Текст книги "Благословение и проклятие инстинкта творчества"

• «Вот черта рассеянности баснописца Ивана Крылова (1769–1844). В. Панаев послал к нему свои «Идиллии» (Россия, 1820 г.). Крылову хотелось, увидевшись с ним, поблагодарить его. Н Гнедич рассказывал, что на бульваре в разное время останавливал он троих незнакомых ему людей и приносил им свою благодарность. Наконец, в прошедший понедельник (27 февраля 1820 г.), в публичном чтении Общества соревнователей (Вольное общество любителей российской словесности. – Е. М.), он просил Гнедича показать ему Панаева (хотя сам знает его или, по крайней мере, несколько раз видался и говорил с ним). Гнедич для шутки указал ему на Корфа; Крылов тотчас пошёл и стал благодарить его, но увидя, что тот не понимает его, узнал свои ошибку и, наконец, сам отыскал Панаева…» (из Заметок В. Княжевича, Россия, 1820 г.). «…Что касается до Крылова, он редко мог похвалиться, чтобы хорошо кого-нибудь помнил… Никогда не забуду забавной сцены, какую представляли один перед другим – Крылов, от кого-то получивший перед темтем экземпляр идиллий, и элегический поэт, в первый раз к нему явившийся. Ивану Андреевичу пришло на ум, что он видит своего идиллика (имён не помнил он), а потому и поспешил благодарить его за приятный подарок, которого сладость будто бы он уже успел вполне вкусить. Другой, исполненный совершенного неуважения к этому сочинению, то бледнел, то краснел и внутренне страдал от мысли, за кого его принимают…» (из очерка П. Плетнёва «Иван Андреевич Крылов», Россия, 1845 г.). «Он был чрезвычайно рассеян и до того забывал физиономии, что перепутывал своих знакомых (разумеется, не ближних), и взял привычку всех приветствовать словами: «Как я давно не имел удовольствия вас видеть». Он и ко мне подошёл с этой фразой, хотя видел меня в первый раз отроду, но потом спохватился и, чтобы загладить свою неловкость, наговорил мне много милого и любезного…» (из мемуаров Е. Карлгоф «Жизнь прожить – не поле перейти», Россия, 1881 г.). «…Короче познакомясь с Крыловым, впоследствии времени я иногда шутил над притворством его, к которому он должен был прибегать, кланяясь или отвечая множеству незнакомых им людей. Он скромно отшучивался и со всею серьёзностию всякий раз изъяснял мне, что не он один, а все вообще люди в подобном отношении состоят к другим, и что на долю каждого из нас всегда приходится больше таких, которые знают нас, нежели таких, которых мы знаем» (из очерка П. Плетнева «Иван Андреевич Крылов», Россия, 1845 г.);

• «Михаил Загоскин (1789–1852/) принялся к сочинению исторического романа (1828 г.). Он был весь погружён в эту мысль, охвачен ею совершенно; его всегдашняя рассеянность, к которой давно привыкли и которую уже не замечали, до того усилилась, что все её заметили, и все спрашивали друг друга, что сделалось с Загоскиным. Он не видит, с кем говорит, и не знает, что говорит? – Встречаясь на улицах с короткими приятелями, он не узнавал никого, не отвечал на поклоны и не слыхал приветствий: он читал в это время исторические документы и жил в 1612 году…» (из очерка С. Аксакова «Биография Михаила Николаевича Загоскина», сов. изд. 1988 г.);

• «Феноменальная близорукость Леонида Мунштейна (1866–1947) – поэт-фельетонист, драматург, театральный деятель, известный в артистических кругах под псевдонимом Лоло. – Е. М.) ставила его иногда прямо в анекдотические положения. Он сам рассказывал: «Прохожу я мимо подъезда, вижу – какой-то господин, странно знакомое лицо. У меня всегда истории, все на меня обижается, что я никого не узнаю. Но вот тут, слава Богу, узнал. Делаю приветливое лицо, хватаю его за руку, трясу ему руку: «Здравствуйте, здравствуйте. Ну, как Вы?» А он как-то упирается. «Да я ведь, говорит, – здешний швейцар». А я в ответ, совсем уж по-дурацки: «Всё равно, мне всё равно». Получилось, как будто мне лишь бы трясти руку, а кому – это уже безразлично (из воспоминаний Тэффи «Моя летопись», российск. изд. 2004 г.);

