Текст книги "Экипаж «Меконга»"

– Как будто все в порядке, – сказал академик. – Выключайте. С электретами не было неприятностей? – спросил он у Привалова. – Энергетический провал не повторялся?

– Нет. Электреты надежные, спасибо Колтухову. И схема Бахтияра Халиловича безупречна.

– Ну что ж, завтра начнем испытание.

Григорий Маркович перекинул плащ через руку и, увязая в песке, пошел к маленькой пристани, возле которой покачивался катер. Все последовали за ним.

– Вечером у нас совещание, – сказал директор, когда катер отплыл от острова. – Надеюсь, вы будете, Григорий Маркович?

– К сожалению, не смогу. У меня вечером дела в Институте физики моря. – Ученый помолчал, глядя на синюю равнину моря, на уплывающую скалу Птичьего Камня, мягко освещенную предзакатным солнцем. – Экая теплынь! – сказал он негромко. – В Москве дожди, холод, а у вас благодать.

Ранним утром вдоль берега мчались машины. Миновав небольшое селение, утонувшее в зеленом раздолье виноградников, они сворачивали с шоссе и по накатанной колее ехали к пляжу. У дощатого забора, под купой старых тутовых деревьев, машины останавливались.

Здесь собирались участники испытания – все знакомые нам и многие незнакомые сотрудники «НИИТранснефти» и других институтов.

Несколько катеров стояло у причала. На одном из них прибыл низенький полный человек с курчавой седеющей головой. За ним сошел на берег Вова – серьезный и важный, с чемоданчиком в руке.

Григорий Маркович приветливо поздоровался с курчавым человеком и подвел его к Привалову.

– Вы знакомы? – спросил он. – Это товарищ Рустамов, директор Института физики моря.

– Знакомы, – улыбнулся Привалов. – Мы соседи.

– У вас впереди большая совместная работа, – сказал академик.

Привалов вопросительно посмотрел на него, но Григорий Маркович уже отошел к Багбанлы. А Рустамов хитро усмехнулся: он знал, на что намекал москвич.

Вова величественно кивнул Николаю и Юре:

– Здорово, молодежь. И вы здесь?

– Мы-то здесь, – ответил Николай, – а вот ты, дядя Вова, какими судьбами?

– Судьба ни при чем, – сказал Вова, щуря узкие глазки. – Меня с директором нашим пригласили. Я подводными делами теперь заведую, понял?

Участники испытания направились в здание главного пульта управления. Пульт состоял из трех щитов: на первом были сосредоточены приборы управления генератором проницаемости, соединенные с кольцом Мебиуса на подводном раструбе; на втором – управление насосами, подающими нефть в раструб; на третьем – контроль энергетического луча.

Сейчас возле третьего щита хлопотали электрики. Что-то у них не ладилось. За перегородкой глухо жужжали генераторы, но стрелка измерителя напряженности поля стояла на нуле. Привалов нетерпеливо постукивал ногтем по стеклу прибора.

– Ну, в чем дело? – резко спросил Григорий Маркович.

– Не понимаю, – пробормотал Привалов. – Вчера все было в порядке…

– Запросите Птичий Камень.

Через несколько минут радист доложил:

– Птичий Камень ответил: индикаторная лампа не горит.

– Очевидно, раструб плохо закрепили, и течение повернуло его, – сказал Колтухов. – Поэтому луч не попадает в антенну Птичьего Камня. Оси подводных раструбов смещены.

– Надо было сделать регулировку с поверхности, Спускайте водолазов, – распорядился Григорий Маркович.

– Вчера отпустили водолазную партию… – Привалов, расстроенный и подавленный, снял очки, принялся протирать их.

– Эх, вы! – Старик Багбанлы поднялся со стула и пошел к двери. – Вам не испытания проводить, а чаи распивать в чайхане! – бросил он на ходу.

– Минуточку, Бахтияр-мюэллим, – вмешался Рустамов, – разрешите предложить. У меня на катере есть два комплекта аквалангов. Если объяснить моему работнику, что надо делать, он выполнит. Заодно, если разрешите, он заснимет на пленку момент пуска.

