханства. В дневнике Д.А. Милютина имеется запись, датированная 18 августа 1875 г. На пути из Петербурга в Москву во время остановки в Клину в Царский поезд, где находился и военный министр, поступила телеграмма от К.П. Кауфмана об отражении кокандского вторжения и о необходимости оккупации всего ханства, для чего он просил прислать воинские подкрепления. Милютин был озадачен:

«Дело довольно серьезное, – новое усложнение в нашей азиатской политике, новые против нас крики в Англии!

Государь принял это известие совершенно равнодушно как последствие, которого он ожидал, и не колеблясь разрешил готовить войска для отправления в Туркестанский край. Таким образом, в пять минут, без всяких рассуждений решился вопрос о присоединении к империи новой области – ханства Кокандского»[251]251
  [Милютин Д.А.] Дневник Д.А. Милютина. Т. 1. М., 1950. С. 216.


[Закрыть].

Между тем от Милютина поступило сообщение, что дополнительные части смогут прибыть только в новом, 1876 г. Предстояло обойтись своими силами. К счастью, сам город Коканд не оказал сопротивления. Выяснилось, что власть хана не распространяется дальше городских стен, за которыми повстанцы, хоть и в меньшем числе, не собирались складывать оружие.

И снова ключевой фигурой экспедиции становится полковник Скобелев. Он гоняется за вдохновителем газавата Абдуррахманом, занимает без боя город Ош, налагает на его жителей контрибуцию: 6600 снопов клевера, 4700 лепешек, 60 батманов ячменя, 3 быка, 114 лошадей. Все это он получает. Но зачинщик мятежа уходит от погони. Восстание как будто затухает, и Кауфман считает возможным заключить с ханом Насреддином мирный договор: северная часть ханства по правому берегу реки Нарын с центром в Намангане отходит к России под названием Наманганского отдела; кокандский правитель ставится в зависимое положение от генерал-губернатора подобно владетелям Бухары и Хивы. Начальником Наманганского отдела назначен произведенный в начале октября 1875 г. в звание генерал-майора и включенный в Свиту Его Величества Михаил Дмитриевич Скобелев.

Не успели русские войска уйти за Сырдарью, как мятеж вспыхнул вновь. Основной силой движения были не оседлые узбеки и таджики, а полукочевые кипчаки, племя, родственное давно исчезнувшим половцам. Вожаки остались прежние.

В последние месяцы 1875 г. Скобелеву пришлось метаться из конца в конец Кокандского ханства, где один за другим вспыхивали мятежи; без него не обходилась практически ни одна карательная экспедиция, что позволило историку М.А. Терентьеву назвать его «неизбежный Скобелев». Он участвовал в «наказании» Андижана, Намангана, громил ночью большой лагерь спящих кипчаков. Скобелев и его казаки жалости не ведали, кипчаки, со своей стороны, своим изуверством по отношению к русским пленным возбуждали ответную жестокость казаков. Кауфман был настолько доволен деятельностью своего «выдвиженца», что прислал ему в подарок породистого жеребца. Скобелев отвечал благодарственным письмом: «Пока я буду настолько счастлив, что Вы будете высказывать мне, Вашему ученику, то, что думаете, я буду силен духом и буду надеяться оправдать Ваше высокое ко мне доверие»[252]252
  Цит. по: Терентьев М.А. Указ. соч. Т. II. С. 387.


[Закрыть].

После вторичного занятия Андижана и разгрома мятежных кипчаков их вожак Абдуррахман-автобачи сдался Скобелеву, который гарантировал неприкосновенность ему и его семье. Находившийся в начале 1876 г. в Петербурге К.П. Кауфман откликнулся на это событие телеграммой: «По докладу Государю Императору дела Ассаке и сдаче афтобачи Его Величество изволил остаться очень доволен. Передайте большое спасибо генералу Скобелеву и славному отряду… Абдуррахмана-афтобачи с семейством и с движимым имуществом отправить, когда возможно, Ташкента Россию, где по воле Государя будет жить спокойно»[253]253
  Там же. С. 393.