• «На ежегодном женевском конгрессе «Интернациональные встречи» (1947 г.) в обширной аудитории Николай Бердяев (1874–1948) кончил свой доклад «Прогресс техники и морали» и был увлечён беседой на эту же тему в частном порядке. В аудитории волнение: к нему протискиваются через толпу. Молодая итальянская экс-королева, давнишняя его почитательница, хочет с ним побеседовать, приглашает его к себе. Увлечённый спором, Бердяев отмахивается: «А, что? Какая королева? Да подождите, разве вы не видите, что я не кончил разговора?» Встретившись с ней впоследствии, Николай Александрович с очень тёплым чувством рассказывал об умной, симпатичной женщине, поражённой страшным несчастьем: опасностью навсегда потерять зрение…» (из очерка П. Ставрова «Воскресенья в Кламаре», Франция, 1949 г.);

• «Что-то судорожное и хаотическое было в идейных и художественных метаниях Андрея Белого (1880–1934), в его всегдашнем душевном напряжении…» (из книги В. Орлова «Пути и судьбы. Литературные очерки», СССР, 1971 г.). «Как передать впечатление от Андрея Белого?.. Он часто не замечал ни обожания, ни глубины производимого его словами впечатления. Писательница Елена Михайловна Тагер с мягким юмором рассказывала мне в 1960-е годы о своей встрече с ним «Мы проговорили с ним весь вечер с необычайной душевной открытостью. Я ходила потом, раздумывая о внезапности и глубине этой дружбы, поражённая этим. Встретились через неделю на каком-то собрании, и он – не узнал меня. Я поняла: тогда он говорил не со мной – с человечеством! Меня не успел заметить. Меня потрясли открытые им горизонты, а он умчался в иные дали, забыв, кому именно открывал…»…» (из книги Н. Гаген-Торн «Memoria», российск. изд. 1994 г.);

• «Общение с другими людьми давалось Ньютону нелегко… Иногда Ньютон решал пригласить к себе в дом гостей, но затем говорил им, что пошёл за вином – и часами не появлялся. Обычно его находили в кабинете, где он размышлял над какой-нибудь очередной научной проблемой» (из книги Й. Циттлау «От Диогена до Джобса, Гейтса и Цукерберга», Германия, 2011 г.);

• «В минуты наивысшего накала мысли, когда в зарницах смутных озарений перед ним рождаются видения его будущих открытий, а колоссальное внутреннее напряжение готово ежеминутно прорваться долгожданным результатом, математик Анри Пуанкаре (1854–1912) не принадлежит ни себе самому, никому бы то ни было ещё. Обычная жизнь со всеми её условностями и установлениями отступает на второй план. Дело порой доходит до несвойственных его натуре нарушений норм общепринятого человеческого общения. Один известный финский математик проделал громадный путь до Парижа, чтобы посоветоваться со знаменитым французским учёным по интересующему его научному вопросу. Когда Пуанкаре доложили о приходе гостя, он даже не вышел из своего рабочего кабинета, а продолжал сосредоточенно ходить взад и вперёд. Так продолжалось около трёх часов. Всё это время посетитель сидел в соседней комнате, отделённый от Пуанкаре только лёгкой портьерой, и внимал звуку его беспокойных шагов. Наконец портьеры раздвинулись, и в комнату просунулась голова знаменитого мэтра. Но вместо приветствия или полагающегося извинения гость услышал раздражённое: «Вы мне очень мешаете!» – и Пуанкаре снова исчез. Финский математик отбыл на родину, так и не встретившись с тем, ради кого он предпринял своё путешествие. Никто из близко знавших Пуанкаре не расценил бы этот поступок как проявление грубости или недоброжелательства с его стороны. В разгар своего творческого процесса Пуанкаре предпочитал оставаться во внутреннем одиночестве, наедине с ускользающей истиной…» (из книги А. Тяпкина и А. Шибанова «Пуанкаре», СССР, 1979 г.);

• «Работал Томас Вульф (1900–1938) – американский писатель. – Е. М.) буквально как одержимый, не терпел ни малейших отвлечений, забывал о времени, и о друзьях, и о назначенных свиданиях…» (из обзора «Таким я знал Тома Вульфа: Воспоминания современников», сборник Т. Вульфа «Жажда творчества», сов. изд. 1989 г.);

