Текст книги "Планка (сборник)"

Спокойствие

Погода была такая, что ни в чём нельзя быть уверенным. Лето подходило к концу. И вроде явной желтизны на деревьях ещё не было, но ветер уже гонял по углам и подворотням палые, ещё совершенно зелёные листья.

Трава за городом стояла высокая и какая-то нечистая. Лето кончалось, точнее, по всем ощущениям оно уже кончилось. Осталось дожить несколько дней августа и…

Почти все друзья, приятели, товарищи, знакомые и коллеги вернулись откуда-то загорелые, хотели видеться, хотели делиться впечатлениями. А вот Дима всё лето просидел в городе. Разумеется, он не сидел всё лето, просто, если человек пробыл всё лето в городе, даже не без удовольствия или пользы, всё равно говорится «просидел». Так и Дима говорил всем: «Да какое там! Всё лето в городе просидел!»

Дима при этом вздыхал, коротко махал рукой и делал печальное лицо.

Своих Дима отправил ещё в самом начале июля подальше. Старшего сына в международный лагерь, чтобы сын практикова лся в английском, а жену и дочь сначала к родителям (к её родителям) на север, а потом на юг, к морю, туда, куда они вместе ездили много раз. А сам остался в городе… по делам.

Дела в самом деле были, причина остаться в городе и поработать была весомая, и весьма, но к середине июля город совершенно расплавился от жары, никакие вопросы не решались, и намеченные на лето дела замерли. Глупо было намечать столько дел на лето. Во-первых, большинство людей, от которых зависело решение целого ряда вопросов, разъехались, а те, что остались, были усталые, злые или какие-то… с расфокусированными глазами… от жары, летнего звона в ушах и от накопившегося к лету статического электричества. И Дима к концу июля впал в безделье. В странное такое летнее безделье, в котором дни ползут изнурительно медленно, а время летит непостижимо быстро.

Сначала Дима на несколько дней залёг на диван, возле телевизора. Он бесконечно листал туда и обратно телевизионные каналы, задерживаясь то на одном, то на другом… а потом листал снова. Когда удавалось наткнуться на какое-то старое кино, знакомое с детства, он хлопал в ладоши, потирал руки, поправлял своё гнездо, в которое успел превратиться диван, и бежал на кухню ставить чай и быстро рубить себе самые вредные для здоровья, и значит, самые вкусные, бутерброды. Старое кино, бутерброды и сладкий чай доставляли серьёзное и глубокое наслаждение. В этом было то, чего он давно не испытывал. В этом было спокойствие!

День на третий такого спокойствия он стал терять ощущение времени суток. Засыпал под утро, просыпался уже сильно днём. Просыпался и слушал летний знойный шум со двора. Когда закончилось всё в холодильнике, Дима почти сутки боролся с голодом. Выход из дома казался чем-то невыполнимым. Дима долго оттягивал момент выхода.

Он давно не брился, но бритьё вдруг доставило удовольствие. Потом он долго умывался, одевался, а ещё потом сходил в магазин… с удовольствием. И набрал всего гору. Вернувшись из магазина, он не накинулся на еду, не стал нервно кусочничать, он опять же с неожиданным удовольствием навёл порядок в квартире, перемыл посуду, аккуратно всё разложил в холодильнике. Потом он неторопливо готовил себе обед и ужин вместе (в смысле, Дима ещё не обедал, но время было уже вечернее). Он готовил еду, комфортно звучало радио… Дима открыл бутылку вина, в голове летали какие-то спокойные, разрозненные слова типа: «неплохо», или «вот ведь…», или «ё-моё». Пока еда доходила в духовке, Дима выпил два стакана вина. Вино чудесно пришлось… Дима тут же взял телефон. Он позвонил родителям (своим родителям), потом позвонил и дозвонился на юг жене. Жена сказала, что всё очень хорошо, только с погодой не везёт. Потом трубку взяла дочь, она сказала, что отдыхает хорошо, ест хорошо и вообще всё хорошо. На вопрос Димы, скучает ли она по папе, дочь быстро сказала: «Скучаю».

Сразу же после этого звонка Дима позвонил одной своей знакомой, не дозвонился и успокоился окончательно.

