Текст книги "Благословение и проклятие инстинкта творчества"

V. «Чудачки из земли дураков»

«Рассеянность, которая есть не что иное, как беспечность и недостаток внимания к тому, что происходит вокруг, делает человека до такой степени похожим на дурака или сумасшедшего, что я, право же, не вижу особой разницы между всеми тремя…» (лорд Честерфилд «Письма к сыну», Великобритания, изд. 1774 г.). «Одержимость – не вид психического расстройства, а состояние полного поглощения сознания учёного или художника идеей, замыслом, планом созреваемой или уже созревшей работы… Особенность высокого творческого напряжения в том, что всё в жизни субъекта творчества подчиняется этому состоянию: режим, поведение, образ жизни в целом… Погрузившись в мысли, творец не реагирует на все внешние сигналы адекватно и своевременно, то есть как все люди, поэтому в глазах последних он выглядит несколько странно и даже смешно…» (Н. Гончаренко Гений в искусстве и науке», СССР, 1991 г.).

Политики, учёные

• «Авраам Линкольн (1809–1865) – 16-й президент США в 1861–1865 гг.. – Е. М.) был совершенно равнодушен к своей внешности, и, случалось, расхаживал по улице с одной штаниной, заправленной в сапог, а другой – спущенной поверх него…» (из сборника Р. Белоусова «Частная жизнь знаменитостей. Собрание редких случаев, любовных историй, курьёзов, слухов», Россия, 1999 г.). «…Этот высокий и костистый человек с характерной сутуловатостью (ему исполнился 51 год) с легкой походкой, такой печальный, чудаковатый и смешной, казался существом из иллюстрированной книжки для детей…» (из книги К. Сэндберга «Линкольн», сов. изд. 1961 г.);

• «Граф Ф. А. Остерман (1723–1804) славился своей рассеянностью… Забывая надеть шляпу, гулял по городу с открытой головой или приезжал в гости в расстёгнутом платье, приводя в стыд прекрасный пол…» (из книги Д. Бантыш-Каменского «Словарь достопамятных людей русской земли», Россия, 1836 г.);

• Весьма странно, на взгляд многих окружающих, вёл себя французский физик и математик Андре Ампер (1775–1836). – »Часто бродил в одиночестве, неуклюжий и неряшливо одетый, порой громко и размеренно скандируя латинские стихи или разговаривая сам с собой» (из статьи С. Григорьева «Ампер», Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия», CD, Россия, 2000 г.);

• «Учёный-химик Роберт Бунзен (1811–1899) был профессором Гейдельбергского университета. Будучи слушателем его курса, И. М. Сеченов писал о том, каким запомнился ему Бунзен: «Страдая забывчивостью, он часто является на лекцию с вывернутым ухом – сохранившимся до старости наследием школьного возраста. Когда в течение лекции взмахом руки профессора ушная раковина приходила в норму, это означало, что памятка сделала своё дело – опасный пункт не был забыт. Когда же, как это случалось нередко, ухо оставалось вывернутым по окончании лекции, молодая публика расходилась с весёлыми разговорами о том, был ли забыт опасный пункт или забыто ухо… Его называли не иначе, как папа Бунзен, хотя он не был ещё стариком» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «Профессор Норберт Винер (1894–1964) всегда приходил в аудиторию без конспекта лекции, – вспоминал один из студентов. – Сначала он доставал большой носовой платок и прочищал нос очень энергично и шумно. Затем он поворачивался лицом к доске, стоя очень близко к ней из-за своей очень сильной близорукости. Хотя я обычно сидел в первом ряду, мне было трудно разобрать, что он пишет. Большинство других студентов не могли видеть вообще ничего. Но наибольшее удовольствие для аудитории было слышать, как профессор Винер говорит сам себе: «Ну, это, определённо, совершенно неверно». При этом он быстро стирал всё, что было написано. Затем он начинал всё сначала, бормоча про себя: «Пока это, похоже, правильно». И через минуту: «Однако это не может быть правильно», – стирал все опять. Этот процесс повторялся вновь и вновь, пока не звенел звонок с лекции» (из статьи К. Кнопа «Норберт Винер и эпоха кибернетики», Россия, 2003 г.);