• «Граф Александр Ланжерон (1763–1831) – французский эмигрант на русской службе, генерал, участник войн с Наполеоном. – Е. М.) был очень рассеян и часто от рассеянности мыслил вслух в присутствии других, что часто подавало повод к разным комическим сценам. К… обедал у него в Одессе во время его генерал-губернаторства. Общество было преимущественно составлено из иностранных негоциантов. За обедом выхвалял он удовольствия одесской жизни и, указывая на негоциантов, сказал, что с такими образованными людьми можно приятно провести время. На беду его, в то время был он особенно озабочен просьбой о прибавке ему столовых денег: «А не дадут мне прибавки, я этим господам, – стал мыслить он вслух, – и этого не дам!» (схватил с тарелки своей косточку, оставшуюся от котлетки)…» (из «Старой записной книжки» П. Вяземского, Россия, 1813–1877 г.);

• «Кажется, граф Каменский (молодой) во время Турецкой войны, объяснял графу Александру Ланжерону (1763–1831) планы свои для будущих военный действий. Как нарочно на столе лежал журнал «Французский Меркурий». Ланжерон машинально раскрыл его и напал на шараду, в журнале напечатанную. Продолжая слушать изложение военных действий, он невольно занялся разгадываньем шарады. Вдруг, перебивая речь Каменского, вскрикнул он: «Что за глупость!» Можно представить себе удивление Каменского; но вскоре объяснилось, когда он узнал, что восклицание Ланжерона относилось к глупой шараде, которую он разгадал…» (из «Старой записной книжки» П. Вяземского, Россия, 1813–1877 гг.);

• «Как-то раз, чуть ли не в заседании какого-то военного совета, граф Александр Ланжерон (1763–1831) заметил собачку под столом, вокруг коего, сидели присутствующие члены. Сначала, неприметно для других, стал он движением пальцев призывать к себе эту собачку. Она подошла, он начал её ласкать и вдруг, причмокивая, обратился к ней с ласковыми словами. Разумеется, все эти выходки не вредили Ланжерону, а только забавляли и смешили зрителей и слушателей, которые уважали в. нём хорошего и храброго генерала…» (из «Старой записной книжки» П. Вяземского, Россия, 1813–1877 гг.);

• «В повседневной жизни Ганс Христиан Андерсен (1805–1875) вёл себя, мягко говоря, странно. Беседуя с каким-нибудь министром, например, он мог вскочить в самый неподходящий момент и умчаться, завершив тем самым встречу только потому, что ему показалось, будто свечи в его собственном доме остались непогашенными… Чрезвычайно нервный товарищ, знаете ли…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.);

• «Однажды Христофор Бенкендорф (1749–1823) – генерал, отец А. Бенкендорфа, при Николае I начальника III Отделения императорской канцелярии. – Е. М.) был у кого-то на бале. Бал довольно поздно окончился, гости разъехались. Остались друг перед другом только хозяин и Бенкендорф. Разговор шёл плохо: тому и другому хотелось отдохнуть и спать. Хозяин, видя, что гость его не уезжает, предлагает, не пойти ли им в кабинет. Бенкендорф, поморщившись, отвечает: «Пожалуй, пойдём». В кабинете было им не легче. Бенкендорф, по своему положению в обществе, пользовался большим уважением. Хозяину, нельзя же было объяснить напрямик, что пора бы ему ехать домой. Прошло ещё несколько времени, наконец, хозяин решился сказать: «Может быть, экипаж ваш ещё не приехал, не прикажете ли, я велю заложить вам свою карету». – «Как вашу карету? Да я хотел предложить вам свою». Дело объяснилось тем, что Бенкендорф вообразил, что он у себя дома и сердился на хозяина, который у него так долго засиделся…» (из «Старой записной книжки» П. Вяземского, Россия, 1813–1877 г.);

• «Отличался рассеяниями своими граф Михаил Вьельгорский (1788–1856). Против воли своей, но по необходимой обязанности, отправился он к кому-то с визитом. И когда лакей, возвратясь к дверцам кареты, сказал ему, что принимают, поспешно выговорил он ему: «Скажи, что меня дома нет»…» (из мемуаров П. Вяземского «Старая записная книжка», российск. публ. 1883 г.);

• «Профессор зоологии Карл Максимильянович Бэр (1792–1876) страдал рассеянностью. Однажды он навестил заболевшего коллегу – профессора Пандера и задержался у него до темноты. При этом Бэр забыл, что он не у себя дома. Ему казалось, что Пандер его гость. Обращаясь к последнему, он сказал: «Уже поздно. Я провожу вас до дому, а завтра вы снова заходите ко мне»…» (из книги М. Чекурова «Курьёзы истории», Россия, 1998 г.);