Было хорошо. Даже очень хорошо. Периодически вспыхивала мысль: «Ой, а дела-то стоят, надо бы…» Но тут же находились аргументы типа: «Погоди, погоди…» или «Ну лето же!».

Единственное, что раздражало, – это жара. И даже не тем, что было жарко, ну, в смысле душно, пот и прочее, а раздражала жара тем, что она стояла… Вот прошлым летом Дима со всей своей семьёй провёл на Балтийском побережье. Приятели ему говорили, мол, куда вы, там дожди беспрерывные, море холодное, красивое, но холодное. А с погодой повезло! И так приятно было загорать на пляже или сидеть под зонтиками в кафе и пить пиво, вечером смотреть новости и узнавать, что дома затяжные дожди, на югах грозы, а в Греции выпал град.

Как было бы хорошо и правильно, если бы лето было сырое и мрачное. Тогда бы по телевизору не говорили о том, что в пригородных водоёмах вода теплее, чем в Чёрном море, а на ближайшем водохранилище открылись пляжи, не уступающие лучшим аналогам. Периодически поступали предложения извне… Предложения поехать к кому-нибудь на дачу или с кем-нибудь на рыбалку. Дима придумывал разные отговорки и никуда не ехал. Спокойствие, которое неожиданно на него упало, было глубже, ценнее и важнее любых летних благ. Но если бы шли холодные, серые дожди, было бы ещё спокойнее. Кристально спокойно было бы!

Как же с этой погодой всегда обидно! Сколько Дима помнил свои взаимоотношения с погодой, всегда было обидно. Последние дни мая, когда особенно трудно было доучиваться и сдавать экзамены, стояла шикарная погода. Всегда было свежо, тепло, но не жарко… и всего хотелось. Но только начинались каникулы – дождь, ветер, простуда. Приезжали к морю – сразу штормовое предупреждение, дождь, ветер. И так всегда.

Он помнил, как однажды провёл пол-лета в деревне у тётки и ни разу не сходил на рыбалку, хотя привёз с собой отличную удочку. Озеро было рядом, но тётин муж сказал, что пойдёт рыбачить, если не будет ветра. А если будет ветер, то нет смысла идти. Дядя Вова сказал: «Смотри, видишь вон то дерево, если утром оно будет стоять и не будет качаться, значит, ветра нет. Хватай удочку, буди меня, и вся рыба наша. А если будет мотаться, даже не смей ко мне подходить, я буду спать, ни на какую рыбалку не пойдём». Дима пол-лета просмотрел на это дерево. Он каждый день доставал свою удочку, просто посмотреть на неё, а потом убирал её в сарай. Почти каждый день копал червей и посматривал на дерево. Вечером дерево почти всегда стояло не шелохнувшись. Ночью Дима вставал пописать, выходил на крыльцо и смотрел, как в лунном свете неподвижно темнеет вершина дерева на фоне летних звёзд. Сердце замирало от радости, он возвращался в постель и засыпал, глубоко вдохнув и шумно выдохнув… А утром он просыпался раньше всех, бежал на крыльцо… там, где начинал розоветь восход, уже собирались тучи, а дерево качало вершиной и дергалось каждым листиком. Дима ещё какое-то время ждал, глядя на дерево, потом сердце переставало биться, Дима замерзал, начинал накрапывать дождик. Дима шёл к своей кровати и тихо плакал. После этого он просыпался поздно и то скучая, а то веселясь проживал день. Но до сих пор, если Дима выходил куда-нибудь рано утром и там были деревья, он почти всегда смотрел на верхушку самого высокого из них, смотрел так… просто смотрел, как тогда.

Жара, то есть хорошее лето, – единственное, что даже не нарушало, а скорее замутняло спокойствие, которое случилось с Димой. В первых числах августа он таки согласился в один из вечеров повстречаться с одной своей знакомой. Они встретились около девяти вечера. Стояла ужасная духота. У знакомой из-за духоты разболелась голова, они пошли к фонтану, там была куча народу. Город гулял, как безумный. Все набережные и кафе на набережных и все околофонтанные пространства были переполнены. Возле фонтана Дима и его знакомая повстречались со знакомыми Димы и его жены. Дима представил свою знакомую, как коллегу из другого города, которая приехала по делам. Та сделала большие глаза. В общем…

А потом на город обрушился ливень и ударила гроза. Ливень был такой, что через полминуты было поздно метаться. Все были мокрые. А гроза получилась мощная. Такая пушечно-оперная гроза. Короче, Дима убедился, что спокойствие испытывать не стоит, а изменять ему просто нельзя. На следующий день он не вышел из дома, погода стояла чудесная весь день.