[Закрыть].

Кокандская война приближалась к завершению. Русской администрации Туркестана было ясно, что не только Насреддин-хан, который прятался за русские штыки, но и любой другой член ханской фамилии не сможет удержать в подчинении своих склонных к мятежу кочевых и полукочевых подданных. Прежде чем приехать в Петербург, Кауфман направил военному министру с курьером «Записку о средствах и действиях против Коканда в 1876 г.», в которой высказывался вполне определенно: «Настоящее ненормальное хаотическое состояние в Кокандском ханстве, несомненно, отражается на всем экономическом быте и строе Русского Туркестана. Непрекращение с нашей стороны такого состояния в Кокандском ханстве, подрывая наш престиж в Средней Азии, дискредитирует веру всего здешнего населения в нашу силу»[254]254
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6886. Л. 2–5.


[Закрыть]. Предложение ликвидировать Кокандское ханство как независимое государство было принято Царем очень быстро (он давно на это решился), о чем Кауфман известил замещавшего его в должности генерал-губернатора генерала Г.А. Колпаковского. Занять ханство и установить в нем российскую власть было приказано Колпаковскому и Скобелеву. Телеграмма заканчивается так: «Бывшее Кокандское ханство переименовать в Ферганскую область. Начальником области – Скобелев. Насреддина пока Ташкент. Кауфман»[255]255
  Цит. по: Терентьев М.А. Указ. соч. Т. II. С. 406.


[Закрыть].

Далее произошла история, подобная той, что случилась в конце Хивинского похода 1873 г. Колпаковский телеграфирует Скобелеву о Высочайшем решении 4 февраля и приказывает ему подойти со своим отрядом к Коканду не ранее 19 февраля, то есть хочет приурочить взятие столицы ханства ко дню восшествия на престол Александра II. Иными словами, Колпаковский предлагает порывистому человеку, человеку вечного движения неторопливый триумфальный марш по, в сущности, замиренному (железом и кровью) ханству, с тем чтобы подойти к Коканду одновременно и одновременно же войти в город с двух сторон, а потом поделить лавры. Для любого военачальника это был бы беспроигрышный шанс возвыситься в чине и получить орден высокой степени. Но только не для Скобелева. Если бы он поступил, как предписывал Колпаковский, он не был бы Скобелевым. Неизвестно, кстати, получил ли он телеграмму Колпаковского вовремя.

Скобелев знал нравы российских генералов, считавших, что в Туркестане победы достаются легко, а потому не следует осторожничать и можно пренебречь правилом взаимодействия частей и подразделений. У него не было оснований верить, что Колпаковский войдет в Коканд точно 19 февраля, а не раньше (был опыт Хивы). Кроме того, начальником новообразованной области был назначен именно он – значит, ему и карты в руки.

Как всегда, Михаил Дмитриевич был хорошо информирован: верные люди сразу же оповестили его, что Император дал добро (в одной из дружеских телеграмм была даже фраза: «Миша, не зевай!»); наконец, Кауфман направил ему телеграмму одновременно с той, что пошла в Ташкент Колпаковскому. Оттого Скобелев с небольшими силами постарался в самом начале февраля оказаться недалеко от Коканда – в Намангане. Получив телеграмму из Петербурга, он во весь дух помчался к Коканду. Его конный отряд (две казачьи сотни, две с половиной роты конных стрелков, два орудия и два ракетных станка) прошел за сутки 80 верст и в 11 часов утра 7 февраля находился рядом с Кокандом.

9 февраля Колпаковский получил в Ташкенте от Скобелева депешу:

«Имел честь почтительно доносить Вашему Превосходительству пятого февраля образовании двух отрядов, согласно воле генерала Кауфмана, и движении Коканду. Депешу Вашу четвертого февраля получил седьмого, к сожалению шестнадцати верстах Коканда, когда узнал, что хан выезжает ко мне навстречу. Свидание произошло в кишлаке Акмулла. Бывший хан, пораженный нашим неожиданным появлением, повиновался объявленной ему воле Государя. Вчера доставил Коканда 29 орудий, остальные во власти войск в Коканде.

