Текст книги "Маг"

Несколько минут длилось молчание, а затем я осторожно поинтересовался:

– А где можно увидеть это заклинание?..

Многоликий открыл глаза и уставился на меня, словно впервые увидел. Потом, тряхнув головой, он вернулся в настоящее и переспросил:

– Ты что-то спросил, Белоголовый?

– Я говорю, где можно это заклинание увидеть?

– Какое заклинание?

– Ну, ты сказал, что после второго мудреца осталось заклинание, развязав которое, можно убрать границы.

Он некоторое время смотрел на меня недоумевающим взглядом, а затем, словно наконец поняв, о чем я спрашиваю, ответил:

– Это заклинание записано в последней книге мудреца. Только сейчас уже никто не знает, что это за книга... Может, она вообще не в моем мире...

Мы помолчали.

– Да, красивая, но страшная легенда... Но неужели не осталось никаких записей о том, «довоенном» времени? Неужели все, кроме человеческой памяти и фантазии, уничтожено?

Многоликий как-то странно взглянул на меня, а потом будто бы про себя пробормотал:

– ...Свихнувшиеся камни?..

Он потер лоб и, коротко бросив мне:

– Подожди, – снова толкнул колокольчик.

На этот раз гвардеец запустил в кабинет довольно странную личность, а сам остался снаружи.

Невысокий, еще очень молодой паренек, одетый в простую, чистую рубашку, свободно болтавшуюся поверх таких же простых штанов. На ногах, как, впрочем, и на темной вихрастой голове, у него ничего не было. Он отвесил почтительный поклон, но в глазах его мерцало веселое нахальство, словно он чувствовал себя равным и Многоликому, и, уж во всяком случае, мне.

– Вот что, Игоша, есть очень важное задание для твоих способностей...

Игоша только улыбнулся, ожидая продолжения.

– Нужно вот эту штучку, – Многоликий протянул через стол коробочку с перстнем, – забросить в Храм. Причем сделать это надо на виду у охраны и так, чтобы они подумали, будто ее птица случайно выронила... Как, можно это сделать?..

– Птица выронила?.. – пробормотал паренек себе под нос, с интересом разглядывая перстенек. Потом, взглянув на нас, он спросил: – Когда?..

– Чем скорее, тем лучше! Но в любом случае это надо сделать очень аккуратно, так чтобы с тобой ничего не случилось...

– А чего со мной случиться может?.. – беззаботно поинтересовался паренек.

– Чего, чего... – передразнил его Многоликий. – Стрелку пустят, вот чего...

– Стрелку?.. – задумчиво переспросил Игоша и тут же бодро поинтересовался: – Так можно лететь?..

– Можно... – разрешил Многоликий. – Когда думаешь сделать?

– Так завтра к вечеру... Раньше не успеть.

– Ну я так и думал, – подтвердил Многоликий и добавил: – Действуй!..

Паренек нырнул за дверь, а Многоликий несколько секунд словно смотрел ему вслед, уставившись на закрытую дверь. Потом, повернувшись к зеркалу, погладил раму, включая запись, и снова посмотрел на меня.

– И долго твой Глаз действовать будет?..

Вопрос был для меня неожиданным, я, право, об этом не думал, поэтому ответил не очень уверенно:

– Вообще-то до тех пор, пока не разобьется зеркало... или не расколется рубин в перстне... Глаз-то к рубину привязан, а Взгляд к зеркалу...

– Ценными, однако, предметами эти штучки стали, – усмехнулся Многоликий, а затем, немного помолчав, вдруг сказал: – А ведь я, пожалуй, покажу тебе свихнувшийся камень.

И, увидев мой недоуменный взгляд, пояснил:

– Ты спрашивал насчет старинных записей. Так вот нет их у нас. И вообще мы пишем очень редко. Пишется книга, чтобы навсегда установить закон, пишется книга, чтобы поделиться со всеми новым, только что открытым, а больше писать нет необходимости...

– Ну а как же ты, допустим, посылаешь сообщения своим подданным?

– Так просто посылаю гонца, он все что надо и перескажет.

– Да мало ли чего он там наврет! Или забудет половину! А потом, как они могут быть уверены, что посланный прибыл именно от тебя. Если у него есть документ, подписанный тобой, тогда все ясно, а так...