Спокойствие! Оно было таким, что Дима не пил даже пива. Не хотелось. Было спокойно. Мысли приходили в голову забавные и какие-то посторонние. Эти мысли приходили, медленно обдумывались и уходили. После ливня Дима неторопливо и сладко думал: «Если бы я был синоптиком, я выдавал бы всегда один и тот же прогноз погоды – местами осадки. Самая удобная и универсальная формулировка. Попал под дождь или снег – ага, значит, оказался как раз в том месте. Не попал ни под дождь, ни под снег – значит, не то место. И всё. И очень просто».

Сын периодически звонил из своего лагеря и был, кажется, доволен. Димины родители не вылезали с дачи. От жены и дочери Дима слышал, когда дозванивался до них, только успокоительные слова. Спокойствие. Спокойствие.

В начале августа на несколько дней зарядили дожди. Дима обрадовался и провёл эти дни в максимально возможном спокойствии. Дожди были сильные, тёплые… Потом они прекратились, и пошли грибы. Об этом постоянно говорили по телефону родители, и даже по местному телевидению сообщали о небывалом количестве грибов, не рекомендовали брать незнакомые грибы и покупать консервированные грибы неизвестного производства.

Дима давненько не был в лесу. Грибы он собирать любил. Он любил идти по лесу, бережно делая каждый шаг, и вдруг среди травы, листиков и кружевных теней обнаруживать гриб. Вот ещё миг назад гриб сливался со всем тем, что шелестело и потрескивало под ногами, и вдруг хоп… гриб! Потом медленно опускаешься рядом с ним на колени и внимательно осматриваешься вокруг…

Дима любил это. Но в этот раз спокойствие победило. Верх взяли аргументы, такие как: «А куда девать эти грибы?», «Знаю я это море грибов!» и «Да сейчас в лесу народу больше, чем на базаре в базарный день».

Дима остался дома и прочёл пару детективов и какой-то женский роман, который нашёл в прикроватной тумбочке жены.

Дима почувствовал, правда, что слегка поправился за эти дни… но несущественно. Так, самую малость.

И вот август уже подходил к концу, скоро должны были вернуться жена и дети. Погода стояла по-прежнему хорошая, хотя ни в чём нельзя было быть уверенным. В любой момент лето могло переломиться в осень. Нужно было ловить каждый погожий денёк уходящего лета. А Дима не ловил. Он втянулся в спокойствие. Он ни разу за всё лето не постригся.

Гоша позвонил как раз за день до возвращения Диминой жены и дочери с югов.

– Алё, привет, – удивлённо сказал Го ша, когда Дима взял трубку. – Ты уже вернулся? Я так, наудачу позвонил, а ты уже здесь. Как отдохнул?

– Да какой там отдохнул, – сказал Дима со вздохом. – Всё лето в городе просидел. Так что отдохнём как-нибудь в следующий раз. А ты как?

– Так ты здесь был?! – Гоша явно и искренне удивился. – А мы были уверены, что ты уехал. От тебя ни слуху ни духу. Я сам уже давненько вернулся.

– А где был?

– Где был?! Да тебя всё лето проклинал. Не икалось тебе? Тебя послушались, поехали в Прибалтику. Так там дожди залили всё. Просто ни одного нормального погожего дня не было. Мы сбежали оттуда. А ты в прошлом году так расхваливал…

– Гоша, Гоша! Я-то тебе чем виноват, что тебе сказать? Ну не повезло тебе…

– Зато тебе всегда везёт, – перебил его Гоша. – Тут, говорят, погода стояла отличная всё время. Чем занимался-то?

– Да-а-а-а. Дел было много. Обычная ерунда. А своих отправил к морю. Детей надо из города вывозить. Так ты давно вернулся?