При движении отряда жителям кишлаков объявлялось о принятии в подданство Великого Государя. Принимали объявление с восторгом.

Окончательное умиротворение ханства произойдет лишь тогда, когда Ваше Превосходительство, высший представитель русской власти в Средней Азии, прибудет в Коканд.

Прибытия Вашего жду с нетерпением, дабы получить указания для введения прочного порядка в Ферганской области…»[256]256
  Там же. С. 408–409.


[Закрыть]

Слова «окончательное умиротворение.» и «прибытия Вашего жду» свидетельствуют, что Скобелев-дипломат хотел подсластить горькую пилюлю для Колпаковского, потерявшего свою долю триумфа, и приглашал его к шапочному разбору, чтобы хоть как-то вознаградить за потерю. Сделать однозначный вывод, будто Скобелев ослушался своего прямого начальника, скрыв получение от него распоряжения, нет достаточных оснований, хотя это было в его стиле – он все еще был авантюристом.

Существует другая, весьма правдоподобная версия, рассказанная некими участниками событий. Скобелев гнал своего коня что было силы, и мало кто мог за ним поспеть – он был великолепным наездником. В Коканд вместе с ним прискакали всего сотня казаков, полурота конных стрелков и два ракетных станка – силы совсем малые, учитывая, что в городе находились враждебные русским тысячи вооруженных кипчаков и киргизов. Поэтому на вопрос ханских посланцев, чем они обязаны столь неожиданному появлению начальника Наманганского отдела, генерал ответил, что запросто, по-соседски, заехал в гости к хану. Никаких кокандских пушек он не брал и свой отряд из-за его немногочисленности в город ввести не решился. На другой день, 8 февраля, он получил известие, что основные его силы с артиллерией находятся в 22 верстах от Коканда. Тогда он отправился к хану, и тот устроил ему прием с традиционным сладким угощением. Хан вел со Скобелевым светскую беседу в лучших традициях восточного политеса, и во время этого обмена любезностями ординарцы постоянно приносили своему генералу записочки, которые тот читал и прятал в карман. Это были донесения о расстояниях, оставшихся пройти пехоте и артиллерии. Заинтригованный хозяин не выдержал и, нарушив этикет, поинтересовался, какие сведения сообщают «дорогому гостю» его порученцы? Скобелев отвечал, что ждет прибытия обоза с подарками для хана и об этом его уведомляют гонцы.

Когда же «подарки» прибыли, то есть когда пехота и артиллерия подошли к городским воротам, Скобелев встал и громовым голосом объявил о ликвидации Кокандского ханства. Услышав перевод, хан зарыдал. В это время русские стрелки уже рассыпались по всему городу, заняв командные позиции на крепостных стенах. Вот тогда-то были взяты под контроль 62 орудия и большие запасы пороха[257]257
  См.: Терентьев М.А. Указ. соч. С. 410–411.


[Закрыть]. А.Н. Маслов тоже пишет, что Скобелев «прибегнул к хитрости»[258]258
  Маслов А.Н Указ. соч. С. 280.


[Закрыть].

Колпаковский рвал и метал, но все же не побрезговал собрать крохи со стола триумфатора: 15 февраля, то есть через неделю после занятия Коканда войсками Скобелева, он прибыл в город и официально объявил волю Императора Всероссийского. Торговый люд и земледельцы искренне приветствовали такое завершение многолетней смуты. И Колпаковский получил возможность связать свое имя с историческим событием: в «Военной энциклопедии» 1913 г. имеется фраза: «В 1876 г. Колпаковский содействовал со своей стороны экспедиции в Коканд, который и был присоединен к Империи»[259]259
  Военная энциклопедия. Т. 13. СПб., 1913. С. 44.


[Закрыть]. Все-таки причастен!

