Текст книги "Серый властелин"

– Сынок, там какие-то люди на кораблях, – задумчиво сказал купец, принимая поводья и легко вспрыгивая в седло. – Надо Анфима поспрошать, кто это такие. Да заодно предупредить о чужих.

Олег следом за отцом вспрыгнул в седло, и они бодрой рысью понеслись к деревне, подскакивая в седлах в такт движениям лошади. Деревня находилась в получасе езды от побережья, возле большого лесного озера, питаемого подземными ключами. В этом озере никогда не было рыбного замора, и деревня благополучно существовала уже не менее сотни лет. Дома в ней были срублены из толстых стволов и хорошо держали тепло, не давая северной стуже забраться и выморозить людишек, осмелившихся поселиться в этих глухих краях. Печи, как ни странно, топились по-белому, хотя в такой глухомани следовало ожидать одичания людей, но нет, у них имелись даже бани, что жители доказали накануне вечером, истопив благословенную баньку для купцов и их охранников.

Эти люди жили очень уединенно, практически не сообщаясь с внешним миром. Редко когда к ним попадал чужой человек. И тогда они живо и с интересом расспрашивали его о том, что происходит в мире. На уход же из деревни существовало что-то вроде запрета, как сказали бы на Земле – табу, когда без объяснения причин запрещается что-то для членов маленького сообщества.

Панфилов догадывался, почему так – это подтверждало его теорию о том, что здешние люди потомки тех беглых крестьян, что спрятались в тайге от своих хозяев. В этом случае уединенный образ жизни совершенно оправдан – чем меньше они засветятся в цивилизованном мире, тем меньше шансов, что их найдут хозяева. Первопричина уже совершенно забылась, но запрет остался.

Интересно, что у них, как ни странно, не было ненависти к чужакам, ведь, казалось бы, они должны сильно опасаться этих пришлых – вдруг эти люди принесли им беду, порчу какую-нибудь? Но нет, лесовики были очень гостеприимны, настолько гостеприимны, что Панфилов с опаской принимал их знаки внимания – кто знает, как у них положено реагировать на такое. Например, хозяйская дочка слишком очевидно давала понять, что готова уединиться с его Олегом где-нибудь в укромном месте, и купец строго-настрого запретил сыну даже смотреть на ее аппетитные полушария, торчащие вперед как замковые башни, – мало ли… вдруг провокация? Набросятся, отнимут товары, убьют… пока он не выяснит здешних обычаев, каждый шаг нужно контролировать, как будто идешь среди викантийских постов.

Деревня открылась неожиданно – только что стоял лес, и тут же появился пологий склон, спускавшийся к озеру, и на небольшом возвышении над ним десятка три изб, напоминавших небольшие крепости из толстенных бревен. Избы были двухэтажные – верхний этаж занимали люди, а на нижнем держали скотину, так было практичнее и во всех отношениях удобнее. Например, чтобы подоить корову, не надо было выходить на сорокаградусный мороз, достаточно просто спуститься вниз. Да и скотине в тепле гораздо лучше.

Трубы дымили, распространяя запах хлеба и пирогов, особенно вкусно ощущавшихся после прогулки на морозе.

Мальчишки приняли у купцов поводья и с радостными криками забрались в седла, поскакав расседлывать лошадей. Панфилов толкнул толстую дверь, подбитую медвежьей шкурой, поднялся по огромной лестнице, сделанной как будто для великанов, и оказался в горнице, освещенной светильником. Наполненный топленым медвежьим жиром, тот коптил, и копоть уходила в деревянный уловитель, оседая на нем густыми черными хлопьями. Без этого приспособления изба давно бы покрылась слоем копоти так, что и стен не было бы видно. Этому дому было лет сто пятьдесят, не меньше, как сказал его хозяин Анфим, строил дом еще прадед или дед прадеда. Когда Панфилов смотрел на дом снаружи, было видно, что под тяжестью огромных стволов, из которых был сложен дом, он даже немного ушел в землю, стоя как будто в огромной чаше. Нижние венцы не гнили, будучи сделаны из стволов лиственницы, которая настолько пропитана смолами, что не гниет даже в воде, а лишь костенеет от времени.

