Текст книги "Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования"

Друзья и сторонники ликовали: он снова вдохновлял сердца. За короткий срок на его имя поступило более двух тысяч писем с просьбами взять авторов на службу в Туркестанскую администрацию. Прежде всего он позвал с собой своих старых соратников: так, в качестве адъютантов он пригласил капитана П.В. Алабина, имевшего в обществе сомнительную репутацию, и подполковника В.В. Крестовского, плохого писателя, автора сумбурного произведения «Петербургские трущобы», по мотивам которого в наше время снят сериал «Петербургские тайны».

Провожали в Петербурге и встречали его в пути роскошно, речами и банкетами. Слава летела впереди него, и ташкентцы готовились встретить нового начальника края. Его бывшие соратники задумали помпезную встречу, люди демократических убеждений говорили о нем в ироническом тоне, тем более что до Ташкента даже дошло новое произведение чрезвычайно популярного в ту пору писателя М.Е. Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия», в котором сатирик зло высмеял Михаила Григорьевича. Читатели того времени легко узнавали Черняева в одном из героев Щедрина, которого автор назвал Редедя. Это имя носил косожский хан, убитый в поединке в 1022 г. русским князем Мстиславом Владимировичем Тмутараканским. Их единоборство описано в «Слове о полку Игореве». В литературоведческой статье, комментирующей повесть «Современная идиллия», напечатанной в девятом томе собрания сочинений Салтыкова (1951) сказано: «В щедринской компании приспешников реакции и прислужников капитала особое место занимает странствующий наемный полководец Редедя. Этому проходимцу из русских дворян не случайно дал имя врага земли русской, «печенега» или косожского хана…»[348]348
  Щедрин Н. [М.Е. Салтыков]. Указ. соч. Т. 10. С. 495.


[Закрыть]

Не трудно себе представить, как веселились «господа ташкентцы», узнавая в щедринском герое нового начальника: «Боевая репутация Редеди была в значительной степени преувеличена. Товарищи его по Дворянскому полку, правда, утверждали, что он считал за собой несколько лихих стычек в Ташкенте, но при этом как-то никогда достаточно не разъяснилось, в географическом ли Ташкенте происходили эти стычки или в трактире «Ташкент», что за Нарвской заставой… Несмотря на то что Редедя не выиграл не одного настоящего сражения, слава его как полководца установилась очень прочно. Московские купцы были от него без ума. В особенности пленял Редедя купеческие сердца тем, что задачу России на Востоке отождествлял с теми блестящими перспективами, которые при ее осуществлении должны были открыться для плисов и миткалей первейших российских фирм. Когда он развивал эту идею, рисуя при этом бесконечную цепь караванов, тянущихся от Иверских ворот до Мадраса, все мануфактур-советчики кричали «ура», он же под шумок истреблял такое количество снедий и питий, что этого одного было достаточно, чтоб навсегда закрепить за ним кличку витязя и богатыря»[349]349
  Там же. С. 121–122.


[Закрыть].

В этом пассаже с присущими жанру преувеличениями и домыслами воспроизведены основные факты биографии Черняева: он учился в кадетском корпусе, который назывался Дворянский полк, он завоевал Ташкент, он действительно был связан с российским предпринимательством. В другом месте щедринского произведения говорится, что Редедя служил полководцем по найму и даже редактором газеты, и это тоже узнаваемые повороты его жизненного пути. Профессионально и многотиражно осмеянный Редедя ехал в Ташкент.

Между прочим, приведенная цитата интересна не только как образчик щедринской сатиры – резкой и часто несправедливой (Михаил Черняев в самом деле взял Ташкент и присоединил к империи обширные территории), но и как свидетельство брезгливо-презрительного отношения писателя к торговле, к предпринимательству, которое (отношение) было присуще в годы становления капитализма значительной части интеллигенции.