• «Уникальная личность Николы Теслы (1856–1943) была причиной того, что он жил чудаком-одиночкой… Его навязчивые идеи отличались странностями. Идя навстречу, он считал собственные шаги, а в гостинице останавливался только при условии, что номер его апартаментов будет кратен трём…» (из книги Дж. Ландрама «Четырнадцать гениев, которые ломали правила», российск. изд. 1997 г.). «…Он мог, прогуливаясь по улице, во внезапном порыве энергии сделать сальто и, приземлившись на ноги, спокойно и ничем не смущаясь продолжить прогулку…» (из книги Ю. Гоголицына «Тайны гениев и злодеев», Россия, 2002 г.). «…Тесла утверждал, что умеет разговаривать с голубями и получает вести от марсиан…» (из книги Ж. Бержье «Промышленный шпионаж», сов. изд. 1972 г.);

• «Об Алане Тьюринге (1912–1954), усиленно занимавшемся в Королевском колледже Кембриджа (1931–1935 гг.) математикой, студенты шептались, будто он подводит будильник, глядя по ночам на звезды и производя ему одному известные вычисления…» (из статьи А. Леонова и В. Леоновой «Идеальная машина Алана Тьюринга», Россия, 2003 г.);

Философы, мыслители

• «Древнегреческого мыслителя Фалеса Милетского (ок. 625 – ок. 547 до н. э.) считали гением, погружённым в свои мысли, крайне умным и одарённым, но не приспособленным к жизни и очень странным. Существует легенда о колодце, которая как нельзя лучше отражает его образ. Как-то Фалес прогуливался, смотрел на небо, разглядывал звёзды, и упал в колодец. Одна служанка, увидев это, пошутила: «Фалес, ты хочешь знать, что на небе, а не видишь, что у тебя под ногами»…» (из книги И. Циттлау «От Диогена до Джобса, Гейтса и Цукерберга», Германия, 2011 г.);

• «Одна фигура и манеры Сократа (ок. 469–399 до н. э.) способны были произвести сенсацию в небольшом городке Афины – центре и фокусе античной цивилизации со всем её блеском и лоском и поклонением формальной красоте. Низкого роста, лысый, с раздутым животом, толстый и короткой шеей, выпученными глазами, толстыми губами и вздёрнутыми ноздрями Сократ казался живым сатиром, сорвавшимся с пьедестала и внезапно появившимся среди богов. Он не любил изящных приёмов, которыми блистали прочие учителя философии, он говорил резко и отрывисто, не закругляя периодов и не украшая их риторическими фигурами. С первой минуты поэтому он не мог нравиться, и ничего, кроме смеха, его вид и слова не возбуждали в новичке…» (из очерка Е. Орлова «Сократ, его жизнь и философская деятельность», Россия, 1897 г.). «Всё в нем преувеличено, buffo, карикатура…» (из книги Ф. Ницше «Падение кумиров, или О том, как можно философствовать с помощью молотка», Германия, 1888 г.);

• «Уединенная жизнь, которую вела семья Иоганна Песталоцци (1746–1827 – швейцарский педагог, один из основоположников дидактики начального обучения. – Е. М.) и при которой она почти не сталкивалась с посторонними, имела своим последствием то, что Песталоцци на всю жизнь остался каким-то дикарём, всегда стеснявшемся в обществе и крайне неловким и угловатым на людях» (из очерка Я. Абрамова «И. Песталоцци, его жизнь и педагогическая деятельность», Россия, 1893 г.). «Рассеянный и, по мнению учителей, «бестолковый» ученик не внушал им, по-видимому, особых надежд… В играх со сверстниками он был самым неловким и беспомощным и служил постоянным объектом для шуток. Один из школьных товарищей даже дал ему прозвище «Генрих чудачок из земли дураков»…» (из статьи В. Ротенберга «Иоганн Генрих Песталоцци, его деятельность и педагогические идеи», СССР, 1965 г.);