Хивинская история повторилась. Скобелев «утащил» Коканд из-под носа не у одного Колпаковского; многие ташкентские воители, в том числе титулованные, «светлости», как называл их Скобелев, пылали благородным гневом, даже высказывали мнение, что подобное преступление должно караться смертью. (Никак иначе! Ведь он лишил их наград, которые можно было получить с легкостью необыкновенной.) Кауфман защитил молодого генерала очень решительно: «Скобелев одновременно с Вами, – писал он Колпаковскому, – получил мою телеграмму и, как знакомый с положением дел в крае, тотчас же поторопился исполнить план сосредоточения войск под Кокандом, предполагая, вероятно, что и Вы не станете терять времени. Я был прав, посылая телеграмму в Ташкент и к Скобелеву: этим я обеспечивал успех дела. Если бы Вы, придя десятью днями позже, встретили сопротивление в Коканде, всем пришлось бы вести осаду, терять людей и проч., и бог знает, чем бы это кончилось, а Скобелев понял, в чем дело, занял Коканд без потери одного человека и сделал хорошо. Ясно, что Вы опоздали, а не он упредил Вас»[260]260
  Цит. по: Кнорринг Н.Н Указ. соч. С. 51.


[Закрыть].

Непонятливым было дано разъяснение, что игра велась честно, шансы были равны и им следует пенять только на себя. Отныне в лице умудренного огромным военным и административным опытом генерал-губернатора Михаил Дмитриевич приобрел верного сторонника и заступника. За кокандские, андижанские, наманганские и другие дела 1875–1876 гг. М.Д. Скобелев был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость», знаками орденов Святого Георгия 3-й степени и Святого Владимира 3-й степени с мечами. Желая показать свое особое расположение, Константин Петрович Кауфман обменялся с ним Георгиевскими крестами – был такой неофициальный ритуал.

Чуть больше года Свиты Его Величества генерал-майор М.Д. Скобелев занимал пост военного губернатора Ферганской области, расположенной на территории самой плодородной и густонаселенной долины Средней Азии. За это время ему пришлось стать гражданским администратором, одновременно оставаясь военачальником. Предстояло завершить подчинение кочевых киргизских племен в восточной части бывшего ханства, которых кокандские правители считали своими данниками.

Дело было не только в том, чтобы привести к покорности несколько десятков тысяч кочевников, но и установить удобную и выгодную («научную», по выражению Б. Дизраэли) границу с китайскими владениями, то есть с Восточным Туркестаном[261]261
  Ссылки на источники – см. в конце раздела «Штурм Геок-Тепе».


[Закрыть].

Штурм Геок-Тепе

Державный промысел Петра Великого распространялся, как известно, на все четыре стороны света, и в то самое время, когда Северная война близилась к победоносному концу, по закаспийским степям и пустыням двигался отряд князя Бековича-Черкасского – Царь Петр считал необходимым «стать твердой ногой на восточном берегу Каспийского моря», дабы проложить надежный путь в Индию – «страну чудес». Через восемь лет великого преобразователя не стало, однако пружину государственного механизма Петр закрутил настолько туго, что этот механизм продолжал работать.

В 30—40-х гг. ХУШ в. на Каспийское море одна за другой посылались морские экспедиции для обследования акватории восточного побережья; их результаты рассматривались в коллегиях иностранных и внутренних дел, притом обсуждались не только гидрографические данные, но и вопросы политические. Дело в том, что старшины туркменских племен и родов, кочевавших вдоль восточного берега Каспия, неоднократно обращались к российским властям с просьбой об оказании им покровительства и принятии в российское подданство. Петербург им отказывал и при Елизавете, и при Екатерине II, и при Павле. Только в царствование Императора Александра I в 1803 г. прибывшим в столицу империи депутатам от туркменских родов с полуострова Мангышлак была выдана грамота о принятии этих родов в подданство России, а их полномочным представителям назначено было жалованье. Вслед за тем русские военные инженеры получили приказ подыскать на восточном берегу место для строительства укрепления[262]262
  См.: Попов А.А. Борьба за Среднеазиатский плацдарм // Исторические записки. 1940. № 7. С. 188.


