Текст книги "На пути к истине (сборник)"

Полонянка
(Поэма)

 
Сююмбике, Гайша, Алтынчеч, Нурсалтан…
Татарин эти имена с рождения знает.
Связуя женщин этих с именем Ватан,
народ наш перед ними голову склоняет.
Аллах Всевышний подарил им красоту
и мудростью их наделил глубокой.
Приди в Казань – увидишь башни высоту,
узнаешь там же имя башни той высокой.
Сююмбике, Гайша, Алтынчеч, Нурсалтан,
не уронившие перед врагами чести.
Вы в нашей памяти, вас помнит Татарстан,
о вас народ стихи слагает, пишет песни.
 
 
Но говорят, была в те времена ещё одна княжна.
В поверьях, к нам дошедших, – полонянка.
Красавица, умна, приветлива, нежна,
душой – татарочка, а обликом – славянка.
Она отнюдь не полонянкой родилась.
Была кровей и нравов благородных.
Но жизнь с ней не любезно обошлась,
дав мало дней, счастливых и свободных.
А начиналась сказка девы с раннего утра.
Река. Корабль. Причал. Ковровая дорога,
что лентой тянется к воротам ханского двора.
За шагом шаг. До счастья остаётся уж немного…
И вот она – царица. Муж её – казанский хан.
Поклоны. Робкий шёпот. Льстивые признания.
Но молчалив, угрюм супруг её Ильхам.
Он будто чувствует грядущие страдания.
 
 
Всё чаще глушит он переживания вином.
Всё чаще грусть, тоска ему туманят очи.
Химеры таяли. Однако прав был он в одном.
Беда произошла. Случилось это тёмной ночью.
Из-за предательства в ворота ханского двора
Ворвалось войско, захватив ещё хмельного хана.
И вот его с женой младой под дружное «ура»
на колымаге русской увезли куда-то под охраной.
Их местом подневольным оказалась Вологда —
Старинный, укреплённый русский город.
И хоть свозили грозных лиходеев лишь сюда,
чете супружеской здесь не грозили унижения и голод.
И всё ж неволя, грусть-тоска и даль родных земель
ложились тяжким, острым камнем им на плечи.
Она терпела. Он же занемог и слёг в постель
и тихо принял смерть, не став судьбе перечить.
 
 
И вот она теперь одна, красавица, царица.
Текут тоскливо дни. Проходит год за годом.
Ей плохо в этом городе. Казань ей часто снится.
И хочется царице быть там, со своим народом.
Могла ли обрести она свободу? Да, могла.
К ней приезжали и бояре, и священники седые.
Принять ей христианство предлагали. Но она
не отреклась от веры, от Аллаха, как иные.
Как Худай-Кул, к примеру, брат покойного супруга,
который крест надел на шею и Петром назвался.
А ведь когда-то был ей близким, верным другом
и за свободу родины своей отважно дрался.
О, как она убога, как жалка, предателей судьба,
хоть им доводится стать именитыми когда-то!
Ведь храбреца удел всегда – свобода, родина, борьба.
И не купить его посулами, чинами, звоном злата.
 
 
Уж год четырнадцатый шёл её мучительной неволи.
То были годы тяжких дум, томления и жажды.
Она слабела с каждым днём от выпавшей ей доли.
И жизнь теперь была ей в тягость. Но однажды…
В покои к ней зашёл посланник хмурый, важный.
Вздохнув и проведя рукой по взмокшему виску,
ей повелел с собою взять лишь скромную поклажу
и в путь, не мешкая, собраться, ехать с ним в Москву.
И был спасителем её отважный Мухаммад-Амин,
что в прошлом царствовал и снова стал казанским
ханом.
Давно любил царицу он, любил и долго был один. —
Ведь приходился сводным братом он умершему Ильхаму.
Красавец, воин доблестный, хранил любовь не зря.
Преграды на пути разрушив, одолев препоны,
он, трон заняв, сумел уговорить московского царя
освободить любимую и разрешить себе взять в жёны.
 