Анфим, огромный, кряжистый мужик с крепкими, на зависть белыми зубами – тут у всех были хорошие зубы, видимо, пили хорошую воду и ели хорошую пищу, – радостно улыбнулся купцу и сказал, прежде тот успел чего-нибудь выговорить:

– Приходили люди из Марфовки, это в тридцати верстах отсюда, пятьдесят дворов. Так вот, завтра они пришлют охотников с пушниной, будут торговать твои товары. Немного ткани купили – с собой у них было мало шкур, взяли для образца. Думаю, завтра допродашь все оставшееся, что у тебя есть, и уже поедешь домой. Жаль, что не хочешь погостить подольше, но не последний день ведь живем, приедешь еще? Я бы попросил тебя с сыном и охранниками задержаться дня на три, я тебе позже объясню почему. Твою задержку мы оплатим – мехом, продуктами. Не пожалеешь! – Анфим встал с места и крикнул вглубь дома: – Гаршина! Давай на стол собирай! Гости уже приехали, а вы все прохлаждаетесь! Медовухи достань хорошей! Та, что в углу, не очень получилась, ты достань лучше прошлогодней, выстоянной! Знаешь, Мирон, такая в прошлом году медовуха удалась! Это что-то! Кружечку выпьешь ма-а-аленькую… голова ясная, а встаешь – ноги не идут! Вот медовуха так медовуха!

Купец слушал хозяина дома и улыбался – он не смог вставить ни одного слова в речь лесовика. И это при том, что лесовики слывут молчаливыми ребятами. Куда там! Анфим говорил и говорил, рассказывая то о начавшемся промысле пушного зверя, то об уловах красной рыбы в озере, то… в общем, обо всем, что было важно и очень важно для жителя этой деревни.

Наконец староста спохватился, тоже улыбнулся и сказал:

– Заговорил я тебя. Как съездил-то? Посмотрел на море? Видел? Нечего там тебе делать!

Панфилов помолчал и сказал с небольшой растяжкой:

– Ви-идел… неприветливо ваше море. У нас оно другое. Вот что, Анфим, расскажи-ка мне, что за люди такие на черных кораблях ходят в этом море?

– Люди? – нахмурился Анфим. – Людьми их называть не хочется. Да, есть такие, на черных кораблях. Это нехорошие люди. Бывает, их относит к нашему берегу бурей, они высаживаются и чинят свои посудины. Наши люди, из разных деревень, не раз пытались с ними общаться – это еще на памяти моего отца, ныне покойного. Его медведица задрала три года назад… крепок был мужик… хоть ему и было далеко за пятьдесят. Как-то он пошел…

– Извини, так что там насчет людей на кораблях? – нетерпеливо прервал Мирон.

– Ага, люди… потом про отца расскажу. Так вот, пытались с ними погуторить, кто такие, откуда, зачем сюда, – они убили двух наших мужиков, остальные сбежали. Потом наши собрали толпу, налетели на них, но так и не смогли их одолеть – у них высокие щиты, за которыми эти люди прячутся от стрел, и топоры, которыми бьют так страшно, что разрубают человека пополам. А еще – дубинки, в которые вставлены острые камни. Они побили несколько наших. После этого мы с ними не общаемся, но и не нападаем. Если они такие злые, незачем с ними дело иметь. Говорили, в Марфовку как-то пришел такой человек – из их народа. Сказал, что их корабль разбило бурей, он один живой остался. Но долго не прожил, умер. Застудился сильно – мокрый был насквозь и шел несколько верст. Вот завтра придут люди из Марфовки, там есть Гитан, он с ним и разговаривал – спросишь его. А чего ты про этих черных людей спросил? Откуда про них знаешь? Давай-ка садись за стол, щец хлебни, а вначале вот, медовухи прозрачной! А потом и расскажешь, что и как.

Они уселись за длинный стол, предназначенный для огромной семьи Анфима, – у него одних сыновей было пять человек, да восемь дочерей разного возраста, от десяти до двадцати лет. Жены у него было две, что тоже противоречило обычаям Истрии. В крестьянских семьях обычно была одна жена – один муж, а тут… Откуда взялись эти обычаи? – недоумевал Панфилов.