– Да ты – этот... – он неожиданно щелкнул пальцами, вспоминая забытое слово, – ...бюрократ. Это как же мой посланник может что-то забыть или тем более что-то соврать. Он ведь знает, что от меня-сокола, от меня-тигра или от меня-акулы он нигде не спрячется. И подданные мои знают, что если кто-то посмеет прикинуться моим посланником, тот долго здоровьем хвастать не сможет! Так что писать нам приходится в исключительных случаях. Но есть у меня камешки, которые мы называем «свихнувшимися». Их немного, и они показывают интересные вещи. Правда, далеко не любой человек может смотреть то, что они показывают, поэтому их так и называют. Камни эти дороже рубинов, алмазов и прочих изумрудов. – Он кивнул на мой палец, украшенный перстнем.

– Редкие эти камни очень... Самое обидное, что после показа такой камень теряет свои свойства. Но так и быть, тебе я такой камешек покажу. – Он оценивающе посмотрел на меня и добавил: – Мне почему-то кажется, что ты способен отсмотреть большую часть того, что тебе камень покажет... Пошли!.. – И он энергично вскочил с кресла.

Мне ничего не оставалось делать, как только последовать за ним. Когда мы пошли петлять по коридорам замка, сопровождаемые двумя гвардейцами эскорта, я на ходу поинтересовался:

– И далеко мы направляемся?..

– Ты что же, думаешь, я храню свихнувшиеся камни у себя в кабинете?! Мы идем в сокровищницу. Там его и посмотришь. Я даже отсмотренные камни из хранилища не выношу, кто их знает, вдруг к ним вернется способность истории показывать!..

Мы долго шагали по коридорам и переходам, несколько раз спускались по разным лестницам, пока наконец не оказались в самой Черной скале. По наклонно прорубленному, низкому и узкому тоннелю мы подошли к массивным, обитым железными полосами дверям, и тут из незаметных, но глубоких ниш, расположенных по обеим сторонам от двери, выступили двое закованных в броню гвардейцев. Один из них, увидев Многоликого, сдвинул у себя на поясе незаметную пружинку и в бедре его панциря открылась маленькая дверка, из которой он извлек два ключа. Этими ключами он открыл дверь и, пропустив нас внутрь, затворил ее за нами.

Дальше мы шли вдвоем. Пройдя несколько комнат, образовывавших анфиладу, мы оказались в дальнем конце хранилища. Здесь Многоликий указал мне на старое кресло, приткнувшееся у стены, а сам подошел к небольшому трехногому столику, на котором стояло странного вида устройство. Больше всего оно напоминало старую спиртовку, только несколько больших размеров и увенчанную странной трехлепестковой короной.

Пока я из своего кресла разглядывал этот прибор, Многоликий открыл своим ключом ящик стола и достал оттуда самую обыкновенную... гальку. Да-да, простую, обкатанную речной волной серую гальку, единственное отличие которой от ее земной копии заключалось в том, что она слабо поблескивала маленькими вкраплениями слюды. Он нежно установил эту галечку в корону над спиртовкой и, повернувшись ко мне, сказал:

– Ты будешь смотреть историю один. Для меня это слишком большое напряжение, да к тому же я достаточно хорошо представляю, что ты увидишь. Я уже видел подобную историю... вот только пересказать ее очень трудно, так что лучше посмотри. Ни во что не вмешивайся – все равно сделать ты ничего не сможешь, просто сиди и смотри. Когда история кончится, тебя отнесут в твои покои.

Он ободряюще улыбнулся, а потом наклонился к столику и зажег под лежавшим на подставке камешком небольшое голубоватое пламя. После этого он быстро, не оборачиваясь, покинул сокровищницу, а я, как дурак, уставился на речную гальку, поджаривавшуюся над дурацкой спиртовкой.

Прошло несколько минут, и мне показалось, что пламя под серым поблескивающим камушком начало ослабевать. Даже скорее не ослабевать, а как будто растворяться. Я оторвал глаза от завораживающего синеватого язычка и огляделся. Стены сокровищницы и вещи, ее наполнявшие, слегка размылись, словно растворяясь в вязком, неожиданно повлажневшем, воздухе, и этот процесс достаточно быстро нарастал. Окружающая меня обстановка уже стремительно менялась, гладкие, словно отполированные, черные стены хранилища, комоды, сундуки, ларцы и укладки, наполнявшие комнату, истаивали и исчезали, а вместо них все явственнее проступали бурые неровные стены огромной пещеры, исписанные прожилками и вкраплениями различного цвета пород и руд.

В этот момент я обратил внимание на то, что не только кресло подо мной, но и самое мое тело растворилось и исчезло. Меня не было! Ну вообще-то я был. Ведь кто-то наблюдал за всем тем, что происходило вокруг, вот только мои глаза, если только они сохранились, не наблюдали более мою бренную плоть.

