Текст книги "Нескучная история. Книга 2"

– Нет, конечно!

– А потом ещё, пользуясь разгромом мировой войны, он собрал всех правителей полуразрушенных стран и заставил подписать их документ, что его валюта – общемировая, и все взаиморасчёты между странами должны производиться только её посредством… Что это у нас получилось?.. Уже мировая демократия?.. Вернее – псевдодемократия…

Пластырь и Весло молчали, оценивая услышанное.

– И кто же всё это наподписал такое? – спросил наконец Веселкин.

– Все страны Европы… США, Канада… Это – Бреттон-Вудский договор 1944-го года… Мы тоже подписали, но не ратифицировали. Сталин не позволил нас тогда на лопатки положить. А ты, что ли, не знал?

– Нет. Не знал.

– А почему, ты думал, все крупные мировые сделки в долларах считаются?.. Этот договор написан для всех коллекторов мира! Для твоих коллег за рубежом!.. И нас они тоже пробили… Давно ли вы на рубли-то перешли?

– Ну они и лохи-и!.. – протянул Пластырь, сокрушённо качая головой.

– А теперь – самое главное! – объявил Иван.

– Куда уж главнее-то, – пробурчал Веселкин.

– Слушай-слушай!.. Садова голова… Самое главное!.. – Иван опять многозначительно поднял палец вверх. – Самое главное, что Кочкина-валюта давно уже не обеспечивается никакой там медной или золотой копеечкой!.. Никаким драгметаллом!.. И об этом всему миру давно объявлено!.. Кажется, в 1971-м году где-то!.. И тем не менее за мировую валюту она канает далее… По инерции!.. Простая раскрашенная бумага!

– Да не-ет! – протянул Весло, – этого не может быть!

– Может!.. Это просто бумага, на которую продается всё и вся, но предъявить Кочкину несколько тонн этих бумажек с требованием их конвертации в драгметалл невозможно!.. Об этом миру объявлено официально!

– Да, блин, что ж это за наваждение такое! – возмутился Веселкин. – Как они там живут вообще, в этой Кочкиной Америке с их вассалами?! Дикари какие-то, честное слово!..

– А ты думал! – воскликнул Андрон. – Это же Дикий Запад!..

– Неужели они на Западе такие дикие? – удивился Пластырь.

– Ну ты как вчера родился, братец, честное слово! – сказал Иван.

– Счастливые-е, – протянул Пластырь с иронией в голосе…

– Ну, хорошо… Теперь вы представляете, что такое мир чистогана и на кого вы трудитесь, – после короткой паузы сказал Иван. – А сейчас вернём вам долг Андронов… Полагаю, что после всего слышанного в долларах вы не возьмёте, – пошутил он, – сколько же вам задолжал Андрошка?

– Шестьсот с чем-то тысяч руб лей. У шефа точные цифры. Надо ему звонить.

– Ну, звони… Мы же должны знать, сколько с нас причитается.

Весло набрал номер в сотовом и дождался ответа.

– Слон! – сказал он. – Мы сейчас у клиента. Мы вскрылись… Он тут с другом… Позвали нас. Они согласны оплатить… Скажи, какая точно сумма?.. Да… Жду…

– Сейчас, он в бумаги глянет… – сказал Веселкин и замер в ожидании: – Слушаю! – вновь заговорил спустя минуту. – Понял!.. Шестьсот пятьдесят три тысячи?.. Всё ясно…

– Нет! – перебил его Иван и протянул руку. – Дай-ка мне телефон… Ещё не всё ясно.

– Алло!.. Это ваш клиент, – сказал он в смартфон, – я плачу, а значит вправе ожидать качественного обслуживания… К вам там на месте подъедет мой друг, и вы ваши бумаги с долгом ему предоставите законным образом и оформите получение денег… Сначала вы с ним вопрос обсудите, а после, какую сумму он мне назовёт, ту я и отдам здесь под расписку вашим сотрудникам. Договорились?.. Всё. Прощайте!