– А твои чего за стол не садятся? – спросил он, приступив к обеду.

– Успеют еще! – отмахнулся Анфим, распуская пояс штанов и приступая к важному делу – поглощению еды и медовухи. Пояс он распустил, видимо, для того чтобы больше влезло.

Несколько минут они ели в тишине, и было слышно лишь шумное прихлебывание огненно-горячих щей из лосятины и хихиканье с женской половины. Дверь на нее время от времени приоткрывалась, и любопытные глаза какой-нибудь из девиц внимательно рассматривали гостей-купцов. Охранники купца ночевали отдельно – в других домах, куда определил их на постой тот же староста.

– Ну так откуда ты знаешь про черных людей? – с любопытством спросил Анфим. – Мы не любим распространяться о них. Эти люди появляются раз в несколько лет. Мы посылаем следить за ними наших парней – мало ли что ожидать от таких злыдней. Они уходят, и несколько лет опять о них не слышно.

– Мы их только что видели, – невозмутимо ответил Панфилов, обсасывая мосол из щей, – на берегу. Три корабля. Человек сто самое меньшее. Потому и спросил.

– Три? Это много, – озабоченно сказал староста. – Это опасно. Надо за ними следить.

Он встал, вытер губы тряпкой и крикнул в глубину дома:

– Эй, Федька, Митька, Самор и Григ! Быстро сюда!

С мужской половины выскочили парни, как две капли воды похожие на отца, только бороды без проседи да физиономии не морщинистые, а гладкие и румяные.

– Черные люди на берегу. Гости их видели. Человек сто. Возьмите парней, понаблюдайте за ними. Если что – сразу мне сообщите. Бегом!

Парни с грохотом ссыпались по лестнице, толкаясь и сдавленно ругаясь, Анфим же снова уселся на место и разлил медовуху по стаканчикам.

– Давайте-ка выпьем за вас, за гостей, за то, чтобы приезжали почаще и привозили хорошие товары!

Они выпили, и Мирон почувствовал, как ароматная жидкость обожгла ему пищевод. Он прикинул – градусов пятьдесят в этой медовухе, и шепнул сыну:

– Не пей больше! Окосеешь враз!

Ему самому такое не грозило, так как Влад некогда поставил ему систему регенерации, запитанную на амулет, и теперь она в считаные минуты уничтожила последствия приема «яда».

– Анфим, расскажи, откуда вы взялись тут, в лесу… в смысле – вообще откуда взялись лесовики. Ваша деревня, Марфовка, опять же другие лесовики. Сколько вас вообще-то?

– Да кто знает? – усмехнулся раскрасневшийся от выпитого и съеденного мужик. – И откуда взялись, никто не ведает. И сколько нас – кто пересчитывал-то? В нашей деревне в каждой избе по десять – пятнадцать человек. В Марфовке тоже. А сколько таких деревень, кто знает? Тут отошел от околицы на версту – и глухомань. Я знаю только три деревни возле нашей, больше не знаю. Удивляюсь, как только вы-то доехали до нас – дорога вся в пеньках да колдобинах. Как это повозки все не разбили!

– Да вот не разбили. Сказали нам, что проедем к морю, в последней деревне. Староста Мехась. Знаешь его? Мы там недолго были, обещали на обратном пути заехать. А дорога когда-то тут была широкая. Заросла только. Иногда приходилось прорубаться сквозь упавшие деревья – замучились. Похоже, тут больше людей раньше жило.

– Не знаю, – равнодушно ответил Анфим, – может, и больше жило. А Мехася я знаю. Виделись с ним. Иногда кое-что у них покупаем. Мы же не совсем уж дикие тут – и в ткани одеты, не только в шкуры, и металлы есть. Только выбора мало. Хорошо, что вы приехали, нам полегче будет. Слушай, Мирон, мне с тобой поговорить надо. Пусть Олег на женской половине посидит? Авось девки не растащат его на кусочки. Эй, бесстыжие, идите с гостем поболтайте, нам с его… хм… отцом поговорить надо!