– Где ваш ныряльщик? – спросил Григорий Маркович.

Вова, кашлянув в кулак, шагнул вперед. Ученый окинул взглядом его могучую фигуру.

– Посмотрите на его ручищи, – сказал Багбанлы, улыбаясь. – Он же поломает установку.

– Разрешите нырнуть вместе с ним, – выступил вперед Николай. – Я покажу ему на месте и помогу закрепить…

– Тебе нельзя, – сказал Юра. – После воспаления легких – придумал тоже! Я нырну, Борис Иванович.

– Хорошо. Только побыстрее.

– Пошли! – Вова хлопнул Юру по спине.

Они разделись на стальном мостике, соединявшем берег с решетчатой башней, сквозь которую уходила вниз, под воду, труба нефтепровода. Высокий, мускулистый Юра выглядел подростком рядом с Вовой.

Николай помог им надеть акваланги. Юра привязал к руке разводной ключ, а к поясу – сигнальную веревку и договорился с Николаем о сигнализации. Затем он пролез под перилами мостика, спустился по стальной лесенке и попробовал ногой воду. Вода была холодновата.

– Врут биологи, – проворчал Юра. – Не могла жизнь зародиться в море… Дядя Вова! – крикнул он наверх. – Держись возле меня. Мимо отверстия раструба не проходи, а то включат, и станешь ты бестелесным. Как твой бывший шеф.

– Ладно, меньше разговаривай, – ответил Вова.

Он бережно извлек из чемоданчика новенькую кинокамеру для подводной съемки.

– У нас оборудование – во! – сказал Он Николаю и, отставив вверх большой палец, воспроизвел древнеримский знак одобрения.

Юра натянул маску, взял в рот загубник, включил легочный автомат и ушел под воду. Вова бултыхнулся вслед за ним.

Медленно опускались они вниз головой, скользя в холодном зеленом полумраке вдоль косых крестов опорной металлоконструкции. У Юры закололо в ушах. Он сделал глотательное движение – боль прошла.

Ручной манометр – указатель глубины – показал двадцать метров. Плавно загребая руками, Юра подплыл ближе к башне и увидел торчащее из нее колено с широким раструбом. Вот и кольца Мебиуса, и антенна излучателя.

Юра помахал Вове рукой и пролез сквозь решетку внутрь башни. Он ослабил ключом гайки крепления колена, и Вова начал осторожно поворачивать раструб в тугом шарнире. Это было нелегким делом. Течение отжимало Вову к стальному переплету башни, он шевелил ластами, нащупывая опору для ног. Юра показывал ему жестами: чуть-чуть левее… Не так сильно! Еще немножко… Юра знал: при длине луча семь километров поворот раструба на один градус дал бы отклонение луча у Птичьего Камня больше чем на сто метров. Поворачивать надо было очень осторожно…

Вдруг Юра почувствован два сильных рывка сигнальной веревки: это Николай сообщил, что луч принят на Птичьем Камне – оси раструбов совпали. Тут же Юра дал Вове знак остановиться и начал одну за другой закреплять гайки. Потом Вова забрал у него ключ и «дожал» гайки. Глядя, как вздуваются его плечевые мышцы, Юра подумал, что теперь никакое течение не свернет раструб.

Он дернул три раза веревку: мол, все в порядке, можно давать питание на кольца Мебиуса и включать насос. Затем он обхватил стальные перекладины башни руками и ногами и стал ждать. Вова пристроился рядом, отвязал от пояса кинокамеру, направил ее на раструб.

Минута томительного ожидания. И вот башня завибрировала. Донесся смутный гул: это наверху включили насос и он теперь продавливал легкую нефть вниз по трубе, выгоняя воду.

Из широкого раструба выскочила резвая стайка бычков.

«Они прошли сквозь кольцо, – подумал Юра. – Теперь они, наверное, проницаемы…»

Застрекотала кинокамера: Вова снимал бычков.