 
И чувства были их близки, в сердцах пылала страсть.
И от того путь показался им коротким очень.
В Казань вернувшись, стали жить супруги всласть.
На том и можно было бы, пожалуй, и закончить.
Однако, что дано тебе судьбой, не просто изменить,
не просто обрести покой и избежать тревоги,
коль было предначертано тебе в тревоге жить
и проходить всю жизнь тернистые пути-дороги.
Год тысяча пятьсот шестой. В тот год московский царь
привёл в Казань своё стотысячное войско.
Что делать? Ублажать царя, как то бывало встарь,
иль, бой приняв, сражаться с ним геройски?
Чтоб мужу и народу пособить, она, надев кольчугу,
взяв стражу и коня, отправилась в Прикамье.
Там собрала людей отважных, веривших друг другу,
людей, умевших биться, защищая честь и знамя.
И царь Василий тоже был не слаб, не робкого десятка.
Он приказал до сил последних драться каждому и всем.
Но для него на этот раз печальной стала эта схватка:
из сотни тысяч воинов его в живых осталось тысяч семь.
 
 
Любовь их становилась с каждым днём сильней, нежней.
В жене своей казанский хан теперь души не чаял.
Они прожили в счастье. Но известно было и ему и ей:
не длится счастье без конца, любви нет без печали.
Недугом тяжким вскоре сломлен Мухаммад-Амин,
прикован оказался, как когда-то сводный брат, к постели.
И после длительных страданий он, женой любим,
вознёсся тихо к небесам, и рядом, молча, ангелы летели…
Все остальные годы были для царицы, а теперь вдовы,
годами мук, страданий, слёз, печали бесконечной.
И их она не выдержав и не страшась людской молвы,
испила зелья, для себя избрав сон непробудный, вечный.
 
 
Прости меня, читатель! Верно, скажешь ты теперь:
«Доколь нас мучить? Не пора ль назвать царицы имя?»
Была царица та. Рассказанное – правда. Ты мне верь.
Но остаётся неизвестным имя полонянки той и ныне.
 

Булгары

 
Чулман-река… Течёшь ты тихо, величаво,
синь небосвода, облака и кручи отражая,
течёшь в спокойном и немом молчанье,
нам жгучих тайн своих не раскрывая.
 
 
Возможно, много их, и ты хранишь их верно
в своих глубинах, под семью замками.
Но всё же знаем мы и знаем достоверно
одну из мрачных тайн, не стёртую веками.
 
 
На берегу твоём покоятся булгары,
лежат в могилах тесных, от стыда сгорая.
И разделяя горький стыд их, мы, татары,
скорбим в душе, к Всевышнему взывая.
 
 
Забыть могли бы мы страдания и беды,
забыть могли бы страшное, былое…
Но прямо на могилах наших славных дедов
Стоит веками церковь. Как стерпеть такое?
 
 
И постамент под крестоносным храмом,
сооружён из старых плит могильных,
сюда свезённых вместе с разным хламом
с булгарских кладбищ и могил фамильных.
 
 
Ведь нам, живым, и так досталось впору.
Царей, бояр, вождей кровавое безумство…
Но что за лютый бес подбил всю эту свору
свершить над павшими подобное кощунство!
 

Орда

 
Известно, мир претерпевает перемены.
Но почему через века, через года
к нам до сих пор стучится в двери, стены
та, ставшая проклятьем для Руси, Орда?
 
 
Ужель всё на слуху ещё походы Чингисхана?
Ужель ещё не смолкнул топот конницы лихой,
и всё мерещатся набеги утром ранним,
и толп гонимых на чужбину стон и вой?
 
 
Ужель живы ещё былинные поверья,
рассказы летописцев, сеявших сей страх,
попов, придавших иноверцам облик зверя,
чтоб освятить себя и сохранить свой прах?
 
 
Но полноте! Оставим эти небылицы,
и правде, не робея, поглядим в глаза!
Быть может, ясный свет падёт на наши лица,
и по щеке невольно скатится слеза!
 
 
Орда… Давайте лучше вспомним, как однажды
младым юнцом московский князь пришёл туда,
как рос и научился быть бойцом отважным,
и побратима там обрёл себе тогда.
 
 
И как сей князь в союзе с ханским сыном
оберегал, вернувшись, родину свою,
как шведов дерзких встретив на Неве, отныне
стал Невским, победив их в том бою.
 
 
А почему б не вспомнить, как в те годы,
когда тверяки объявляли бунт Москве,
князь Дмитрий, наскоро собрав людей, подводы,
поехал к Тохтамышу – хан помог в беде.
 
 
И как потом опять, смятенный лихом новым,
на Русь, нацелившим точёные клинки,
князь был у хана, и на поле Куликовом
с его татарами разнёс Мамаевы полки.
 
 
А может, вспомнить, как литовский воин Витовт
задумал взять и подчинить себе Москву?
Не Шадибек ли, истрепав его до ниток,
бежать заставил наутёк в свою Литву.
 