Впрочем, я даже и не испугался. Голова была занята совсем другим, поскольку посредине пещеры появился довольно грубый, сделанный явно на скорую руку очаг, в котором теплился слабый, прогоревший костерок. Легкий, синеватый дымок совершенно отвесно поднимался к темному своду пещеры и исчезал там. Огромное бурое пространство ничем не освещалось, и вместе с тем в нем было достаточно светло. Свет, казалось, существовал в этой пещере совершенно независимо от какого-либо источника.

Рядом с очагом расположился крупный, средних лет мужчина. Он сидел прямо на полу в какой-то неудобной позе и что-то быстро, не отрываясь и почти не задумываясь, писал в здоровенной, толстой, переплетенной в грубую кожу книге, лежавшей перед ним на огромной каменной плите, выполнявшей роль весьма неудобного, низенького столика. Его длинные светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам и спине, а склоненное над листом лицо было в три четверти повернуто в мою сторону, и я ясно видел крупный, благородных очертаний нос, полные, яркие губы и заинтересованно поблескивающие глаза. Одет он был во все черное, причем это все состояло из длинной то ли рубахи, то ли плаща, закрывавшего все его тело, от плеч до пяток. На грубой ткани этой странной одежды явно проступало переплетение толстой пряжи.

Я рассматривал открывшуюся картину не более двух-трех минут, как вдруг этот мужчина не поднимая головы негромко произнес:

– Ладно, хватит прятаться, давай вылезай!.. Ты же не в прятки играть ко мне явился!

Я растерялся: «Как он может меня видеть, если я сам себя не вижу?..» – но оказалось, что блондин обращался вовсе не ко мне.

Не успело эхо его голоса вернуться, отразившись от высокого свода пещеры, как в воздухе зазвенел радостный и в то же время какой-то нервный смех. Прокатившись под сводами, он замер, а в темном углу пещеры, прямо из ничего, возник второй мужчина. Он был ярко освещен, казалось, свет, собравшись со всей пещеры, сгустился над этой фигурой. Едва бросив на него взгляд, я поразился, насколько он был похож на писавшего. Словно дух этого мира затеял игру с не поднимавшим головы писателем, вылепив его полное подобие. Только волосы вновь появившегося были цвета воронова крыла, а точно такой же, как на блондине, балахон – яростно белым. Мужчина шагнул к хозяину пещеры.

– Я просто хотел немного за тобой понаблюдать... брат... – громко и выразительно сказал появившийся.

– Скажи лучше – подсмотреть, – тут же спокойно ответил блондин.

Брюнет снова заразительно расхохотался.

В этот момент писавший поднял наконец голову и удовлетворенно произнес:

– Ну вот я и закончил...

Длинное, красивое, изысканно изогнутое перо в его руке вспыхнуло ярким пламенем и исчезло, а писавший слегка потряс опустевшими пальцами, словно стряхивал с них серый налет пепла.

– Все пишешь, брат?.. – звонко спросил вновь прибывший. – И как тебе не надоест эта никчемная писанина. С твоими способностями... и возможностями... можно было бы заняться и какими-нибудь более серьезными делами.

– Куда уж серьезнее, – пробормотал себе под нос блондин, а затем громко ответил: – Ага, ага... такими, например, какими занимаешься ты?.. Ты ведь опять из мира Срединного моря явился?

– Точно!.. – довольно улыбнулся черноволосый.

– Судя по твоей довольной физиономии, сотворил очередную пакость?..

Черноволосый снова громко рассмеялся.

– И когда ты только бросишь эти шалости?.. – сокрушенно покачал головой блондин.

– Ну, знаешь!.. – Брюнет явно обиделся. – Только ты способен самые мои серьезные проекты объявить шалостями!

– Да какие там серьезные проекты. Или кого-нибудь напугать до смерти, или очередной храм себе выцыганить... – Светловолосый внимательно посмотрел на своего гостя и добавил: – Хотя, судя по твоей довольной физиономии, ты этот храм уже получил. Ну, хвастай, где и на чье имя...

– На восток от Срединного моря, в главном городе великой империи людей, называющих себя «персы», возведен величественный храм Анхра-Майнью, страшному, черному богу зла и несчастий, убившему собственного брата. – И он снова довольно расхохотался.

– Да-а-а!.. Ну и имечко!.. Как ты сказал – Анхра-Майнью?.. Что же это за язык, в котором таким образом располагаются согласные и гласные звуки?.. – задумчиво поинтересовался светлый.