– Дней десять уже. Со скуки чуть с ума не сошёл. Никого же нету. Все разъехались. Жаль, что я не знал, что ты здесь. А пару дней все разом вернулись, так что вчера играли в футбол. А я смотрю – тебя нету. Ну, думаю, ты ещё не вернулся.

– Вчера играли? Без меня? Что ж не позвонили-то?

– Да никто ж не знал, что ты здесь…

– Знали, не знали, трудно было просто позвонить? Без меня играли – и никто не позвонил! Нормально вообще?!

– Мы думали… – опешил Гоша.

– Как раз-таки вы не думали, – перебил его Дима. – Попросту забыли, скажи, и всё. Трудно было номер набрать?

Дима сердился, ему было обидно. Эти футбольные матчи на школьном стадионе были важным ритуалом. И не суть, что именно Дима когда-то собирал команды, долго прививал всем привычку к этим еженедельным матчам, к бане после футбола, весёлым разговорам. Это не главное. Просто играли без него, и никто не позвонил. Никто! Ни один человек. То есть они смогли сыграть без него, и ничего не случилось. Вот только Гоша случайно позвонил на следующий день после игры.

Через пару часов после Гошиного звонка позвонила одна старая знакомая. Она поинтересовалась, может ли Дима говорить, намекая на то, есть ли Димина жена рядом или нет.

– Да говори, говори, всё в порядке, – сказал Дима. Она рассказала, как здорово слетала на какой-то остров, полностью там отдохнула и привезла Диме оттуда подарок.

– И кстати, Димочка, на мой загар стоит взглянуть, – сказала она, и Дима понял, что его знакомая находится в самом славном и игривом подпитии.

– А с кем летала? – спросил Дима.

– Ну-у-у, ясное дело, не одна, – был ответ.

Знакомая была действительно старая, ну не в смысле возраста. Он давно её не видел и сильно удивился её звонку. Но вот это «ясное дело, не одна» как-то царапнуло Диму. Эти слова задели не ревность и даже не досаду на то, что он, Дима, никогда не был на том острове. Нет! Эти слова царапнули спокойствие.

Потом в течение вечера была пара звонков по делам. Не страшных звонков, и даже не серьёзных, но Диме нечего было сказать. Весь тот день Дима не включал телевизор, ему это удалось сделать только совсем поздно, когда он включил выпуск итоговых вечерних новостей. Новости были неприятные, причём не зарубежные новости, а наши. За пятнадцать минут выпуска новостей он так насмотрелся на напряжённые лица каких-то чиновников и парламентариев, что стало ясно, они все врут и ничего хорошего не происходит. Про спорт сказали мало, прогноз погоды Дима пропустил, потому что позвонила жена и напомнила номер рейса и время прилёта.

Ночь перед прилётом жены Дима спал плохо. Долго не мог уснуть. С утра он навёл видимость порядка в квартире. Повозил пылесосом по центру комнат и кухни, позасовывал по углам одежду и прочее, потом сходил в магазин, купил каких-то продуктов и напитков, чтобы было чем встретить своих с дороги. Дались все эти действия мучительно. Ещё потом он сделал с десяток звонков. Все вернулись откуда-то, хотели встречаться, делиться впечатлениями.

Когда Дима ехал в аэропорт, машина вела себя как-то не очень. Дима давно не садился за руль, машина вся запылилась и ехала как-то не очень.

А погода стояла хорошая. Синее небо с небольшими чёткими облаками было высо-о-кое. Город выглядел ещё совершенно беспечным, летним. На женщинах, как в июле, было совсем мало одежды. Димины глаза то и дело цеплялись то за одну, то за другую фигуру на улице. На подъезде к аэропорту велись дорожные работы. Гудели катки и другая дорожная техника. У людей с лопатами оранжевые жилеты были накинуты прямо на голые тела. Тела рабочих блестели от пота, в открытое окно машины Диме в лицо ударил запах горячего асфальта и жар. От этого ему на миг почудилось, что лето только начинается.

