Текст книги "Лучше чем когда-либо"

Сейчас мне стыдно признаться, но и мне он, Толик Тринберг, был неприятен только потому, что он был гомик. И я участвовал в его травле, не такой жестокой, но какая разница… Я относился к нему с чувством легкого превосходства, легкого презрения. И сейчас, когда его больше нет, мне стыдно… Ах, как же мне стыдно…

Мы пишем романы, мы пишем картины, музыку… но очень редко они, Толики, являются героями наших произведений… А ведь их переживания еще больше наших, ведь они переживают еще и потому, что они такие… такие, как есть…

Толик Тринберг…

В Жмеринке, во всем городе, он был один. Больше гомиков не было, и, естественно, он был одинок…

Помню, Деревянный где-то отыскал еще одного, где он его нашел, неизвестно, наверное, отстал от поезда и остался … И он, Деревянный, нашел его и пытался их сосватать, помню, как он был одержим этой идеей…

– Надо их познакомить… – говорил он. – Им же трудно найти друг друга…

И в конце концов он их познакомил, но что-то у них не сложилось, и Толик остался одиноким…

Вижу его в потрепанном пальто, уже немолодым, идущим по осенней улице… Желтые листья на деревьях… На асфальте… На скамейках… А он идет, не замечая ничего вокруг. Его фигура удаляется в перспективе улицы и с каждым шагом уменьшается, пока не превращается в точку. И… Его больше нет! И никогда не будет…

Не знаю, был ли он счастлив когда-нибудь. Хоть чуть. По-настоящему счастлив, без оглядки на всех нас!

Назад в театр…

Первый актер:

– Вот так!..

Девушка из кафе:

– Только те по-настоящему мертвы, о которых полностью забыли.

Первый актер:

– Ты знаешь, что существует мир, только мир не знает, что существуешь ты.

Второй актер:

– Да! Ведь мы понимаем, что это рай, тогда, когда теряем его… – Грустно улыбаясь: – Это говорю я, Кохэлет, сын Давида, царь над Израилем в Иерусалиме…

Занавес падает. Мы слышим жидкие аплодисменты. Одинокие крики: «Браво!»

Занавес поднимается, и они втроем кланяются под робкие аплодисменты.

Я и Хана…

– Тебя кто-нибудь спрашивал, в чем смысл жизни? Кто-нибудь, кроме меня?

– Нет! Только ты… Ну, кто еще будет спрашивать о смысле жизни… Кто, кроме тебя… Кого это интересует?

– Если бы никто не спрашивал, если бы никого это не интересовало, то как бы мы знали, что такое жизнь?

Помолчали.

А затем, как бы стесняясь самого себя, я сказал:

– Знаешь, Хана, сегодня ночью я проснулся оттого что… Мне вдруг страшно стало…

Она посмотрела на меня.

– До меня вдруг дошло, что мы не вечны… Что мы умрем… И что нас не будет больше…

– А ты думал как-то иначе?

– Как ты можешь так спокойно говорить?

– Но ведь ты знал…

– Да! Знал! Но сегодня ночью, как же тебе объяснить… Я осознал всю глубину этого… Ты понимаешь… Когда мы умрем… Нас больше не будет! И нам осталось жить…

– Я думаю, это оттого, что твой отец умер. И это запоздалая реакция…

– Нет! Я же сказал… До меня вдруг дошла мысль о том, что когда-нибудь все кончится, и кончится навсегда…

Он замолчал, и его взгляд уперся в… нет, его взгляд… он увидел открытое пространство… И как бы издалека услышал Ханы голос:

– А ты думал как-то иначе?..

– Ну что ты заладила: «Думал как-то иначе, думал как-то иначе?» Я не думал… Я жил…

И после долгого молчания:

– Ах! Как тревожно увидеть свысока нашу жизнь, и как она кончается… Что же это такое? И через какое-то время всего этого нет! Восход солнца, закат, который видел Эдвард Мунк, и она в моем халате… И все это уйдет вместе с нами?