– Хм... Мне тоже больше нравится имя, которым меня называют эллины. Это жители северного берега Срединного моря, – уточнил веселый брюнет. – И боятся они меня гораздо больше самих персов...

– И какое же имечко они для тебя подобрали?..

– Ариман! – довольно смакуя, произнес черноволосый.

– Ага!.. А братика невинно убиенного они как прозвали?.. – не унимался светловолосый.

– Аху... – черноволосый снова начал давиться хохотом, – Аху... Ахура... Ахура... мазда, – выхохотал он наконец.

– Н-да... – только и произнес светловолосый.

– Представляешь! – несколько успокоившись, продолжил рассказ Ариман. – В этом храме есть потрясающая роспись, показывающая, как я ухайдокал собственного братца!

– И много красного цвета?.. – задал несколько неожиданный вопрос светловолосый.

– Да! – Ариман просто купался в довольстве. – Кровищей залили всю стену...

И вдруг он недовольно сморщился и с отвращением добавил:

– Только этот Ахурамазда все равно потом воскресает!..

– И тут же с тобой разбирается... – закончил светловолосый Ахурамазда.

С лица Аримана медленно сползла довольная улыбка, и на ее место вползла страшная гримаса ненависти. Правильные черты лица исказились, глубокие морщины прорезали лоб и щеки, нос заострился и навис над истончившимися губами, глаза потеряли радужную оболочку и из бельма белка черной кавычкой вынырнул вертикальный разрез зрачка.

– Ну что ты бесишься! – спокойно продолжил Ахурамазда. – Одна и та же история повторяется в любой стороне от Срединного моря. И на севере, и на юге, и на западе, и на востоке черный бог зла и несчастий убивает своего светлого доброго брата, который затем воскресает и наводит порядок... У этих... человеков фантазии хватает только на новые имена. Ну вспомни, как только тебя не называли – и Тифон, и Локи, и Ваал. Теперь вот Ариман еще, а впереди будут и Бегемот, и Люцифер, и Воланд, и Сатана...

– Нет!!! – Мне показалось, что от вопля Аримана обрушится свод пещеры. – Больше ничего не будет! На этот раз я разделаюсь с этими мирами, этими именами и со своим братом!.. Навсегда!!!

– Э-э-э, дорогой, ты и впрямь вообразил себя богом! Опомнись! Ты всего лишь в некотором роде овеществленный, или одушевленный, Закон природы! Да и то не целый, а только половина. Поскольку другая половина этого Закона – я!

– Я это помню! Только теперь останется лишь одна половина Закона! Поскольку... – Ариман, растягивая и коверкая это слово, явно передразнивал светловолосого Ахурамазду, – ...вторую половину я уничтожу.

– Что?.. Опять!.. – Ахурамазда невозмутимо покачал головой.

– Нет! Не опять, а наконец!..

– И как же ты собираешься уничтожить Закон природы, мой сумасшедший брат?

– Очень просто! И я не собираюсь!.. Я уже уничтожил!.. Пока ты пописываешь свои истории, я закольцевал два мира – Мир Срединного моря и этот Мир... И я наложил на них свое великое проклятие! Оно уже запущено, и теперь магия из Мира Срединного моря потоком хлынула в этот Мир, а на ее место отсюда потекут ремесло, механика, физика... Мое проклятие вовсю работает, пока ты скрипишь своим перышком!.. – На физиономии Аримана цвела гримаса довольства.

– Значит, ты нарушил равновесие в обоих мирах... И к чему это приведет, кроме бесконечных войн?.. – Белокурый Ахурамазда был серьезен, даже суров.

– Именно!!! Бесконечные войны!!! Здесь, в этом прекрасном мире, будут полыхать войны магии. Маги поведут за собой толпы одурманенных убийц. А там человечки будут драться металлом, деревом, камнем, огнем и водой. Там таких же одурманенных убийц поведут вожди. Они найдут нужные слова – честь, слава, долг, героизм, которые станут разменной монетой для покупки «пушечного мяса». И эти войны помогут людишкам забыть, убить, уничтожить светлого бога, ибо в мире бесконечной войны может существовать только темный бог смерти, страха, горя и несчастья!!! Только ему можно поклоняться в агонии бесконечной войны! Только на его милость можно рассчитывать!.. А ты пиши, пиши свои смешные и беспомощные книжки! Только вряд ли они помогут удержать эти миры на грани безумия войны и самоуничтожения!!!

И Ариман снова расхохотался. Только теперь это был не довольный смех вдоволь нашалившегося балбеса. Это был безумный хохот Герострата, бросившего пылающий факел внутрь великого храма и наблюдающего за уничтожением Покоя и Красоты.