Вдруг из отверстия раструба вырвался темный столб толщиной с человеческое тело. Будто кто-то невидимый медленно вытягивал из колена трубы толстое бревно. Оно становилось все длиннее и длиннее… Четырнадцатидюймовая нефтяная струя шла сквозь воду – шла ровно, не размываясь, с четко ограниченной поверхностью, окруженной слабым фиолетовым сиянием. Юре показалось, что он слышит однотонный и долгий певучий звук…

Так вот оно! Уже не в мечте, не странным и далеким видением, не на листе ватмана – наяву шла сквозь море струя нефти. Это было чудо. Чудо, созданное их руками!

Юре хотелось крикнуть, кувыркнуться через голову, смеяться. Он помахал рукой Вове, но тот был занят: снимал струю. Стрекотала кинокамера.

Юра четыре раза дернул сигнальную веревку, чтобы дать знать Николаю: струя пошла. Тотчас он получил ответ – его сигнал был принят. Юра отвязал веревку от пояса и, оттолкнувшись от башни, поплыл неподалеку от струи. Он без особого труда обогнал ее. Установка работала на медленном режиме, скорость струи была невелика – меньше метра в секунду. Вот когда вступит в строй Транскаспийский, можно будет дать струе огромную, небывалую скорость: ведь она проницает воду свободно, не испытывая сопротивления…

Юре захотелось наверх, к людям. Он сделал знак Вове, и они, медленно перебирая ластами, всплыли на поверхность. Юра сорвал маску с лица, сказал:

– Повезло нам с тобой, дядя Вова! Мы первые и единственные свидетели чуда.

С мостика им махал рукой и что-то кричал Николай. Лицо у него было сияющее.

Приемочная комиссия отплыла на большом белом катере к Птичьему Камню. Времени было достаточно: нефтяная струя дойдет до острова не раньше чем через два с половиной часа.

Над черной скалой кружили встревоженные чайки; в последнее время им не стало житья от людей.

А люди неторопливо сошли на песчаный берег острова. Осмотрели стальной открытый резервуар. Не всем верилось, что нефть, пройдя без труб семикилометровую морскую трассу, заполнит этот резервуар. Внимательно слушали инженера Костюкова, который снова и снова принимался рассказывать, как он увидел струю, вытягивающуюся из раструба отправной станции.

На пульте управления все было в порядке. Зеленый глаз индикаторной лампы показывал, что энергетический луч, питаемый батареей электретов, надежно соединяет оба берега. Напряженность поля вокруг луча была нормальной.

Но стабильно ли действие поля кольца Мебиуса? А вдруг нефтяная струя, пройдя километр-два, перестала быть проницаемой? Тогда энергетический луч не удержит ее на глубине. Нефть не сможет преодолеть сопротивление воды и всплывет, растекаясь на поверхности моря густым черным пятном…

Привалов выехал на трассу. Катер с полчаса «утюжил» пролив. Синяя гладкая вода была чиста – никаких нефтяных пятен. Борис Иванович вернулся на остров, закурил, принялся вышагивать по песчаному пляжу.

– Перестань! – раздраженно сказал ему Колтухов. – Ходишь маятником – у меня голова от тебя кружится!

Когда остались считанные минуты, Григорий Маркович велел включить насос. В резервуар хлынула, пенясь, струя воды. Нефти пока не было. Пришлось остановить насос.

Юра не выдержал. Он молча разделся, закинул за спину баллоны акваланга, натянул маску и кинулся вводу. Вова тоже надел акваланг и, прихватив кинокамеру, вошел в воду.

Почти сразу Юра увидел струю. Она шла на него тупым темным концом, похожим на орудийное жерло, Как и прежде, ее окружало слабое фиолетовое сияние.

Странное и жутковатое зрелище… Юра рванулся вверх. Остро кольнуло в ушах. Он поплыл медленнее. Мелькнула стекловидная граница воды и воздуха, ярко освещенная солнцем. Вырвав изо рта загубник, Юра заорал людям, стоящим на берегу:

– Идет! Включайте!