Хана с жалостью посмотрела на него. А он продолжал:

– И еще я подумал о папе… Я тебе не говорил… Он нашел какие-то таблетки… проглотил их… Не зная, что они безвредные… Но он не знал этого… Он проглотил их и стал ждать… Ждать смерти… Ждал и думал… О чем? О чем он думал? Вспоминал маму? Вспоминал свою жизнь? Гетто? И как он там заболел… Как мама его лечила… И как они влюбились… И самое печальное, что никто об этом не узнает. Никто не узнает, что он пережил, когда решился на это…

– Не мучай себя… – тихо сказала Хана. Но он ее не слышал. Он говорил:

– Ах! Как же это? И как долго его это мучило… Ведь не сразу человек хочет покончить с собой… Это же процесс. Надо думать об этом долго… И чувствовать… Нет! Я больше не могу… Не имеет смысла… Не имеет смысла жить…

Он посмотрел на Хану но не видел ее. Он был с папой в Германии… В доме престарелых, в его комнате…

– Как же тяжело об этом писать… Но я должен! У меня контракт с собой. И его нужно выполнять.

– Если тебе трудно об этом писать… Не пиши, пропусти это… Пиши о чем-то другом… А потом, когда успокоишься, вернешься к этому…

И внезапно, глядя на Эзру она представила, что увидела будущее.

Да, она видела…

Вот она сидит в комнате… Это дом престарелых… Она одна… она сидит на кровати, уставившись в стену, где висят фотографии. Их много, и среди них Эзра, еще молодой…

На прошлой неделе он умер… Когда ей сказали о его смерти, она казалась равнодушной, лицо ее не выразило никаких эмоций, и… она ничего не почувствовала… А через какое-то время по ее лицу потекли слезы. Она старалась закрыть лицо руками, чтобы никто не заметил, но слезы все равно просачивались сквозь искривленные подагрой пальцы.

Это видение длилось мгновение. Она никогда такого не испытывала, и ее это разозлило…

– Это все он, Эзра, со своей писаниной, со своими поисками смысла жизни… – раздраженно подумала она. – И кому вся эта философия нужна? И…

Она посмотрела на Эзру. Он грустно улыбался. Он все понял… Да! Он видел то же, что и она… И он сказал:

– Все предрешено, Хана… Осталось лишь выбрать.

Мой кабинет…

Неужели и правда все предрешено? Когда думаешь об этом, мозги заплетаются… Как же это узнать? Кого спросить? Мол, правда ли, что все предрешено? Что скажешь, Хана?

Нет! Она мне не мешает… Она мне помогает… Даже когда язвит…

Милая, люби меня!

Милая, скучай по мне!

Милая, не забывай меня!

Все! Не мешайте мне!

Я пишу…

Итак… Где я там остановился… Вот…

Белла посмотрела на Дину невидящим взглядом:

– Нет! Нет! Нет! Я узнала ЕГО! Я видела ЕГО во сне!

Кафе…

Самуил перестал писать. Задумчиво посмотрел на монитор. Встал из-за стола и вышел на улицу. Закурил… Посмотрел по сторонам… Улица… Едут машины… Идут пешеходы… Все так же, как всегда… И никто не подозревает, как ему хреново…

Задумчиво бросил сигарету, потушил ее ногой. Вошел обратно в кафе и подошел к бару. Он сел за барную стойку, заказал две порции водки.

Вокруг него сидели полупьяные мужики.

Самуил перелил водку в один стакан и залпом выпил. Мужики с уважением посмотрели на него. И тут Самуил начинает говорить, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Когда-то давно, еще совсем ребенком, я смотрел на одно дневные цветы с ужасом… мол, всего один день – и конец… навсегда! И зачем это все? И кто это придумал? Когда думаешь об этом, то любовь, измена, страсти кажутся такими смешными…

Мужики, сидящие вокруг барной стойки, стараются внимательно его слушать. Машут головами в знак согласия, но видно, они не понимают ни одного слова. А Самуил, игнорируя их всех, продолжает:

– Ну, позволила она ему дотронуться до каких-то мест на своем теле… ну, коснулась она своими губами его губ и просунула свой язык внутрь его рта… при этом они возбудили какие-то центры головного мозга, получив какое-то наслаждение! Так пусть! Почему это нас так трогает? Почему когда она это делает с другими, это возбуждает какие-то другие центры головного мозга, и мы испытываем желание убить или исчезнуть из этого мира? Может, дело совсем не в ней или в нас, а дело в головном мозге? Может, надо соединить какие-то там проводочки или разъединить их, – и все станет на место? В смысле, мы будем счастливы, несмотря ни на что?

