Текст книги "Лучше чем когда-либо"

Эта сцена превращается в картину…

Художник стоит у мольберта, делая последние мазки… Он отходит от нее… Склоняя голову, удовлетворенно смотрит на нее. Она ему нравится…

Играет джаз…

Издалека голос ребенка тихо поет детскую считалку, хлопают ладошки…

У Мэри был кораблик, из шелка паруса,

На палубе матросы в оранжевых трусах.

Трубач трубил тревогу, кабанчик верещал,

А храбрый мальчик Вова от страха наво…

Наводит наблюдатель на небо телескоп,

А спящая принцесса опять ложится в гроб.

Громадная слониха пришла однажды в сад

И на большую клумбу поставила свой зад.

Закрывшись в комнатушке, там, где темным-темно,

Марина и Ванюшка целуются в кино.

А там, где темнота – такая красота!

А там, где мало света – так хорошо при этом!

Ну, все – гасите свечки! И не мешайте мне:

Пусть пляшут человечки на белой простыне.

Кино – как представление,

Как светопреставление…

Затемнение…

Мы медленно фланируем вокруг детской комнаты… На стенах висят детские рисунки, рекламы известных фильмов, фотографии актеров, знаменитых певцов.

Около стола аквариум с двумя рубками… Кровать… Спящая девочка с рыжими волосами. Это Полина, ей семь лет…

Полина кричит:

– Папа! Папуля!

Слышны мужские шаги. Самуил, заспанный, появляется в ее комнате:

– Что? Что случилось? Пэрэле…

– Я забыла рассказать, что было сегодня в школе…

– Ты знаешь, который час? Два часа ночи…

– Ша! Замолчи, папа! И слушай… С тобой дочка разговаривает…

Самуил улыбается:

– Ладно. Так что было сегодня в школе?

– О! Папа, хорошо… Значит, так… Хана сказала мне, что она не должна сдавать провинциальные экзамены, я, мол… Почему нет? А она начала так… Я, мол, не должна сдавать их, потому что они должны были проверять вещи, которые… И в это время к нам подошла Элла и начала поучительным тоном: «Хана! А мы должны сдавать этот экзамен. И нам неинтересно знать плохие вещи о нем… так что не говори нам ничего!» И она не дала Хане закончить. Хана обиделась и ушла. И теперь я никогда не узнаю, почему Хане не надо сдавать этот экзамен!

Самуил улыбается:

– Ну, теперь ты можешь наконец идти спать?

– Папа! Садись и рассказывай!

Она играет психоаналитика. Она надевает очки в большой оправе на кончик носа, берет в руки блокнот и ручку, строго смотрит на Самуила и говорит очень сурово:

– Садись!

– Полина… Уже очень поздно!

Полина еще суровей:

– Садись, я сказала!

Самуил еле втискивается в детский стульчик… Который неожиданно ломается с шумом, и Самуил падает…

Получилось очень смешно. Полине это очень нравится. Наконец она достала его! Маленьким кулачком вытянутой руки она ударяет по воздуху.

– Вот так! – говорит она удовлетворенно.

Самуил смотрит на нее и видит стиль своего папы.

– Ну? И что теперь?

– Как ты себя чувствуешь по этому поводу?

– Лучше, чем когда-либо!

Неожиданно в дверях Полининой комнаты появляется Белла. Кутаясь в халат, она с удивлением смотрит на них. Полина, не видя ее, говорит Самуилу:

– Знаешь, папа, я бы хотела, чтобы мой муж был похож на тебя!

Самуил с хитрой улыбкой:

– Может, проще будет выйти за меня замуж?

Полина не верит своим ушам.

– Фе! Папа! Это даже не смешно!

Все трое смотрят друг на друга с невероятно серьезными лицами. Полина, обводя всех строгим взглядом, обращается к Самуилу:

– Фармазон!

И не выдержав, они втроем взрываются от несдерживаемого смеха.

Кабинет.

Эзра посмотрел на монитор… Улыбнулся…

– Вот так! – сказал он удовлетворенно. И написал послед нее слово…

Конец. Конец фильма!

