Текст книги "На пути к истине (сборник)"

Девушка, видимо, не замечая этого, как ни в чём ни бывало подошла к столику, поздоровалась с ленцой и спросила, держа наготове карандаш и блокнотик:

– Что будете есть?

– А Луиза что, отдыхает сегодня? – спросил Шамсиев.

– Луиза? – вскинула брови девушка. – Она у нас теперь не работает.

– Как не работает? – нахмурился следователь.

– Как? Очень просто. Утром она уволилась, сказала, что уезжает.

– Ничего не понимаю… – проговорил растерянно Шамсиев, не зная, верить словам официантки или нет. – Куда же она собиралась уехать?

Девушка пожала плечами.

– Не знаю, наверное, домой уехала, к себе в Москву.

– А вы не знаете её здешнего адреса?

Помолчав немного и окинув Шамсиева оценивающим взглядом, официантка спросила:

– А вы, собственно, кто будете и откуда её знаете? Дядя, что ли, или брат?

– Дядя, дядя, – заулыбался Шамсиев, сразу уцепившись за подсказанную ею идею. – Я только что приехал. Давно не виделись, знаете ли…

Он состроил умоляющую мину, и девушка, обмерив его ещё раз долгим, изучающим взглядом, обронила «Подождите минутку!» – и, повернувшись, направилась вглубь кафе, лениво покачивая своими худенькими бёдрами.

Она вернулась минут через пять и, подойдя к Шамсиеву, протянула ему листок бумаги, впервые взглянув на следователя с нескрываемым девичьим любопытством.

– Еле разыскала среди бумаг… Вот адрес Луизы, возьмите, раз вы её родственник.

Она тут же вспомнила о своих прямых обязанностях:

– А есть будете?

– Нет, нет, спасибо! Извините… Я зайду чуть позже! – благодарно кивнул ей следователь…

Таксист, уставившись в лобовое стекло и не обращая на Шамсиева внимания, привычно и самозабвенно вращал руль автомобиля.

А мысли следователя всё витали вокруг Луизы. Где она теперь? Что с нею? Чем вызвано её неожиданное решение оставить работу и покинуть город?

Образ девушки, красивой, чистой, как лесная фиалка, подарившей ему всего лишь одну, но столь незабываемую ночь любви и счастья, неотлучно стоял перед его глазами, пробуждая в сердце то нежность, то страсть, то какую-то смутную тревогу – и, казалось, невозможно было совладать и управлять этими совершенно противоположными чувствами, пока не появится она сама и не поможет расставить всё по своим местам.

Испытывал ли он те же чувства, когда встречался с Валей, женился на ней, он уже не помнил, но тоже любил, тоже страдал, тянулся к ней всем своим существом, и всё же он ловил себя на мысли, что там всё складывалось как бы по заранее написанному сценарию, шло, так сказать, своим чередом. Да и настроение у него в те дни было совсем иное. Молодой, сильный, он поднимался тогда в гору, уверенными шагами восходил к своему Олимпу. А тут, заброшенный в далёкий чужой город, потерпевший ряд неудач, усталый, не первой молодости, отвергнутый своей женой мужчина – и вдруг такая встреча, такой неожиданный поворот судьбы…

И чем больше он думал о ней, тем более неодолимым было желание видеть её, говорить с ней, чувствовать её близость.

Вскоре они уже были на месте.

Попросив водителя подождать минутку, Шамсиев вышел из машины, ещё раз сверил номер дома и, зайдя в подъезд, стал подниматься вверх по лестнице, не пытаясь даже воспользоваться лифтом.

Какая-то неудержимая сила влекла его туда, на верхние этажи, где, по его предположению, находилась квартира Луизы.

Вот лестничная площадка, освещённый неярким электрическим светом узенькой коридор, уходящий влево, а вот и дверь её квартиры.

Подавляя волнение, Шамсиев нажал на кнопку дверного звонка. Потом ещё и ещё. Никто на его звонки не отзывался. И лишь когда он позвонил в четвёртый раз, открылась дверь соседней квартиры, и из неё осторожно, испуганно тараща глаза, выглянула закутанная в платок старуха.