• В личном общении, равно как и своим обликом, Артур Шопенгауэр (1788–1860), этот «один из самых крупных германских мыслителей всех времен», делал, казалось, все возможное, чтобы приобрести репутацию «чокнутого философа». «Его начинают воспринимать как экстравагантного пришельца из 18-го столетия: склонность к жестикуляции, разговоры с самим собой, сопровождающий его в уединенных прогулках пудель, нелюдимость и другие странности философа служат поводом для многочисленных анекдотов» (из статьи А. Чанышева «Учение А. Шопенгауэра о мира, человеке и основе морали», Россия, 1999 г.). «Он всегда опасался, что с ним может произойти что-то плохое; например, чтобы не подхватить какой-нибудь заразы в кафе, носил с собой бокал. Страх мешал ему делать то, что, по собственному мнению Шопенгауэра, ему следовало бы сделать…» (из книги Г. Гаева «Гении в частной жизни», Россия, 1999 г.). «…Из Неаполя его заставила уехать боязнь оспы, из Вероны – опасение, что он понюхал отравленного табаку (1818 г.), из Берлина – страх перед холерой, а самое главное – боязнь восстания. В 1831 году на него напал новый припадок страха: при малейшем шуме на улице он хватался за шпагу и трепетал от ужаса при виде каждого человека… Шопенгауэр всегда жил на нижнем этаже, чтобы удобнее было спастись в случае пожара…» (из книги Ч. Ломброзо «Гениальность и помешательство», Италия, 1863 г.). «…А с 1836 года, опасаясь пожара, он стал жить в подвалах» (из книги В. Эфроимсона «Гениальность и генетика», Россия, 1998 г.).

Писатели, поэты

«Вообще, наверное, не существовало писателей, свободных от странностей и чудачеств, что не представляло бы собой какого-то исключения в человеческом роде, поскольку каждый человек может быть немножко чудаком, но писатели отличаются тем, что придают своим странностям особое значение и очень обижаются, когда окружающие не понимают их с должным почтением и пониманием (Я. Парандовский «Алхимия слова», Польша, 1951 г.).

• Биограф Сэмюэля Джонсона (1709–1784 – английский писатель и лексикограф. – Е. М.) знаменитый эссеист Джеймс Босвел пишет: «Странность его манер привлекала всеобщее внимание. Повинуясь каким-то скрытым побуждениям, он то считал себя обязанным, проходя по улице, коснуться каждого фонарного столба или наступить в центр каждого камня мощенной мостовой. Если ему приходилось пропустить хотя бы один, он возвращался и начинал свой путь сначала. Множество раз я наблюдал, как он неожиданно останавливался перед порогом дома и погружался в глубокую задумчивость, казалось, пересчитывая ступеньки, лишь после этого мистер Джонсон быстрыми шагами догонял своих спутников. Если ему случалось забыть о своём ритуале или выполнить его не полностью, он мог всё бросить и вернуться к порогу, чтобы со всей серьёзностью проделать свои магические действия» (из статьи А. Перчиковой «Я всё время боюсь», Россия, 1998 г.);

• «Сочиняя, Дени Дидро (1713–1784) походил на одержимого. Он бегал по комнатам, размахивая руками, и кричал на весь дом. Чрезвычайную роль у писателя во время работы играл парик. Дидро срывал его с головы, подбрасывал вверх, топтал ногами и опять бросал…» (из книги JI. Куприяновича «Резервы улучшения памяти. Кибернетические аспекты», СССР, 1970 г.);

• «Из старинных наших поэтов был большой чудак Ермил Костров (1751–1796); знавшие его коротко рассказывают о нём много забавных странностей. Входил он в гости к приятелям в комнату всегда в треугольной шляпе, снимал её для поклона и снова надевал на глаза, садился куда-нибудь в уголок и молчал. Только тогда примет участие в разговоре, когда услышит речь любопытную или забавную и тогда приподымет шляпу, взглянет на говорящего и опять её наденет…» (из книги М. Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы», Россия, 1898 г.);