В аэропорту народу было страшно много. Многие улетали куда-то восвояси, их провожали. Ещё больше людей прилетало и прилетало обратно откуда-то, спеша вернуть детей домой к началу учебного года. Их встречали. В глубине зала прилёта стеклянные двери выпускали рейс за рейсом. Вернувшиеся были загорелые, белозубые, весёлые. Их расхватывали встречающие, детей несли на руках…

Дима увидел знакомого, который встречал кого-то. Знакомый был давний и дальний, Дима даже не вспомнил его имени.

– Кого встречаешь? – спросил тот.

– Своих. С моря летят.

– А сам где был?

– Да-а-а! – Дима коротко махнул рукой. – Всё лето в городе просидел! А ты где так загорел?

– Я?! – знакомый хохотнул. – Я-то на крыше. Всё лето дачу с сыном доделывали, а жену отправил. Вот, встречаю. Как дела-то?

– Да какие дела? Лето вот заканчивается, а я в городе проторчал. Отдохнуть вообще не получилось. Ну давай!

– Ага, будь здоров!

Они пожали друг другу руки. Через пять минут Дима увидел своего знакомого с двумя большими чемоданами в руках, за ним шла статная женщина в светлом платье. Знакомый шёл и улыбался сам себе.

Диме вдруг стало как-то неудобно за то, что он соврал малознакомому человеку. Зачем он сказал, что ему было плохо летом. Ему летом было неплохо. И зачем он так оклеветал своё летнее спокойствие. Да, может быть, у него такого хорошего лета не будет уже никогда.

Многие рейсы задерживались по разным причинам. Рейс, который ожидал Дима, задержали на два часа. Ехать обратно в город, а потом тут же возвращаться не было смысла. Дима маялся, бродил, дремал в машине… Потом объявили, что рейс задерживается ещё на час. Тут Дима совсем скис. Он думал: «Ну вот, последний летний денёк, и что?» Он купил газету, но читать не смог. Внутри ничего не трепыхалось. Спокойствие ещё не покинуло его.

Он сильно соскучился по жене и дочке. Соскучился по сыну, который должен был прилететь через два дня. Он соскучился, но думал об этом с расслабленным лицом и склонив голову слегка влево. Даже шум аэропорта куда-то отступил…

Он встретил своих. Схватил дочь и поднял её высоко на вытянутых руках, потом поцеловал жену.

Они ждали багаж, дочь беспрерывно что-то говорила, что-то показывала и даже танцевала. Жена говорила, что они ужасно вымотались из-за этой ужасной задержки. Дима пытался внимательно слушать… Но на самом деле он прислушивался к спокойствию внутри себя. Как оно там? Осталось ли ещё?

Когда они подъезжали к городу, уже совсем свечерело. Дочь уснула на заднем сиденье. Она спала в немыслимой для взрослого человека позе. Жена перечисляла то, что нужно будет сделать уже завтра. Было ясно, что утром надо будет ехать покупать дочери обувь для школы и многое другое. Дима кивал, улыбался и думал… Нет, даже не думал, он заглядывал в глаза своему спокойствию и пытался запомнить эти глаза. Глаза, которыми он какое-то время смотрел на мир и ему было хорошо. Он хотел запомнить эти глаза на прощание.

Когда подъехали к дому, было почти темно.

– Ой, какие забавные скамейки поставили, ну надо же, как мило! – сказала жена.

Дима посмотрел и действительно увидел у подъезда новые скамейки. Когда, интересно, их поставили? Дима не заметил.

– Да, мы тут времени даром не теряли, – ответил Дима тут же.

Он поцеловал жену, потом медленно и бережно извлёк из машины дочь, жена взяла из багажника чемодан и сумку. Так они и пошли к подъезду. Дочка вся вспотела во сне. Дима прижал её к себе, она вся обвисла, была тяжёлая и большая. От её волос пахло жарким солнцем, ветром и морем.

– Тёплая… – сам себе сказал Дима. – Моя хорошая, – это он сказал уже почти беззвучно.

Пока жена открывала дверь подъезда, Дима коротко оглянулся на двор. Он поднял глаза и посмотрел на вершину огромного клёна, который возвышался над берёзами и рябиной. Клён был высокий, высокий. На фоне почти совсем угасшего неба было видно, что клён стоит не шелохнувшись. Дима подмигнул ему, отвернулся и, заходя в подъезд, улыбнулся… едва-едва, прощаясь…

Планка

– Коля, ну что ты так суетишься?! Не бойся ты!