Я и Хана…

– Тебе еще не надоели эти длинноногие красавицы, которые постоянно заходят в кафе и постоянно поражают тебя, то есть твоего Эзру своей красотой? – спрашивает Хана. Нет, она даже не спрашивает, она утверждает.

Я смотрю на нее, и что-то со мной происходит… Что-то не так… Как-то неприятно… Неужели ей не нравится то, что я пишу?..

– И вообще… – продолжает она. – Твой стиль, твоя манера писать… Не знаю, но это совершенно не мое, это совершенно другая литература, если это литература… – язвит она. – И я в ней ничего не смыслю… Может, это не ты, а я… Ведь точно так же я не понимаю работы некоторых художников, музыку некоторых композиторов. Может быть, я не подготовлена к их восприятию?

Мне кажется, я начинаю злиться. Нехорошо… Она ведь имеет право говорить и чувствовать, что ей нравится, а что нет.

– О чем это ты? О какой-то конкретной сцене?

Она машет рукой:

– Я говорю о твоей книге в целом…

– Ты, Хана, привыкла к традиционно изложенной литера туре… а это другая… Пабло Пикассо, например, говорил: «Я пишу объекты такими, как я их мыслю, а не такими, как я их вижу».

– Не слишком ли высоко ты стал забираться… Пабло Пикассо? И, пожалуйста, не говори мне словами своего Боци… Мол, что с вас возьмешь… Я так вижу!

Что с ней происходит?.. Все это как-то мне не нравится…

А она деловито продолжает:

– И вообще ты хотел критику? Получай! Так вот! Первое, что бросается в глаза, так это отсутствие общей идеи или, как говорят профессиональные критики, философской концепции… Кстати, в некоторых сценах она есть… А в книге… – И пожимая плечами. – Нет! Может, она и есть, но мне как читателю ее не видно… Поэтому все твои так называемые сцены превращаются в разрозненные, пусть иногда симпатичные в стиле семидесятых эпизоды, которые соединены между собой непонятно чем. И еще иногда мне казалось, что я читаю какие-то разрозненные заметки, а не роман, и у меня возникал вопрос, чего же ты собственно хочешь? Ты хочешь меня запугать одиночеством… неизбежностью смерти… Ты заставляешь меня задуматься о смысле жизни, о бездарности современной литературы… Или даже больше: о бездарности современного искусства вообще… Естественно, по сравнению с книгой, которую ты пишешь. И еще твой герой все время рисует картины… В конце он окажется художником? А его приступы? Я имею в виду его язву… Он в конце концов умрет? И эти твои повторения «мне красивой такой не найти…» или «так в чем же смысл жизни?» Мне кажется, ты запутался в своих мыслях. И единственный выход у тебя – написать книгу об этом… – Задумчиво: – А может, твое писание – это, как говорил твой друг, лечение от депрессии?

– Прежде всего, Хана… Ты как-то очень серьезно все это говоришь… А мне не критика нужна от тебя, а твое впечатление от прочитанного…

– Ах, вот оно что… А я-то дура…

– Прекрати!

– Так тебе моя критика до лампочки…

– Послушай меня…

«Только бы не кричать… Спокойно, Эзра…»

– Каждый создает свое произведение по-своему… когда мы пишем, мы погружаемся в наши чувства. Они рождаются от воспоминаний, которые эти чувства породили…

– Как ты сложно выражаешься! Я надеюсь, этой прекрасной фразы не будет в твоей гениальной книге…

– Ты можешь послушать без своих комментариев? – не выдерживаю я. – Ты понимаешь… Чувства, которые рождаются от воспоминаний и благодаря им возникают другие образы… Органы чувств рождают эти образы, а не мозг… Впечатления, которые возникли, когда мы видели что-то или слушали то, что нас поразило настолько, что осталось в нашей памяти навсегда! И только сейчас, во время создания книги, вышло на поверхность. Звук… запах… прикосновение или поцелуй… Все это как волшебство, которое передалось моему мозгу и легло на бумагу…

Вдруг, несмотря на мое корявое объяснение, мне показалось, что она, Хана, наконец услышала то, что мне важно было до нее донести.