Он остановился на минуту, обвел всех невидящим взглядом. И продолжил:

– Может, древние были неправы, когда пришли к мысли, что один бог, одна женщина, одна семья – это то, что человеку нужно, и когда она уходит или влюбляется в другого, его это мучает всю оставшуюся жизнь. И ему жизнь уже не в радость… И он готов к смерти, ничего другого не попробовав! Ведь не только любовь делает жизнь интересной! Например, поедание трупов животных, птиц и рыб в шикарных заведениях, именуемых ресторанами, под разговоры о любви, о живописи, о литературе…

Самуил замолчал. Он иссяк. В задумчивости посмотрел на своих новых «друзей», а они поддерживали его речь кивками, возгласами: «Да», «Ты прав…», «Как верно сказано…»

Один из них, очень пьяный парень, упираясь локтем в стол и уткнувшись щекой и подбородком в ладонь, со слезами в глазах выкрикивал:

– Да! Ты прав! Как, блядь, ты прав! Это такая, блядь, правда!

Самуил вышел из задумчивости. Посмотрел на свое окружение. И, цыкнув зубом, сказал:

– Просто мысли…

Встал со стула у барной стойки и пошел за свой стол. Ему вдруг захотелось позвонить Белле.

– Ну? И чего ты мне звонишь? Тебе что, скучно? – услышал он.

– Нет! Вдруг захотелось тебе сказать, что я люблю тебя…

– Не морочь мне голову! Я на работе и занята. Если тебе есть что сказать, говори…

– А просто поговорить?

– У меня нет времени на пустые разговоры! Пойди лучше листья пособирай!

– Я в кафе… пишу…

– Ах! Ты в кафе! Я забыла, что ты у нас великий писатель…

Помолчали.

– Прежде чем бросить трубку может, споешь мне пару строчек? – Белла ехидно: – Что-нибудь трогательное…

– Очень трогательное…

– Фармазон!

И Самуил повесил трубку.

– Вот так! – обращаясь к себе, сказал тихо. – Если бы каждый из нас знал, что мы не вечны… Если бы мы осознавали, что мы здесь всего на мгновение, перед тем, как исчезнуть навсегда… То что? Что? Ничего бы не изменилось… все было бы точно так же… так уж устроена эта блядская жизнь…

Кабинет доктора.

Полина, как психоаналитик, сидит в большом кресле с блокнотом и карандашом в руках. На носу у нее очки в большой оправе, сдвинутые на кончик носа. Самуил лежит на диване и смотрит в потолок.

Полина голосом доктора:

– Не волнуйся, папа! Начиная с этой минуты, ты будешь счастлив каждый день. Я гарантирую!

Спальня Самуила. Ночь.

На кровати два голых тела. Белла, тридцать семь, и Самуил, сорок пять. Они занимаются сексом. Самуил сверху Беллы. Лицо Беллы. У нее в глазах слезы… и вдруг она начинает плакать…

Самуил, замечая, что она плачет, останавливается. Он боится говорить. Самуил осторожно:

– Что случилось?

Белла после паузы:

– Ничего!

– Что с тобой? Почему ты плачешь?

Белла молча вытерла слезы и отвернулась от него. Соединила ладошки и просунула их между щекой и подушкой, притворяясь, что спит.

Самуил приподнялся, опустил ноги на пол, сел на край кровати, локтями упершись в колени, зажал голову между ладонями…

Резко раздался крик Полины:

– Папа! Папа!

Самуил резко поднялся. Надел халат и пошел к Полине в комнату.

Он садится на край кровати, гладит дочку, успокаивая:

– Ша! Полиночка! Я здесь!

Полина с закрытыми глазами, продолжая спать, говорит во сне:

– Папа, ты знаешь, что такое пиявка?

– Что?

– Это такой небольшой черный червячок, который сосет твою плохую кровь на руке, например. Так вот мне приснилось, что наша мама была этой пиявкой, но выглядела она как нормальная мама, только у нее были небольшие черные усики вот здесь. Она была злая, недобрая, но их было две, папа, одна была похожа на пиявку, а другая была нормальная, добрая мама. Они были обе в моей комнате. Так вот я стояла за дверью в углу. Злая мама сказала мне, что она будет мучить хорошую маму, если я не сделаю чего-то, не помню что… В конце концов я как-то выгнала плохую маму из своей комнаты в кухню. Я взяла соль, чтобы убить ее, но она превратилась в хорошую и добрую, чтобы я не смогла это сделать. Мне было очень трудно это сделать, ведь она опять выглядела и вела себя как нормальная мама… но я это сделала! Я должна была это сделать. Я посыпала ее солью, и она стала таять на глазах, и звук при этом был… Нууууу… Вууууу… Лууууу…

Ее дыхание становится ровным и спокойным. Самуил понимает, что она спит. Он своей ладонью дотрагивается до ее лба и смотрит на нее.

