Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

Шестая часть
Армия новой Российской Федерации

1

«Лицо человека не такое же, как у неба,» – говорю я моему другу Славе, что сидит на телевизоре. Медвежонок, как и я, дезориентирован в окружении бетонных стен и городского шума. Уверяю его, что скоро вернёмся к Лене. Но он пренебрегает моими обещаниями со времени нашей остановки в деревне Булюгуняктак и больше не разговаривает со мной. Перед Якутском он вдруг молчаливо доверяет мне.

Из окна комнаты анализирую сибирский муравейник. Якутск – столица республики Саха или Якутии. Территория превосходит три миллиона квадратных километров, где 600.000 душ выживают в сибирском климате; 200.000 живут в столице. Население делится на две различающиеся группы – якутов и русских. Если русские и другие национальности, состоящие из армян, белорусов, грузин, казахов, туркмен, узбеков, украинцев и многих других все вместе более многочисленны, нежели якуты, то и на улицах столицы их подавляющее большинство.

Рядом с отелем в розовом здании огромный мясной магазин наверняка принадлежит якутам. Овощной рынок, открытый всем ветрам, управляется явно с хорошим настроением таджикским населением. Что делают эти люди так далеко от их родной страны? Страна таджиков – на границе с Афганистаном, в десяти тысячах километров от Якутска. Кстати, Рустам был одним из этих таджиков. Я помню рассказ, как его родной город Рюбок был разрушен набегами моджахедов. После этого таджики вступили в русскую армию, чтобы участвовать в сопротивлении афганцам, другие пришли в Якутск покорять сибирское Эльдорадо. Но это Эльдорадо – плохая мечта, потому что новая Российская Федерация не имеет средств заниматься Сибирью. Сейчас она больше вкладывает в свою столицу. Смесь ничем не занятых людей, перебивающихся в нищете восемь зимних месяцев, превращает Якутск в самый криминальный город России.

Дальше строение под волнистой крышей представляет собой лавочки, где можно найти зимнюю одежду и разные аксессуары. Люди уже начинают утепляться. Заметил взгляд молодой женщины, примеряющей меховую шапку. Жилой дом в форме латинской буквы L, где по крайней мере пятьсот квартир, украшен застеклёнными балконами. Заброшенный кран на пустыре и железная арматура ангара соседствуют с двумя старыми деревянными домами под зелёной и красной крышами. Общее впечатление – живописный беспорядок обновляющегося города. Повсюду вода, грязная от мусора, покрытая зеленоватой плёнкой; она кажется ядовитой. «Города не стоят природы». Слава настойчив в своём мнении. Оставляю его в тишине комнаты. Я фланирую по тёмным коридорам строений, приспособленных под коммерческий центр, или по мокрым тротуарам. Сегодня целый день идёт проливной дождь, и пешеходы прыгают через лужи. Каждый бдительно следит за колёсами проезжающих машин. Автомобилисты не соблюдают ряд и не стесняются обдавать грязью прохожих. В отличие от реки город не очаровал меня. Пора вернуться в дом Пета, к портрету писателя в очках, к моей лодке и снаряжению и особенно к излучинам «моей» Лены. Кажется, я теряю время, а все усилия напрасны. Единственное удовольствие от Якутска – это возможность пообщаться с близкими по интернету. Хотя это общение вызвало огромную ностальгию.

Несмотря на разочарованное настроение, заставляю себя собрать новую экипировку. Это главное. Три последние ночи на реке очень обеспокоили меня, а температура к тому же снижается каждый день. Я не должен игнорировать будущие трудности. Тёплая пара длинных носков заменила предыдущие, изношенные. Ищу брезент, чтобы дополнить непромокаемость палатки и лучше заворачивать продукты; ищу верёвки, чтобы привязывать рюкзаки к каноэ; ищу перчатки, дополнительную тёплую одежду, пластиковые пакеты, ещё один плед и сигнальные ракеты о помощи. Толкаюсь во все двери, роюсь на полках. Не спеша собираю экипировку в комнате на полу; есть всё, кроме сигнальных ракет. Итак, уезжаю из Якутска без оружия защиты, такого нужного, чтобы прогнать медведей, или сообщить о крушении на воде.