– Ты что, в самом деле собрался с ним драться? А вдруг он какой-нибудь боксёр.

– Ну и что? Разобьёт он мне морду или я ему рожу разобью. Ты-то чё переживаешь? Давай лучше выпьем.

– Семёныч, тебе уже хватит, не пей больше…

– Коля! Ты же знаешь, мне бесполезно говорить «Не пей, тебе хватит». Давай возьми ещё виски. И возьми сразу по сто, чтобы два раза не бегать.

– Да взять-то я возьму. Ну ты что, в самом деле пойдёшь драться? Ты головой своей подумай. Пойдёшь драться с этим пацаном? С этим пьяным щенком?

– А я кто? Я пьяный кобель, и всё. Чё ты суетишься, Коля?! Ну разобьют мне мою рожу, не твою же.

– Не-е-е, Семёныч! Так не пойдёт! А я стоять, что ли, буду и смотреть? И вообще, как ты себе это представляешь?

– Никак! Я это себе никак не представляю. Мне всё равно. Можно здесь прямо, а можно отойти в туалет.

– Да тут милиции посмотри сколько! Охрана…

– Тогда в туалете. Мне насрать! Пойдём в туалет. Да и что мы пять раундов будем биться, что ли? Раз, два, и всё. Сам же знаешь.

– Ты с ума сошёл?! Точно, с ума сошёл! Зачем тебе это надо? Я пойду прямо сейчас позову вон того лейтенанта, скажу ему, что этот пацан перепил, залупается на солидного человека…

– Тогда, Коля, я тебя отмудохаю, понял…

– Это пожалуйста! Долетим домой и…

– Не вздумай этого делать! Сейчас пока сидим? Всё тихо? Ну вот и давай сидеть. А дальше будет видно. К тому же, может, он сам милиционер. Ты лучше пока возьми ещё вискаря. Сходи не в службу, а в дружбу. Давай, Коля! Два по сто. И шоколадку какую-нибудь возьми.

Николай Николаевич пошёл к буфету. А Игорь Семёнович остался сидеть за столиком, за которым они просидели уже почти два часа, и столик был заставлен пустыми пластиковыми стаканчиками. За это время они уже выпили грамм по триста виски. Точнее, Игорь Семёнович выпил грамм триста пятьдесят, а Николай Николаевич на сто грамм меньше. Но это была не первая, и далеко не первая, выпивка за этот вечер.

Игорь Семёнович посмотрел на свои руки, которые лежали на столе. Большие, пухлые и сухие руки. Толстые, упругие пальцы, ногти очень коротко пострижены. Он сжал левую руку в кулак. Кулак получился серьёзный. На запястье виднелся шрам с остатками давно и неудачно сведённой татуировки. Когда-то на этом месте было слово «Игорь». А потом, тоже давно, Игорь Семёнович попытался выжечь эту наколку марганцовкой. Получился шрам, от которого кулак смотрелся ещё более грозно.

Он разжал левый кулак и сжал правый. На круглых костяшках этого кулака побелели мелкие рубцы, следы давних драк. Когда-то он попадал этим кулаком по зубам, и даже выбивал зубы, разбивая кулак в кровь. Тогда боли он не чувствовал. Боль приходила только после драки. Но не дрался Игорь Семёнович уже давно. И сам давно не получал ударов кулаком по лицу. А когда-то, тридцать лет назад, дрался он частенько. Без драки было тогда нельзя.

– Семёныч, Семёныч, кулак-то разожми, – сказал Николай Николаевич, вернувшись к столику с двумя пластиковыми стаканчиками и шоколадкой в руках.

– Чего? – очнувшись, спросил Игорь Семёнович.