Иван повернулся к Веслу и Пластырю, вернул им сотовый и сказал:

– Сейчас я позвоню другу в Южносибирск, и он вопросы с вашим шефом все уладит… А дальше сделаем как я уже сказал… – Иван достал сотовый и набрал номер Михаила:

– Алло, Миша!.. Привет!.. В гостинице сидим… Нормально всё! Андрон со мною… Катя тоже с нами, да… Нет, лесными тропами ещё не ходим, некогда пока. Вот решаем вопросы с Андрошкиным долгом… Тут за нами карбюраторы устремились, – Иван хохотнул, – мы их вчера пьяных поймали в ресторане, и они признались, что хотят деньжат подснять… Ты там можешь к шефу их подъехать и оговорить вопрос суммы согласно документам? Долг Андроника Осинина… Чтобы мы их тут не обидели и не переплатили лишнего?.. Прямо сейчас!.. Сможешь? Отлично! – он повернулся к коллекторам и сказал: – Адрес конторы вашей сообщите, её название и фамилию директора!

– Фирма «Ништяк» у Старого рынка, – сказал Весло, – а адрес я не помню…

– Адрес – Мейерхольда, двадцать два, – сказал Пластырь.

– Мейерхольда, двадцать два! – повторил Иван в смартфон, – у Старого рынка!.. Фирма «Ништяк». А шефа как зовут? – спросил он, повернувшись к ним.

– Слон!.. Э-э… – стал вспоминать Веселкин. – То есть Слободянский Исполком… Исполком…

– Силыч! – вновь подсказал Пластырь.

– Слободянский Исполком Силыч, – повторил Иван. – Чудное имя… Всё! Обнимаю…

– Тебе привет, – кивнул он Андрону. – Ну, пока, друзья! – он снова повернулся к коллекторам. – Михаил подъедет, и они там всё решат с Исполкомом вашим… Интересно… Раньше были имена Святополк, Ярополк… А тут на-те – Исполком!.. Как-то звучит по-дезертирски…

– По-коммунистически, – сказал Веселкин.

– Ну, я и говорю… Да, предупредите шефа вашего, что Михаил – человек серьёзный! И чтобы решали всё серьёзно. Без обмана!

Весло и Пластырь, довольные скорым окончанием командировки, распрощались и ушли… Едва друзья успели налить в автомате по второй чашке кофе, как к ним молнией ворвалась Екатерина. Вид у неё был возмущённый.

– Что случилось, Катюша? – спросил её Иван. – Кто тебе испортил настроение с утра?

– Что случилось?! – воскликнула она. – Ровным счётом ничего!.. За исключением того, что этот эстонский идиот за ночь снова налакался и пьян опять в дрезину!.. А я же его почти что вытянула! – Катя чуть не плакала.

– Он латвиец, – поправил её Иван.

Катя расстроенно махнула рукой в ответ и села, облокотившись на стол и закрыв ладонями глаза.

– Я тебе кофе принесу, – сказал Андрон и вышел…

– Где же он ночью спиртное раздобыл? – спросил Иван, когда Катя немного успокоилась, и они сели втроём вокруг стола.

– Да в холодильнике-баре, прямо в номере!

– А-а!.. Так у него там бар есть? – удивился Андрон.

– Он у всех есть!.. И у вас, – ответила Катя, – вон же рядом с холодильником стоит, – она махнула рукой в сторону белого шкафчика, имеющего вид небольшой камеры с дверцей.

– Вон оно что! – Иван подошёл к шкафчику и открыл его.

Это действительно оказался бар, полный напитков. Там были водка, пиво, кока-кола, коньяк и даже сок.

– Ну надо же! – воскликнул Андрон, – Как мы сами-то вчера такой винный келлер не заметили!

– В от так вот, – отвечала Катя, – мы-то не заметили, а тот, которому не надо было замечать, тот заметил… И уработался опять… Теперь лежит колодой. Снова лечить?

– А что делать? – сказал Иван. – Мы же не заметили, значит, наш косяк… А он заметил. Придётся дальше нянькаться с ним. Уговор дороже денег.

– Почему это мы должны? – спросил Андрон. – Мы ему в рот не лили…

– Потому что мы обещали вытащить его и не бросать… А сами оставили алкоголика с абстинентным синдромом на всю ночь наедине с алкоголем. Чего ж ты хочешь?.. Разве мог бы выйти другой результат?

– Блин! – сказал Андрон. – Кто бы ещё знал, с чем их можно на ночь оставлять, а с чем нельзя…

Обедали в ресторане вместе с Арвидом.

– Как там Урмас? – спросил он их. – Есчо болеет?

– О-о! – сказал Иван. – Температура!.. Дня два ещё проваляется точно!

– Плохо, – огорчился Арвид, – мне долшны приехать наши местные трузья-экологи. Тля встречи он толжен быть сдорофф!