– И еще… Мне иногда кажется, что когда я пишу или думаю о том, что пишу, то мной кто-то руководит… Кто-то мне подсказывает, что писать… Или, вернее, о чем думать. И когда я перечитываю написанное, мне не верится, что это написал я! Настолько это бывает хорошо… Я просто не мог это написать… Правда, я не кокетничаю, я искренне так думаю… И я понимаю как это звучит…

– Ты понимаешь?

– Да! И мне иногда кажется, что ты как-то несерьезно относишься к тому, что я пишу… А я ведь пишу книгу… И что бы ты ни думала, это очень серьезно для меня… Творческие личности отличаются от обычных людей своей памятью… У нас абсолютная память! Мы помним ВСЕ! Мы помним, как будто это случилось вчера, и оно запало нам в душу навсегда… Ты можешь сколько угодно смеяться, но у нас действительно тонкая нервная организация. И еще! Я писатель!

Мне стало немного обидно. Нет! Не немного… А много! И… Я не выдержал:

– У Мастера была Маргарита, а у меня?

Она неожиданно улыбнулась:

– А у тебя я, Хана! Ты только послушай: Эзра и Хана… В этом есть что-то библейское…

Я посмотрел на нее и подумал, что никогда с уверенностью не могу сказать, шутит она или язвит. А-а, все равно… И я говорю:

– Мне, кстати, это очень нравится… Эзра и Хана! В этом и правда есть что-то библейское….

И тут произошло то, что я ну никак не ожидал… Она подошла, дотронулась до моей щеки и… поцеловала меня…

Я растерялся… Но взяв себя в руки, сказал:

– Баба Поля в подобной ситуации говорила… В любой непонятной ситуации – ложись спать.

Хана улыбнулась. Взяла меня за руку и, ведя в спальню, хитро, как мне показалось, закончила:

– Ты будешь смеяться… Но она была права!

Кабинет Эзры.

Хана в кабинете. Убирает… Вытирает пыль… Случайно сдвинула мышку и резко зажегся монитор на компьютере… Она смотрит на монитор и видит титульный лист на котором написано:

Эзра Б.

«Лучше, чем когда-либо».

Сценарий

Затем ее взгляд упал на стопку бумаг на столе, и на верхнем листе она увидела то же, что и на мониторе:

Эзра Б.

«Лучше, чем когда-либо».

Сценарий.

Хана пальцем проводит по стопке, как бы перелистывая, и видит, что вся стопка исписана, то есть это законченный сценарий…

– Ах! Вот что он писал… Совсем не книгу…

А книга – это только предисловие к этому сценарию. Нет, книга – это то, что помогало ему писать этот сценарий…

Все втроем они смотрят друг на друга с невероятно серьезными лицами.

Полина, обводя всех строгим взглядом, обращается к Сэму:

– Фармазон!

И не выдержав, Полина, Белла и Сэм взрываются от несдерживаемого смеха.

Конец.

Прочитала она еще раз…

Да! Это талантливо… Моя критика ему все же помогла… Или мне хочется думать, что помогла…

И задумчиво проведя рукой по стопке сценария, улыбнувшись, она подумала: «А это ведь традиционно изложенная литература. Может, Белла права… Может, я ошиблась, и он, Эзра… правда гений… Как она там сказала… “Я верю! Ты станешь знаменитым!” И еще она сказала… Что-то очень важное… Вот! Вспомнила… “Они проживут долгую и счастливую жизнь, у них будет много детей и внуков… они доживут до ста двадцати…

нам ведь положено жить до ста двадцати… и умрут они вместе в один день….” Здорово! Классно написано!»

Она села за компьютер и сразу после слов: «Конец. Конец фильма» написала: «Эзра! Я была не права… Я думаю, тебе не надо заниматься обычной работой… Пиши… Мне очень нравится, как ты пишешь! Правда! Ты правда гений, и ты будешь знаменитым… Я верю…

Твоя любимая… Да?»