– Тебе кого, сынок? – спросила она хриплым дрожащим голосом, внимательно разглядывая следователя.

Шамсиев, учтиво и любезно поздоровался со старухой и, указывая взглядом на дверь, спросил:

– Не скажете ли, бабуся, где находятся хозяева этой квартиры?

– Знаю, как не знать, – проговорила она тем же неприятным хриплым голосом. – Полина ещё вчера на дачу уехала. Обещала вернуться завтра утречком. Она, если уедет, обычно раньше двух дней не возвращается…

– А девушка? Квартирантка?

– А-а, татарочка… – задумалась старуха. – Вот про неё ничего не знаю. Она, кажись, ехать куда-то собиралась, а вот уехала ли…

– Ну спасибо, бабуся, – не смог скрыть разочарования Шамсиев. – Пойду я, машина меня ждёт.

– Что благодарить-то, сынок! Чай, не каравай хлеба выпросил… – вздохнула старуха и, попрощавшись, прикрыла дверь.

Спешно вытащив из кармана записную книжку, Шамсиев вырвал из неё листочек и написал: «Луиза, очень прошу, если вернёшься, приезжай ко мне. Я буду ждать».

Поставив вместо подписи лишь свои инициалы и сложив листочек вчетверо, он вложил его в щёлку между косяком и дверью, и быстро спустился вниз.

Уже вечерело.

Решив прекратить бесплодные поиски, он сел в машину и попросил водителя отвезти его домой.

Было без четверти шесть, когда в квартиру ввалился Вахрамеев, бледный, усталый, чуть потрёпанный. В руке он держал увесистый кожаный портфель, и всем своим видом напоминал только что сошедшего с поезда или трапа самолёта и спешащего на важную встречу пассажира.

– Здравствуйте, Булат Галимович! – чуть сумрачно произнёс он, ставя портфель на пол и устраиваясь в кресле прямо в прихожей. – Еле добрался. Задержки, вынужденные посадки… Здесь у вас отличная погодка, солнце, чистое небо, а там тёмные тучи, дождь, ветер. Хорошо ещё, рейс не отменили.

– Так ты что, и дома ещё не был? – осмотрел его с ног до головы Шамсиев, словно хотел убедиться, целым и невредимым ли вернулся домой его помощник.

– Нет, конечно, – сказал, расстёгивая пиджак, расслабляя галстук и ворот сорочки Вахрамеев. – Как приехал, позвонил в прокуратуру. Прямо из аэропорта. Александра Петровича не застал, а секретарша сказала, что вы ушли ещё в полдень. И я сразу поехал сюда.

– И правильно сделал! А секретарша больше ничего тебе не говорила?

– Нет, кажется. Сказала только, что вы уезжать собираетесь. – Вахрамеев чуть исподлобья взглянул на Шамсиева. – Или я не так понял её?

– Нет, всё правильно. Но об этом позже… – подойдя к Вахрамееву, он шутливо встряхнул его за плечо и пожурил, улыбаясь:

– Ну ты и фрукт… Сидишь здесь, в прихожей, будто нет там, наверху, просторных комнат и более удобных кресел. Проголодался, наверное. Да и рюмка коньяка с дороги тебе не помешала бы.

– Хорошо, хорошо, – устало улыбнулся в ответ Вахрамеев, возводя кверху руки. – Сдаюсь. Только разрешите, приму сначала душ. И вот ещё что. Если вас не затруднит, возьмите, пожалуйста, мой портфель. После разговора с секретаршей я зашёл магазин и прихватил на всякий случай бутылочку армянского…

– Ну, ты это зря, – подал ему чистое полотенце Шамсиев. – Я ведь ждал тебя и тоже заглянул по пути в магазин и купил пару бутылок коньяка и закусить кое-что. Думал, посижу с тобой напоследок, да и запасы твоего брата, которыми пользовался, заодно пополню.

– Да что там запасы! У нас с ним всё общее, как у потерпевших кораблекрушение островитян… А вы и вправду уезжаете завтра?

– Собираюсь, если не упьюсь насмерть тут с тобой…

Посмеявшись, Вахрамеев сбросил с себя пиджак и, перекинув через плечо полотенце, направился в душевую.