Будто бы ожидая этого приглашения, дверь на женскую половину распахнулась, стайка хихикающих девушек налетела на Олега и утащила его, покрасневшего от такого внимания и беспомощно взглянувшего на отца, как бы говоря – я-то ни при чем! Это они сами!

Анфим помолчал несколько минут, потом отхлебнул из деревянного ковша пенистого кваса. Утер губы и спросил, прищурив глаза:

– Скажи, Мирон, ты и вправду отец этого парня?

– Хм… ясное дело, отец, – ответил Панфилов, улыбаясь. Он ждал подобного вопроса, эта тема время от времени поднималась в пути, когда они заезжали в деревни, и ему даже стало казаться – а может, скрывать положение дел? Представляться братом, и все…

– А чего ты так молодо выглядишь? Ты же самое большее лет на пять старше своего сына! – недоверчиво продолжил староста.

– Мой друг великий маг. Звать его Влад. Слыхал про такого?

Анфим согласно кивнул.

– Он меня сделал молодым, – продолжил купец. – И я буду оставаться таким очень долго. А на самом деле мне уже шестьдесят лет, сын родился, когда мне было сорок. Так что выглядим мы теперь с ним как два брата. Вот такие дела.

– Слышал я и про войну, и про Влада. Много про него рассказывают чудес – и что оборачивается волком, и что молнии мечет. А вот про то, что делает молодыми, не слыхивал. Все бывает… вон, в Марфовке тоже колдунья есть – лечит всех, и наших тоже. Взяла на обучение двух наших девчонок. Может, и у нас заведется колдунья-лекарка! Знаешь, пошел я как-то на охоту…

– Анфим! – опять перебил его Панфилов. – О чем ты хотел поговорить, когда отослал Олега? Давай ближе к делу, хорошо?

– Ага. Сейчас расскажу. В общем, слушай. Деревня наша стоит тут уже много, очень много лет. Столько лет, сколько и не упомню. Живем мы хорошо, сытно. Но вот только одна беда – мало у нас рождается сыновей. На одного сына три дочери. У меня больше сыновей – это благо, это счастье. Ты заметил, что у меня две жены? А у многих наших и по три, четыре – сколько сможет прокормить. А почему? У нас больше женщин, а где на всех найти мужиков? Вот и берем много жен. И все равно не хватает парней. Мы тут все родня. Я женат на двоюродной и троюродной своих сестрах. Не спасает и то, что часто жен берем из соседних деревень. Там тоже все наша родня. Испокон веков так живем. Лекарка нам сказала – так получается потому, что мы женимся на своей родне, нужен приток свежей крови. И где ее взять? Стали часто рождаться уроды – одноногие, безглазые. Лекарка сказала, что это из-за того же, на родне женимся. Потому у нас уже давно принят обычай – мы просим приезжих, тех, кого занесло в наши края, оставить тут свое семя. Чтобы кровь обновлялась.

– И что вы от нас хотите? – спросил Панфилов, слегка краснея и уже догадываясь, что услышит в ответ.

– Я уже знаю, что ты запретил своим людям и сыну обращать внимание на наших баб. Я понимаю почему, – Анфим проницательно сощурил глаза, – но это не тот случай. Мы просим тебя, чтобы ты разрешил своим парням побыть с нашими бабами – теми, кого мы предоставим и кто из них пожелает этого. Это нужно для нашей деревни… все родившиеся дети будут нашими детьми, вас никто не упрекнет и не заставит их кормить, больше того, мы вам заплатим за помощь – соболями, медвежьими и бобровыми шкурами. Да и сам ты парень хоть куда, я бы рад был, если бы ты обрюхатил моих дочерей. Все равно жениха подобрать им негде, мало свободных мужиков. Лучше пусть останутся у меня и принесут мне парней. И у нас еще есть вдовы – муж на охоте погиб, или вот такое – застудился и не может обрюхатить бабу… Вы уж не откажите, помогите нам!

– Неожиданно! – крякнул Панфилов. – Я не буду говорить, что мы подумаем и такое прочее – если надо, поможем, конечно, только не хотелось бы, чтобы об этом знали где-то за пределами деревни.