Я и Хана…

– Интересно… Можно прожить без страданий? Правда, можно ли прожить без страданий, без боли и без раздумий о смысле жизни? Можно прожить без любви? И если можно, то стоит ли… Ведь все кончается… Все! И любовь…

– И жизнь…

Помолчали.

– Как быстро тикают минуты…

– Минуты? Часы! Ты помнишь, как мы шатались по мокрым и холодным улицам? И не к кому было зайти… Грелись в подъездах… Целовались там же… курили и болтали, не останавливаясь…

– И о чем это мы болтали?

– Кто это может знать…

– Как же это происходит? Два совершенно незнакомых человека становятся любовниками в мгновение ока… Еще вчера мы не знали о существовании друг друга, а сегодня не можем расстаться…

– Помнишь?

– Позвонишь мне завтра?

– Сегодня, ты имеешь в виду… Не знаю…

– Что-то случилось?

– Нет! Ничего…

– Позвони мне… Пожалуйста… Я не смогу заснуть, если не услышу твой голос… – И через минуту: – И еще… Ржавый… Люби меня меньше, но дольше… Чтобы хватило на всю нашу жизнь! До того момента, как мессия придет…

– Хорошо! Договорились…

– И в следующей жизни давай встретимся снова…

– Ой! Не хочу даже слухать эти мансыс…

По радио Bad Boys Blue запели «You're a woman, I'm a man».

Эзра поворачивает ручку на полную громкость, подхватывает Хану, и они начинают танцевать и петь.

“You're a woman, I'm a man

This is more than just a game

I can make you feel so right

Be my lady of the night

You're a woman, I'm a man

You're my fortune, I'm your fame

These are things we can't disguise

Be my lady of the night

«Ты женщина, а я мужчина

Это больше, чем просто игра.

Я сделаю тебя счастливой!

Будь моей девушкой этой ночью.

Ты женщина, а я мужчина.

Ты моя судьба, я твоя слава.

Это то, что мы не можем спрятать.

Будь моей сегодня ночью.

Затем они резко остановились… Посмотрели друг на друга… Молча улыбнулись, будто только что узнали какой-то секрет… Эзра дотронулся до щеки Ханы… Прижал ее лицо к своему… Поцеловал… И сказал тихо:

– Вот так, Хана… Это конец! Конец моей книги…

И…

И опять кафе…

Эзра смотрит на входящую дверь… Ждет… А она все не входит…

Он смотрит в окно: может, появится? Но нет ее, нет…

А может, ее никогда не было… Ха! Ха! Ха!

Он окидывает взглядом кафе. Никто не обращает на него никакого внимания.

– Никто меня не видит… – грустно подумал он. – Может, я просто не существую?! Может, меня просто, нет?! И это все были мои фантазии… Неужели? Ах! Неужели и правда фантазии? Если это так… То как жаль… А может, она все же была? Ведь может быть… А? И вдруг все замерло… И в этот момент, момент тишины он почувствовал… Да! Он понял! Это все! Это все, что я хотел написать…

Он грустно улыбнулся. Обвел кафе невидящим взглядом…

И ощутил чувство удовлетворения, перемешанное с грустью.

Вот что, наверно, почувствовал Ван Гог тогда, на пшеничном поле… Это все, что я хотел написать! Ведь это же его слова! Да! Я вспомнил! И после этих слов он выстрелил себе в грудь…

И я написал все, что хотел… Я выполнил договор с самим собой! Я написал книгу моей жизни, книгу воспоминаний… Моих раздумий и фантазий… Я написал свой фильм!

Да! Это конец!

Он грустно улыбнулся:

– Интересно, если бы у меня был пистолет, я бы выстрелил себе в грудь?

Он еще раз взглядом обвел кафе и тихо сказал, обращаясь ко всем:

– Прощайте…

Кухня…

Эзра смотрит во двор… двор уходит в лес… Поляна… На поляне стоит стол с двумя стульями… стол покрыт красивой, дорогой, белой скатертью…

За столом сидит очень красивая, высокая, стройная девушка с рыжими волосами, в черном платье, на голове черная шляпа с большими полями. Она смотрит на Эзру и улыбается. Машет ему рукой.