Сон.

Белла в комнате. В огромной комнате. Она абсолютно одна. Она одна на всем белом свете… И вдруг она чувствует: кто-то еще в комнате… Нет, она не одна…

Она приближается к мужчине, лица которого не видит. Она хочет, чтобы он ее обнял. Она хочет ощущения своего лица в его ладонях.

Белла тихо:

– Это я!

Мужской голос:

– Я знаю!

Белла тихо:

– Это я! Я замужем!

Мужской голос:

– Я знаю!

Белла, повышая голос:

– Я на самом деле замужем!

Мужской голос:

– Ну!

Белла кричит:

– Не прикасайся ко мне!!!

На кровати спят Самуил и Белла. У нее усталое мокрое лицо. Самуил лежит рядом, его лицо выражает блаженство.

Его рука лежит на Белле, он ее обнимает. Он прижимает ее во сне и вдруг…

Белла кричит:

– Не прикасайся ко мне!!!

Самуил пугается. Он не поймет, что происходит. Белла тоже не понимает, где она.

Самуил недоуменно:

– Что это?

– Не знаю…

Они лежат в тишине. Каждый на своей половине. Самуил открытыми глазами уперся в потолок. Белла, повернувшись к нему спиной, тоже не спит, переживает свой сон.

Самуил осторожно спрашивает:

– Ты спишь?

Белла молчит, задумавшись. Самуил продолжает:

– Ты знаешь, я начинаю забывать Ганса… – После паузы: – Сколько лет прошло после его смерти?

– Восемнадцать…

Помолчали.

– Неужели может случиться, что я когда-нибудь забуду его?..

Кафе…

Самуил сидит у своего стола. Перед ним компьютер. Чашка кофе. Он окидывает взглядом кафе. Все очень мирно, тихо. Каждый занят… кто ест, кто болтает и пьет кофе…

– Что со мной происходит? Почему мне совсем не пишется? Я должен быть самым счастливым человеком. Я один. Мой компьютер со мной. Никто мне не мешает. Вообще, пиши – не хочу. – Он смотрит на монитор. – Ты понимаешь, Ганс?! Нет, ты локш… ты ничего не понимаешь?! – И через минуту: – Ты помнишь, Ганс, как мы сидели большой компанией в баре, пили и о чем-то спорили? Ты поругался с кем-то, и я поругался с кем-то… Не сговариваясь, ни говоря никому ни слова, мы вышли на улицу…

Он резко поворачивается к компьютеру и пишет, пишет быстро, как будто он может забыть… На мониторе появляются его слова…

Самуил и Ганс, совсем молодые, идут по тротуару вдоль улицы…

Осенний вечер… Редкие пешеходы кто в куртках, кто без…

Самуил и Ганс идут вместе, но думают каждый о своем…

Редкие машины проезжают по улице мимо них… пешеходы…

Ганс идет, засунув руки в карманы брюк… увидев на тротуаре пустую банку из-под пива, отфутболивает ее… Пивная банка с мерзким шумом выкатывается на дорогу. Самуил молча наблюдает за ней. Проезжающая машина сплющивает банку в плоский квадрат металла…

Самуил мотает головой. Ганс в глубокой задумчивости не замечает всего этого… продолжает идти…

Они на пирсе у Морского вокзала…

Ганс идет немного впереди Самуила. Он останавливается, поворачивает голову…

– Ржавый… мне как-то вдруг не захотелось жить!

Самуил грустно улыбается, продолжая идти…

– Да! Ганс! Как-то неинтересно стало… Скучно!..

Самуил садится на скамейку. Вынимает пачку сигарет и закуривает. Ганс продолжает идти вдоль пирса…

Самуил смотрит, как Ганс идет в сторону открытого кафе, находящегося прямо около воды, и садится за угловой столик. Недалеко от барной стойки маленький джаз-бэнд тихо играет джаз…

Пианист… Парень в длинном черном пальто и черной шляпе играет на контрабасе… Другой парень в твидовом длинном пальто на саксофоне… Ударник…

Самуилу кажется, что он в кинотеатре.