И, торопливо сунув загубник в рот, снова нырнул и поплыл к решетчатой башне. Там уже сидел Вова со своей кинокамерой.

И они увидели: нефтяная струя прошла сквозь кольцо Мебиуса и преспокойно втянулась в широкий раструб. Точнехонько! Как по ниточке…

Юра в восторге хлопнул себя по ляжкам. Хлопка не получилось, он только провалился метра на два в глубину. Работая руками и ногами, Юра принялся всплывать.

А там, наверху, на площадке у верхнего края резервуара, столпились участники испытания. Пока насос гнал воду, белую от пены. Но вот вода потемнела… Рассыпая радужные брызги, мягко шлепнулась на дно резервуара бурая маслянистая струя.

Колтухов, стоявший ближе всех к патрубку, сунул в струю палец. Нефть! Да, это была нефть. Она без труб пересекла семикилометровый пролив в «бесплотном», перестроенном состоянии, свободно пронзая морскую толщу, и здесь, пройдя сквозь поле приемного кольца Мебиуса, снова стала осязаемой, «нормальной».

Багбанлы притянул к себе Привалова, чмокнул его в губы:

– Поздравляю, Борис!

– И вас тоже, – ответил Привалов, охрипший от волнения и счастья.

Участники испытания, радостно возбужденные, сели на катер и отправились на материк. Опыт был повторен в обратном порядке. И снова нефть, на этот раз отправленная с Птичьего Камня, прошла сквозь пролив и заполнила приемный резервуар.

– Так, – сказал Григорий Маркович. – Считаю, что опыт прошел удовлетворительно. Проследите, Борис Иванович, чтобы собрали ленты со всех записывающих приборов. И на сегодня хватит.

«На сегодня хватит! Только и всего, – подумал Привалов. – Других слов не нашел. Как будто сегодня не свершилось небывалое, невероятное… Впрочем, у них, ученых, иные масштабы. Для них сегодняшний опыт – очередной шаг в ряде других, не более…»

Между тем народ разъехался. Рустамов тоже попрощался было, но Григорий Маркович придержал его:

– Не торопитесь, Джафар Алиевич. Нам нужно поговорить. Но, может быть, сперва съездим куда-нибудь пообедать?

– Здесь промысел недалеко, в десяти минутах езды, – сказал Привалов. – Там столовая.

– Отлично. Надеюсь, в столовой, расположенной у моря, найдется уха из свежей рыбы.

– Уха? – вмешался Юра. – Вряд ли там есть. А мы сами, если хотите, приготовим уху. Рыбы наловить недолго.

– Еще лучше, – сказал Григорий Маркович.

Валерка побежал за спиннингом и, усевшись на краю пристани, метнул в воду длинную леску. Вова тоже взял на катере свою удочку и пристроился рядом. Вполголоса, чтобы не напугать рыбу, он стал рассказывать Валерке о своем «электро-тензо-пьезометрическом силомере», которым, по его словам, заинтересовался завод медицинского оборудования.

В помещении пульта остались Григорий Маркович, Багбанлы, Привалов, Колтухов, Рустамов и Николай с Юрой. Они сидели возле белых щитов. За раскрытым окном шелестели листвою на ветру старые тутовые деревья. Изредка в комнату залетали желтые листья и, медленно спланировав, ложились на пол у подоконника.

– Подведем некоторые итоги, – сказал москвич. – Нам удалось содрать с вещества кожу поверхности и перестроить его внутренние связи. Непроницаемое стало проницаемым. Проблема сама по себе не нова. Если помните, на заре нашего века Владимир Ильич писал, что исчезают такие свойства материи, которые казались раньше абсолютными и неизменными, а теперь обнаруживаются как относительные, присущие только некоторым состояниям материи. К числу этих свойств Ленин относил и непроницаемость.