– Будет! – сказала ему Катя, – через два дня…

– Я хотел сеготня их звонить…

– Звоните, – сказал Андрон, – но разговаривать сегодня с ними придётся без него.

– Нет, – отвечал Арвид, – так я не смоку. Он толшен с самако начала быть участфофать ф бесетах… Тщтобы не топустить ошибку. Фсе-таки мешдунаротная фстреча. Нелься рисковать репутацией…

– Понятно, – сказал Иван. – Тут не до шуток. Не рассчитаете правильно выброс углекислоты в атмосферу и ау!.. Всё насмарку. А земля – она не выдержит… Она живая!

– Фот! – воскликнул Арвид. – Какой фы крамотный русский челофек! Если бы фсе такие!..

– У нас много таких, – отвечал ему Иван. – Мы вот тоже на природу едем свежим воздухом дышать… В леса!.. На реки!

– И фы? – спросил Арвид, – и меня тоше они прикласили в лес! В лесную экологитщескую терефню… Пошить там… Конференц сделать. Хотите мы фозьмем фас к нам?

– Поживём – увидим, – ответил Иван. – Вот Урмас выздоровеет и тогда решим…

После обеда Ивану позвонил Михаил и сообщил, что размер долга в шестьсот пятьдесят три тысячи рублей к уплате коллекторам согласно документам верен. Не откладывая в долгий ящик, Иван с Андроном съездили в банк, поменяли валюту на необходимую в руб лях сумму, которую тут же и вручили Веслу и Пластырю под расписку.

Те были настолько рады окончанию командировки, что тут же, на вечер глядя, унеслись на железнодорожный вокзал за билетами в обратный путь. Но в гостиницу они вернулись не одни…

В дверь номера, в который уже раз за день, постучали. Иван подошёл и открыл дверь… В коридоре стояли Весло и Пластырь, а между ними висел на их руках с трудом узнаваемый подпольный партийный деятель Викентий…

– Вот, – сказал Веселкин. – Нашли рядом с привокзальным ресторанчиком. На скамейке лежал… Наверное, напоили в полиции, да и отпустили его… Хорошо у них работа поставлена.

– А вещей никаких с ним рядом не было? – спросил Иван. – Дипломата там… Или чемодана…

– Не было, – ответил Пластырь.

– Это плохо, – заметил Иван, – лучше б дипломат был…

– Ещё какой-то туфель порванный валялся, – добавил Весло, – но это не его был туфель… Его – на месте, – кивнул он головой на обувь Викентия.

Обувь действительно была на месте…

После того как Викентий вышел утром из гостиницы, простившись с Иваном и Андроном, он снял дежурившую на стоянке машину такси и отправился к железнодорожному вокзалу Перестройска. Там он сразу же купил два места в СВ до Москвы. Теперь он мог себе позволить и отдельное купе в СВ, ведь добрых сто тысяч долларов перекочевали с партийного баланса в его собственный карман. А второй сотней тысяч, по его расчётам, он умело откупился от совершенно излишней при таком раскладе известности. Возможно, что Иван с Андроном не проболтались бы и без оплаты за секретность, но лучшее молчание – это проплаченное молчание, решил для себя Викентий. Поэтому он простился с половиной попавшей в его пользование суммы без особого сожаления. Ведь обретённое им богатство было и без того немалым. Такой случай – приличное везение для бывшего лаборанта, однажды сделавшегося партийным функционером внепарламентской партии, кормящейся исключительно из иностранных рук через всякие некоммерческие организации с зарубежными владельцами.

Впрочем, справедливости ради, следует заметить, что Викентий не продал ещё свою совесть с потрохами, как это произошло со многими его однопартийцами, а просто по светлой младенческой наивности искренне верил в идеалы, рисуемые либеральными активистами всех мастей… В одном только была некая неразрешаемая для него проблема. Викентий знал, что либералы защищают в первую очередь права меньшинств, но как же можно искренне делать это, не принадлежа ни к одному из них?.. Это являлось для него загадкой.

В самом деле, к ЛГБТ он не принадлежал и не мог принадлежать по естеству своему человеческому. Был рождён мужчиной, всегда им оставался, и к ем-то иным себя не ощущал, не мыслил и не был даже способен мыслить!.. Ибо полагал бы такое для себя явным сумасшествием… К этническим же меньшинствам Викентий не мог быть приобщён по причине русского происхождения… Он досконально исследовал свою родословную вплоть до третьего колена и никого, кроме двенадцати русских и двух украинских предков, в ней не обнаружил.