• «Оноре да Бальзак (1799–1850) сидел однажды на скамейке парка, погружённый в свои мысли, когда перед ним остановилась нищенка: «Месье, помогите мне, у меня умер муж и трое детей на руках». Писатель воспрянул от грёз литературных и дал несчастной «мудрый» совет: «А вы опустите их на дорожку»…» (из сборника М. Чекурова «Курьёзы истории», Россия, 1998 г.). «Не случайно, – отмечает С. Цвейг, – три четверти дошедших до нас изображений Бальзака – это шаржи, а не портреты. Не случайно современники сочинили о нём 2 тысячи анекдотов, но не оставили ни одного добросовестного и документального описания, его жизни» (из книги «Бальзак», Великобритания, 1940 г.);

• «Жерар Нерваль (1808–1855 – французский поэт – романтик. – Е. М.) никогда не мог устроить себе сколько-нибудь сносного человеческого существования. Лучше всего ему, по-видимому, жилось в Египте, где его принимали за юродивого…» (из книги Н. Баженова «Психиатрические беседы на литературные и общественные темы», Россия, 1903 г.). «Никто даже из близких людей не знал, где он, в сущности, живёт…» (из книги П. Зиновьева «Душевные болезни в картинах и образах: Психозы, их сущность и формы проявления», СССР, 1927 г.);

• «Дедушку – талантливого резчика по дереву – Ганс Христиан Андерсен /(805 – 1875) пошил только оборванным, голодным, больным стариком. Его именем пугали детей. Ганс Христиан никогда не забывал, как дразнили его мальчишки, предсказывая, что он будет сумасшедшим, как и дед» (из книги Л. Брауде «Ганс Христиан Андерсен», СССР, 1978 г.). «Если мы сейчас спросим себя, почему он не укладывался в мерки своей эпохи, естественно, напрашивается ответ, что в основе своей он был не такой, как другие… с поразительными странностями… На него обращали внимание прежде всего благодаря его более чем необычной внешности… Его наружность и поведение вызывали смех…» (из книги Б. Гренбека «Ганс Христиан Андерсен. Жизнь. Творчество. Личность», сов. изд. 1979 г.).

• «…Неловкий, с большими руками и гигантскими ногами, словно вставленными в костюм, весь этот странный внешний вид вместе с длинным носом и маленькими глазами должен был бросаться в глаза. «Наша иностранная горилла», – говорили датчане. Прозвище грубое, но верное» (из статьи Г. Боманса «Кем был Андерсен?», Швеция, 1963 г.). «…Он так боялся погибнуть от огня, что, когда путешествовал, всегда брал с собой верёвку, надеясь спастись с её помощью в случае пожара… Когда он болел, он часто оставлял на столике у кровати записку. В ней было написано: «Это только кажется, что я умер»…» (из книги И. Уолласа, С. Уолласа, 3. Уолласа, Д. Валленчински «Интимная сексуальная жизнь знаменитых людей», Белоруссия, 1993 г.). «В октябре 1865 года Э. Григ пишет из Копенгагена: «Недавно я встречался с Г.-Х. Андерсеном, которого теперь смело можно называть «чудак Андерсен» – право же, он впал в детство!»…» (из книги Х. Хейберга «Генрик Ибсен», сов. изд. 1975 г.);

• За безумца принимали случайные прохожие Фёдора Достоевского (1821–1881), когда, в дни работы над романом «Преступление и наказание» (Петербург, 1866 г.), он выходил на прогулку и, шагая, проговаривал диалоги своих литературных героев. И только в этой второй, литературной реальности он был к месту и ко времени…;

•«Василий Комаровский (1881–1914 – поэт, переводчик. – Е. М.) был всегда один, с головой, откинутой назад, с тростью, засунутой в карман пиджака, рассеянный, словно прислушивающийся к каким-то далёким созвучиям. Он проходил своей лёгкой походкой вглубь парка, часами кружил по аллеям, внезапно останавливался, декламировал вполголоса стихи и вновь шагал, глядя куда-то вдаль… В роли поэта и художника Комаровского знали почти исключительно в кругу «Аполлона». В живописи он был так лее странен и жутковат, как и в стихах… В «Аполлоне» его считали своим, но до широкой публики он так и не дошёл, ни при жизни, ни после смерти. Аристократия не приняла всерьёз этого «чудака» и «сумасброда»…» (из книги Э. Голлербаха «Город муз», СССР, 1927 г.);