Ахурамазда бросил мимолетный взгляд на свою рукопись и снова повернулся к Ариману:

– Ты забыл только одно...

– Я ничего не забыл!.. – заносчиво бросил Ариман.

– Ты забыл, что вторая половина Закона, то есть я, прекрасно знает, что задумала натворить первая его половина...

Ариман настороженно посмотрел на своего брата. А тот, словно не замечая этого напряженного взгляда, добродушно перевел разговор на другую тему.

– Я действительно закончил сегодня новую книгу. Это чудесная, поистине волшебная «Фуга для двух Клинков, двух Миров и одного Магистра»...

– Какое отношение может иметь твоя «Фуга...» к моему великому деянию? – перебил его рык Аримана.

– Самое прямое!.. Я понимаю, что немедленно снять твое Проклятие, не уничтожив два мира, невозможно. Но я так же понимаю, что магические войны, по крайней мере в ближайшем будущем, гораздо страшнее войн технических. Поэтому я принял меры, и развязанные тобой магические войны в этом мире будут быстро погашены. А войны Мира Срединного моря, надеюсь, не успеют достичь необратимой, всеуничтожающей мощи, пока не будет сыграна до конца моя Фуга. И когда она прозвучит, твое Проклятие падет!

Ариман бросил быстрый взгляд на лежащую рукопись и неуловимо быстрым движением переместился к ней. С удовлетворенным смешком он нагнулся и схватил огромную книгу, но его руки лишь прошли сквозь переплет и густо исписанные листы. Теперь уже засмеялся Ахурамазда.

– Неужели ты думаешь, что «Фуга» лежит здесь. Нет!.. Она давно в другом месте. Я даже не могу утверждать, что она выглядит так, как выглядит... – Он кивнул в сторону книги.

– Я найду и уничтожу твою книгу!.. – зарычал Ариман. – Найду и уничтожу того, кто может сыграть твою «Фугу»!.. А пока что я уничтожу тебя!

В его руке блеснуло длинное, прямое, льдисто голубевшее лезвие меча, но вместо того чтобы обрушить его на брата, он высоко поднял клинок и с его заостренного конца в Ахурамазду ударила яркая желтая молния.

Но она прошла сквозь черный плащ, не причинив вреда, и, вонзившись в бурую стену, оставила стеклянистый потек. А Ахурамазда снова весело засмеялся:

– Неужели, мой дорогой братец, зная ту половину Закона природы, которую ты олицетворяешь, я остался бы рядом с тобой. Нет, меня здесь нет... Ха-ха-ха... И не было!.. А теперь ты попробуй отсюда выбраться!!!

Книга уже почти исчезла, и белоголовая фигура в черном плаще так же стала истаивать, словно дрожащий мираж.

Ариман издал поистине звериный рык и, словно ракета, взвился к куполу пещеры. Но не долетев до него, он со звоном ударился о невидимую преграду и рухнул на пол. Его высокая фигура, укутанная в ослепительно белый плащ, по которому змеились черные кудри, заметалась из стороны в сторону, тычась в стены пещеры, словно надеясь пройти сквозь бурый камень, но стены отталкивали ее в центр огромного пустого пространства.

А в это время огонь в очаге медленно разгорался, пожирая невидимое топливо и выбрасывая в разные стороны рыжие языки пламени. Они хищно извивались, принимали самые невероятные формы, пока один из них не превратился в прекрасную, слегка приплюснутую, оранжевую голову дракона, увенчанную изящным ступенчатым гребнем. Голова, вытягиваясь из очага на длинной, чешуйчатой, причудливо изгибающейся шее, вдруг широко открыла удлиненный, чисто голубой, любопытный глаз и оглядела пещеру. Увидев мечущегося в ней Аримана, драконья голова открыла пасть и дыхнула морозно поблескивавшей струей светлого бездымного пламени. Ариман тонко вскрикнул и, превратившись в огненную комету, ударил в дальнюю стену пещеры. Камень, не выдержав испепеляющего жара, потек вязкой багровой волной, а огненный шар, прожигая себе дорогу, устремился прочь из пещеры.

В этот момент мое видение подернулось нервной рябью и стало пропадать, но в последний момент я уловил, как огромный оранжевый дракон, целиком вынырнув из угасающего очага, величественно поднялся к куполу, потом облетел пещеру по кругу и, нырнув следом за Ариманом, начал втягиваться в еще не остывшее багрово светившееся отверстие.