«А может быть, я всё же украинец? – задавался он иногда вопросом в минуты глубоких размышлений. – Не хочется ли мне сплясать гопак?..» – прислушивался он к себе…

Но – нет. Гопака сплясать отчего-то не хотелось. Да и шестое чувство подсказывало – захотись ему сплясать гопак – ничего бы от этого не изменилось ни внутри его, ни снаружи.

Он даже примерял вышиванку и ел вареники. Он покупал горилку и закусывал её салом, а однажды раздобыл шаровары на базаре и надел их, выйдя перед зеркалом… Но то ли шаровары оказались не украинскими, а какими-то турецкими, то ли к ним не хватало оселедца на голове или кривой казачьей сабли на боку, но никакого впечатления эта примерка на него не произвела. Хотя и выглядел он в шароварах непривычно, но всё же продолжал ощущать себя на сто процентов русским человеком. Он даже где-то в глубине души стал подозревать, что русские и украинцы – это вообще один народ, только слегка по-разному одетый, поэтому у него и не получается никак сделаться украинским меньшинством в русском окружении… Даже несмотря на шаровары…

Феминистом Викентий тоже стать не мог, ибо феминист мужского пола – это нонсенс… Это примерно, как женщина – боцман. Не бывает… Пытался быть инакомыслящим, но не удалось определить, какое именно мышление инаково, а какое таково… Вот если б на дворе стоял социализм, то можно было б сделаться хотя бы диссидентом. Но не было социализма, не было двора, и стоять поэтому было нечему и не на чем, а значит, и противостоять было нечему и незачем. Да и диссиденты давно уже сбежали все в Америку от нашей демократии, которую нам столь великолепно здесь обустроили. Сейчас борются где-то там, наверное, за права чёрных… Или – белых… Посему, в силу неразрешимости насущного вопроса принадлежности к меньшинствам, Викентий решил защищать их права, пребывая пока в стане государствообразующего большинства. Пускай этот либерализм и будет какой-то странный, но так уж получилось…

И вдруг судьбе оказалось угодно ввергнуть нашего бедного доморощенного философа и партийного романтика в разряд ещё одного меньшинства, о котором либералы хоть излишне и не говорят, но защищают его свирепо, как самих себя, – в число богатых!.. Пускай не самых богатых… пусть не олигархов, и даже не каких-нибудь там владельцев фирм, но всё же!.. Человек, разгуливающий по улицам со ста тысячами долларов в дипломате, бедным себя ощущать никак не может. А ощущает он себя самым настоящим меньшинством!.. И вот когда Викентий почувствовал себя тем самым меньшинством, тогда и понял он, какое меньшинство для либералов истинно основное и любимое! – владельцы денег!.. Их хозяева!.. Так наш либерал обнаружил, к какому именно меньшинству он сможет наконец принадлежать… И чьи права защищать… И за чьи права бороться… Бороться искренне, как снежный барс за куропатку. Как Гуайдовская борется за белорусский трон… Вот это была эврика, так эврика!.. Дающая возможность стать подлинным либералом!.. Но почему-то это открытие его вовсе не окрылило. Истинным вольтерьянцем он себя не ощутил.

«Так вот за какое меньшинство все они воюют! – пробормотал Викентий. – А нам говорят, что за свободу… Брехуны!»

Произошло это его великое открытие, как нам уже известно, в результате определённого стечения обстоятельств… Мы знаем, что вёз он денежные средства, согласно поручению, в далёкий сибирский город для передачи в распоряжение главы местной партячейки. Деньги предназначались для подъёма политической активности масс накануне выборов, для привлечения в партию новых членов, на агитационную работу с населением, на организацию демонстраций под лозунгами «Демократия придёт, порядок наведёт!» и «Всем Приамурьем – в единую Европу!»

Но, как оказалось, планируемых получателей сей суммы привлекли к ответственности по разным нехорошим и отнюдь не политическим статьям, поэтому ячейка партии в Перестройске враз прекратила своё существование, о чём Викентий и не замедлил сокрушённо известить центр, позвонив по телефону секретарше шефа Наденьке, сразу же, как только вышел из отделения полиции утром на свободу.