У себя в институте, – продолжал ученый, – мы давно занимаемся этой проблемой. Мы основательно изучили взаимопроницаемость – диффузию газов, жидкостей и твердых тел. Три принципа казались нам решающими: электростатическое поле, высокая частота и эффект клетки Фарадея – свойство зарядов собираться на внешней поверхности. Кроме того, мы считали, что «взорвать» поверхность можно будет только в условиях сильного разгона частиц. Однако Николай Сергеевич, – тут ученый взглянул на Николая, – предложил остроумное решение – использование свойств кольца Мебиуса, не имеющего ни внешней, ни внутренней поверхности. Это была счастливая догадка…

– Если б не матвеевская рукопись, – сказал Николай, покраснев, – не было бы никакой догадки. Просто я ломал голову над «сукрутиной в две четверти»…

– Было бы что ломать, – засмеялся Бахтияр Халилович. – Голова сама по себе – тоже вещь немаловажная.

– Итак, – сказал Григорий Маркович, – кольцо Мебиуса, генератор, созданный в лаборатории Бориса Ивановича, и частотные характеристики полей, найденные в Институте поверхности, предопределили успех сегодняшнего опыта. Очень интересен, товарищи, такой вопрос: взаимодействие проницаемости с гравитационным полем земли. Мы тщательно проанализировали тот случай в нашей лаборатории, когда кольцо «утонуло» в бетоне. Из дневника Бенедиктова мы знаем, что у них бетонный пол «глотал» превращенное вещество. Да и сама трагическая смерть Бенедиктова… – Ученый коротко развел руками.

Помолчали немного.

– Чем все-таки вы объясните, Григорий Маркович, – спросил Привалов, – что в одном случае проницаемое или, точнее, проникающее удерживается на поверхности, а в другом – проваливается?

– Пока я представляю себе эту штуку таким образом. Перестроенное вещество, как и обычное, обладает массой и, следовательно, тяготеет к центру земли. Но если на пути тяготения появляется перегородка из обычного вещества, – ну, скажем, пол, сиденье стула или сама поверхность земли, – то перегородка эта превращается в «заслонку тяготения». Свойство проницаемости проявляется во всех направлениях, кроме строго вертикального. Но в известных условиях, – немного помолчав, продолжал академик, – взаимодействие «поля превращения» и гравитационного поля может сложиться так, что действие «эффекта перегородки» сместится по вертикали вниз. В этом случае, как мы видели, произойдет «утопание».

– Нужна строгая увязка параметров установки с силой тяжести данного географического пункта, – заметил Багбанлы. – Предварительные гравиметрические измерения нужны.

– Верно, Бахтияр Халилович. Кстати, должен признать: ваша энергетическая схема превосходно выдержала испытание.

– Спасибо за доброе слово. – Багбанлы приложил руку к сердцу. – Но для Транскаспийского, вообще для больших расстояний, потребуется новая схема. Не забудьте, что придется искривить луч в соответствии с формой Земли. Старик Бахтияр не сможет этого сделать, даже если повиснет на другом конце луча.

Москвич засмеялся, дружелюбно тронул старика за плечо:

– Мы навалимся на ваш луч сообща. Авось искривим. Принципиально важное достижение, – продолжал он, – это электреты товарища Колтухова. Неиссякаемый источник тока в виде электретной батареи не допустил возможного энергетического провала.

– У Опрятина на острове, – вставил Юра, – тоже была батарея электретов.

– Там ее использовали для другой цели, – сказал Багбанлы. – Она служила для передачи свойств ножа другим предметам.

– Григорий Маркович, – сказал Привалов, – вы упоминали о дневнике покойного Бенедиктова. Что, если воссоздать его «установку заражения»? По-моему, это облегчит работу.

– Безусловно, – согласился академик. – Бенедиктов провел, я бы сказал, блестящую работу. Очевидно, и роль Опрятина в этом деле весьма значительна… Помните, я весной высказывал мысль о возможности передачи свойств предмета с перестроенными связями другим предметам? Бенедиктов сделал это. Не исключено, что и безвестный индийский ученый шел таким же путем. Ну, об этом мы уже говорили у нашего друга Ли Вэй-сэна, если помните… Бенедиктову не удалось добиться стабильности – очень, очень жаль, что он работал без контакта с нами. В его записях много интересного. Кстати, я ходатайствовал перед президиумом академии об издании его сохранившихся трудов.