Делая все эти покупки, стараюсь сблизиться с жителями. Принимаю их сдержанность. Никогда не рассказываю, что путешествую один. Наоборот, говорю, что друзья ждут меня на углу улицы. Говорю, что уезжаю через час, тогда как мне остаётся провести в городе ещё два дня. Я не понимаю по-русски, если у меня спрашивают номер комнаты. Никогда не хожу по одним и тем же улицам, не захожу два раза в одно и то же кафе. Не извиняюсь. Больше не употребляю слово «мерси» и не придерживаю дверь идущим за мной. Этому меня учат одиночество и город Якутск. Возвращаясь в комнату, включаю телевизор на несколько минут, затем выключаю. Не хочу ни насилия, ни соблазнов. Ничего подобного я не видел на природе. Так идёт моё время в Якутске. Моё сознание, занятое жизнью реки, не согласуется с городской жизнью. И затем мой отъезд в пустынные районы севера полностью заполняет мои мысли. Единственное развлечение, которое я предпочитаю, это мои записи:

«Якутск, 14 августа 2005.

Я путешествую по Лене. В голове книга «Медлительность», её автор Милан Кюндера. На самом деле борьба напряжённая. Человек и сибирская земля до сих пор предложили мне тысячу испытаний в течение этих семидесяти дней трудов и двух тысяч пятисот километров до Якутска. Передышку я нашёл в частном доме, сто лет назад построенном руками якутского писателя. Сижу на диване, где он создавал свои театральные произведения. Из окна наблюдаю хитрости Лены: четырнадцать километров русла с островами и движущимися песками, с бездонными протоками и необузданной тайгой. Сравниваю продолжение моего пути с подъёмом на высокую гору. Моя вершина не Эверест, но Арктика, Северный Ледовитый океан. Мои привалы будут в окрестностях редких деревень, стоящих вехами на последних 1.500 километрах моего пути. Если зима не позволит мне пройти на каноэ до конечной точки, я обращусь за помощью к рыбакам. Я вернусь в конце сентября…»

По возвращении в деревню Булюгуняктак я радуюсь встрече со столетним домом и Тамарой, пожилой соседкой. Знакомлюсь также с Марией и Сашей – дети проводят каникулы около реки. Пет отсутствует. Я очередной раз предлагаю раскинуть палатку в саду, но Тамара открывает дверь дома и приглашает меня одному провести там ночь.

– Талаанна Сугурую, этот известный писатель, – говорит Тамара, подбрасывая поленья в печь, – был отец моего мужа.

Потом она идёт к шкафу и вынимает из ящика биографию писателя:

– Сувенир для вас, – говорит она, надписывая первую белую страницу. – Знайте, что отец Талаанна был шаман…

Решительно, этот дом таит в себе волнующие тайны. Скоро я опять останусь один. Закрывая вьюшки печи, слежу, чтобы дым не заполнял комнату; огонь медленно лижет поленья, создавая уют и тепло. Дети приносят мне суп. Ем на диване, около бутылки водки, которую я привез из Якутска для Пета. Холод снаружи пронзительный. Я больше не узнаю небо. Всего лишь за три дня оно окрасилось в зимние тона. Работаю около трёх часов, чтобы установить новое снаряжение. Особенно размышляю над тем, как правильно разрезать брезент, чтобы закрыть всю экипировку, а мне избежать наводнения. Если тепло одеться, можно пережить осенний холод, но накапливающаяся влажность – реальная опасность.

Закрываю дом. Ложусь на кровать из кованого железа и желаю, чтобы шаманский дух дедушки писателя согласился на моё присутствие. Мыши бегают по полу, и челнок, плохо привязанный на реке, бьётся о берег. К счастью, один из двух котов Пета засыпает у меня в ногах, ибо тишина звучит ужасно глухо.

2

Дарю Тамаре пакет с фруктами. Она в обмен даёт мне овощи со своего огорода. Саша и Мария помогают перенести мои вещи к реке. Южный ветер дует в мою сторону, но я не знаю, не сибирский ли это мистраль. Прибираю в доме, чтобы Пет нашёл его, как при своём отъезде. На столе в столовой около портрета писателя ставлю бутылку водки и пишу «Спасибо». Ещё раз готовлю кофе, чтобы продлить удовольствие от пребывания в этом доме. Я мог бы здесь остаться, сколько хочу, хоть всю зиму, но меня ждёт дорога в Арктику.

Мы дрожим от холода около лодки, я с трудом удерживаю её на волнах. Мария, Саша и Тамара крепко обнимают меня и согревают, прежде чем я погружусь в холод. Сумею ли я противостоять этому климату, низким осенним температурам и этому безумию, которое толкает меня всё дальше на сибирский север? Неуверенный, отплываю и с первых метров чувствую, что ветер дует сильно и несёт меня, как хочет. По привычке двигаюсь очень быстро. Две тысячи пятьсот километров трудов заслуживают больше пяти дней отдыха.