Хана дотрагивается ладонью до щеки Эзры, поворачивает его лицо к себе…

– Нет, нет, нет! Не верь ей, не бросай на ветер волшебство, которое существует между нами!

Эзра поворачивает голову к девушке… и обратно к Хане…

– Нет, нет, нет… слушай меня, Эзра… Ты игрушка в ее руках, ее каприз, а для меня ты – жизнь…

Эзра поворачивает голову к девушке… и обратно к Хане…

– И если ты уйдешь, я буду очень страдать… И даже могу умереть, думая о тебе…

Эзра поворачивает голову к девушке… и обратно к Хане…

– Не уходи к ней… Эзра! Не уходи!

– Но я чувствую прикосновение грусти… – тихо говорит он…

У нее появляются слезы.

– Это неправда! Эзра!.. Это неправда… Я не могу видеть, как ты умираешь… Нет! Любимый…

Эзра поворачивает голову к девушке… и обратно к Хане…

Он внимательно смотрит на Хану… Он напрягает все свои силы… ему невероятно трудно смотреть на нее… Он видит, как ее лицо медленно бледнеет…

С неимоверным напряжением он продолжает на нее смотреть… Теперь он видит, как ее лицо становится похожим на мираж, на странную галлюцинацию… И как же это красиво… Удивительно… Как много цветов… И все они переливаются… Смешиваясь, производя все новые, невыносимо яркие цвета… Красные, оранжевые, золотисто-белые…

И среди этих ярких цветов, среди этой красоты он улавливает ее глаза… Ее мокрые от слез щеки… Изящную руку, ладонь с длинными, тонкими пальцами и необыкновенно красивой формой ногтей…

Теперь он чувствует ее руку на своем лбу… Холодную руку… очень холодную… С неимоверным напряжением он продолжает смотреть на нее… Он смотрит и видит, как ее лицо растворяется в ярком, почти белом, холодном свете… Вспышка… Яркая желтая вспышка…

И внезапно он вспомнил… Ах! Как же это приятно… Он наконец вспомнил имя… Имя, которое он никак не мог вспомнить, когда вспоминал, когда писал… Имя… И он говорит очень медленно, растягивая слова:

– Это же Хана! Моя любимая! Моя жена!..

Театр…

На сцене два актера в ярких одеждах нищих.

Первый актер:

– Я почувствовал прикосновение грусти…

Второй актер:

– Проклят тот, кто слепого сбивает с пути!

Появляется девушка из кафе в порванном желтом платье и босиком. Мы узнаем в ней Хану… Она, прижимая руку к груди, с театральным выражением обращается к первому актеру:

– Эзра! Как я рада, что ты здесь…

Первый актер подходит к ней, кладет руку на ее плечо… Затем медленно опускает ее почти до попы…

Хана, склоняя голову набок, говорит:

– Мне нужно сесть, Эзра…

Он подает ей стул, и она садится.

– Я и не знала, любимый, что прикосновение может быть так прекрасно…

– Может! – уверенно говорит он.

Затем он подает ей руку, и они вдвоем выходят на авансцену.

Эзра с театральным выражением декламирует рубайят Омара Хайяма:

Нет ни рая, ни ада, о сердце мое!

Нет из мрака возврата, о сердце мое!

И не надо надеяться, о мое сердце!

И бояться не надо, о сердце мое!

Зал взрывается аплодисментами. И криками «Браво!»

Перекрывая аплодисменты и крики, Эзра отчаянно кричит:

– Вы говорите – время идет! Безумцы – это вы проходите!

Занавес медленно опускается.

Аплодисменты и крики «Браво» не смолкают, а нарастают. Зал требует актеров. Наконец занавес поднимается. А на сцене никого…

Мы смотрим в зал. А там лес… Поляна… На поляне стоит одинокий стол с двумя стульями… стол покрыт красивой, дорогой, белой скатертью… На столе серебряный поднос, на котором белый кофейник с двумя белыми чашками, бутылка шампанского и два хрустальных бокала с шампанским, которое медленно выливается через края бокалов…

И за столом никого…

Езра Бускис Февраль, 2013