В пути восторженные поклонники устраивали в честь нового хозяина края богатые банкеты, во время которых истреблялось немалое количество «снедий и питий» произносилась уйма напыщенных, пафосных речей и тостов. Все знаки поклонения Черняев принимал как должное. Еще не доехав до своего «престольного града», он начал выполнять данное Императору Александру III обещание сократить расходы на содержание Туркестанского края и сделать его доходным. Добравшись до Казалинска, он упразднил якобы за ненадобностью Аральскую флотилию, пароходы было решено продать на лом. С этого начался провозглашенный им режим экономии.

При въезде в Ташкент его ждала триумфальная арка с датами его отъезда из Ташкента – «8 апреля 1866 г.» и возвращении – «5 октября 1882 г.». 20 тысяч местных жителей, все верхом, встречали его громкими криками и сопроводили до ворот города, где собралась огромная толпа. На пути были разостланы ковры. Редедя пригоршнями бросал в толпу серебряные монеты. Михаил Григорьевич как бы оказался заколдованным писателем, создавшим образ Редеди, как бы загнанным в этот образ, из которого он старался не выходить все то время, что ему пришлось быть вторым генерал-губернатором Туркестана. Казалось, он задался целью доказать окружающим, что он, а не кто-нибудь другой, и есть щедринский Редедя, да еще и градоначальник города Глупова в придачу. Еще только будучи на подступах к Ташкенту, он начал войну с сошедшим в могилу своим предшественником; стал отменять и переделывать сделанное и учрежденное Кауфманом. Он поселился в многокомнатном генерал-губернаторском дворце и не посчитал его дорогим, обременительным для казны излишеством, напротив, с восторгом описывал его жене, перечисляя достоинства и удобства, которыми отныне будет пользоваться вся семья. Семья, кстати, в Ташкент так и не приехала.

Как и положено щедринскому герою, Редедя устроил в кауфманском дворце бесконечное застолье. Он пил и закусывал со своими старыми соратниками, предаваясь воспоминаниям, при этом очень возбуждался, вскакивал с места, размахивал руками. Первое время делами он не занимался, дожидаясь выводов ревизии Ф.К. Гирса, которая работала в крае с ноября того же года. До выводов ревизии он обещал ничего не менять, тем не менее в перерывах между обедами и ужинами он посрамлял предшественника. Содеянное Кауфманом он называл «опереткой» и «оффенбаховщиной».

Вслед за флотилией на Арале упразднению подлежала публичная библиотека – гордость К.П. Кауфмана. «Разобраться» с библиотекой было поручено Крестовскому, как человеку знающему толк в литературе. Уже в декабре автор «Петербургских трущоб» доложил, что «библиотека нимало не соответствует серьезным и полезным целям». Чиновник для особых поручений обнаружил, что читателей мало, что выписываются главным образом юмористические журналы, что читают «Всадника без головы», «Черную собаку», «Черную женщину», новеллы Боккаччо и тому подобные легкомысленные произведения, а также журналы народнического и либерального направления: «Дело», «Отечественные записки», «Вестник Европы». Самое же худшее, что наибольшим спросом у ташкентцев пользовались Салтыков-Щедрин, Добролюбов, Писарев, Некрасов, Шиллер. Судьба библиотеки была решена за ужином: закрыть! На самом же деле из 13 тысяч библиотечных книг к разряду беллетристики имели отношение только 515 названий, остальные были произведениями научной и учебной литературы. По отчету библиотеки за 1880 г., читателям было выдано на дом 6 тысяч томов; в том же году в читальном зале читали книги, журналы и газеты более 6 тысяч читателей. Закрыли библиотеку, которую Миддендорф назвал «образцовой, единственной в своем роде». Книги разбросали по различным учреждениям, появились они и на базаре[350]350
  Терентьев М.А. Указ. соч. Т. III. С. 331–332.


[Закрыть].

За библиотеку вступилась городская дума. Думцы предложили взять книги на свое содержание, но генерал-губернатор был непреклонен: закрыть! Дело понятное: за Редедю автор «Современной идиллии», да и подобные ему авторы должны были понести наказание. Печать в Москве и Петербурге возмутилась.

Почему Редедя свел счеты с библиотекой, можно догадаться, но чем ему помешали школа шелководства, хлопковая ферма, химическая лаборатория, служба технического надзора за ирригацией, питомник растений и другие подобные учреждения? Он их тоже закрыл, назвав это «славное» дело «расчисткой нивы от сорных трав». Еще он хотел в видах той же борьбы за экономию государственных средств закрыть гимназии, но не успел.