Быстро прохожу мимо деревни Булюгуняктак и приближаюсь к другим городам маршрута. Вхожу в городскую зону, которой по привычке опасаюсь. По обеим сторонам реки, в глубине, проходят хорошие дороги. Вижу прерывистые берега, посещаемые автомобилистами, ищущими приключений. Лена больше не течёт на восток, но лишь на север, к Верхоянским горам. Западная дорога, по которой я ехал на такси в Якутск, после столицы тянется ещё примерно на 100 километров, а потом превращается в зимний тракт.

Тут, вдоль этой дороги, построены самые представительные населённые пункты. Среди них Табата, город, описанный Петом, и его бродяги, что прячутся на ленских островах.

Восточная дорога на другом берегу пересекает континентальное плато, что идёт от Байкала, а потом слегка касается реки. Здесь дорога недолго тянется по берегу, а посёлки немногочисленны. Решаю следовать за дорогой, но держаться подальше от берега. Огромность Лены с её трудностями становится полезной, когда надо пройти незамеченным.

Первый приветливый город отмечен дымящимися трубами. Это индустриальный центр, похожий на лунную базу. Город спокоен, я же измождён пройденной дистанцией и песками ближайшего острова. Ветер усиливается и становится гибельным. Здесь сталкиваются два течения, и волны разбиваются друг о друга. Пробиваюсь через вертикальные песчаные дюны, которые разрушаются под моим веслом. Это знак, что Лена постоянно меняет русло. Её рельеф меняется под влиянием приливов и отливов разливающихся вод. После этого трудного участка движение на реке становится более активным. Множество судов движется по притокам реки. Теперь гребу против ветра, он дует мне в лицо и относит от встречных катеров. Приближаюсь, затем удаляюсь от города Покровска. Хочу преодолеть этот городской этап моего маршрута за два дня. То есть пройти 120 километров за 48 часов.

Заканчиваю первые 60 километров этого этапа, чтобы, наконец, сделать привал за пляжем в зарослях острова. С наступлением ночи вижу на другом берегу три брезентовые палатки. По реке катера ходят группами и наверняка они из Якутска. Есть достаточно народа на реке, и я ничего не могу с этим поделать. Избегаю разводить огонь. Хотя нужно съесть что-нибудь горячее, если я хочу пройти завтра 60 километров. Вечер приятный, ветер мягкий и слабый, как морской бриз. Я доволен пройденным этапом и полон энергии продолжать. Засыпаю безмятежно, помня всё же, что я недалеко от беспокойных мест.

Табата вырисовывается в конце следующего дня после огромных электрических мачт, провода которых нависают над рекой. Эти мачты, или пилоны, как врата, объявляющие мой вход в храм человека. Один из пилонов установлен прямо в недрах реки. Гребу вблизи бетонных блоков. Они держат пилон, а волны вокруг грозят засосать меня в песок. Напротив холм полуостровом спускается в реку. У его подножия многочисленная группа молодёжи на машинах празднует субботний вечер. Итак, я нахожусь меж двух наиболее опасных городов – Табаты и Якутска. Это худший из вечеров, что я мог вообразить. Стараюсь спрятаться, хотя Лена огромна, и вас всегда кто-то видит. Но, когда катера отчаливают, и никто не смотрит в мою сторону, я облегчённо вздыхаю. Слышу, как молодые люди свистят и окликают меня. Гребу, будто не слышу, когда вдруг с удовольствием замечаю семью, которая наслаждается природой. Вид детей, что играют, бросая камешки в воду, и их родителей, болтающих за едой, сразу же заставляет меня забыть гогочущих на берегу выпивох.

Один из рукавов реки обтекает лесистый остров, здесь можно было бы укрыться, но, боюсь, из него будет трудно выбраться. Надо найти что-то другое. Жду, когда отплывёт молодёжь, которая, без сомнения, захочет продолжить ночь на улицах города. Повторяются ружейные выстрелы – обычное продолжение вечера. Костёр не развожу и поглядываю на каноэ, привязанное к коряге. Абсолютно пологая песчаная дюна оставляет на виду мою лодку. К счастью, никто за всю ночь не заинтересовался мной.