[Закрыть]. Такое место было подыскано на берегу залива Кайдак. В 1834 г. там возвели укрепление Новоалександровское, вскоре, однако, заброшенное; вместо него на западной оконечности полуострова Мангышлак был сооружен форт Александровский.

На протяжении 70 лет ХК в. контакты русских с туркменами были постоянными – мирными и немирными: одни туркменские племена и роды снова и снова просили о российском подданстве, другие грабили русские караваны и суда, уводили русских людей в плен и рабство. Ради пресечения туркменских набегов в 40—60-х гг. вдоль южного берега Каспийского моря стали крейсировать военные корабли. Самыми непримиримыми по отношению к русскому присутствию на восточном берегу Каспия были туркмены-теке, обитатели Ахал-Текинского оазиса – текинцы. В 1870–1873 гг. эти бесстрашные воины нападали на русские суда, караваны, военные отряды и укрепления. Их активность инициировал и стимулировал хан Хивинский.

В 1869 г. полковник Столетов закладывает на берегу Красноводского залива укрепление Красноводск, из которого в 1873 г. отправляется один из отрядов Хивинской экспедиции. В том же году К.П. Кауфман проводит карательный рейд против туркмен-иомудов.

Тот год, надо сказать, стал решающим в выработке отношения российских властей к туркменам, в частности к текинцам. В соответствии с заключенным в 1873 г. англо-русским соглашением область расселения и кочевок туркмен вошла в состав сферы интересов и влияния России, что вскоре было оформлено административным решением: вся территория к югу от низовьев реки Атрек и к востоку до пределов покоренного к тому времени Хивинского ханства была объявлена Закаспийским военным отделом во главе с генерал-майором Ломакиным. Так туркмены превратились в подданных Императора Всероссийского. Часть текинцев склонялась к подчинению, другая не желала смириться с потерей независимости и не собиралась прекращать разбойные набеги на торговые караваны и мирное оседлое население.

До поры до времени российское правительство медлило с принятием решительных мер против вольных туркменских разбойников. «Нельзя ускорить по нашему произволу ход дел на азиатских окраинах, – предписывалось Ломакину из Петербурга, – необходимо дать известное время, чтобы установить наше нравственное влияние. Нет крайней необходимости в том, чтобы тотчас же давать административное устройство сопредельным племенам. Неопределенность нашей границы в Закаспийском крае не должна нас слишком озабочивать»[263]263
  Цит. по: Гродеков Н.И. Война в Туркмении. Поход Скобелева в 1880–1881 гг. Т. I. СПб., 1883. С. 123.


[Закрыть].

После крымского поражения в МИДе сложилось убеждение, что Россия на своих внешних рубежах имеет право только реагировать на вызов. В Закаспии вызовом стала в 1876 г. попытка текинцев перейти в подданство Персии, сухопутная граница с которой не была четко определена. В Петербурге и Тифлисе, в чью юрисдикцию входил Закаспийский военный округ, на этот раз были вынуждены «озаботиться». Поверенный в делах России в Тегеране получил предписание предупредить шахское правительство о том, что Россия будет противодействовать этому всеми мерами. Генерал Ломакин в 1877 г. предпринял поход против текинцев, нанес им существенный урон, но в селении Кизыл-Арват, как было приказано, закрепиться не смог и отступил из-за нехватки продовольствия. Естественно, туркмены восприняли уход русских войск как свою победу. Столь же неудачной была экспедиция под командованием того же Ломакина в 1878 г.

Ретирады Ломакина не прибавили славы и авторитета России в глазах не только воинственных текинцев, но и персидского правительства, ставшего не только более настойчивым в своих территориальных притязаниях, но и заметно пренебрежительным в общении с российским посланником И.А. Зиновьевым, весьма, кстати, дельным, профессиональным дипломатом. Неудача ломакинских походов была особенно заметной на фоне успешного продвижения британских войск в Афганистане в конце 1877 – начале 1878 г.