– Ну а что такого-то? – не понял Анфим. – Так все делают! В Марфовке принято всем гостям предлагать на ночь бабу, жену хозяина, например! Я бы тебе предложил свою, но она старовата. Впрочем, если хочешь – буду только рад! Может, обрюхатишь и ее, ей всего полтинник, кто знает, может, и получится! А вторая помоложе, но она уже брюхатая. Я постарался! – Анфим гордо выпятил грудь и шумно высморкался в мятую тряпку. – Ну что, – сдавленно спросил он, – согласны?

– Согласны, – с нервной усмешкой ответил Панфилов и подумал: «Чего только ни сделаешь, чтобы помочь людям!»

Его устроили ночевать в отдельной комнате. Широкая деревянная кровать была застелена медвежьими шкурами, сверху наброшена грубая льняная простыня. Одеяло тоже было меховое, из оленьих шкур – хорошо выделанные, они были мягкими и нежными, наверное, с молодых оленей.

Панфилов разделся до исподнего и, затушив светильник, улегся. Спать не особенно хотелось – он вспоминал события последних дней, черные корабли, от которых, как он чувствовал, исходила какая-то опасность, анализировал информацию о торговле и незаметно для себя стал задремывать, когда услышал скрип двери.

Мирон встрепенулся, увидев темную фигуру, а та, поняв, что гость не спит, тихо сказала:

– Ты обещал старосте.

Панфилов похлопал глазами и отодвинулся к стене, освобождая место ночной гостье. Та молча сбросила с себя одежду и скользнула в постель к купцу. Он лежал ошеломленный, не зная, как приступить к делу – уж больно дело-то такое… непривычное. Никогда в своей долгой жизни он не выступал в роли племенного жеребца. Видя его смущение, женщина усмехнулась и взяла инициативу в свои руки. Через десять минут все закончилось. Женщина немного полежала на спине, сжав колени и приподняв их вверх, потом поцеловала Мирона в щеку и шепнула:

– Благодарствую.

Накинула на себя одежду и выскользнула за дверь.

Ублаготворенный Мирон откинулся на подушки и захрапел. Разбудили его настойчивые попытки реанимировать уснувшее естество – женщина энергично его возбуждала, нетерпеливо шепча в ухо:

– Ты же обещал старосте!

Панфилов спросонок ничего не понял и недоуменно спросил:

– Ты вернулась, что ли?

Женщина тихо выругалась, пробормотала:

– Уже какая-то зараза сняла сливки! Ну ничего, мне тоже хватит, – и залезла на купца, возбуждая его всеми доступными способами.

Через пятнадцать минут, выжатый, как он думал, досуха, купец снова провожал взглядом уходящую женщину. На этот раз посетительница была, как он ощутил, помоложе, с крепкой небольшой грудью, да и остальное свидетельствовало том, что она никогда не рожала.

Купец заснул и проспал, как ему показалось, минуты три, когда его выдернул из сна новый персонаж – худенькая девица с жестким, мускулистым телом, нетерпеливо терзающая его чресла. Он чуть не застонал – опять! – но сдался и терпеливо отработал гостеприимство, под стоны и судороги посетительницы.

После ее ухода он серьезно подумал, не припереть ли дверь какой-нибудь скамейкой, потом решил – не стоит! Эти заразы просочатся и через дымовую трубу, будь что будет!

Заразы таки просочились, их было еще две – и то, что он смог обслужить всю компанию, Панфилов приписывал своему новому, модифицированному телу и системе регенерации, залечивающей его стертое в сексуальных игрищах естество.

Наконец ему дали поспать, видимо решив, что досуха использовали его способности. Он спокойно уснул и проспал до рассвета, пока его не разбудила одна из дочерей старосты, потребовав обслужить ее вне очереди, так как она дочь важного человека в деревне, и вообще – он такой красавчик, ей понравился, а еще она очень хочет ребенка. Ну не от брата же рожать.

Пришлось купцу «по блату» обслужить настойчивую девицу, оказавшуюся весьма горячей штучкой и притом очень умелой, что было странно – если в деревне так мало мужчин, с кем же девицы теряли свою девственность? Где учились сексуальным приемам?