– Кувалду свою разожми, говорю, – садясь, сказал Николай Николаевич. – Давай скорее выпьем и пойдём на посадку. Ты что, ничего не слышал? Наш рейс наконец-то объявили. Вот и слава богу! Само собой всё разрешилось. Пойдём, Семёныч, полетаем. А твой боец пусть здесь посидит. Ему в Норильск, а их до пяти утра задерживают метеоусловиями. За это время он себе приключения найдёт. Северянин, тоже мне! Он так просто отсюда нынче не улетит. Он там уже к кому-то другому цепляется. Так что своё он получит. И как его ещё не забрали?! Может быть, действительно милиционер. Вообще, похож…

– Давай выпьем, Коля, – беря свой стаканчик, хрипло сказал Игорь Семёнович. – Давай.

– За что выпьем?

– Не знаю. За нас. За то, чтобы нормально долететь. За удачу. За здоровье давай выпьем. Хочешь, выпьем за тебя?

– Да чего за меня пить? – пожал плечами Николай Николаевич. – Давай за то, чтобы нормально долететь.

– Давай!

Они залпом выпили. Игорь Семёнович даже не почувствовал вкуса выпивки, а Николай Николаевич весь сморщился, его передёрнуло, и он судорожно стал разворачивать шоколадку.

Игорь Семёнович пил уже третий день, и знал, что это не конец, потому что напряжение не отпускало и сознание не отключалось несмотря на количество выпитого. Он также понимал, что в Москве от напряжения не уйти. И хоть ноги и губы слушались не очень, но глаза видели всё, как есть. И мозг понимал всё, как есть. И сердце… Он надеялся, что улетит из Москвы и дома ему удастся выдохнуть то, что было в груди, и залить сердце, мозг и глаза. Залить и погасить всё сразу. Он ждал и надеялся, что алкоголь растворит тот кристалл, который своими острыми гранями резал грудь, голову и глаза вот уже три последних дня. Кристалл растворится, и придёт успокоение или хотя бы пьяное забвение. Да хоть самое страшное похмелье, лишь бы не то, что есть!

А тут какой-то мальчишка, какой-то полу спортсмен, полубандит, полумилиционер, со слюнявой улыбкой и в спортивном костюме, прицепился к нему, обозвал разными давно известными Игорю Семёновичу словами, да ещё пообещал разбить ему… лицо.

Игоря Семёновича давно уже такими словами не называли, и бить ему лицо тоже давно никто не пытался. Но Игорь Семёнович не испугался и даже не разозлился. Ему и без того было так, что больнее, казалось, никто ему сделать не может. И к возможности драки он отнёсся очень серьёзно, и обдумывал эту возможность тоже серьёзно и обстоятельно. Он только жалел, что злости в нём нет. А накручивать на себя злость, как могут очень многие в пьяном виде, он не умел. Поэтому, сжимая кулаки, он просто думал о том, как можно их применить, а главное, будет ли от этого легче.

Он же помнил, и помнил отчётливо, как во время настоящей драки всякая боль исчезает, она перестает ощущаться. Но это происходит только тогда, когда драка настоящая. Потому что когда бьют, тогда больно. То есть, ни когда дерёшься, а когда бьют. Игорь Семёнович знал и то, и другое.

– Ну что, Семёныч, пошли. Посидели на дорожку и давай…

– Сиди, Коля. Ещё минут пятнадцать смело можно посидеть. Без нас не улетят.

– А чего сидеть-то? Я больше пить не буду и тебе не дам.

– А там чего толкаться? Дай спокойно людям пройти на посадку. Пойдём последними. Чё ты суетишься?!

– Не, Семёныч, я больше с тобой в Москву не полечу. Или врозь или никак. Я столько пить и так мало спать не могу.

– Я и сам больше в Москву не полечу, Коля. Ни с тобой, ни без тебя. Всё! Хватит!..

Игорь Семёнович и Николай Николаевич улетали домой в Пермь. Прилетели они в понедельник утром, должны были вернуться домой в среду вечером, но задержались до пятницы. Точнее, Игорь Семёнович решил задержаться, а Николая Николаевича, своего заместителя, помощника и товарища, он не отпустил и оставил при себе.

В пятницу вечером они приехали к своему рейсу, а рейс задержался на целых два часа. Но наконец-то они могли вернуться из замороженной последними январскими морозами Москвы к себе на ещё более замороженный Урал.

Игорь Семёнович ещё во вторник днём был очень доволен. Он смог добиться того, чего хотел.