На следующий день – заря ледяная и яростный южный ветер. Лена придерживает свою импульсивность (нервозность), пока я плыву мимо города. Встречаю утренних рыбаков, «голубого монстра» и кемпинги со спящей молодёжью, которая, пользуясь воскресеньем, хочет проспаться после водки. Избегаю короткого фарватера, он ведёт корабли в якутский порт; плыву в отдалении вплоть до города Бестяк. Теперь я вновь перед островом, вдоль него идёт водный путь, связывающий Бестяк и Якутск. Это пространство утаивает километр песчаной топи, но у меня нет выбора, как только пробиваться сквозь неё. Внимательно изучив небеса и речное движение, отправляюсь в путь, но буксир с баржей отдаёт швартовы в тот же момент. Пропускаю его, придерживая каноэ. Седеющий небесный свод вновь накрывает огромную реку. Ветер здорово меня подгоняет, боюсь только, чтобы он не усилился. Мне нужно ещё полчаса, чтобы доплыть до берега острова, а затем добраться до твёрдой земли после Бестяка. Уже два с половиной дня я не ступал по сухой земле. Сейчас плыву по бурной воде. Завихрения создают не круги, а воронки, куда засасывается вода. Представляю, что будет, если нос моего «корабля» попадет в такую дыру; тогда меня поглотит глубина.

Небо становится туманным. Контуры облаков расплывчаты и окрашены в светло-голубые тона. Как только я подумал о твёрдой земле, берег внезапно удалился, открыв новый фарватер. Теперь ширина реки становится ещё обширнее. Продолжаю движение вплоть до портового города Жатэ. Пять судов ждут, чтобы поднять якорь, большинство из них направляется на юг. Избегаю этих металлических монстров, в то же время стараясь не приближаться к опасным берегам. Слои тины разлагаются и плавают на воде. После дождя Лена поднялась ещё почти на метр, теперь она грызёт контуры своего русла, чтобы увеличить их ещё и ещё. Дождь изводит меня весь день.

Далеко позади остаётся Жатэ, также поливаемый дождём. Меня беспокоят невесёлые воспоминания о прежних грозах. Наконец, небо ясное. Оно шепчет мне: «Готовься!»

3

Подъём воды в Лене больше не беспокоит меня. Часто гребу в полном хаосе, не боясь утонуть. Я знаю и чувствую, когда сильные и резкие скачки уровня могут перевернуть моё хрупкое судёнышко. При этом всегда надо ждать очередную бурю. Эта постоянная угроза обязывает без конца искать новые убежища. Кроме бесконечных и часто неясных опасностей со стороны реки, я опасаюсь физического истощения. Усталость проявляется очень навязчиво, особенно ночью и искажает все звуки. Боюсь быть захваченным внутренними страхами; они вызывают образы самого страшного конца. Это тот страх, что я почувствовал ещё раньше в парке «Ленские Столбы». Теперь я приближаюсь к тем пустынным краям, где риски могут терроризировать меня. А сейчас наслаждаюсь последними силуэтами человеческой цивилизации, когда замечаю их на берегу.

Лена делает большой рывок на запад, чтобы затем соединиться с Северным Ледовитым океаном. Мне надо прижаться к противоположному берегу и избежать длинного поворота в неисчислимых дроблениях реки. Это первая ожидаемая трудность после Якутска. Бросаюсь в неё без колебаний. Иду против ветра много километров по вздыбившейся Лене. На это меня толкнул внезапный импульс, не оставив времени на размышления. Если бы я сомневался, я не решился бы взяться за весло. Я должен доверять самому себе, ведь никто это не сделает за меня. И не Слава, мой невозмутимый наблюдатель, влияет на мой выбор. «Если ты не вдохновляешь меня на сопротивление угрозам, то лучше совсем отсутствовать!» – говорю ему, когда волны заливают меня ледяной водой. Слава недоволен резкими скачками реки, но не решается комментировать мои замечания. Сложная ситуация заставляет собрать все силы в кулак и быть чрезвычайно бдительным. Слава же ждёт, когда успокоятся волны, чтобы возобновить диалог.

Пересекая реку, попадаю в сузившийся фарватер. При выходе из воронки течение убыстряется. Попадаю в топь, где нет дна. Прыгаю в воду, но песок плывет, а лодка, повернувшись боком, подгоняется течением и больно, как пилой, царапает мне ноги. Лучше было остаться на плаву! Кручусь волчком и, пятясь, вырываюсь из тисков. Наконец, освобождённый, замечаю дома города Кангаласси.

Он раскинулся на обрывистых берегах реки. Встреченное селение означает, что я приближаюсь к длинному, в 5 километров, виражу. Он выведет меня на северо-западное направление.