Официант разговаривает с Гансом, но все, что он слышит, это джаз…

Ганс смотрит на Самуила и говорит ему что-то, но все, что он слышит, это джаз…

Наконец Самуил выбрасывает сигарету, встает со скамейки и медленно идет к кафе… садится за стол Ганса…

Оркестрик продолжает играть джаз…

К столу подходит официант с бутылкой вина и двумя бокалами. Он наливает вино в бокалы и медленно уходит…

Музыка продолжает играть…

Ганс поднимает бокал с вином, закрывая один глаз, смотрит через бокал на Самуила. Ганс видит искаженное лицо Самуила в желто-зеленом цвете…

– И даже, Ржавый, не хочется знать, чем все это закончится…

Самуил грустно улыбается в ответ… Они молчат какое-то время. И все, что мы слышим, это джаз…

Затем Самуил продолжает:

– И люди будут помнить о нас по тому, кем бы мы могли стать!

Играет джаз…

Ганс как бы нехотя говорит:

– Может, прыгнем отсюда в воду и не будем всплывать?..

А джаз все играет…

Внезапно появилась Белла, ей было тогда около двадцати. Она села рядом с Самуилом. Она чуть не плачет:

– Вы чего это меня бросили? Привели туда и бросили…

Самуил и Ганс молча посмотрели на нее. Самуил левой рукой обнял ее за плечи, а указательный палец правой руки приложил к своим губам:

– Ш! Ш! Ш!

Джаз все играет…

Официант подошел с бокалом для Беллы. Самуил наполнил его вином, и они втроем молча пьют и слушают джаз…

Не сговариваясь, все трое одновременно подносят бокалы с вином ко рту, делают пару глотков и одновременно ставят бокалы на стол…

Джаз… Джаз… Джаз…

И как в замедленных съемках… Они опять одновременно подносят бокалы с вином ко рту, делают пару глотков и одновременно ставят бокалы на стол…

И все, что слышно, это джаз…

Самуил оторвался от компьютера. Посмотрел в кафе, ничего не видя…

И…

Он на пирсе один.

Поздняя осень. Небольшой ветер дует с моря. Холодно.

Он сидит на той же скамейке, где он сидел тогда… Он смотрит на то же место, где они с Гансом сидели за столиком кафе…

В одной руке у него бумажный пакет, в котором спрятана бутылка водки… в другой руке зажженная сигарета…

Он делает глоток из пакета… затягивается сигаретой…

Он смотрит на то место, где тогда было кафе…

Столы один на другом… стулья сложены друг на друга…

На месте, где играл джаз-бэнд, стоит полупорванный плакат «Продается».

Еще раз затягивается сигаретой… Еще раз глотает из бутылки…

– Ганс! Так жаль, что тебя нет… И мне иногда даже непонятно… Тебя нет нигде!.. Нигде! По-настоящему до меня это не доходит! Куда люди исчезают после смерти?.. Не может быть, что их нигде нет!!! Они где-то есть… Мы просто не знаем пока, как туда попасть… Как попасть туда, чтобы их увидеть…

Он посмотрел вокруг. Легкий бриз на поверхности океана… Вдалеке яхты с белыми парусами… и красное солнце садится на горизонте…

– И мамы мне не хватает… Просто поговорить… Или посидеть молча… Как она не хотела, чтобы мы уезжали в Америку… А мы взяли и уехали… а она осталась! И я ее больше никогда не видел… Никогда! Она осталась там на перроне… а я уехал! Уехал навсегда!..

И оторвавшись от компьютера, он вдруг почувствовал, как он одинок…

И ему вдруг захотелось закричать… прямо здесь закричать… в кафе…

И Самуил закричал… Очень громко… Но из его открытого рта не вырвалось ни звука… и никто в кафе даже глазом не моргнул…

Он попробовал еще раз – и ничего! Кто пил кофе… кто разговаривал… кто ел… Женщина с шампанским решила пересесть к парню, который пьет виски…

Наша официантка стоит у стойки, сложив руки на груди, оглядывая все вокруг, как капитан на судне…

А Самуил сидит у своего стола и пытается кричать…

Кабинет…

Эзра перечитывает… Вздыхает и пишет дальше…

Вспышка в прошлое.

Беллино лицо на весь экран.

Она идет против ветра. Все развевается: деревья, ее волосы, юбка надувается как шар.