• «Велимир Хлебников (1885–1922/)был абсолютно лишён бытовых реакций и бытовых проявлений. По этой причине он во многих вызывал недоумение: он был не такой, как все, следовательно – «идиот»…» (из Воспоминаний А. Лурье «Детский рай», российск. изд. 1993 г.). «С 18-летнего возраста В. Хлебников приобрёл известность человека с большими странностями. Сам он впоследствии говорил: «Меня в гимназии называли блаженным»… Ходил всегда слегка согнувшись, каким-то пружинившимся и подпрыгивающим шагом. При встрече почему-то отдавал честь. В глазах у него часто мелькало выражение испуга, как у встревоженного животного. Это особенно бывало заметно при внезапных встречах…» (из Воспоминаний О. Самородовой «Поэт на Кавказе», сов. изд. 1972 г.). «У Хлебникова беспримерная рассеянность, безумная рассеянность. Нет, это не рассеянность. Это нечто большее: равнодушие ко всему и ко всем… Это подлинный и полный уход человека из мира действительности в мир мысли и мечты…» (из Воспоминаний И. Грузинова «Маяковский и литературная Москва», сов. изд. 1990 г.). «Хлебникова в глаза называли идиотом, и я видел, что он обидного, говорившегося о нём, не слышит и не воспринимает…» (из Воспоминаний А. Лурье «Детский рай», российск. изд. 1993 г.);

• «О двух своих встречах с Мариной Цветаевой (1892–1941) Анна Ахматова (1889–1966) рассказала мне в январе 1963 года… Обе встречи произошли в начале июня 1941 года. До тех пор Ахматова и Цветаева друг друга не видели никогда. Пастернак передал Анне Андреевне, что Цветаева хотела бы встретиться с нею, и сообщил телефон Цветаевой. «Звоню. Прошу позвать её (Цветаеву. – Е. М.). Слышу: «Да?» – «Говорит Ахматова». – «Слушаю». Я удивилась. Ведь она же хотела меня видеть? Но говорю: «Как мы сделаем? Мне к вам прийти, или вы ко мне придёте?» – «Лучше я к вам приду». – «Тогда я позову сейчас нормального человека, чтобы он объяснил, как до нас добраться». – «А нормальный человек сможет объяснить ненормальному?»…» (из Воспоминаний Н. Ильиной, сов. изд. 1991 г.). «…И вот в один из дней (июнь 1944 г.. – Е. М.) Марина Цветаева позвонила нам по телефону. Анна Андреевна попросила её приехать. Но она так сбивчиво поясняла, куда надо приехать (на Ордынку, Москва. – Е. М.), что Цветаева спросила: «А нет ли подле вас непоэта, чтобы он мне растолковал, как к вам надо добираться?» Этим «непоэтом» был я. Мне удалось внятно изложить адрес, Марина Ивановна вскоре появилась в нашем доме…» (из Воспоминаний В. Ардова, сборник М. Ардова, Б. Ардова и А. Баталова «Легендарная Ордынка», Россия, 1997 г.);

• «Слишком рано проснулась в Уильяме Фолкнере (1897–1962 – американский писатель, лауреат Нобелевской премии 1949 года. – Е. М.) тяга к сочинительству, слишком щедрой фантазией был он наделён: вспоминают, что, начав рассказывать, 10-летний подросток не мог остановиться, и вскоре утрачивалась всякая граница между правдой и небылью. В быту Фолкнер был довольно рассеян, часто говорил невпопад, вечно что-то терялось…» (из книги Н. Анастасьева «Владелец Йокнапатафы», СССР, 1991 г.).