• «Альберт Эйнштейн (1879–1955) был так увлечён какой-то научной проблемой, что, встретив на прогулке своего друга профессора Стимсона, не осознал, кто перед ним, и, приглашая последнего к себе в гости, сказал: «У меня будет Стимсон». Изумлённый друг заметил, что он и есть Стимсон. «Это не имеет значения, – ответил Эйнштейн, – всё равно приходите»…» (из книги М. Чекурова «Курьёзы истории», Россия, 1998 г.);

• «Один, из известных учёных, уходя из дома, приколол к дверям записку, в которой указал время своего возвращения. Домой он вернулся раньше указанного срока и, прочитав на дверях свою записку, взглянул на часы и сказал: «Надо подождать, видно, его ещё нет дома» – и ушёл…» (из книги Е. Ильина «Психология творчества, креативности, одарённости», Россия, 2009 г.);

• Переживая творческий процесс «кипения мыслей», итальянский композитор Винченцо Беллини (1801–1835) признавался, что им порой овладевает такой энтузиазм, что он «перестаёт сознавать – где я, что я делаю, с кем нахожусь» (из статьи Г. Сегалина «Симптоматология творческих приступов у гениальных людей», СССР, 1927 г.);

• «Дени Дидро (1713–1784) часто забывал месяцы, дни, часы, даже тех лиц, с кем начинал разговаривать…» (из книги Ч. Ломброзо «Гениальность и помешательство», Италия, 1863 г.);

• «Писатель М. Н. Загоскин (1789–1852) был очень рассеян. Иногда эта рассеянность приводила к поразительным курьёзам. Так, однажды в разговоре он сказал: «Покойная моя матушка» – но вдруг опомнился и перекрестился: «Что это я говорю! Ведь она ещё здравствует!»…» (из книги А. Лаврина «Хроники Харона: «Энциклопедия смерти», Россия, 1995 г.);

• «Павел Филонов (1883–1941) – живописец, график, поэт, идеолог «аналитической» живописи. – Е. М.) всегда работал рьяно и усидчиво… Он весь ушёл в живопись… ничего не замечал! Однажды, окончив работу, он вышел на улицу и, встретив кого-то в дверях, спросил: «Скажите, что сейчас – день или ночь? Я ничего не соображаю»…» (из сборника А. Крученых «К истории русского футуризма: Воспоминания и документы», российск. изд. 2006 т.);

• О Тюшереле говорят, что один раз он забыл даже, как его зовут…» (из книги Ч. Ломброзо «Гениальность и помешательство», Италия, 1863 г.);

• Раз правитель канцелярии поднёс графу Ф. А. Остерману (1723–1804) – московский генерал-губернатор. – Е. М.) для подписи какую-то бумагу. Остерман взял перо, задумался, начал тереть себе лоб, не выводя ни одной черты, наконец вскочил со стула и в нетерпении закричал правителю канцелярии: «Однако ж, чёрт возьми, скажи мне, пожалуйста, кто я такой и как меня зовут!»…» (из книги Д. Бантыш-Каменского «Словарь достопамятных людей русской земли», Россия, I836 г.).

• «Генерал от инфантерии Христофор Иванович Бенкендорф (1749–1823), отец графа А. X. Бенкендорфа, был очень рассеян. Проезжая через какой-то город, зашёл он на почту проведать, нет ли писем на его имя. «Позвольте узнать фамилию Вашего Превосходительства?» – спрашивает его почтмейстер. «Моя фамилия? Моя фамилия?» – повторяет он несколько раз и никак не может вспомнить. Наконец говорит, что придёт после, и уходит. На улице встречается он со знакомым. «Здравствуй, Бенкендорф!» «Как ты сказал? Да, да, Бенкендорф!» – и тут же побежал на почту…» (из Записной книжки П. Вяземского, Россия, изд. 1883 г.);