 
Увы, на этом не закончились все беды.
Не угасал ещё захватчиков запал.
Звучали трубы. В поисках победы
на Русь в сей раз вельможный пан напал.
 
 
И как не вспомнить снова повелений ханских
помочь деньгами и оружием Москве,
не вспомнить Минина и воинов казанских,
чьи подвиги сыграли роль в её судьбе!
 
 
Потом опять война. Наполеон, французы…
Бородино, Москва в огне, Березина…
Там снова на виду – России верность, братства узы,
казанский полк, татар отважных имена.
 
 
Орда… Её подчас шельмуют, в чём-то обвиняют.
Ей шлют потоки грубых, бранных слов порой.
Но почему Орду считали и считают
все люди на Руси и в мире Золотой?
 

Коран

 
В горах далёкого, нам незнакомого Тибета
есть город чудный, легендарный, говорят.
И будто со всего собравшись света,
там мудрецы в пещерах знания хранят.
 
 
И будто город тот совсем затерян в скалах.
Найти к нему дорогу суждено не всем.
И часто путники на узких тропах, перевалах
встречали смерть или терялись там совсем.
 
 
Скажу тебе, мой друг, итог таких исканий
нам ни к чему. Другой удел нам дан.
Ведь на земле есть божий дар и кладезь знаний.
И этот божий дар – Священный наш Коран.
 
 
Первоначально был дарован он Всевышним
пророку Мухаммаду, мир, хвала и честь ему.
И голосом проникновенным, всюду слышным,
пророк о том поведал братству своему.
 
 
Молясь и призывая братьев к новой вере,
он повторял с поклонами: «Аллах акбар!»
От слов его у всех сердца, глаза горели
и слёзы счастья проливал и млад и стар.
 
 
Призыв пророка, мудрый, вдохновенный,
услышав, люди поддержали здесь и там.
И так вот в мире нашем и во всей Вселенной
обрёл себе известность и величие ислам.
 
 
Открой Коран – и с первых слов познаешь
ты силу, правду и священный дух его,
в себя их с благодарностью впитаешь,
поймёшь смысл жизни этой, сущего всего.
 
 
Коль будешь в радости, захочешь поделиться
ты с ближним радостью своей без лишних слов.
Коль горе рядом – стоит только помолиться,
и ты избавишься от мук, от тяжких снов.
 
 
Листая дивной книги вещие страницы,
ты на любой вопрос найдёшь себе ответ.
Все названные в ней края, события и лица
прольют на знания твои небесный, ясный свет.
 
 
Твоё уныние, твоя тоска, переживания угаснут.
Твои недуги, боли станут сразу отступать.
И то, из-за чего печалился ты долго и напрасно,
тебя теперь заставит улыбнуться, сильным стать.
 
 
Коран – поистине Священное писание!
Аллах нам передал с ним всю любовь свою.
И Мухаммад, о мир ему, пройдя все испытания,
не отступил, не дрогнул, веру отстояв в бою.
 
 
На этот дар Аллаха, щедрый и бесценный,
каким добром, благодеянием ответить нам?
Так будем в мире нашем и во всей Вселенной
крепить делами добрыми и прославлять ислам!
 

Моя Казань

 
Люблю я город юности моей.
Любовь моя с годами всё сильней.
И сердце я своё кладу, как дань,
к твоим стопам. О, милая Казань!
 
 
Я исходил тебя и вдоль и поперёк
и из всего такую истину извлёк:
извечна ты, цветёшь и сил полна,
и дух веков хранят твои дома.
 
 
С холмов твоих крутых не раз
смотрел я вдаль, не отрывая глаз,
где, серебрясь, течёт Идель-река
и за горами исчезают облака.
 
 
Там, вдалеке – другие города.
Я в них бываю тоже иногда.
Но, ощутив в душе тоску-печаль,
я тотчас мчусь обратно вдаль.
 
 
Туда, где тают за горами облака,
где катит воды древняя река,
и где ночами, в небе свет стеля,
сияет нимб Казанского Кремля.
 

Памфлеты, интервью, статьи, зарисовки

Встретились на узеньком мосточке…

Встретились на узеньком мосточке два упрямых… Ну, сами понимаете, два упрямых существа с закрученными рогами и курчавой шерстью. Сошлись и стали бодаться, поскольку ни один из них не хотел уступить дорогу. Бодались-бодались и бултыхнулись оба в речку. Искупались, потом выбрались на берег, обсохли и отправились пастись на луга. Это в сказке. А вот в жизни…

Однажды глава районной администрации Табышмаков пригласил главу соседнего района Бирешмасова на празднование Сабантуя, благо, праздник в его районе проходил за неделю раньше, чем в соседнем.