Наденька же, обливаясь встречным плачем, сообщила, что их любимого шефа и председателя партии Артура Смарагдовича Халявьева тоже замели по статье за финансовые махинации и отдают под суд. Оказалось, что в сейфе его партийного офиса нашли пять с половиной миллионов долларов и три миллиона евро, происхождение которых он объяснить не смог. И сейчас производят обыск в его доме, в котором тоже что-то там нашли. По телевидению сказали, что вроде бы как пулемёт в подвале… Или что-то очень на него похожее…

Викентий подивился пулемёту и сделал вывод, что беда явилась сразу в двух категориях, которые обе и вдарили по партийным верхам и низам одновременно, превратив всю их организацию в некий обрубок, лишённый руля и ветрил… А поскольку, вручая ему под большим секретом дипломат с деньгами, партийный лидер строжайшим образом проинструктировал Викентия, что о сей сумме ни одна живая душа, кроме самого получателя, не должна ни при каких обстоятельствах пронюхать, то единственное, что оставалось Викентию в условиях одновременного ареста как получателя, так и отправителя денег, – передать эту сумму в распоряжение самому себе, как последнему ответственному партийцу, чудом оставшемуся на свободе и перешедшему на нелегальное положение в связи с полным провалом руководства. И далее вкладывать эти деньги в дело собственного выживания, отождествив его с выживанием партии…

Конечно, оставалась ещё секретарша Наденька, которую Викентий планировал утешить небольшой пачкой американских денег по прибытии в Москву, не открывая ей истинного происхождения этих средств. А щедрая сумма, уплаченная попутчикам по купе, рисовалась Викентию первым взносом за конспирацию в условиях тотального провала.

«Итак, переходим на нелегальное положение,» – сказал себе Викентий, остановившись перед вокзальным рестораном «Блюда Приамурья» и вчитываясь в дневное меню, выставленное на специальном стенде и напечатанное крупным шрифтом. Он пробормотал задумчиво: «Действовать придётся предельно скрытно…»

От этих важных мыслей его чувство собственной значимости возросло, поэтому он расправил плечи, огляделся по сторонам и на всякий случай поднял воротник летней куртки… Сознание ответственности едва ли не последнего партийца, оставшегося на свободе, было для Викентия пока что непривычным… Вся нелегальность сконцентрировалась сейчас у него под ложечкой, ибо из полиции его выпустили непозавтракавшим. Положение подпольщика требовало срочного подкрепления сил в виде хорошо зажаренной индейки с парой бокалов хереса… Обеденный час настал и был готов пробить курантами, вмонтированными под вокзальной крышей…

Викентий, прочтя наскоро меню, пошёл и сдал свой чемодан в автоматическую камеру хранения, которая оказалась совсем рядом, оставив при себе лишь дипломат с деньгами, и с ним в руке вошёл в зал ресторана, где официант предложил ему занять любой из столиков. Викентий расположился за столом у окна и сделал заказ. В окно была видна привокзальная площадь и композиция «Смело в завтра» на ней. Голуби как ни в чём не бывало продолжали садиться на голову Перестройщика, нимало не боясь искусственных ворон на кладке памятника. Очевидно, привыкли… Плакат с надписью «Свободная реформа», оставленный вчерашним пятнадцатисуточником, по-прежнему стоял, прислонённый к скульптурной группе. Викентий смотрел на плакат и думал о превратностях судьбы. «Надо же! Я им денег на плакаты вёз, а они меня этим вот плакатом сами встретили… Бесплатно. И не нужны им оказались никакие деньги…»

Официант принёс заказанные блюда. Викентий принял от него индейку и впился зубами в хрустящее, хорошо прожаренное мясо, отрываясь от него лишь для запивания портвейном (хереса не оказалось). Закусив индейку несколькими ложками овощного салата, подпольный либерал-реформатор откинулся на спинку кресла, промокнул салфеткой губы и огляделся. Народу в ресторане прибыло. Здесь были люди местные, а также и проезжие, нескучно ожидающие поезда, коротая время в баре или за сервированным столом… Викентий лениво посмотрел на обедающих граждан, доплыл взглядом до бара и вдруг наткнулся на неё… Она сидела за стойкой на вращающемся пуфе, держа в руках бокал с напитком, и, улыбаясь, смотрела на него. Ему даже показалось, что она слегка кивнула. Викентий оглянулся проверить, нет ли кого сзади… За спиной никого не было… Её улыбка предназначалась лишь ему. Он вновь повернулся к девушке. Она была симпатичной, в короткой обтягивающей юбке и в туфлях на шпильках. Заметив его смущение, рассмеялась и игриво склонила голову набок. Викентий заулыбался ей в ответ, встал и сделал приглашающий жест, выдвинув соседний стул из-за стола. Девица не спеша опустила ноги с барной подставки на пол, плавным движением откинула назад богатую гриву волос и, слегка покачивая бёдрами, приблизилась к Викентию.