– Правильно! – вырвалось у Николая.

Тут послышались торопливые шаги, и в комнату вошел Вова. Хохолок на его голове стоял дыбом. Он держал наперевес бамбуковое удилище, на конце лески болтался толстый сизо-серебристый бычок. Вова остановился посредине комнаты, лицо его выражало крайнюю степень изумления.

– Для ухи, пожалуй, маловато, – проговорил Григорий Маркович, критически оглядев бычка.

– Какая там уха! – грубо сказал Вова.

Он поднял леску и схватил рыбу рукой. Кулак его сжался, пальцы прошли сквозь бычка, как сквозь пустое место.

– Видали?!

– Рыбка прошла через кольцо Мебиуса! – воскликнул Привалов. – Она проницаема!

– Нетрудно догадаться, – проворчал Колтухов. – Только вот как она на крючке держится? Крючок-то из обычного вещества…

Григорий Маркович взял леску, внимательно осмотрел бычка, потрогал пальцем крючок. Затем он прошелся по комнате, немного сутулясь.

– Бахтияр Халилович, – сказал он, остановившись перед стариком, – помните, Бенедиктов писал в дневнике, что проницаемые собачки без труда лакают непроницаемую жидкую похлебку?

– Помню.

– Это, – москвич ткнул пальцем в бычка, – из того же ряда явлений. Кажется, я начинаю понимать.

Багбанлы почесал мизинцем густую бровь.

– Вы хотите сказать, – начал он, – что если широко разинуть пасть…

– Да! – Григорий Маркович заговорил быстро и оживленно. – Ведь свойство проницаемости не существует само по себе. Оно проявляется лишь при встрече с обычным веществом. Так, Бахтияр Халилович? Это же ваша мысль: защитные слои поверхности один за другим раскрываются навстречу проницанию. Но этот эффект, очевидно, имеет только одно направление: снаружи внутрь. Понимаете, товарищи? Если двигаться из середины вещества наружу – ничего не выйдет. Поверхности не будут раскрываться. Когда проницаемые собаки Бенедиктова хватали куски мяса, их зубы, расположенные близко к наружным полостям, не могли удержать мясо – оно проваливалось сквозь челюсти. А жидкая пища сразу попадала в глубокие полости горла, где проницаемости изнутри наружу не было. Так же и здесь: рыба с широко раскрытой пастью полезла на крючок, и он оказался достаточно глубоко. Рыба дернулась, но осталась на крючке, потому что он не мог пронизать ее в обратном направлении – изнутри наружу. Разумеется, это лишь предположение. Но стоит о нем серьезно подумать.

– Подумать стоит, – согласился Багбанлы. – Но не сейчас. Когда желудок пустой, голова прислушивается только к его голосу. – Он посмотрел на Вову: – Будет уха или нет?

– Будет, – пообещал Вова и вышел.

– Это тоже, кажется, одна из идей Бенедиктова, – сказал Николай. – Проницание нерестовых рыб сквозь плотины на реках.

– Верно, – сказал Григорий Маркович. – Эта задача на очереди. А теперь, поскольку речь зашла о проблемах, послушаем товарища Рустамова.

Директор Института физики моря провел ладонью по курчавой голове, откашлялся и начал:

– Товарищи, проблема повышения уровня Каспия…

– Погоди, сынок, – прервал его Багбанлы. – Ты красноречив, я тебя давно знаю. Излагай самую суть. Нам проблема известна.

– Знаем, знаем, – поддержал Колтухов. – Кипятильник на Черном море, облакопровод над Кавказским хребтом, искусственное ливневание…

– Очень хорошо, – кивнул Рустамов. – Тогда скажу коротко. На образование нескольких не очень крупных облаков, обычных во второй половине летнего дня, природа расходует десятки миллионов киловатт-часов солнечной энергии. Это вы, конечно, тоже знаете. – Он хитро прищурился.