Панфилов не стал углубляться в эти дебри, чувствуя, что они заведут его далеко по пути исследования сексуальных обычаев иных племен, а лишь в который раз порадовался, что регенерация восстанавливает его. Иначе…

К завтраку появился и Олег, помятый и не выспавшийся, но сияющий и довольный. Он хотел что-то сказать, но Мирон его остановил:

– Молчи. Ничего не хочу знать про твои ночные похождения!

Олег пожал плечами и с жадностью набросился на кабаний окорок, запивая его горячим травяным отваром. Панфилов последовал его примеру, подозревая, что в отвар добавлены какие-то восстанавливающие и возбуждающие штуки типа афродизиаков. Во всяком случае, на эту мысль его навели хитро поблескивающие глаза Анфима.

– Анфим, что там с черными людьми? – осведомился он довольно хмуро.

– Копаются на берегу. Вроде как конопатят борта, пытаются менять доски. Видимо, им крепко досталось, корабли сильно побиты, – ответил тот. – Как спалось?

– Хорошо спалось, – буркнул купец. – Век бы так спалось. Спокойно, тихо…

– Ну-ну… – разочарованно протянул староста, видимо надеявшийся услышать жалобы о девках, всю ночь скакавших на купце. – Из Марфовки придут скоро. Раскладывай товары, жди. Ты где будешь торговать? Прямо с повозок? Холодно будет.

– Ничего, не померзнем. Таскать замучаешься туда-сюда. Если что – затащим в дом, тут отрежем кусок ткани. А смотрят пусть на улице.

– Хорошо. Ну пошли встречать марфовских, вон, на улице уже шумят, пришли, похоже.

Мужчины оделись и вышли на улицу, ожидая увидеть прибывших охотников, однако перед ними стояли лишь двое сыновей старосты, запыхавшиеся и возбужденные от бега.

– Там! Там! Идут! Идут! – как эхо повторяли они друг за другом, не в силах выдавить ни слова более.

Староста посмотрел на них и посерьезнел:

– Кто идет?! Да дайте вы им напиться! Видите же, дыхание перевести не могут! Машка, быстро воды или кваса, – цыкнул он на девчонку лет четырнадцати, и та понеслась в дом. Через пару минут она уже бежала обратно, расплескивая темную жидкость из ковша.

Парни жадно напились, вмиг осушив посудину до дна, и старший сказал:

– Черные идут. Человек восемьдесят. Точно не знаю. Идут прямо к нам. Со щитами, топорами, на головах железные штуки, закрывающие все до плеч. Похоже – настроены биться.

Анфим кивнул и, не спрашивая больше ни о чем, распорядился в толпу сбежавшихся односельчан:

– Всем мужикам одеться для боя. Взять тяжелые копья, луки. Бабам собраться и приготовиться бежать. Кто покрепче – тоже вооружиться чем можете. Мирон, ты как? С нами?

– Ты что спрашиваешь? – обиделся Панфилов. – Конечно, с вами! Ребята, надевайте броню, похоже, будет горячо. Олег, надень кольчугу. И… рубаху, ту, что Влад делал.

– Зачем кольчуга, если та рубаха есть? – недоуменно возразил Олег. – Сам бы и надел кольчугу. Рубаху все равно и так не пробить! Ты же знаешь.

– Ладно. Проверьте амулеты, надеты ли. И отгоните в лес повозки с товаром – на всякий случай. Конечно, если что, найдут. Но все-таки…

Прошло минут десять.

Сын Анфима крикнул:

– Марфовские, марфовские идут!

Панфилов обернулся и с облегчением увидел охотников из соседней деревни. Их было человек тридцать и все несли какую-то поклажу – видимо, шкуры на обмен. К дому старосты стали подтягиваться и охотники этой деревни, с тяжелыми копьями и луками за спиной. Панфилов посчитал бойцов – вместе с марфовскими теперь было человек девяносто против восьмидесяти черных людей.

Анфим с удовлетворением сказал:

– Теперь мы им надаем, наши охотники медведя на копье насаживают, чего нам эти моряки!

Охранник, угрюмо стоящий рядом Панфиловым, сплюнул на землю и, задумчиво растерев плевок, негромко пробормотал под нос:

– Рано радуешься. Не так все просто.