• «Однажды приехав из Лондона в Париж, Эм. Ласкер /(868 – 1941) поселился в отеле, рекомендованном ему английским другом. Бросив вещи, он отправился в известное шахматное кафе «Режанс», где засиделся до позднего вечера. Когда пришло время возвращаться, Ласкер вдруг понял, что не помнит ни названия отеля, ни как до него добраться. Не теряя присутствия духа, он отправил телеграмму другу с просьбой сообщить ему адрес отеля и пошёл ночевать к знакомому шахматисту. Прошёл день, но ответа не было. Расстроившись, Ласкер достал карту Парижа, разбил на сектора центр города и начал методично обходить все отели, пока, наконец, не нашёл свой. Войдя в номер, он увидел на столе телеграмму: «Д-ру Эмануилу Ласкеру, улица Лятур, 12, Париж. Ваш адрес: Париж, улица Лятур, 12». Стало ясно, что в телеграмме Ласкер забыл указать адрес своего нового пристанища… (из книги В. Линдера и И. Линдера «Короли шахматного мира: Жизнь и игра – сквозь призму энциклопедии», Россия, 2001 г.);

• «Дважды во время прогулок по Мюнхену Освальд Шпенглер (1880–1936) впадал в беспамятство и забывал собственный адрес. В таком нервозном состоянии он начал рaботу над главным трудом своей жизни – «Закатом Европы» (1918 – 22 гг.)…» (из сборника И. Мусского «100 великих мыслителей», Россия, 2000 г.);

• «В обыденной жизни Норберт Винер (1894–1964) – основоположник кибернетики и математической теории связи. – Е. М.) был чрезвычайно рассеян, забывчив и до крайности эксцентричен, а поэтому постоянно попадал в ситуации, которые можно охарактеризовать только одним словом – «анекдотические». Когда семья Винера переехала на новую квартиру, его жена Маргарет положила ему в бумажник листок, на котором записала их новый адрес: она отлично понимала, что иначе муж не сможет найти дорогу домой. Тем не менее в первый же день, когда ему на работе пришла в голову очередная замечательная идея, он полез в бумажник, достал оттуда листок с адресом, написал на его обороте несколько формул, понял, что идея неверна, и выкинул листок в мусорную корзину. Вечером, как ни в чём не бывало, он поехал по своему прежнему адресу. Когда обнаружилось, что в старом доме уже никто не живёт, он в полной растерянности вышел на улицу… Внезапно его осенило, он подошёл к стоявшей неподалёку девочке и сказал: «Извините, возможно, Вы помните меня. Меня зовут профессор Винер, и моя семья недавно переехала отсюда. Вы не могли бы сказать, куда именно?» Девочка выслушала его очень внимательно и ответила: «Да, папа, мама так и думала, что ты это забудешь» (из статьи К. Кнопа «Норберт Винер и эпоха кибернетики», Россия, 2003 г.).

IV. 7 пятниц на неделе, или 22 несчастья

• «Граф Ф. А. Остерман (1723–1804) славился своей рассеянностью. Забывая надеть шляпу, гулял по городу с открытой головой или приезжал в гости в расстёгнутом платье, приводя в стыд прекрасный пол… Предоставлял императрице вместо рапортов счёты, поданные ему сапожником или портным, и т. д.» (из книги Д. Бантыш-Каменского «Словарь достопамятных людей русской земли», Россия, 1836 г.). «…В другой раз приехал он к кому-то на большой званый обед. Перед тем как взойти в гостиную, зашёл он в особую комнатку. Там оставил он свою складную шляпу и вместо неё взял деревянную крышку и, держа её под руку, явился с нею в гостиную, где уже собралось всё общество…» (из Записной книжки П. Вяземского, Россия, изд. 1883 г.);

• «Пётр Клодт (1805–1867), русский скульптор, не придавал почти никакого значения деньгам. Праправнук Георгий Александрович Клодт рассказывал такой семейный анекдот: «Раз случилось так, что он получил значительную сумму за какую-то работу и не знал, куда бы эти деньги сунуть, чтобы принести домой. Тогда он попросил, чтобы ему их – а пачка была большая – завернули в бумагу. Так он с этим свёртком и пришёл, но не домой, а в мастерскую, потому что у него по дороге возникла какая-то важная мысль. Там, в мастерской, он положил мешавший ему свёрток возле печки и вскоре забыл про него. Его позвали ужинать. А тем временем в мастерскую пришёл работник Арсений, чтобы затопить печку… На следующее утро Пётр Карлович спросил жену: «Жюли, вчера я тебе деньги отдал?» – «Нет, Петенька, никаких денег я не видела». – «Как же так? Постой…’«Он заглянул в комод, где обычно держал свой наличный капитал, но тут же вспомнил и послал поглядеть в мастерской. Но денег там не было. Тогда призвали Арсения, который и признался, что растапливал печку бумагой. Узнавши это, Пётр Карлович сказал: «О, чёрт возьми!» И добавил: «Ну что поделаешь!» Вообще он любил повторять: «Много ли человеку надо? Кусок хлеба – и сыт» (из сборника Т. Кравченко «Русские художники, скульпторы, архитекторы», Россия, 2007 г.);