Художники, графики

• «Среди представителей художественной богемы во Флоренции живописец Томмазо Мазаччо (1401–1428) был чем-то вроде белой вороны. Нескладный, рассеянный, вечно о чём-то задумывающийся, способный целыми минутами оставаться без движения, с полуоткрытыми губами и устремлённым в пространство взглядом синих глаз, Мазаччо недаром получил прозвище Чудного…» (из книги А. Дживелегова «Творцы итальянского Возрождения», Россия, 1998 г.);

• П. М. Ковалевский вспоминал о знакомстве с живописцем Александром Ивановым (1806–1858), автором грандиозного полотна «Явление Христа народу» (1837–1857 гг.): «Это был человек одичалый, вздрагивающий при появлении всякого нового лица, раскланивающийся очень усердно с прислугою, которую принимал за хозяев, – человек с движениями живыми и глазами бегающими, хотя постоянно потупленными в землю» (Россия, 1880 г.);

• «Домашним Иван Шишкин (1832–1898) казался дикарём, нелюдимом… Желая приобщить Ивана к хозяйству, родные стали давать ему торговые поручения, но купцы обманывали и обсчитывали его. Купеческо-мещанской Елабуге такая неприспособленность казалась чуть ли не слабоумием. Иван и сам понимал, что к коммерции не пригоден, и страдал от обиды и безысходности положения. Мать он приводил в отчаяние. В августе 1852 года Иван Шишкин поступил в Училище живописи и ваяния. Языкастые и меткие на прозвища товарищи за внешний вид и молчаливость быстро прозвали его Монахом» (из книги Л. Анисова «Шишкин», СССР,1991 г.);

Композиторы, музыканты

• «Этот «фрик», Иоганн Себастьян Бах (1685–1750), приводил в церковь гусей в платочках на детский праздник в Рождество. Этот «фрик» написал пьесу для 5-ти рук – два человека играют в две руки и ещё один играет одной… Когда он слышал чью-нибудь игру, прерванную посредине пьесы без аккордного разрешения (Ах, этот аккорд! главный, узнаваемый аккорд Баха в конце почти каждого его произведения), он срывал с себя парик и кидал его через всю церковь в музицирующего. Если угроза не действовала, он со всех ног мчался к органу и сам нажимал нужный аккорд. Только после этого гофмейстер успокаивался…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.);

• «Как эксцентрично влияло стремление к движению у Вольфганга Моцарта (1756–1791), всегда расположенного к шутке, на его окружение, видно из воспоминаний писательницы Каролины Пихлер, которые были опубликованы в «Альгемайне Театерцайтунг» 15 июля 1843 года в Вене: «Когда я однажды сидела у рояля и играла «Non piu andrai» из «Фигаро», Моцарт, который был у нас, подошёл сзади, и, я должна отдать ему должное, стал напевать мелодию и выстукивать такт у меня на плече. Вдруг он пододвинул стул, сел, велел мне играть на басах, а сам начал без подготовки импровизировать и так прекрасно, что все, затаив дыхание, прислушивались к звукам немецкого Орфея. Но вдруг ему всё надоело, он вскочил и начал в своей дурацкой манере, как это у него часто бывало, прыгать через стол и кресла, мяукать, как кошка, и кувыркаться, как расшалившийся мальчишка…» Вероятно, подобные тривиальные шутки являлись для Моцарта необходимым уравновешиванием, чтобы «дух, находящийся во время композиции важного произведения где-то по ту сторону от нормальной смертной жизни» снова спустить на землю. Его шурин Йозеф Ланге так описывает Моцарта в своих воспоминаниях: «Никогда Моцарт в своих беседах или поступках не был так мало похож на великого человека, как во время работы над важным произведением… За внешней фривольностью он, по непонятным причинам, преднамеренно скрывал своё внутреннее напряжение или ему нравилось противопоставлять божественные идеи своей музыки причудам пошлой действительности и развлекаться подобного рода шутками по отношению к себе. Я понимаю, что такой великий музыкант из глубокой любви к искусству мог одновременно выставлять на посмешище свою индивидуальность и пренебрежительно относиться к ней». Такими показаниями свидетеля описывается гений, творческие возможности которого выходят далеко за рамки всего, что можно себе представить. С другой стороны, своей непредсказуемой и во многом необузданной реакцией он мог шокировать окружающих его людей» (из книги А. Ноймайра «Музыканты и медицина. На примере Венской классической школы», Австрия, 1995 г.);