Панфилов в подтверждение кивнул и, отведя старосту в сторонку, сказал:

– Слушай внимательно. От того, что я сейчас скажу, зависит ваша и наша жизнь. Эти люди, моряки, насколько я могу судить, профессиональные военные. Они всю жизнь обучаются биться с другими такими же вояками. Каждый из них стоит трех – пяти охотников в ближнем бою. Вы вряд ли умеете так биться в строю, как они. Если войдете в ближний бой – погибнете. Подходить к ним нельзя. Только расстреливать издалека. Похоже, что они нацелились вас ограбить. Есть две возможности. Или, бросив все, бежать – они не смогут вас догнать, но все пограбят, а остальное сожгут. Или напасть на них – и тогда многие погибнут. Имущество можно снова нажить, а вот получить новую жизнь – вряд ли. Какое примешь решение?

– Да какое решение! – нахмурился староста. – Что мы, не справимся с этими вояками? Их столько же, сколько нас! Не может быть, чтобы мы не дали им отпор!

– Я понял тебя, – уныло откликнулся Панфилов. – Мы все тут останемся. Трупами. Если не придумаем какой-то хитрый ход. Предлагаю идти им навстречу и попробовать остановить на подходе к деревне. Эх, был бы тут Влад… Как мне его не хватает! Или взвода драконов… – пробормотал он себе под нос и пошел вооружаться.

Взяв длинный меч, Панфилов присоединился к толпе возбужденных и горящих желанием встретить врага охотников. Тут были и гости из Марфовки, так же возбужденно кричавшие и требующие немедленного укорота зарвавшимся супостатам. В общем, в воздухе пахло большой кровью, и кровь эта, скорее всего, будет кровью деревенских, так думал купец.

Отряд охотников выдвинулся по направлению к морю, вначале охотники шли шагом, потом стали ускоряться и в конце концов побежали, подбадривая себя грозными криками. Скоро они исчезли за поворотом, оставив далеко позади Панфилова и его спутников. Те шли размеренным шагом, каким ходят солдаты на марше. Этим шагом можно пройти десятки километров, потом вступить в бой. А вот запыхавшимся охотникам воевать будет труднее. Впрочем, расстояние тут было не такое большое, а они привыкли много бегать за зверем, поэтому, рассудил Панфилов, ничего страшного. Но спутникам купца, закованным в тяжелое железо, бегать совсем уж несподручно.

Через минут двадцать ходьбы Панфилов и его люди услышали топот, как будто бежал табун лошадей, и остановились, выжидая. К ним бежали охотники, окровавленные и ошеломленные. Анфим зажимал плечо, сочащееся кровью.

– Мы даже не смогли зацепить никого! Мы бросились, а они щитами закрылись! Достать не можем! – загалдели охотники. – Копья отбивают! А еще бросают маленькие копьеца! Из-за щитов! Вон, идут уже!

Панфилов посмотрел вперед и увидел стройный ряд черных щитов с прорезями для глаз. Пришельцы шли, строго соблюдая порядок и посматривая на мир сквозь щели низко опущенных шлемов.

До нападавших оставалось метров сто, когда Панфилов громко скомандовал:

– Слушайте все! Выполняйте все мои указания или погибнете! Готовьте луки – стрелять только по моей команде! Цельтесь им или в глаза, или в открывшуюся часть тела. Не подходить вплотную – они вас наверняка убьют в этом случае! Я сейчас пойду на переговоры!

Охотники беспрекословно стали снимать луки и готовиться к выстрелу. Заметив это, нападавшие сомкнули щиты, выстроив «черепаху», и замедлили движение, следя, чтобы не осталось никаких щелей между щитами.

Панфилов пошел к ним навстречу, крича:

– Переговоры! Давайте старшего! Переговоры!

Из-за стены щитов вылетел дротик и, наткнувшись на магическую защиту купца, отлетел в сторону.

Купец остановился на полдороге к врагам и снова крикнул:

– Старшего на переговоры!