Посвежевший, румяный, с аккуратно зачёсанными волосами, он появился на верхнем этаже минут через пятнадцать.

Шамсиев уже ждал его, сидя за столом, на котором всё было подготовлено для небольшой пирушки.

Многозначительно поджав губы и издав одобрительное: «Да…» – Вахрамеев сел за стол, как истинный хозяин особняка, раскупорил бутылку, наполнил рюмки.

– Итак, за что будем пить, Булат Галимович? – спросил он, завершив свою работу.

– За тебя, Серёжа, за Александра Петровича. За всех вас. Вы молодцы, ей-богу. Не спасовали перед трудностями, бились до конца.

– Гм… – задумчиво обронил Вахрамеев, но возражать против тоста не стал.

Звякнув рюмками, оба залпом выпили.

– А почему вы не спросите, Булат Галимович, с какими вестями я вернулся? – сказал Вахрамеев после наступившего вслед за этим молчания. – Или вы уже всё знаете?

Не дожидаясь ответа, он наклонился к стоявшему на полу портфелю, покопавшись, извлёк из него пачку фотографий и разложил их на столе перед Шамсиевым.

– Вот, посмотрите. На этих фотографиях – Надежда Викторовна Головко, бывшая жена Борина. Живёт в Кунгуре. Вам она никого не напоминает?

Шамсиев взял фотографии, сложив их веером, точно игральные карты, и внимательно рассмотрел каждую. Не поднимая глаз, он заговорил сдержанно, словно боялся сказать что-то лишнее:

– Напоминают, Серёжа… Спасибо тебе. Но, видишь ли, пока ты находился в Кунгуре, здесь произошли неожиданные события и они, как мне кажется, расставили точки над «и». Борин признался в убийстве Аристовой, и Головко его признания подтвердила. Послушай, как всё это произошло…

И он кратко, не вдаваясь в детали, рассказал Вахрамееву от начала до конца всё, ставшее ему известным, утаив лишь те злоключения, которые касались его и Головко – о них он решил пока не говорить, считал данную информацию просто излишней.

Вахрамеев, казалось, был потрясён услышанным. Вероятно, как следователь, уже имеющий определённый опыт, он догадывался о какой-то незримой связи Борина с этим преступлением, но такого сплетения обстоятельств он, как видно, не ожидал и не мог сразу принять к сердцу столь невероятную истину.

– Бедный Илья Ефимович! – долго и сокрушённо качал он головой, уставившись взглядом в пустоту комнаты. – Что он наделал, что натворил!

Чтобы хоть как-то отвлечь молодого следователя от тяжёлых мыслей, Шамсиев налил в рюмки и предложил дружеским тоном:

– Будет тебе, Серёжа! Давай ещё по одной!

– Сейчас… Сейчас… – чуть сдавленно произнёс Вахрамеев, потирая рукой горло так, словно ему перехватило дыхание.

Встав из-за стола, он сделал несколько шагов по комнате, затем, остановившись у серванта, молча взял с полки два хрустальных стакана и вернулся на своё место. Он поставил стаканы на стол и, посмотрев решительно на Шамсиева, сказал:

– Я, кажется, чертовски устал. Давайте выпьем сразу по стакану, и пропади всё пропадом. Никогда не пил так, но, видать, пришло время…

Шамсиев недоверчиво взглянул на него, однако ничего не сказал, молча налил в стаканы коньяку.

Вахрамеев взял стакан, резко выдохнул и выпил.

Подумав немного, взялся за свой стакан и Шамсиев…

Выпитая залпом приличная доза коньяка сразу расслабила их, наложила на обоих отпечаток грустной задумчивости.

Перед глазами Шамсиева начал вновь всплывать образ Луизы, светлый и ясный, словно купающийся в лучах солнца, того самого солнца, что светило тогда над пляжем, и у него опять нестерпимо заныло сердце.

А Вахрамеев всё не мог никак успокоиться.