• «Крестьяне из окрестностей Вены (начало 1820-х гг.. – Е. М.) часто с удивлением наблюдали за невысоким, страдающим отдышкой человеком, который с непокрытой головой бродил по полям; они принимали его за помешанного. «Бормотун» – звали они его, потому что он, Людвиг ван Бетховен (1770–1827), как безумный, всегда что-то бурчал себе под нос, гудел, кричал, пел, размахивая руками…» (из речи С. Цвейга на открытии книжной выставки в Лондоне, Великобритания, 1928 г.).

Артисты, шахматисты

• «В фильме Негулеско «Выйти замуж за миллионера» (США, 1953 г.) Мэрилин Монро (1926–1962) предстала в образе близорукой девушки, которая из кокетства не носит очков и то и дело попадает в забавные ситуации. Позднее режиссёр поведал: «Во время съёмок она полусерьёзно-полушутя приходила на съёмочную площадку в 16 часов вместо 10 часов утра. При этом говорила, что не могла найти съёмочный павильон. И это после 8 лет работы на студии! «Это не я опаздываю… Это опаздывают другие», – защищалась М. М. Временами она не являлась по 3 дня»…» (из сборника И. Мусского «100 великих актёров», Россия, 2008 г.);

• «Мама отмечала, что Майкл Джексон (1958–2009) не такой, как все, ещё с рождения, – пишет в своей книге сестра Майкла Ла Тойя. – Мать никогда не хвасталась детьми, но для Майкла делала исключение: «Не буду утверждать, что он вундеркинд, но есть в нём что-то особенное»… На страницах газет и журналов он представал вечным ребёнком, окружённым игрушками и домашними животными, полностью изолированным от реальной жизни. Такой искусственно создаваемый образ укрепился, когда Майкл выпустил альбом, созданный на основе фантастического фильма С. Спилберга «Инопланетянин» (США, 1982 г)» (из сборника Д. Самина «100 великих вокалистов», Россия, 2004 г.). «После выхода феноменального альбома «Триллер» (США, 1984 г.)Джексон оказался зачинателем новой моды в одежде у подростков: одна перчатка, белые носки, брюки – выше щиколотки. Медиумы даже утверждали, что он якобы пришелец с другой планеты… Джексон стал появляться на публике в чёрных очках, чтобы ни с кем не встречаться взглядом. Позже в его гардеробе появилась шляпа. Ради смеха он несколько раз выходил на улицу в маске-респираторе…» (из сборника И. Мусского «100 великих кумиров XX века», Россия, 2007 г.);

• «При всех расхождениях в оценке феномена Роберта Фишера (1943–2008) большинство экспертов единодушны в одном: он импульсивен, легко возбудим, обладает неустойчивым характером. Страшась и не понимая жизни, он принимает опрометчивые решения, бумерангом бьющие по его же интересам. И даже незаурядные шахматные способности как-то меркнут перед «подвигами» на поприще низвержения общепринятой морали – нетерпением к чужому мнению, пренебрежением интересами соперников, шокирующими, на грани приличия, поступками. «Буду краток, – комментировал в своё время бегство американца с турниров в Сусе (Тунис, 1967 г.) и Лугано (Швейцария, 1968 г.) гроссмейстер А. О’Келли. – Поведение Фишера напоминает поведение дикаря: всё, что происходит вокруг него, он воспринимает как угрозу». Но, пожалуй, рекордным по бестактности стал отзыв одного западного журнала. «Не подумайте, что Фишер такой уж идиот, каким кажется, – писал он о демарше после турнира претендентов на Кюрасао (1962 г.) – Просто по молодости лет он ещё не знает, что можно говорить, а о чём полезнее умолчать». Свысока определили, что сие «от смеси невежества и полудетской озлобленности…» (из книги Е. Мансурова «Загадка Фишера», Россия, 1992 г.);