Белла в движении…

Она на краю бульвара. Смотрит на другую сторону обрыва, стоя у перил. Она смеется. Беззвучно. Она видит, как Самуил снимает ее на видео.

Она смотрит вдаль. Она что-то показывает ему. Но увидев, что Самуил ее снимает, делает очень недовольную гримасу. Вместо того, чтобы смотреть, куда она показывает, он снимает…

Она хмурится. Она что-то говорит. Потом кричит.

А вот Самуил и Белла сидят за столом в кафе на улице.

Недалеко от барной стойки маленький джаз-бэнд тихо играет джаз…

Пианист… Парень в длинном черном пальто и черной шляпе играет на контрабасе… Другой парень в твидовом длинном пальто на саксофоне… Ударник…

Белая скатерть. Красивая посуда. Из белого кофейника Белла наливает Самуилу кофе. А он ее снимает. Она уже не обращает на это внимания. Пьет кофе и болтает… о чем, не слышно. Ее глаза на весь экран. Они улыбаются.

Белла привычным движением поправляет волосы. Ее губы на весь экран.

А вот Белла дома у зеркала. Она причесывается, зажав в зубах заколку. Белла снова замечает, что Самуил ее снимает. Она вынимает заколку изо рта и начинает что-то говорить Самуилу… она просит его не снимать… Она кричит…

И вдруг она начинает смеяться. Ее зубы на весь экран.

Улица… Солнце… Лето…

Белла пьет вино прямо из горлышка. Ей трудно. Она закрывает левый глаз и пробует опять.

Ее лицо на весь экран. У нее ничего не получается. Вино выливается изо рта. Она вытирает рот тыльной стороной ладони и смеется.

И все, что мы слышим, это джаз…

Самуил смотрит все это на компьютере. И пьет вино из бутылки.

Самуил все вспомнил. Все! Мы смотрим на его лицо. Очень грустное лицо.

– Это было тогда! В той жизни. Она сходила по мне с ума…

Он грустно смеется:

– Фрэйгнышт (Не спрашивай).

Кабинет доктора.

Полина, как психоаналитик, сидит в большом кресле с блокнотом и карандашом в руках. На носу у нее очки в большой оправе, сдвинутые на кончик носа. Самуил лежит на диване и смотрит в потолок.

Полина голосом доктора:

– Что ты чувствуешь по этому поводу?! Ты чувствуешь себя виноватым?

Кафе…

Самуил тупо смотрит в компьютер:

– Сегодня особенно плохо! С чем это связано? Какие-то проводочки в мозгу не хотят соединяться? Или, наоборот, соединились и не хотят отсоединяться?

А позвоню Белле, решает он.

– Ты чего-то хотел?

– Нет! Ничего.

Помолчали.

– Может, пойдем пообедаем вместе?

– Нет! Я сегодня иду на обед с Диной, еще вчера договорилась.

Опять помолчали.

– Ну ладно! Пока!

И Самуил повесил трубку.

– Вот такие дела! Любовь временна! И кончается браком! Не помню, кто сказал… Теперь сижу и пытаюсь писать. Естественно, ничего не приходит в голову.

Самуил вспоминает…

Звучит джаз… Лето. Жара. Белла и Самуил идут по улице…

– Тебе уже говорили, что ты очень красивая?

– О, да! И притом в значительно менее примитивных выражениях!

Вот так мы познакомились. Она всегда была о себе высокого мнения. Принцесса! А как она меня испугала, когда посреди ночи, тыча пальцем в пустую стену, кричала:

– Смотри! Смотри!!!

И я, как идиот, спросонья ничего не соображая, уставился на пустую стену с намерением увидеть там таракана или еще чего.

– Что? Что там?

А она, вздохнув, улеглась в кровать, заложив ладошки под щеку, и спокойно заснула. А я, уставившись в пустую стену и ничего не находя, долго не мог заснуть. А наутро она с невинным взглядом спрашивала меня, как я спал…

Самуил сидит перед ноутбуком.

– Блядство… Я хочу ощущения свободы. Свободы от всего! Свободы писать и свободы не писать. Вот так!

Он оглядывается вокруг… и снова в компьютер.

Ничего!.. Я не чувствую ничего! Как я могу писать, если я ничего не чувствую?!!

И… Начинает писать…

На экране компьютера появляются слова…

Самуил паркует свое такси, немного заезжая на проход к школе. Выйдя из машины, он остановился и стал разговаривать с Фимой, папой одной из Полининых подруг. Они, разговаривая, смеются.