– Что он наделал, что натворил! – твердил он, качая головой из стороны в сторону так, словно она совершенно вышла из его повиновения. – Как мог он пойти на такое, как мог решиться! Боже мой! И я, как лох… Выходит, всё зря! Эта поездка, эти поиски…

– Не говори так, Серёжа! – успокаивал его Шамсиев. – Ты здорово помог мне, подтвердил мои догадки. Разве этого мало? Мы оба шли к одной цели, к одной истине. И мы этой цели достигли. Ну а пути достижения? Они могут быть разными…

Он помолчал, поразмышлял о чём-то и вдруг сам незаметно для себя выложил Вахрамееву:

– А ты знаешь, я влюбился…

Эффект был самым неожиданным.

Вахрамеев встряхнулся, вскинул брови и, навалившись грудью на стол, спросил, уставившись на него своими серыми широко раскрытыми глазами:

– Влюбились? В кого же, Булат Галимович, уж не в молодую ли жену Борина?

– Не угадал, – разочарованно покачал головой Шамсиев. – Ты помнишь ту чернявую девчушку из кафе?

– Луизу, что ли? – вскинул брови Вахрамеев.

Шамсиев молча кивнул.

На какое-то время над столом нависла тишина.

Вахрамеев, казалось, осмысливал значение только что прозвучавшего признания.

– Погодите. Вы говорите, влюбились. Тогда почему эта девушка не здесь, не с нами? – заметил он, как бы сам удивляясь железной логике своего рассуждения.

– Ты понимаешь, я пытался разыскать её, но она словно в воду канула. Говорят, уехала куда-то…

Вахрамеев, пошатываясь, вышел из-за стола.

– Я пойду и разыщу её немедленно! – сказал он твёрдо и решительно. – Она должна находиться здесь, раз вы её любите!

– Погоди, Серёжа, – пытался усадить его на место Шамсиев. – Ты выпил. Ну, сам понимаешь, устал немного… Тебе незачем показываться на глаза кому попало, отдохни лучше, приляг на диван.

– Булат Галимович, вы не правы. Я в полном порядке! – всё храбрился Вахрамеев, пытаясь продеть через голову петлю галстука. – Я не смог найти Головко, но я найду Луизу, найду и приведу её сюда, клянусь честью!

– Эх, зря я сказал… – вздыхал Шамсиев.

– Ну что вы волнуетесь! Я не стану искать сам, я подключу всех оперативников, чёрт побери!

– Только этого мне не хватало… – удерживал его Шамсиев.

– Не бойтесь, я скажу, что она нужна не тебе, а мне, нужна по работе! – не унимался Вахрамеев.

– По работе, в таком состоянии? Ладно, Серёжа, делай, как знаешь, – сказал, наконец, Шамсиев примирительно, – но я бы советовал тебе поехать домой и отдохнуть хорошенько. А завтра мы подумаем вместе…

– Хорошо, – кажется, прозрел молодой следователь, озираясь зачем-то по сторонам. – Пожалуй, я так и сделаю. Поеду сейчас домой, позвоню оперативникам. Пусть найдут её. А заодно закажу вам билет на обратную дорогу. Вы едете поездом?

– Да, утренним – проводил его до двери Шамсиев, который и сам чувствовал себя страшно усталым.

– Сейчас… сейчас я поймаю такси и в два счёта буду дома. Я постараюсь разыскать её и в случае чего позвоню. Ждите. А завтра утром… завтра утром я непременно заеду… – чуть запинаясь проговорил, покидая квартиру, Вахрамеев.

Когда Шамсиев закончил с завтраком, в его распоряжении оставалось ещё более часа.

Мысль о том, что Вахрамеев уже, вероятно, заказал билет и вскоре явится за ним, успокаивала, не давала повода для волнений.

Как всегда, он сделал короткую разминку, принял тёплый душ и, облачившись в махровый домашний халат, вышел на балкон подышать утренним воздухом.

День обещал быть погожим. Небо сияло своей первозданной голубизной. Ночью прошёл сильный дождь, и сад под балконом словно дышал чистотой и свежестью.

Глотнув порцию прохладного, напоённого влагой воздуха, Шамсиев закрыл глаза и застыл, затаив дыхание.