Экономия была копеечной, но Редедя продолжал чудить. Ташкентский обыватель пребывал в неизменном изумлении: не успевал он осознать, что отныне будет жить без книг и журналов, как из дворца генерал-губернатора поступало новое поразительное распоряжение. Так, однажды стало известно, что в интересах экономии полицейские функции в русской части Ташкента будут исполнять не русские полицейские чины, а сарты, и начальником полиции тоже будет сарт, что было невиданной новацией в колониальной практике европейских государств. Безумный с точки зрения русской администрации приказ был проигнорирован военным губернатором Сырдарьинской области, в состав которой входил Ташкент, генералом Н.И. Гродековым и начальником города С.Р. Путинцевым. Ослушники губернаторской воли рисковали немногим, поскольку Редедя не имел обыкновения проверять исполнение своих приказов. Он забывал о своих недавних распоряжениях, так как был устремлен в будущее, вынашивая грандиозный план.

В марте 1883 г. по городу разнесся слух, что генерал-губернатор исчез, причем самым таинственным образом. С одной стороны, приказы за его подписью продолжали поступать из канцелярии, с другой – было доподлинно известно, что физическое его тело во дворце и где бы то ни было в Ташкенте отсутствует. Тайно, не оставив заместителя, начальник покинул край и убыл в неизвестном направлении. «Господа ташкентцы» веселились. А Редедя тем временем в сопровождении адъютанта Алабина двигался по почтовому тракту в сторону Хивы, имея замысел государственной важности. Историк Терентьев пишет: «В 1883 году, как известно, совершилось священное коронование Императора Александра III. Черняев вызван на коронацию не был, но благовременно, хотя и негласно, уехал из края. Он считал свое присутствие в Москве совершенно необходимым для безопасности Государя, к которому был очень привязан. Почему-то ему казалось, что анархисты затевают какую-то махинацию, и надеялся на свой авторитет в Москве»[351]351
  Там же. С. 338.


[Закрыть].

Он ехал спасать Государя от террористов, попутно собирался открыть новый, короткий путь от Кунграда к побережью Каспийского моря, с тем чтобы затем построить железную дорогу и морской порт. Таинственность же отъезда объяснялась тем, что он не стал дожидаться ответа от военного министра Ванновского на свой запрос о возможности ехать в Москву. Ответ, кстати запретительный, пришел в Ташкент, когда Михаил Григорьевич был в пути.

До Москвы он добрался с приключениями. Оказавшись в море в маленькой лодочке – нужно было доплыть до парохода, стоявшего на якоре далеко от берега, – путешественники попали в шторм. Их спасли рыбаки. Однако Черняев был доволен собой: ему казалось, что он открыл новый короткий маршрут, но он не знал, что по этому маршруту купцы Ванюшины водили свои караваны с 1878 г. Не учел он также важное обстоятельство: «новый» путь упирался в залив, который шесть месяцев в году находился подо льдом, так что строить там порт не имело смысла. Тем не менее, доплыв до Астрахани, он срочной телеграммой известил Императора о своем «открытии». Царь прислал ответ с поздравлением, а Ванновский не оценил его деяния и встретил первооткрывателя в Петербурге неласково.

С появлением в Ташкенте его покровителя в качестве генерал-губернатора жизнь обывателей русской части города сделалась насыщенной разнообразными событиями. Исчезла скука, состояние тревожного ожидания, которые были превалирующим настроением ташкентского общества во время долгого безнадежного лежания Константина Петровича Кауфмана без языка и движений. Все изменилось разом. Ташкентцы лишились газет и журналов, зато приобрели чудесным образом ожившего яркого литературного персонажа, готового развлекать их лучше самого популярного юмористического журнала. Начальник края и его эксцентрические поступки сделались предметом обсуждения во всех домах города, однако, после того как стали известны подробности его нелегального путешествия в Москву, ташкентцы сошлись во мнении, что их Редедя превзошел себя. Мало кто сомневался, что он останется в должности сколько-нибудь долго. Отношение ташкентцев к своему начальнику точно выразил неизвестный автор стихотворения, которое ходило по рукам:

 
Михаил Григорьевич,
Батюшка ты наш,
Скоро ли разумное
Что-либо создашь?
Полное отсутствие
Такта и ума…
Надоумил кто тебя
Пост этот принять?
Плохо ли закусывать,
Плохо ль выпивать
Где-нибудь на хуторе
Да в степной глуши?
Уходи-ка до дому,
Сартов не смеши![352]352
  Лунин Б.В. Средняя Азия в дореволюционном и советском востоковедении. Ташкент, 1965. С. 97.


[Закрыть]
 

Во второй половине 1883 г. Черняев решает заняться международными делами. Через голову своего непосредственного начальника Ванновского он направляет Императору предложения об аннексии Бухарского и Хивинского ханств, а также проект похода для завоевания Индии, что не прибавило ему симпатий в Министерствах военном и иностранных дел. И хотя в интервью английскому журналисту Марвину летом 1882 г. после назначения в Туркестан он уверял, что будет вести себя мирно, в Петербурге понимают, что имеют дело с тем же склонным к военным авантюрам Черняевым. Петербург не одобряет и сдерживает его воинственные порывы, однако карты в руки он получает от англичан. По рекомендации эмиссаров английского правительства Индии в августе 1883 г. афганский эмир занимает не входившие по англо-российскому соглашению 1873 г. в состав владений афганского эмира западнопамирские ханства Шугнан и Рушан. Долгое время служивший в Индии генерал Перси Сайкс много лет спустя после этого события признавал участие в нем Великобритании: «В интересах Индийской империи было желательно не оставлять промежутка между владениями Китая и Афганистана»[353]353
  Sykes P.A. History of Afganistan. Vol. II. L., 1940. С. 179.


[Закрыть].

Россия откликается дипломатическим представлением правительству Великобритании: «Ханства Шунган и Рушан, граничащие не только с Бухарой, но и с русской областью Ферганой, всегда пользовались независимостью., захват., есть произвольное действие. могущее послужить исходным пунктом недоразумений и осложнений между Бухарой и Афганистаном»[354]354
  Афганское разграничение: Документы, относящиеся до переговоров 1883–1885 годов. Ч. II. СПб., 1886. С. 28–31.


[Закрыть]. Правительство Ее Величества долго не отвечает, а Бухара начинает готовиться к войне с Афганистаном, поскольку всегда считала эти памирские ханства своими вассалами. Бухарский эмир обращается за помощью к туркестанскому генерал-губернатору. Это то, что так не хватало Черняеву весь год управления краем. В воздухе запахло порохом, раздались боевые выстрелы. Он обращается к Императору (Ванновского он по-прежнему игнорирует) с разрешением передать эмиру Бухары несколько сот ружей устаревших систем и получает согласие. В то же время министр иностранных дел Н.К. Гирс строго предупреждает его не вмешиваться в назревающий на Памире конфликт, но Михаил Григорьевич рвется в бой: он считает необходимым выступить на стороне Бухары. Он шлет телеграммы в Петербург, одна из них датирована 12 декабря 1883 г.: «Только что получил донесение начальника Зеравшанского округа. В Самарканде разнесся слух о занятии Сары-ханом при помощи афганцев Гуляба и Бальжувона, о выступлении из Бухары в Ширабад отряда под начальством принца. Я обращаюсь с заявлением в третий раз, что положению нашему в Средней Азии грозит серьезная опасность. судя по враждебным, противным нам действиям Англии в Средней Азии. В ожидании ответа приказал ген. Иванову, если слухи подтвердятся, двинуть немедленно два батальона с батареей в Катта-Курган для нравственной поддержки эмира, которым население недовольно, и в случае дальнейших успехов афганцев в Бухаре может произойти переворот в пользу английского кандидата Катта-Юре»[355]355
  Цит. по: Искандеров Б.Н. Из истории Бухарского эмирата. М., 1958. С. 89.