Бирешмасов, бывший хозяин местной чайханы, небольшого роста, упитанный молодой мужчина с полными короткими руками и ногами, не стал долго раздумывать. Посадив в сверкающий чёрным блеском «Мерседес» коротышку-жену и двоих, как две капли воды похожих на него, детей, он выехал в соседний район. Табышмаков, тоже упитанный, солидный мужчина, в прошлом известный товаровед, встретил его с радушием. Следуя русскому обычаю, они крепко обнялись, расцеловались, после чего хозяин с прибывшими гостями прошли к трибунам и степенно, с достоинством заняли свои места.

Сначала всё шло по привычному сценарию. Открытие, песни, пляски, спортивные состязания… Но вот через некоторое время в вышине, над майданом, вдруг послышался гул, и вслед за этим на голубом куполе неба ясно обозначился серебристый контур спортивного самолёта. Что было дальше? О, это надо было видеть! Сделав над майданом пару кругов, самолёт вдруг ринулся вниз. Трибуны ахнули. Но почти у самой земли самолёт взмыл в небо и начал выделывать такие кренделя, что наблюдавшие за ним зрители потеряли на какое-то время дар речи, а у Бирешмасова от зависти и удивления отвисла челюсть. Он осторожно, краешком глаза, посмотрел на сидящих рядом жену и детей. Дети радостно хлопали в ладоши, а жена его, Дильбар, устремив вверх широко раскрытые, полные восхищения глаза, дышала глубоко и взволнованно, так, словно увидела на витрине универмага выставленное на продажу платье Мерлин Монро.

Бирешмасов перевёл взгляд на Табышмакова. Тот сидел с довольным видом, сверкая золотом вставных зубов и обнимая округлый живот короткими загорелыми руками.

– Вот ведь что придумал, шайтан! – в досаде ругнулся про себя Бирешмасов. – То-то же разъезжал в последнее время повсюду, как угорелый, искал, видать, деньги. Миллиона два-три, наверное, ухлопал на это представление, не меньше. Но не спеши, приятель, праздновать победу! Ноги у тебя слишком коротки, чтобы обогнать Бирешмасова. Вот приедешь ко мне с ответным визитом и узнаешь тогда, где водятся настоящие чудеса!

Еле дождавшись окончания Сабантуя, Бирешмасов, отказавшись даже от гостевого шатра, где, по обычаю, столы ломились от вина и закусок, спешно попрощался с Табышмаковым, вручил ему официальное приглашение и, усадив в автомобиль своё семейство, отбыл домой.

Уже на следующий день он, положив в кейс взятые из кассы десять миллионов, поехал в город договариваться с пилотами…

Ровно через неделю состоялся Сабантуй во владениях Бирешмасова. И первым на праздник прибыл со своей семьёй, выряженный в яркую, разукрашенную под леопарда рубашку и белые, поддерживаемые импортными подтяжками брюки Табышмаков. Его встречал сам хозяин. Оба не скрывали радости от этой встречи, по-мужски крепко обнялись и расцеловались. Своим гостям хозяин отвёл самые лучшие и почётные места на трибуне и, конечно же, сам тоже расположился рядом с ними.

Первая половина праздника проходила весело и шумно. Но после короткого затишья вдруг со страшным гулом, словно раскалывая небо на части, в его пространство ворвались два военных самолёта и, покружившись, принялись показывать головокружительные пилотажные трюки. И не просто трюки. Гоняясь друг за другом, словно кровожадные хищники, они сопровождали свои преследования громкими пулемётными очередями. Поначалу испугавшись, люди, видя, что ни один из самолётов не загорается и не падает на землю, успокоились и разразились бурными овациями в честь небесных асов.

Супруга Табышмакова, казалось, была в ударе. То хватаясь руками за щёки, то живо хлопая в ладоши, она металась так, будто собиралась сама взлететь в небо.

Бирешмасов же сидел спокойно, с загадочной улыбкой на устах. Ведь кто-кто, а он-то хорошо знал, что лётчики стреляют в друг друга холостыми патронами, ничем не рискуя.