Ему вдруг захотелось стоять так, стоять, не раскрывая век и не думая о предстоящей дороге, взмыть потом эдак неожиданно в голубую высь неба, пролететь над землёй, над её бескрайними просторами и приземлиться в Москве, у самого своего дома, у подъезда, подняться на свой этаж, распахнуть двери квартиры…

И хотя ему было грустно от мысли, что приедет он в совершенно пустую квартиру, где не встретят его ни жена, ни дочь, ни даже их домашняя собачка, всё равно ему не хотелось предстоящего долгого пути, где его ожидали одиночество и раздумья.

Открыв глаза и окинув ещё раз долгим, прощальным взглядом сад, омытые дождём и сверкающие на солнце крыши домов, Шамсиев оставил балкон и, вернувшись в комнату, стал складывать вещи…

У него уже всё было готово, когда со стороны улицы послышалось урчание машины и, спустя минуту в дверях появилась худощавая фигура Вахрамеева.

Бледный, заспанный, с тёмными кругами под глазами, следователь угрюмо поздоровался с Шамсиевым, слабенько, не по-мужски, пожав ему руку и, следуя приглашению своего патрона, уселся за стол.

Шамсиев налил ему крепкого чаю. Сам тоже присел рядом, наполнил чашечку.

– Ты что это грустный такой? – спросил он, посмотрев на следователя чуть насмешливыми прищуренными глазами. – Уж не болеешь ли?

– Не знаю, – буркнул Вахрамеев, отпив несколько глотков чая и пряча взгляд. – Плохо спалось ночью, чушь всякая снилась… Да! Вы, вероятно, ещё не знаете, этой ночью умер Борин…

– Что ты говоришь! – сразу помрачнел Шамсиев. – Надо же! Жаль, жаль беднягу. Но что поделаешь, это должно было случиться рано или поздно. Когда его будут хоронить?

– Завтра, после полудня.

– Кто-нибудь взял на себя расходы по погребению?

– Да. Шейнин и бывшая жена…

Какое-то время оба молчали, тихо попивая чай и каждый блуждая в своих размышлениях, пока Вахрамеев не оторвался от своей чашки и не произнёс чуть стыдливо и угрюмо:

– Ругаете, наверное, за мою вчерашнюю прыть? Развезло меня здорово. Жена сегодня с утра принялась пилить. Говорит, был похож на циркового клоуна…

– Серьёзно? – улыбнулся Шамсиев. – А мне почему-то ты напоминал вчера киношного Фанфана-Тюльпана, который всё норовил проникнуть в королевский замок и выкрасть принцессу.

– Припоминаю… – вздыхал Вахрамеев.

Шамсиев, как ни велико было искушение разузнать хоть что-нибудь о Луизе, не стал задавать ему лишних вопросов, и лишь вспомнив о предстоящей дороге, поинтересовался:

– Как с билетом, Сергей? Я ведь уезжать сегодня собрался…

– С билетом всё в порядке, Булат Галимович! Меня тут другое беспокоит.

– Что именно? – Шамсиев удивлённо посмотрел на него и отодвинул в сторону чашку с недопитым чаем.

Вахрамеев долго раздумывал.

– Скажите, Булат Галимович, – решился он наконец. – Что вы станете делать, когда вернётесь домой… ну, в Москву?

– Не понимаю тебя, Серёжа…

– Я про вашу дальнейшую работу, про ваше будущее. Тут Александр Петрович…

– Ах, вон оно что! – не дал договорить ему Шамсиев. – Не знаю, что говорил тебе Александр Петрович, но в сущности ничего страшного не произошло. С работой мне, по-видимому, придётся расстаться. В любом случае в прокуратуре федерации я не останусь. Ну а дальше видно будет. А ты, стало быть, уже знаешь про все мои злоключения…

– Понимаете… Заезжал по пути в прокуратуру, видел там Александра Петровича. Он поделился со мной, знаете, так, по-дружески. Старик здорово за вас переживает. Он звонил при мне в Москву, докладывал руководству о результатах расследования. Там остались довольны. Очень высоко отзывался о вас. Между прочим, Козеватов, оказывается, собирается на пенсию…

– Бог всегда посылает штаны, когда уже нет зада… – сказал с горькой усмешкой Шамсиев и добавил после короткого раздумья: – Что бы они там ни говорили, я не привык менять своих решений. Из прокуратуры я всё равно уйду, и из Москвы уеду…

– И куда же? – с сочувствием взглянул на него Вахрамеев.