[Закрыть].

Как ни странно, Черняев получил согласие Петербурга на военную демонстрацию в пользу Бухары, но в начале 1884 г. англорусские отношения резко ухудшились после мирного присоединения Мервского оазиса к Российской империи. Лондон был возмущен этим актом, требовал прекратить русское движение в сторону Индии и наказать особенно воинственных российских колониальных деятелей.

В Петербурге у Михаила Григорьевича были влиятельные друзья, но и не менее влиятельные недоброжелатели, в числе последних снова, как и 20 лет назад, оказались министры военный и иностранных дел, которые возмущались его своеволием. Свое отрицательное отношение к туркестанскому генерал-губернатору они не скрывали перед Императором. Н.К. Гирс, сменивший Горчакова на посту руководителя МИДа, считал Черняева человеком опасным, способным спровоцировать международный конфликт. Именно они уговорили Царя отозвать Черняева из Ташкента и тем самым хоть как-то удовлетворить и успокоить англичан. Вопрос о присоединении Мерва решался без его участия, однако ему пришлось расплачиваться за чужое решение. Без объяснения причин в январе 1884 г. его вызвали в Петербург. На большом приеме по случаю его отъезда многие понимали, что Редедя в Ташкент не вернется. Это настроение выразил в прочитанном на банкете стихотворении самодеятельный стихотворец Николай Грязнов:

 
Прощайте, генерал! С глубокою тоскою
В даль провожая Вас, мы думаем одно,
Что год еще пройдет., с великою рекою
Великое, увы! Не будет свершено!
Лишь ты, герой славян, энергий полный,
Мог с Западом Восток опять соединить
И царственной Дарьи бушующие волны
В объятья Каспия седого возвратить.
Пускай волнуются народные витии,
Пусть выгоды свои теряет Альбион,
Тебе ль, могучему сподвижнику России,
Он может предписать закон?[356]356
  Михайлов А. Указ. соч. С. 157–158.


[Закрыть]
 

Во время аудиенции в Зимнем дворце в феврале того же года Царь сказал Черняеву: «Вы поссорились со всеми. Вам нельзя там оставаться». То была сущая правда. Вспыльчивый генерал попросился в отставку, но Александр III не согласился и приказал заседать в Военном совете при военном министре. Обещал вскоре дать ему новое назначение. До совершеннолетия его единственного сына дал ежегодную прибавку к жалованью – 3 тысячи рублей.

Что же касается комиссии Гирса, то она проработала в регионе почти столько же времени, сколько находился на посту генерал-губернатор М.Г. Черняев.

Как уже говорилось, комиссия, которую прозвали «судом потомков» (она фактически сводила счеты с мертвым Кауфманом), прежде всего отметила слишком большие затраты, допущенные администрацией первого генерал-губернатора на нужды управления и освоения нового края. Особо критичными были замечания, касавшиеся системы правосудия: ревизоры посчитали, что военные губернаторы областей сосредоточили в своих руках непомерно большие полномочия по отправлению правосудия.

Два десятка лет Туркестанский край управлялся в соответствии с временными Положениями (уставами), которые назывались проектами, и только в 1886 г. Император Александр III утвердил постоянный туркестанский устав, вступивший в силу с 1 января 1887 г.

Новый нормативный акт сохранил основные принципы «военно-народного» управления. Новым же, однако, было появление в составе краевой администрации нового коллегиального органа Совета туркестанского генерал-губернатора. Его непременными членами были военные губернаторы областей, управитель канцелярии генерал-губернатора, начальник штаба Туркестанского военного округа, управляющие казенной и контрольной палатами.

Председательствовал в совете сначала начальник края, а с 1900 г. – его помощник. Совету было предоставлено право законодательной инициативы в вопросах, связанных с управлением региона, поземельного и податного устройства, а также всевозможных натуральных повинностей[357]357
  См.: Положение об управлении Туркестанским краем. СПб., 1886. С. 4.


[Закрыть].