• «Американский изобретатель Томас Эдисон (1847–1931) любил хорошие сигары и запас их держал в своей лаборатории. Сотрудники изобретателя тайно пользовались куревом шефа, и тот знал это. Как-то, уезжая на отдых, Эдисон решил проучить любителей чужих сигар (посмеяться над ними). Соответствующим образом обработав капустные листья, он свернул их наподобие сигар и перед отъездом уложил в сигарную шкатулку. После возвращения к трудам, Эдисон обнаружил пустую шкатулку и абсолютное спокойствие среди своих сотрудников. Тщетно он ожидал какую-либо реакцию на свою шутку и, наконец, не выдержал: «Куда девались мои сигареты?» «Они были уложены в чемодан, с которым вы отбыли на отдых», – таков был ответ» (из сборника М. Чекурова «Курьёзы истории», Россия, 1998 г.);

• «Что касается Владимира Немировича-Данченко (1850–1943) – режиссёр, прозаик, драматург, совместно с К. С. Станиславским основал Московский Художественный театр (1898 г.). – Е. М.,) рассказывалось главным образом о его «епиходовщине» и его «двадцати двух несчастьях». То как, въезжая во двор театра, извозчичья пролётка, на которой он ехал, задела колесом за тумбу, резко качнулась, и сидевший в ней, как обычно гордо и величаво выпрямившись, Владимир Иванович подскочил, ткнулся носом в спину извозчика, и с него свалился и упал под колёса его знаменитый ярко лоснящийся цилиндр. И как назло по двору шла большая группа актёров, которые конечно, не удержали взрыва весёлого хохота. Владимир Иванович, подобрав цилиндр, нанял другого извозчика и уехал домой… И ещё – как он опрокинул себе на живот и колени стакан очень горячего чая и, оглянувшись, поискав глазами Василия Ивановича Качалова, прячущего за чужие спины смеющееся лицо, сказал ему: «Ну почему со мной всё это случается обязательно в вашем присутствии, ведь я знаю, что вы это коллекционируете». Дунул в порт сигар и запорошил себе глаза; элегантно присел на край режиссёрского стола – и крышка стола перевернулась, на Владимира Ивановича полетели графин, чернила, лампа… Споткнулся о чью-то ногу и растянулся в проходе между креслами в партере. И, наконец, любимейший рассказ: во время какой-то очень напряжённой паузы, последовавшей за очень резким замечанием Владимира Ивановича одной из актрис, он вскочил, вылетел из-за режиссёрского стола в средний проход и начал с хриплыми возгласами «ай! ай! ай!» кружиться вокруг своей оси и бить себя ладонями по бёдрам и груди, потом сорвал с себя пиджак и стал топтать его ногами… Оказалось, что у него загорелись в кармане спички и прожгли большие дыры в брюках и пиджаке. Репетиция сорвалась» (из книги В. Шверубовича «О старом Художественном театре «, СССР, 1900 г.);

• «Михаил Туган-Барановский (1864/65 – 1919) – экономист, историк, публицист, один из представителей «легального марксизма». – Е. М.) шёл академической дорогой, блестяще защитил магистерскую диссертацию о промышленных кризисах, потом докторскую… Был он рассеян анекдотически, как профессор немецких юмористических листков… Так, однажды вечером возвращается он с женою, Лидией Карловной, на извозчике домой. Она поручает ему купить у Филиппова булок. Он выходит с булками и преспокойно садится в санки к другой даме, та поднимает крик, он удивлённо смотрит, а Лидия Карловна из своих санок в ужасе машет ему рукою: «Миша, Миша, куда ты?» (из сборника В. Вересаева «Литературные портреты», российск. изд. 2000 г.);