Московские заказчики наконец-то всё подписали и приняли почти все основные условия, на которых он настаивал. Игорь Семёнович владел и руководил строительной компанией. Не большой компанией, но и не совсем маленькой. Он всю жизнь чего-то строил. Дом с отцом и братьями строил, когда был ещё совсем мальчишкой. Потом в армии чего-то строил. Потом учился на строителя, и всё строил, строил и строил. Вот и теперь он должен был построить большие складские помещения, железнодорожные склады. Это был важный для него заказ. На этот заказ претендовала не одна пермская строительная фирма, но Игорь Семёнович всех опередил, уговорил, подмаслил. Во вторник днём заказчики и он ударили по рукам, а вечером того же дня они решили отметить такое важное решение. В среду Игорь Семёнович хотел доделать какие-то мелочи и вернуться домой, но…

– Коля, я ещё выпью на посошок, – сказал Игорь Семёнович, вставая.

– Семёныч, ты же посошки не пьёшь, лишнее это, – тоже, вставая, сказал Николай Николаевич.

– Это, когда мне их в глотку пытаются залить, тогда я посошки не пью. А сейчас я сам хочу и выпью, – это он говорил, надевая своё большое тяжёлое кожаное пальто на меху. – И, Коля! Ну бесполезно же меня отговаривать. Что ты как маленький?!

– Там этот ошивается у буфета. Опять же прицепится. Зачем ты нарываешься, Семёныч? На кой тебе это надо? Ты сам как маленький, я не знаю… Тебе пол-ста лет уже, а туда же.

– Коля, ты мне свой год не приписывай. Это тебе полста, а мне меньше. Вот я за твои полста, полста и выпью.

– Я с тобой…

– Ну нет! Вещи покарауль. Я сейчас. А вот тебе точно пить больше не надо, а то в самолёт не пустят, – сказал Игорь Семёнович, надел на затылок шапку и пошёл к буфету.

Он шёл и видел того парня, который уже два последних часа периодически к нему цеплялся. Тот стоял возле буфетной стойки спиной к Игорю Семёновичу и что-то громко говорил двум мужчинам в очках и длинных пальто. Те же старались на него не смотреть. Игорь Семёнович поймал себя на забавном ощущении, которого не испытывал с юности. Он усмехнулся этому ощущению. И сама ситуация напомнила ему юность и даже школу. Он вспомнил ту внутреннюю дрожь со звоном в ушах, которая всегда являлась ему перед дракой.

О драке в школе было известно заранее. Обычно она назревала за несколько дней до. Её готовили. Кто-нибудь говорил: «Игорёк, а ты знаешь, что про тебя Толян сказал?» или «А ты знаешь, Толян-то твой портфель опплевал». Драке часто предшествовала короткая стычка или словесная перепалка утром в раздевалке или во время перемены на лестнице. После такого все уже ждали саму драку. Дрались всегда после уроков за углом у дальнего от дороги торца школы. Дрались один на один. Игорь Семёнович дрался в школе часто. Он был больше и сильнее своих одноклассников. Вот они и старались столкнуть его с другими школьными здоровяками. Смотреть на драку приходили многие, а знали о ней все.

За пару уроков до драки, о которой уже было известно, та самая дрожь уже приходила и не давала сосредоточиться на предмете урока. А Игорь Семёнович и без того учился не самым лучшим образом. Зато дрался он неплохо, хотя бывал и бит.

Школьная драка готовилась долго, а проходила всегда очень быстро. За считаные секунды становилось всё ясно. В любом случае в течение минуты кто-то был побеждён, а кто-то побеждал. Или драка прекращалась кем-нибудь из учителей, если девчонки разбалтывали, что возле школы будут драться. Тогда все разбегались, а драка переносилась на другой день.

Хуже всего было идти на драку. Игорь Семёнович не любил того сердцебиения и дрожи, которые сопровождали его, когда он спускался по школьной лестнице после последнего урока, то есть когда он шёл на драку. Он не боялся, просто сердце колотилось и что-то звенело в ушах и дрожало внутри. Ещё он не любил последние обсуждения условий драки, например, что в этот раз будут драться до первой крови, и последние обидные слова, которые необходимы были для начала. Сам он обычно молчал, но старался ударить первым.