Положение 1886 г. сократило полномочия генерал-губернатора. Значительно большую свободу рук получили представители центральных ведомств, в том числе Министерства иностранных дел: в январе 1886 г. было учреждено Российское политическое агентство в Бухаре, бывшее подразделением МИДа, а возглавлявший агентство чиновник считался официальным представителем Российской империи в Бухарском эмирате.

Политагент контролировал внешнеполитическую деятельность эмира, через него осуществлялись русско-бухарские отношения. Он выполнял также разнообразные консульские обязанности, связанные с охраной личных, имущественных и торговых интересов не только подданных российских Императоров, но всех иностранцев-христиан, находившихся на территории эмирата.

Очень скоро туркестанские генерал-губернаторы стали выражать недовольство ущемлением своих прав. Так, барон А.Б. Вревский, занимавший пост генерал-губернатора с 1889 по 1898 г., жаловался Царю, что изъятие судебных функций из компетенции его администрации подрывает его авторитет как начальника края.

Вревский предупреждал, что в среде жителей Ферганской области, например, зреет недовольство, которое может перерасти в открытые выступления. В этих условиях особенно необходимо усиление престижа генерал-губернаторской власти. (Его предсказание вскоре сбылось.)[358]358
  Терентьев М.А. Указ. соч. Т. III. С. 343–345.


[Закрыть]

Даже после утверждения Положения 1886 г. предпринимались попытки реформировать систему управления Туркестанским краем, что диктовалось не в последнюю очередь включением в его состав Закаспийской и Семиреченской областей, которые ранее имели отличный образ управления. В течение последних 20 лет перед Октябрьским переворотом 1917 г. в Туркестане почти на постоянной основе работали различные комиссии и ревизии, целью которых было усовершенствование форм и методов управления краем. Это были комиссии Т.С. Кобеко (1894), Н.И. Королькова (1896), К.А. Нестеровского (1902–1903), К.К. Палена (1908–1909), П.А. Харитонова (1911) и А.Н. Куропаткина (1916). Нетрудно представить, что ощущали служащие краевой, областных и уездных администраций и каково им было работать в условиях, когда одна проверка их деятельности сменялась другой. Иные ревизии продолжались не один год, а, например, долговременная ревизия графа К.К. Палена для многих служащих имела весьма неприятные последствия.

Уже в первые годы российского присутствия в Туркестанском крае колониальная власть стала сознавать несовершенство низовых (туземных) органов управления, выбираемых местным населением, но Россия переживала эпоху Великих реформ и, худо-бедно, двигалась по пути формирования конституционной монархии и демократизации общественного устройства. Можно ли было в это трудное переходное время делать шаг назад, даже если речь шла о судьбах, в сущности, варварской азиатской окраины? Да и что сказали бы в Европе? Ах уж эта постоянная оглядка на Европу! Начиная же с первых лет нового XX в. в России были слышны глухие раскаты приближающейся революционной грозы. Поэтому одна ревизующая комиссия сменяла другую, и выводы последующей ревизии противоречили выводам предыдущей. Так, комиссия под председательством тайного советника К.А. Нестеровского (1902–1903) подготовила «Проект об управлении Туркестанским краем», в котором проводилась мысль, что главным злом в системе управления краем является «выборное начало» для сельской и волостной администраций. Комиссия считала, что коренное население еще не готово к этой процедуре и поэтому ее следует отменить. Областную и уездную администрацию предлагалось наделить правом назначать своих кандидатов на все должности, вплоть до «народных судей».

Комиссия графа К.К. Палена (состояла из 20 ревизоров) появилась в Туркестане через пять лет после ревизии Нестеровского. За это время в России произошла и была подавлена революция 1905–1906 гг., трансформировался государственный строй – появился парламент.

В своих выводах и рекомендациях Пален учитывал перемены и проводил мысль, что настала пора передать власть от военных чисто гражданским учреждениям. Для оседлого местного населения и русских поселенцев предлагалось создавать земские учреждения по образцу существовавших в России. В то же время рекомендовалось отказаться от «выборного начала» в районах кочевого скотоводства[359]359
  Пален К.К. Всеподданнейшая записка, содержащая главнейшие выводы отчета о произведенной в 1908–1909 гг. по Высочайшему повелению ревизии сенатором графом К.К. Паленом. СПб., 1910. С. 215.