– Конечно, – сказал Колтухов, впрочем, не совсем уверенно.

– Очень хорошо. Сейчас, при наличии атомной энергетики, нам доступна такая энергия. Но – дорого, товарищи! Длительный искусственный ливень – очень дорогое удовольствие. Все же мы вели подготовительные работы, потому что подъем уровня моря оправдал бы любые затраты. Летом на острове Ипатия у нас погибла опытная конденсационная установка. Это вы тоже знаете… Так вот, Григорий Маркович предложил новую идею: вместо облакопровода Черное море – Каспий создать под Кавказским перешейком подземный морепровод…

– Морепровод?.. – переспросил Привалов, поднимаясь со стула.

Молодые инженеры тоже повскакали со стульев и уставились изумленно на Рустамова.

– Да, товарищи, морепровод, – негромко сказал Григорий Маркович. – Примерно на сорок второй параллели, между Поти на Черноморском побережье и Дербентом на Каспии. Сегодня мы гнали нефть сквозь воду. А морепровод сделаем так: струя черноморской воды пойдет сквозь земную толщу в Каспий.

С минуту в комнате было тихо. Инженеры, ошеломленные гигантским замыслом, и слова вымолвить не могли.

– Я сегодня прикинул, – деловито сказал Рустамов, – будет гораздо дешевле. Раньше, правду скажу, сомневался, а сегодня увидел. Хорошая идея.

– Хорошая? – вскричал Привалов. – Вы говорите: хорошая? Да это же грандиозно!

– Не горячитесь, Борис Иванович, – сказал москвич. – Морепровод – не такая уж грандиозная проблема по сравнению с тем, что сулит нам проницаемость. Будет еще много удивительного, неожиданного… Могу сообщить: у нас в институте ведутся многообещающие опыты по высвобождению энергии поверхности.

Николай и Юра оживленно шептались о чем-то у окна. Колтухов кивнул на них, тихо проговорил:

– Эти уже обсуждают детали проекта. Посмотрите, какие у них глаза шалые…

Вечер за окном наливался синевой, высветил небо серебряной звездной пылью. Потрескивал, постреливал малиновыми искрами костер, и от костра плыл вкусный запах поспевающей ухи.

Уха удалась на славу.

И вот уже катер резво побежал, наискосок пересекая лунную дорожку.

Молча сидели в катере пассажиры, утомленные длинным и трудным, интересно прожитым днем.

Плыли навстречу огни большого города. Дружелюбно подмигивали красные и белые глаза фарватерных буев.

– Борис Иванович, – негромко сказал вдруг Николай, – а помните, с чего все началось?

– Что – все?

– Ну… опыты с поверхностным натяжением и прочее.

– С чего началось? – Привалов задумался. – В самом деле, с чего?.. Помню, был какой-то разговор на яхте…

– Еще раньше, Борис Иванович! Помните толкучку? Мы стояли перед картиной «Леда и лебедь», и вы…

– А! – Привалов засмеялся. – Верно, верно. Дурацкая картина, а поди ж ты – навела на мысль…

И он стал рассказывать Григорию Марковичу о давнем случае на толкучке. Москвич тоже посмеялся. А потом сказал, помолчав:

– Картина – случайный толчок. Важно другое… – Он мог бы многое сказать об этом «другом», но ограничился тем, что просто похлопал Бориса Ивановича по руке.

Большой белый теплоход, сверкающий огнями, пересекал курс катера. Из открытых иллюминаторов салона неслась танцевальная музыка.

Вова, стоявший у штурвала, развернул катер в разрез волны, поднятой винтами теплохода:

Юра обернулся и прочел надпись на высокой корме корабля, освещенной фонарем:

– «Узбекистан»… Колька, «Узбекистан»!

Николай не ответил. Он смотрел вслед огням теплохода. Долго смотрел.

А Колтухов сказал, дымя папиросой:

– Красавец корабль. Новой постройки… А вот в двадцать шестом году, когда я рыбачил в Астрахани, был такой случай…