– Скорее всего, в Казань, к себе на родину.

– С женой?

– Увы, Серёжа, жены у меня теперь нет. Капитан причалил к дому, а жена ушла к другому… пока я распутывал тут ваше дело.

– Значит, я сделал всё правильно…

– Что ты имеешь в виду?

– Да, это я так, к слову… – сразу замялся Вахрамеев и как бы ненароком взглянул на часы. – Э-э, Булат Галимович, так мы ведь эдак и на поезд опоздаем! Давайте, присядем перед дорогой – и прямиком на вокзал!

Как и в день его приезда, мелькали за окнами автомобиля построенные в разных стилях дома и здания, блестели в лучах солнца золотые купола храмов и церквушек и словно дремали приласканные теплом и утренним светом, одетые в зелёные убранства сады и скверы.

Думая о своём отъезде и мысленно прощаясь с этим простым и по-своему сложным городом, Шамсиев пытался сопоставить своё нынешнее настроение с тем, которое он испытал в день приезда.

Сказать, что всё пришлось ему здесь по душе, было бы неправдой. Что ни говори, а город всё-таки оставался для него чужим. Но было вместе с тем какое-то странное ощущение того, что, уезжая отсюда, он оставляет здесь частицу то ли своей души, то ли своей жизни – он и сам не мог сказать точно. И, возможно, это были те капли крови, которые упали в ту злополучную ночь на кладбищенскую землю, упали и ушли в неё, остались в ней навечно. И он как бы породнился, побратался с этой землёй, и потому чувствовал, что ему не забыть этого города, этих дней, тяжёлых и напряжённых, которые он пережил здесь, не забыть эту убитую молодую женщину, покоящуюся в тихой глуши городского кладбища, этого старого, почившего навечно режиссёра, его молодую жену, так искусно сыгравшую, может быть, свою последнюю роль – роль женщины-призрака. И разве можно забыть её, Луизу, эту милую, славную девчушку с чёрными, как смородинки, глазами.

Луиза… Где она теперь?

Шамсиеву почему-то казалось, что молча сидевший с ним рядом Вахрамеев знает гораздо больше о Луизе, чем он, и его сейчас сжигало желание попытаться выведать от него хоть самую малость об этой девушке. В то же время мысль о том, что Вахрамеев сам не хочет ничего сказать ему, сдерживала его. Да и не стоило, наверное, проявлять перед молодым следователем свою слабость.

Так они молча доехали до вокзала. Поезд уже стоял на путях, готовясь к отправлению.

Шамсиев остановился на перроне.

– У вас пятый вагон, Булат Галимович, – подсказал ему Вахрамеев. – Да вот он, почти рядом! В тот день, когда вы приехали, кажется, шёл дождь – а сегодня, видите, отличная погода… Да, чуть не забыл! Вы поедете во втором купе. Вас там встретят и передадут билет…

Ему показалось странным, что Вахрамеев не хочет проводить его до вагона, зайти в купе. Но он не стал ничего ему говорить, а лишь протянул для прощания руку.

– Ну, бывай здоров, Серёжа! Спасибо тебе за всё!

– До свидания, Булат Галимович! Счастливого вам пути! Хочется так много сказать, ей-богу! Но мы – мужчины, и нам не пристало упражняться в чувствительности. И всё же… Знаете, встретившись с вами, я словно окунулся в какой-то удивительный мир, мир добрых помыслов и надежд. И этот мир не из области фантастики. Он вполне реален, и поэтому многому меня научил… Спасибо вам! Я буду всегда вас помнить. Найдётся время – черкните хотя бы пару строк. Как у вас всё сложится дальше? Мне это не безразлично, поверьте…

Слова молодого коллеги прозвучали настолько искренне, что Шамсиев не удержался, притянул его к себе, и они крепко обнялись.

Проводница, не сказав ни слова и не спросив даже билета, пропустила Шамсиева в вагон. По узкому проходу, уже заполненному одетыми по-дорожному пассажирами, он пробрался к своему купе, открыл дверь.

Возле столика, обнимая лежащую на коленях дорожную сумку, сидела, чуть робко улыбаясь, Луиза…