• «Леонид Мунштейн (1866–1947) – поэт-фельетонист, драматург, театральный деятель, известный в артистических кругах под псевдонимом Лоло. – Е. М.) был феноменально близорук… На улице он всегда боялся стукнуться лбом о фонарный столб. Такой случай был с ним в Остенде. «У них море и небо одинаково блекло-голубое и таким же цветом выкрашены фонарные столбы. Ясно, что близорукий человек не отлечит, где небо, где фонарь, и треснется лбом». Он именно треснулся лбом, причём разбил пенсне. И сколько не искали осколков – не нашли. Тогда Лоло, как человек болезненно-мнительный, решил, что кусочки стекла влезли ему в глаза. Пошёл к окулисту. Тот выслушал, посмотрел глаза, покачал головой и велел Лоло попить валерьянки и полежать 2 дня в постели. Пенсне нашлось в зонтике Веры Николаевны (жена Лоло. – Е. М.). На другой день пошла гулять, стал накрапывать дождь, она раскрыла зонтик, и пенсне вывалилось ей на голову. Лоло это было очень неприятно. Он так ясно чувствовал, как стёклышки шевелятся у него внутри глаз у самого носа…» (из воспоминаний Тэффи «Моя летопись», российск. изд. 2004 г.);

• «Поэт Рюрик Ивнев (1891–1981) был очень рассеян, ходил с каким-то растерянным видом и чуть ли не стремился «выходить в окна и зеркала вместо дверей», как о нём говорил М. Кузмин, любивший рассказывать о том, как однажды Рюрик Ивнев именно с таким вот рассеянным видом вошёл в редакцию журнала «Лукоморье». В этом журнале (издававшемся на деньги А. С. Суворина) наряду с бульварными и «нововременскими» писателями стали неожиданно печатать «модераистических» поэтов. И вот (рассказывал Кузмин) Рюрик Ивнев, придя в редакцию «Лукоморья», был так рассеян, что наталкивался на стулья и на людей… Когда он получил то, что следует (гонорар. – Е. М.), он ушёл не в дверь, а в окно, стукнулся об стену…» (из воспоминаний В. Пастухова «Страна воспоминаний», российск. изд. 2007 г.). «…Если Ивнева попросят прочесть стихи, он долго будет отнекиваться, потом полезет в карман, вытащит свёрток измятых листков, просыплет папиросы, выронит платок, засунет всё это обратно, покраснеет, передёрнется, встанет, опять сядет… Лицо жалкое и милое, беспокойный близорукий взгляд…» (из сборника Г. Иванова «Мемуарная проза», российск. изд. 2001 г.).

• «Однажды французский физик Андре Ампер (1775–1836) решил сам приготовить себе завтрак, точнее, сварить яйцо. Делать это он решил на «научной основе» (с часами в руках). В процессе варки Амперу пришла на ум какая-то идея, и через некоторое время он был обнаружен с яйцом в руках около кастрюли, в которой варились… часы» (из книги М. Цекурова «Курьезы истории», Россия, 1998 г.);

• Вспоминает гроссмейстер Юрий Авербах (р. 1922): «Мне было пятьдесят, когда я играл в полуфинале первенства СССР (Одесса, 1972 г.) с В. Цешковским. Цейтнот, острейшая позиция, у меня «фисит» флаг. Он думает над ходом. Я решаю выпить кофе и беру термос, стоящий рядом на столе. Смотрю на своего соперника – у того глаза расширяются: оказывается я взял шахматные часы и пытаюсь отвернуть крышку термоса». Именно после того полуфинала я все понял: возраст! От этого уйти еще никому не удавалось, теперь пришел и мой черед. И я решил прекратить практическую игру» (из очерка Г. Сосонко «Лестница жизни», Нидерланды, 2006 г.);

• «Однажды чемпион мира Александр Алехин (1892–1946) бросил в чашку кофе вместо сахара пешку, мешал и удивлялся, что сахар не тает…» (из статьи С. Флора «Нужны ли шахматные акробаты?», СССР, 1978 г.).

• «В 1930-е годы Роберт Оппенгеймер (1904–1967) преподавал физику в Калифорнийском университете. В те дни студенты видели его у доски с мелом в одной руке и вечной сигаретой в другой. Одна из студенток как-то сказала, что ожидала увидеть, как он засунет в зубы мел и станет писать сигаретой…» (из сборника Н. Дональдсона «Как они умерли», США, 1994 г.);

• «Чемпион мира Александр Алехин (1892–1946) часто закуривал папиросу с другой стороны…» (из статьи С. Флора «Нужны ли шахматные акробаты?», СССР, 1978 г.).