Прозвучала команда, и строй остановился. Некоторое время ничего не происходило, потом ряды черных щитов раздвинулись и вперед вышел воин огромного роста – он и раньше возвышался над остальными минимум на полголовы, Панфилов сразу его заприметил. На воине была огромная кольчуга со стальными пластинами на груди, а в руках он держал здоровенный топор с симметричными лезвиями, напоминающими крылья бабочки. Панфилов видел все четко, ясно, мысли проносились в хрустальной чистоте, как стрижи над землей перед дождем, – быстро и решительно. Он отметил совершенство этого топора, доказывающего наличие развитой культуры кузнечного дела. Отметил совершенство кольчуги, изготовить которую стоило огромных денег. На остальных воинах были доспехи подешевле, в основном – пропитанные солью многослойные куртки. Топоры у них были хоть и похуже, но такие же опасные, как и тот, что держал в руках предводитель.

Панфилов и предводитель черных людей сошлись на середине, между двумя группами противоборствующих сторон, и остановились, глядя друг другу в глаза. Купец был одет в легкую кольчугу, на его поясе висел один из тех мечей, которыми он торговал в пути, за поясом торчал кинжал в ножнах. Противник возвышался над ним как осадная башня, и его темные глаза сверкали из прорезей глухого шлема.

– О чем ты собрался говорить? – прогудел предводитель черных.

– Хочу узнать, зачем вы пришли, прежде чем вступить с вами в бой.

– Мы пришли вас убить, – коротко и ясно ответила «осадная башня», недвусмысленно покачивая на руке здоровенную стальную «бабочку».

– А могу я узнать, почему у вас возникло желание убить нас? – невозмутимо спросил купец, прикидывая, как лучше пропороть кольчугу этого быка.

– Нам ничего другого не остается – шторм разбил наши суда, принеся их к вашему берегу. Сами вы свои дома не отдадите, еду тоже. Значит, нам нужно вас убить и все забрать. Это просто, не правда ли?

– А ты считаешь, это будет так просто? – холодно осведомился Панфилов, лихорадочно соображая, что делать. – Вас погибнет очень много. Оставшиеся не смогут прожить долго, придут люди из других деревень и вас уничтожат – постепенно, выжигая вас из домов, стреляя из-за деревьев, устраивая ловушки. В прямой бой никто с вами вступать не будет, ты это понимаешь?

– Понимаю. – Панфилову показалось, что голос предводителя стал еще глуше и отрывистее. А может, действительно показалось? – Но мы умрем в битве и попадем в загробный мир, где нас примут как подобает воинам нордов! А так мы умрем как выброшенные на берег киты, и наши тела будут клевать птицы-падальщики. Все будет как присудят боги, и никак иначе. Ты все узнал, что хотел? Мы можем начать нашу Игру?

– Ты называешь бой игрой? – удивился Панфилов. – Это смерть, это кровь! Что здесь от игры?

– Бой – это как игра в кости. Кто удачлив, тот и выиграл.

– Подожди, а почему мы должны убивать друг друга? А если мы поможем вам восстановить ваши корабли и вы уйдете к себе? Почему обязательно биться?

– Это противоречит воинской чести. Мы не можем принимать подачки от жалких береговых жителей. Мы можем только отнять у них все, что нам нужно, или погибнуть в битве. Ну так все, береговой лось? Мы можем приступить к Игре?

– Постой. Есть ли у вас в воинском правиле способ предотвратить битву? Например – выставить бойца с каждой стороны, кто победит, тот диктует условия? Есть такое?

– Ты надеешься победить нашего лучшего бойца? – усмехнулся воин и опустил топор. – Да, есть такое правило. Вы можете потребовать боя, и мы можем обговорить условия поединка. Но предупреждаю – бой на том оружии, каким захочет биться поединщик, и тот, кто побеждает, может убить своего противника. Вернее, даже так – обязательно постарается убить.

– Я вызываю на бой вашего лучшего бойца! Предлагаю обсудить условия боя и то, что будет делать каждая сторона после того, как поединщик выиграет или проиграет. Я могу узнать твое имя? Меня звать Мирон.

– Я Стратила. Верховный дун рода Агракан. Это мои люди. Я говорю за них. Ты можешь говорить за береговых людей?

Панфилов замешкался – может ли он, заезжий купец, говорить за всех этих сельчан? И решил для себя: идти – так до конца. Пока он не уладит этот конфликт, не покинет деревню.