Хорошо разбиравшийся в ситуации на Среднем Востоке и обладавший даром предвидения, Зиновьев предлагает отказаться от стратегии постепенного завоевания Ахал-Текинского оазиса силами малых отрядов и нанести сильный удар в центр Ахал-Теке. Эту смелую идею обсуждает 21 января 1879 г. особое совещание в составе командующего Кавказским военным округом Великого князя Михаила Николаевича, военного министра Д.А. Милютина, исполняющего обязанности министра иностранных дел Н.К. Гирса и соглашается с ней. Решение совещания уже 23 января утверждает Император. Центр оазиса район Геок-Тепе признается будущим театром военных действий.

Для похода были собраны внушительные силы – 7310 человек пехоты, 2900 – кавалерии и 400 – артиллерии при 34 орудиях. Начальником экспедиции был назначен участник Русско-турецкой войны генерал-адъютант И.Д. Лазарев, скончавшийся до начала решительных действий. Его заменил (по старшинству) Ломакин. Ломакин торопился, опасаясь, что вместо него командовать войсками назначат другого генерала, а потому пренебрег необходимой подготовкой; так, не собрали необходимого числа верблюдов, не заготовили достаточно провианта и фуража, не провели детальную разведку – даже не установили, что одна из стен крепости Геок-Тепе, которую предстояло штурмовать, сооружена до половины запланированной высоты. Штурм был организован и проведен неудачно: артиллерия оказалась разбросанной по всему периметру укрепления, отчего не удалось провести полноценную артподготовку; крепость брали в лоб – солдаты пытались залезть на высокую стену, не имея штурмовых лестниц; по непонятной причине в штурме против оборонявшихся, имевших десятикратное превосходство в численности, участвовало всего 3 тысячи человек, то есть ²/₃ отряда остались в тылу.

Случилось то, что должно было случиться. Защитники крепости оказались неробкого десятка. Они не только не дрогнули на стенах, но и сделали вылазку, рассчитывая окружить малочисленную группу штурмующих. И тогда в русских рядах началась паника. Раздались крики «Назад!», и это сбило наступательный порыв, славившиеся своей дисциплиной русские солдаты превратились в неуправляемую толпу. Очевидец сообщал: «Говоря правду, наши просто бежали и вследствие паники кинулись прямо на свои же орудия. К стыду нашему, до 175 тел убитых офицеров и нижних чинов (может быть, и часть раненых) было нами оставлено под укреплением и не подобрано»[264]264
  Демуров Г.З. Бой при Денгиль-Тепе 28 августа 1879 г. // Исторический вестник. 1881. Март. С. 620.


[Закрыть]. Дело спасла артиллерия, но немало картечных зарядов, предназначенных текинцам, досталось своим, оказавшимся перед самыми жерлами орудий. Текинцев удалось остановить с немалыми в их рядах потерями, но они имели все основания праздновать победу.

Торжествовали текинцы ночью: жгли костры, дикими голосами кричали, рубили пленных. С трупов русских солдат сняли сало, считая, что оно отлично залечивает раны. Потери русских войск были непривычно велики – 188 убитых и 276 раненых. Кроме того, в руки текинцев попало более 600 дальнобойных и скорострельных винтовок Бердана, то есть почти на полтораста больше, чем убитых и раненых, – значит, не только раненые бросали оружие.

Начатый к вечеру 28 августа штурм закончился к темноте и не мог быть возобновлен. Повторить его на следующий день Ломакин благоразумно не решился, а может быть, его отговорили более осторожные соратники. На следующий день началось отступление. Люди и животные уходили от стен крепости голодные, мучимые жаждой. Казалось, что прекрасными кавказскими войсками командовали не боевые офицеры, а капризные дамы.