– Добрый день, милая барышня, – сказал он ей. – Приглашаю вас за мой столик… Может быть, мы вместе скоротаем время?

– Как знать, – грудным бархатным голосом ответила она. – Время относительно, согласно теории Эйнштейна…

Девушка неторопливо присела на предложенный Викентием стул.

– Официант, меню, пожалуйста! – выкрикнул Викентий. – Вы не откажетесь от шампанского ради первого знакомства? – склонился он к её лицу?

– Не откажусь, – усмехнулась барышня…

Через какие-нибудь полчаса Викентий вовсю шутил, рассказывал последние столичные анекдоты, подливал шампанское в фужеры, разгорячённо вскакивал со стула и вовсю являл молодую резвость, веселье и неравнодушие к собеседнице. Она уже заливисто хохотала, весело с ним чокалась, непринуждённо закидывала ногу на ногу и являла своим видом полную раскрепощённость… Представилась девушка Люцией.

– Какое славное и редкое женское имя! – восхитился Викентий.

Он был несказанно счастлив этим знакомством, своего радостного оживления нисколько не скрывал и уже строил планы о том, как им вместе провести сегодняшний вечер.

– А парашютная секция у вас в городе есть? – спрашивал он.

– Не знаю, – отвечала девица, улыбаясь.

– Жаль, – говорил Викентий, – а то б попрыгали…

– Попрыгать можно и без парашютов, – смеялась она.

– Это как? – с глупым видом промолвил он.

– На батуте!

– А-а!.. Ха-ха-ха!.. – хохотал он, грозя ей пальцем. – А конедром у вас есть?.. В смысле, лошади в прокат?.. Можно бы было прокатиться!..

Вечер обещал быть томным… Включили музыку. Викентий, извинившись, на три минуты вышел в туалет. Дипломат он прихватил с собой.

Когда вернулся, уже принесли десерт и кофе, но он ещё хотел шампанского и вновь предлагал ей, заказывал и наливал… После шампанского они перешли наконец к кофе и к сладкому… Викентий понемногу прихлёбывал из чашки, о чём-то говорил, девица кивала ему согласно головой, он ею любовался и щёлкал пальцами в такт музыке… Её красивый образ стал почему-то расплываться и рассыпаться на части в его глазах. Он протянул к ней руки и попытался собрать и слепить его в прежнюю форму, перебирая пальцами и восстанавливая ладонями овал её лица, но это всё никак не получалось… И вдруг всё для него померкло, сознание угасло, он просто лёг головой на столик и затих. Девица же оглянулась, проверяя, не смотрит ли кто на них. Никто не обращал внимания на то, что мужчина слегка устал и отдыхает… Вокзал есть вокзал… Официанта в зале не было, он вышел куда-то в подсобное помещение. Девица подхватила стоявший на полу рядом с Викентием дипломат, плавно поднялась и грациозным шагом покинула ресторанный зал…

– Заносите, – сказал Иван Пластырю с Веслом, показывая на обвисшего на их руках опоенного либерала. – И вон туда, в угол на ковёр его, пожалуйста. Не на кровать. Подушку с дивана сейчас под голову положим… Надеюсь, с его желудком плохо не случится? Хотя, какое там… – Иван махнул рукой и шагнул за подушкой.

– Ну, мы пойдём, – сказали ему коллекторы. – Прощай. У нас сегодня поезд…

– Прощайте, друзья! – ответил им Иван. – Этот сегодня уже тоже уезжал, – кивнул он на лежащего в углу Викентия. – Смотрите, чтобы вас таким же образом ко мне назад не принесли, потому что на всех отъезжающих мест у меня в номере не хватит…

– О дин только вопрос, – остановился Пластырь. – Можно?

– Конечно, – кивнул Иван.

– Если Богу и мамоне служить нельзя, как ты недавно говорил…

– Это не я. Это Господь и Бог наш Иисус Христос сказал.

– Ну да… Но как жить без денег?

– Жить с деньгами можно. Важно, чтобы не им служить, а Богу. Не о себе только думать… Нуждающемуся помог – значит Богу угодил. Христос Сам говорил это… Тогда и будет всё правильно. Вот вы Викентия не бросили, а принесли в гостиницу – уже по-Божьи поступили!.. Молодцы… Ну, прощайте, друзья!..