Рыжая еврейская мама, проходя мимо них, начала выговаривать Самуилу:

– Немедленно переставь машину, это не место для стоянки!

Самуил смотрит на нее с удивлением:

– А гройсер балабуст! (Большая хозяйка!) – говорит он, обращаясь к Фиме.

А она, не понимая, но чувствуя, что это идиш, впервые растерялась.

Смущенно:

– Да!

Самуил, игнорируя ее, продолжает прерванный разговор с Фимой. Оба смеются.

Кафе…

Самуил устал. Он встал у своего столика. Потягивается, смотрит по сторонам. Никто на него не обращает внимания.

Наша официантка занята. Обеденное время. Почти все столики заняты, и ей не до него.

Ему немножко обидно. Он решил, что на сегодня хватит.

Он одевается. Собирает свои вещи. Никто этого не замечает, и особенно ему обидно за невнимание официантки. Она занята.

А ему казалось, что она всегда смотрит на него.

Такси.

Самуил работает. К нему в такси садятся люди, которых он куда-то везет. Он работает автоматически.

Он разговаривает с клиентами, смеется, помогает грузить и выгружать чемоданы. Но видно, что он все время думает о своем сценарии.

– Я должен думать о Самуиле: как он поживает? Что происходит с ним? Героем и реальным человеком… Почему же мне не пишется? Они говорят, что героя надо очень хорошо знать, прежде чем писать. А я себя знаю? Да! Знаю! Это ведь я пишу о себе? Самуилу кажется, что жизнь его в порядке! Да, она тяжелая. Да, занимается он не тем, чем хотелось бы, но это дает ему заработок, и он более-менее доволен жизнью! У него есть дочь, жена, а все остальное не так важно для него! Но вдруг после того, что случилось (что именно – я пока не знаю), до него доходит, что все не так хорошо! Что он, в сущности, – никто, что кроме жизни для семьи, нужно быть еще кем-то, чтобы быть счастливым! И, может, поэтому его жена думает, что она несчастлива!

Назад в школу.

Самуил заходит в актовый зал школы, где вот-вот начнётся представление «Скрипач на крыше».

Самуил стоит у дверей и ищет глазами Беллу. Он сталкивается газами с рыжей мамашей, с которой у него был конфликт десять минут назад. Она с интересом смотрит на него, он про себя улыбается, но вида не показывает. Беллу не видит.

А в этот момент Белла смотрит на Самуила сзади и видит красавчика мачо… Она в смятении: краснеет, бледнеет…

Белла, отворачиваясь от Самуила и красавчика мачо, думает:

– Что он здесь делает?

Затем она поворачивается еще раз и понимает, что это Самуил. Она смущена. Она краснеет… И как это ей в голову пришло? Она злится на себя, на Самуила, на всех! Подходит Самуил.

– Ты вечно опаздываешь!

– А разве уже началось?

– Не кричи. Не позорь меня!

Самуил смотрит на нее с удивлением, не понимая, что происходит.

Начинается спектакль.

Они смотрят на сцену. Там худой высокий мальчик Тэвье обращается к маленькой полной девочке Голде:

– Голда, ты меня любишь?

Девочка Голда краснеет.

Кафе…

Самуил сидит у своего столика с компьютером, вокруг много бумаг. Он обращает внимание на официантку. Она выглядит сегодня просто шикарно!

Она в обтягивающих брюках, красивая прическа с золотой заколкой, блузка с очень большим декольте, откуда выглядывает ее красивая большая грудь. Официантка игриво смотрит на Самуила.

Самуил смущается… Боится на нее смотреть… Ну, очень сексуальная. Он должен работать, а ее вид его отвлекает.

Вдруг она подходит к подиуму, берет микрофон… И начинает петь «Ба мир быст ди шейн».

Ах! Как же она поет… Как-то даже очень-очень сексуально. По ходу песни она садится рядом с Самуилом, Лицо Самуила… Он блаженствует… Она у него на коленях… она руками обвивает его шею… Они танцуют вдвоем… Они танцуют ну очень сексуально… Они почти что занимаются сексом… и вдруг музыка резко останавливается.

Самуил уставился на официантку. Она смотрит на него, пытаясь понять, что он хочет.

– Тебе долить немного кофе? – неуверенно спрашивает она.