[Закрыть].

Через три года, в 1911 г., в регионе работала очередная комиссия под началом государственного контролера П.А. Харитонова и заместителя военного министра А.А. Поливанова. На этот раз рекомендации были противоположного свойства: необходимо восстановить «единую и сильную» власть времен К.П. фон Кауфмана. Было предложено восстановить полномочия генерал-губернатора по надзору за представителями центральных ведомств, вплоть до руководства ими. Ревизионные права генерал-губернатора рекомендовалось расширить до прав ревизующего члена Государственного совета. В данном случае явно сказывалась новая ситуация в стране: откат революции, успокоение в обществе, начавшийся экономический подъем[360]360
  ЦГА РУ. ФИ-1. Оп. 25. Д. 138. Л. 3–4.


[Закрыть].

Того же мнения придерживался в 1912 г. один из наиболее трезво мысливших государственных мужей России А.В. Кривошеин:

«В Туркестане пока еще не закончился переходный период. В такой период речь не идет о том, какую форму управления следует выбрать, но только о том, насколько сильным может оно быть. Только это может создать новый Туркестан.

Введение в крае общегражданских форм правления вместо военных, или же, как предлагает граф Пален, учреждение земства, суть вопросы будущего и не имеющие сегодня существенного значения.

Названные реформы могут быть полезны и благотворны, но при условии, если в крае существует сильная прослойка русского населения.

Тем временем, однако, нынешний Туркестан представляет собой бескрайнее туземное море. Русские поселения и новые русские «города» внутри старых туземных городов – не что иное, как только островки в этом море, хотя они, слава богу, могут стать опорой для дальнейшего расселения русских. Согласно новейшей статистике, русское сельское население насчитывает в Закаспийской области всего лишь 4775 душ, 4804 – в Самаркандской, 8782 – в Ферганской и 40 234 – в Сырдарьинской, то есть от 1 ¹/₃ до 6 процентов от всего населения.

При таком положении дел трудно управлять краем на основе общих для империи принципов. Когда видишь абсолютное преобладание в Туркестане туземного элемента, не можешь не ощущать, что все русские поселения являются русским военным лагерем, форпостом России в ее победоносном продвижении в Средней Азии. Русские военные в состоянии объясняться с массой местного населения на языке более понятном и более выразительном, нежели штатские. Если же возникнет необходимость заменить губернатора в военном мундире губернатором в цивильном сюртуке, то, на мой взгляд, это будет делом отнюдь не близкого будущего.

Военное управление нисколько не помешало экономическому развитию края, не помешает и в дальнейшем. Уездные начальники – главная рабочая сила управления на местах – хорошо подобраны; система управления в целом вполне приспособлена для выполнения своих обязанностей. Земство понадобится после того, как будет создан Русский Туркестан, но не для его создания»[361]361
  Кривошеин А.В. Записка главноуправляющего землеустройством и земледелием о поездке в Туркестанский край в 1912 г. СПб., 1919. С. 78–79.


[Закрыть].

Характерно, что американский историк и политолог Ричард Пирс, приведший это мнение Кривошеина в своей книге «Русская Центральная Азия. 1867–1917», оценивает его следующим образом: «Это был голос старого режима, энергичный, но безнадежно консервативный»[362]362
  Pierce R.F. Russian Central Asia. 1867–1917. A Study in Colonial Rule. Berkeley and Los Angeles, 1960. P. 90.


[Закрыть]. По моему же разумению, это был голос здравого смысла.

Таким образом, в течение полувека русские власти не оставляли усилий, чтобы найти оптимальные формы самоуправления туркестанских этносов и методов управления ими представителями имперского центра. Сама политическая обстановка в России неуклонно изменялась в сторону большей демократизации общественной жизни (с временным откатом к авторитаризму в 80—90-х гг. XIX в.), что не могло не влиять на содержание многочисленных проектов управления краем. Проекты так и остались проектами вплоть до 1917 г., когда не ведавшие сомнений большевики прописали туркестанским мусульманам свое политическое лекарство.