Штурм туркменской цитадели в своем рапорте главнокомандующему Кавказской армией Великому князю Михаилу Николаевичу Ломакин назвал «усиленной рекогносцировкой», то есть операцией, не имеющей целью занятие крепости. Он писал: «В 5 часов началось общее наступление: войска смело бросились в штыки и заняли наружные фасы укрепления, но, встречая далее на каждом шагу непреоборимые препятствия, стали терять много людей и поэтому с наступлением вечера были отозваны, ночью неприятель большей частью бежал»[265]265
  Цит. по: Присоединение Туркмении к России: Сборник документов. Ашхабад, 1960. С. 439.


[Закрыть].

Возникает также вопрос: о каких «непреоборимых препятствиях» идет речь? Ответ на него находим в следующем, более подробном донесении: «Колонна князя Долгорукова встретила ров очень глубокий, так что немногим удалось выбраться из него, а за валом второй ров, наполненный водой. Вследствие этого колонна эта даже не в состоянии была проникнуть далеко в аул, потеряла много людей во рву, куда текинцы сосредоточили самый сильный огонь»[266]266
  Там же. С. 452.


[Закрыть]. Спрашивается: почему командование экспедицией начало штурм без элементарной подготовки, не разведав подступы к крепости? Ломакин невозмутимо сообщает: «Немногим удалось выбраться». В том же донесении он просит представить к награде князя Долгорукова и еще двух начальников штурмовых колонн – князя Витгенштейна и графа Борха. Не за их ли «сиятельными» спинами Ломакин собирался спрятаться?

Завершается ломакинская докладная бодрым выводом: неприятелю «внушен страх», «сильное нравственное потрясение и чувствительный урон, нанесенный текинцам, полагаю, значительно облегчат нашу задачу»[267]267
  Там же. С. 439.


[Закрыть].

Получив первую реляцию Ломакина, Великий князь легкомысленно слово в слово повторяет его победную версию в своем донесении Царю, и только через месяц, когда до Тифлиса доходят подробности о деле под Геок-Тепе из посторонних источников, Михаил Николаевич испытывает «сильное нравственное потрясение». Его телеграмма Державному брату от 28 сентября 1879 г. выглядит как крик души: «Обратное движение ахалтекинского отряда я представить не в состоянии!»[268]268
  [Милютин Д.А.] Дневник Д.А. Милютина. Т. 3. С. 156.


[Закрыть] В таком же смятении пребывали государственные мужи в Петербурге. 21 сентября Д.А. Милютин записал в дневнике: «Неудача наша поднимет дух противника, уронит наш престиж в крае и будет радостью для наших европейских врагов»[269]269
  Там же. С. 168.


[Закрыть]. Через несколько дней, находясь в том же меланхолическом расположении духа, военный министр сделал следующую запись: «Счастливее нас англичане: все невзгоды для них обращаются в выгоду. Есть известия уже о вступлении английских войск в Кабул»[270]270
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6862. Л. 42–43.


[Закрыть]. Правда, если бы Дмитрий Алексеевич располагал в тот момент известием, что вслед за вступлением английской миссии в Кабул там вспыхнуло антианглийское восстание, охватившее всю страну, он бы не завидовал извечным конкурентам.

Как бы там ни было, российское правительство поражение русских войск рассматривало главным образом с позиций соперничества с Англией; в Петербурге не сомневались, что гибкие, энергичные и прекрасно информированные британские политики не станут мешкать и воспользуются военной неудачей России к своей выгоде. В связи с этим в течение осени 1879 – зимы 1880 г. ахал-текинский вопрос обсуждался в Петербурге в особых совещаниях различного состава. Мнения совещавшихся разделились: начальник Главного штаба граф Ф.Л. Гейден и министр финансов С.А. Грейг предлагали оставить попытки завоевать оазис Ахал-Теке, «совсем очистить Закаспийский край» и вместо дорогостоящих военных экспедиций заняться постройкой железной дороги Оренбург – Ташкент. Милютин, Гирс и генерал Н.Н. Обручев, талантливый военный, вскоре ставший начальником Главного штаба, настаивали на продолжении наступательных действий в Закаспии. Их коллективное мнение сводилось к тому, что «всякий шаг назад в Азии был бы гибельным». «Без занятия этой позиции, – говорил Милютин, – Кавказ и Туркестан будут всегда разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Занятие англичанами Кветты и Кандагара, быстрая постройка ими к этому пункту железной дороги от Инда и стремление их быстро водвориться в Герате ясно означают тот кратчайший путь, на котором должно состояться русско-английское столкновение или примирение»[271]271
  Цит. по: Кнорринг Н.Н. Указ. соч. С. 153–154.