Когда воздушный бой закончился и пилоты, помахав зрителям руками, растворились в синеве неба, все разом встали и закричали «ура!», воздавая честь и славу небесным акробатам.

Да, это был настоящий триумф Сабантуя! Много, очень много силы воли пришлось приложить Бирешмасову, чтобы обуздать свою неуёмную радость, а Табышмакову – скрыть изжигающую его зависть и разочарование.

Когда Бирешмасов пригласил соседа в гостевой шатёр отведать его яства, тот лишь болезненно поморщился, пробурчав невнятно: «Извини, дорогой, поел вчера жареных грибов, видать, отравился. Не до еды, сам понимаешь…»

Прощаясь, они договорились возобновить свои взаимные визиты в следующем году.

Год прошёл быстро. Не успели и глазом моргнуть, как закончились посевные работы, и снова заиграли на деревенских улицах голосистые тальянки, зазывая всех на праздник. Соседи не забыли об уговоре. Теперь был черёд Бирешмасова. Признаться, его это мало радовало. «Интересно, чем собирается опять удивить меня этот задавака?» – думал он, ощущая в душе мрачные предчувствия. Но уговор есть уговор. И вот он на Сабантуе у своего соседа. Встреча их была как никогда трогательной. Прошёл всё же целый год, и они обнимались в этот раз особенно крепко, особенно страстно. Жёны, глядя на них, не смогли удержать слёз умиления…

Началось всё, как раньше, пока… Пока не наступил кульминационный момент. Был он оригинален. Сначала раздался сильный хлопок, тут же в небе вспыхнул грандиозный фейерверк, разорвавшийся на тысячи разноцветных огней, и вслед за ним в вышине появилось сразу с десяток самолётов, которые стали с воем носиться по небу. То вращаясь в штопоре, то устремляясь ввысь, то падая камнем вниз, они выписывали в воздухе самые сложные, самые замысловатые геометрические фигуры. Казалось бы, куда уж больше! Но небесным асам и этого, видно, показалось мало. Когда группа самолётов, закончив выступление, исчезла из вида, на смену им прилетел огромный аэробус. Открылся люк, и из него стали высыпать, как горошины, спортсмены-парашютисты. Раскрывая яркие, как цветочные клумбы, купола парашютов, они приземлялись прямо в центре майдана, где сразу же попадали в объятия сгорающих от нетерпения красавиц. Майдан шумел, бурлил подобно низвергающемуся со скал водопаду.

От внезапно нахлынувшего волнения Бирешмасов чуть не потерял сознание. Хорошо ещё у устроителей праздника отыскались успокоительные капли и кусочки льда, припасённые для охлаждения шампанского. Не в лучшем состоянии находилась и его сентиментальная супруга…

Вернувшись в район, Бирешмасов немедленно собрал своих заместителей и помощников. Не скрывая своего потрясения, он рассказал им обо всём увиденном. Они долго совещались, пока наиболее смышлёный из помощников Хайлякаров, взяв слово, не заговорил взволнованно и решительно, делая акцент на каждом слове:

– Господа! Сами видите, для того, чтобы одолеть Табышмакова, у нас остаётся лишь один выход: объединив воздушные и морские силы, показать на предстоящем Сабантуе инсценированный смешанный бой.

– О чём ты говоришь? – схватился руками за голову Бирешмасов. – Какие морские силы? Какой смешанный бой? Тебя что, Хайлякаров, из-за угла пыльным мешком по башке шарахнули?

– Погодите, Расим Халиуллович, – сказал Хайлякаров с некоторой обидой в голосе. – Не спешите сразу объявлять меня придурком. Выслушайте сначала до конца. На Балтийском флоте служит мой родной брат, капитан 1 ранга. Мужик, я вам скажу, что надо, и с ним можно договориться. Ведь есть у нас в районе озеро. Большое, глубокое. С двух сторон – заросли густые. Лучшего места для Сабантуя не сыскать!

Поморщившись, Бирешмасов тяжело вздохнул и с укором посмотрел на Хайлякарова.

– Озеро… Заросли… Балтийский флот… Нет, нет, Хайлякаров, ты, кажется, совсем спятил, и тебе не мешало бы показаться…

– Господа! Я же сказал, не спешите! – с умоляющим видом прервал своего начальника Хайлякаров. Казалось, он был готов вот-вот расплакаться. – Я ведь не предлагаю притащить на это озеро авианосец или крейсер какой-то. Достаточно будет и военных катеров. Лишь бы было у них вооружение, а выстрелы, взрывы бомб мы смогли бы имитировать с помощью фонограмм и усилителей. Катера можно сплавить из Балтики в столицу по Волге за пару дней, а там дело лишь за несколькими машинами и грузовыми платформами. Будут, конечно, немалые расходы…

Лицо Бирешмасова мгновенно посветлело, словно его приласкали лучи вышедшего из-за туч солнца. Подняв голову, он обвёл всех сидящих за столом многозначительным взглядом.