Он глупо улыбается. И говорит тихо и смущенно:

– Нет, спасибо… – И помолчав, поспешно добавляет: – Да, если можно… Я сейчас…

Он встает и выходит на улицу покурить и успокоиться…

Кабинет доктора.

Полина, как психоаналитик, сидит в большом кресле с блокнотом и карандашом в руках. На носу у нее очки в большой оправе, сдвинутые на кончик носа. Самуил лежит на диване и смотрит в потолок.

Полина голосом доктора:

– Что ты чувствуешь по этому поводу?! Ты чувствуешь себя виноватым?

Такси – поздний вечер.

Компьютер пищит… На его маленьком экране появляется строчка: «Стрип-бар “Сумасшедшая лошадь”, “Клиент”».

Такси подъезжает к бару. Самуил выходит из машины и подходит к двери бара.

На сцене у столба танцует полураздетый мужчина. Вокруг подиума сидят мужчины, дальше у барной стойки стоят стриптизёрши в своих откровенных костюмах, сложив руки на груди.

У двери два огромных вышибалы, тоже сложив руки на груди. Все очень серьезно смотрят на сцену.

Мужик на сцене танцует очень даже красиво и серьезно, как будто выполняет работу, танцуя, медленно одевается.

Ему тридцать пять-тридцать восемь лет, бородатый, на затылке хвостик. Самуил, недоумевая, смотрит на него, на бар, на охранников. Он подходит к охранникам.

– Что здесь происходит?

Вышибала недоуменно:

– Что происходит?

– Почему он танцует?

Вышибала, не понимая:

– Как почему? Потому что это стрип-бар.

– А где же «Сумасшедшая лошадь»?

– Он и есть, только не лошадь, а конь! – И он смеется.

А Самуил продолжает:

– Но это же бар для мужчин?!

– Ну да! Ты здесь видишь женщин?!

– Я имел в виду, что женщины должны здесь танцевать! – Затем он безнадежно машет рукой. – Какое мне дело?! Где мой клиент?

Вышибала показывает на танцующего мужчину. Самуил в в полном недоумении. С недовольной рожей он проходит через весь зал к подиуму, к танцующему мужику, смотрит на него с явным презрением.

– Ты, штымп, такси для тебя?!

– Ну!

– Давай поехали! Танцор…

Но мужик очень спокойно, продолжая танцевать, отвечает:

– Сейчас закончу танцевать, и поедем!

Самуил начинает злиться:

– Ты че? В порядке? Я тебя ждать не буду!

И Самуил пытается снять его с подиума. Тот сопротивляется, отбивается, бьет Самуила по рукам.

– Ты чего? Охренел? Чего ты, блядь, делаешь? Иди, включай свой засранный счетчик и жди!

Самуил ударяет кулаком по воздуху и выходит на улицу.

Подходя к такси, он видит, как собака писает ему на заднее колесо. Он ее пытается прогнать, но собака рычит и не собирается отходить.

Самуил боится ее. Пытается подойти еще раз, но она продолжает рычать. Он психует, не знает, что предпринять. Он страшно злится. Отходит от машины, присаживается на бордюр и задумывается.

Кафе…

Самуил у компьютера…

– Так, где я остановился? Ты либо рассказываешь историю, либо создаешь настроение… Мое кино… Когда это все произошло? Когда я был в Германии, у папы? Что-то он мне такое сказал, что меня взбесило, и я не мог ему это показать? Какая-то фраза или слово…

Смотрит вокруг, видит официантку…

Эта официантка… мы ведь не знаем друг друга… Невероятно, но у нас с ней сложились какие-то отношения. То она улыбается мне, то выглядит обиженно…

И снова, уставясь на монитор:

– Что же папа тогда сказал?

Вспышка в прошлое…

– Человек, когда он молодой, не обращает внимание на время… он думает, что впереди у него целая вечность. А когда он подводит итог и подсчитывает, сколько он действительно жил, то выясняется, что у него было всего несколько дней, в лучшем случае – несколько недель, если он счастливый…

Самуил у компьютера…

– Нет, не это…

А папа продолжает:

– Мне очень жаль красивых женщин…

– Почему?

– Только сейчас понимаешь, как это недолговечно…

Кафе…

– Это? Нет, не это!

Самуил смотрит на официантку…

– Она сегодня очень красивая… Неужели это правда ненадолго? Лет десять, пятнадцать…

А папа продолжает:

– Некоторые уходят слишком рано! А некоторые слишком поздно! А надо уходить вовремя!!!