[Закрыть]. Сторонники повторения Ахал-Текинской экспедиции считали необходимым поспешать с ней, пока англичане прочно увязли в Афганистане. Новая экспедиция к стенам Геок-Тепе была санкционирована Александром II ровно за год до его трагической гибели – 1 марта 1880 г.

Экспедиции нужен был абсолютно надежный военачальник, поскольку вторичного поражения от плохо организованного, плохо вооруженного и плохо обученного среднеазиатского противника Россия не могла себе позволить. Брат Царя – наместник Кавказа предлагал своих людей, заслуженных генералов, однако командующего второй экспедицией в туркменские степи Царь выбрал сам. Он выбрал М.Д. Скобелева, к которому долго относился настороженно, даже с подозрением, и в которого поверил только после Плевны, Шипки, Шеинова.

Проходит два месяца, и Скобелева вызывают из Минска в Петербург. Император принимает его в Зимнем дворце, на этот раз более чем ласково, берет его под руку, они ходят по просторному кабинету, обсуждают новую экспедицию. Государь озабочен последствиями ломакинского поражения, оттого на этот раз вникает во все детали похода и предупреждает о пагубности недооценки среднеазиатского противника, просит не набирать лишних людей (намек на «сиятельных»?). Скобелев ставит три условия: полная самостоятельность в принятии решений; полевой контроль, то есть контроль силами скобелевских офицеров и чиновников за деятельностью интендантов; недопущение в отряд корреспондентов, которые, по мнению недоброжелателей, неоправданно прославляют его. Император соглашается.

Варианты планов экспедиции разрабатывались в Главном штабе и в штабе Кавказского военного округа – все желали быть причастными, но Скобелев готовил свой план. Он вчитывался в донесения Ломакина, собирал все доступные сведения об АхалТекинском оазисе и его обитателях, изучал английскую карту района – своей не было, планировал расходы, рассчитывал необходимое количество перевозочных средств, предметов снаряжения.

К 1 марта 1880 г. штабы представили согласованный план второй экспедиции к аулу и крепости Геок-Тепе, рассчитанной на два года – до 1 января 1882 г. – с общими затратами около 10 миллионов рублей. Одобрив план, Император повелел: «Не отступать от раз принятого плана; не делать крайне опасного шага назад, который в глазах Европы и Азии был бы выражением нашей слабости, дал бы еще большую смелость нашим противникам и мог бы обойтись России еще несравненно дороже, чем предполагаемая экспедиция. Идти к цели систематично, ничем не рискуя… Начальником экспедиции назначить командира четвертого армейского корпуса генерал-адъютанта Скобелева». В той же Высочайшей резолюции имелось поручение «приступить к подробным исследованиям для устройства постоянной железной дороги» от Красноводского залива к аулу Кизыл-Арват – предполагалось, что это будет исходная база отряда вторжения.

В самом начале мая Скобелев появился на восточном берегу Каспия, началась энергичная подготовка. Командующий решает не полагаться на железную дорогу, строительство которой будет сопряжено с огромными трудностями, – достаточно сказать, что шпалы, рельсы, телеграфные столбы и уголь, наконец, предстояло доставлять морем, с западного берега, – а потому ставка делается, как и в прежние времена, на верблюдов – жертвенных животных, чья гибель в конце или в середине предприятия всегда неминуема. Необходимо достать 20 тысяч вьючных верблюдов, и он обращается за помощью к русским подрядчикам, известным своей предприимчивостью, – верблюдов будут гнать из Хивы, Бухары, казахских степей.