– Вот, учитесь! – сказал он, указывая не гнущимся от рождения пальцем на Хайлякарова. – Вот где находчивость и кладезь знаний! А вы сидите, как истуканы, и толку от вас, как от… – Он воздержался от ругательного слова. – А ты, Хайлякаров, и вправду молодец! Объявляю тебе благодарность! Ты, кажется, насчёт легкового автомобиля хлопотал? Ладно, будет тебе вскоре новенький джип. А пока… Пока не теряй даром время, возьми в кассе тридцать миллионов и дуй на Балтику, к своему брату. Только не возвращайся с пустыми руками! А все остальные, немедленно свяжитесь с транспортниками и начинайте готовить машины и всё, что нужно…

Оставшись в кабинете один, Бирешмасов подумал чуток и довольно рассмеялся.

– Ну что, Табышмаков, будешь и дальше со мной бодаться? Вздумал так легко за пояс меня заткнуть. Нет, браток, ты сам влетел в тупик. Будешь теперь за живот хвататься и на горшок по ночам бегать…

Сабантуй в районе Бирешмасова был в самом разгаре. Народу видимо-невидимо. Куда ни глянь – всюду машины. Не иначе, вся республика съехалась на их праздник. Есть важные гости из столицы. Вот-вот должен подъехать и самый важный… Сердце Бирешмасова буквально трепетало от волнения. Ну а Табышмаков? Вон он, сидит бедняга с женой и детьми на отдалённом месте. Сидит, понуро опустив голову. Видно, чует нутром предстоящее поражение…

Бирешмасов взглянул на часы: время!

Он подал условный знак стоявшему в сторонке Хайлякарову. Тот сразу взмахнул рукой, и в ту же минуту из-за густых зарослей озера, подняв флаги и испуская пронзительный вой сирен, выплыло несколько военных катеров, а в воздухе над ним закружились боевые самолёты. Покружившись, они вдруг принялись бомбить катера. Те тоже не остались в долгу, ответив им дружными залпами своих пушек и зениток. О Аллах Всевышний! Что же это творится? От взрывов бомб вода в озере забурлила, в небо поднимались столбы воды и дыма. А зенитки с катеров всё палили и палили. Зрители, все как один, попадали на землю. Кто-то, ёрзая, прикрывал руками голову, кто-то с дрожью ощупывал наиболее уязвимые участки своего тела.

– Что вы делаете, сволочи?! – закричал Бирешмасов и ринулся к озеру, но очередной взрыв бомбы отбросил его назад, усадив обратно на сидение.

Бой длился около минуты. Когда всё успокоилось, подсчитали убытки. В итоге – два подбитых самолёта, три потопленных катера, с десяток раненых и контуженных, не считая отправленных в больницу с нервными расстройствами.

Как потом выяснилось, ещё до приезда на Сабантуй и начала инсценированного боя участники его крепко выпили и с пьяных глаз перепутали холостые боеприпасы с боевыми.

Находящегося в полуобморочном состоянии Бирешмасова сразу же увезли к прокурору. А народ? Что ему оставалось? Разошёлся по домам, прося Аллаха Всевышнего, чтобы он избавил их впредь от подобных представлений и вернул им татарский праздник таким, каким его придумали и создавали наши славные предки.

Слава богу, до такого маразма ещё не дошли. Но осталось уже недалеко и до показательных воздушных боёв и морских сражений.

Начали мы со старой сказки, и сказка всегда хорошо кончается. А вот в реальной жизни за глупость, упрямство и неуёмную фантазию иных местных властителей приходится расплачиваться и расплачиваться, как правило, из государственной казны, в сущности, деньгами тех самых людей, которых обдуривают всякими показными, выходящими за рамки национальных традиций зрелищами. И это весьма прискорбно.

Одно утешает. Каким бы испытаниям и насаждениям ни подвергался наш Сабантуй, он живёт и будет жить в веках, и главным его призом всё-таки останется тот самый криворогий курчавый упрямец, с которого и начинался наш рассказ.

«Ватаным Татарстан»

1995