Без промедления продолжаю путь вдоль твёрдой земли. Здесь на десятки километров тянется на север дорога из Якутска. В конце этого этапа больше не будет никакой связи с цивилизацией. На горизонте ещё видны детали строений. Твёрдая земля прерывается новым фарватером. Видимость нулевая, невозможно предвидеть, что там происходит. Однако, я должен его пересечь, чтобы добраться до противоположного берега. Но другой берег забетонирован. Стена высотой в 30 метров и длиной не менее сотни метров затрудняет подход. К тому же бетонные основания уходят далеко в воду. Поблизости причаливает баржа. Ветер слишком сильный и чинит препятствия при выходе на середину реки. Я уже почти пересёк её, когда внезапно появляется большое судно, которое вынуждает меня вернуться назад. Опять борюсь с ветром, барахтаясь, гребу среди волн и добираюсь до баржи, закреплённой у стены. Цепляясь за неё, пытаюсь пройти эти сто бетонных метров, но внезапно на моём пути возникает буксир. Хватаюсь за скалу, перевожу дыхание и хладнокровно изучаю кризисную ситуацию. Я зажат между корпусом баржи, которая грозит, поворачиваясь, раздавить меня, и судном, которое блокирует меня у стены.

Наконец, нахожу проход между скалой и буксиром, но в тот же момент он начинает маневрировать. Буксир вновь прижимает меня к барже. Нервное напряжение доходит до изнеможения. Никто не помогает вырваться из этого железного насилия. Равнодушные капитаны заняты лишь своими маневрами.

В результате мне удаётся вырваться из этой западни; с облегчением поднимаю голову к небу, довольный тем, что остался невредимым. Замечаю на стене приветливое лицо якутки. Она указывает пальцем на каноэ и бросает: «Маленькая лодка!» Я нервно улыбаюсь и гребу дальше.

Продолжая вираж, ориентируюсь на северо-запад, но также и на шквальный ветер, который прижимает меня к берегу. Там нахожу укромное местечко, образованное осыпавшимся холмом. Сиреневатые скопления растительности с неприятным запахом облепили разрушенные скалы. Потоки воды пробили среди них свои пути. Небо затянуто облаками; его сероватый свет падает на местность, которая напоминает покинутые безжизненные карьеры. Лена угрожающа, угрюма.

После краткого отдыха продолжаю неистовую борьбу. Холмы отступают, и возвращается тайга. Двигаюсь вперёд до тех пор, пока полная луна не заливает всё вокруг серебряным светом. Останавливаюсь в подлеске на ковре ощипанной травы. Окутанный теплом благотворного огня, который изгоняет усталость, отдаю себе отчёт в том, какими опасностями угрожала мне река. «Мы – ничтожные травинки, которые дрейфуют по воле природы,» – обращаюсь я к Славе, всё ещё восседающему на носу каноэ. Трое якутов приходят познакомиться со мной. Они экзаменуют лодку, взвешивают её на руке и качают, чтобы проверить плавучесть. Они ошеломлены ничтожеством моего плавучего средства. «Один?» – спрашивает старший из них. Я никогда не знаю, что интересует людей, когда они задают этот вопрос. Они озабочены моей борьбой с природой или опасностью встречи с местным населением? «Один,» – отвечаю я и тут же расспрашиваю, какое направление надо взять, чтобы двигаться к Арктике. Тут впервые слышу от жителя Сибири название конечного пункта моей экспедиции:

– Тикси – это абсолютно прямо, за этим островом!

На завтра, следуя советам якута, гребу точно прямо, удаляясь от твёрдой земли и огибая указанный остров. Внезапно остров сбивает меня с пути, так как его очертания ведут на юг. Несколько километров гребу по уже пройденному пути. Обескураженный потерей времени, проникаю в узкую протоку, которая тянется вдоль берега. Попадаю в настоящий лабиринт ручьев и проток. Стены растительности преграждают дорогу. Лена исчезает среди непроходимых дюн. Кажется, что течение вращается вокруг островов. Можно свихнуться! Но вдруг – о чудо! Неожиданно замечаю буи сигнализации, они указывают путь кораблям в центре этого обширного пространства и необходимое направление, которое настойчиво выводит на середину реки. Теперь передо мной – бесконечная прямая линия против ветра. Предвижу очередную трудность, поэтому решаю передохнуть на пляже. Съедаю банан, растягиваюсь на мелком песке и засыпаю. Рядом хлопочут три вороны. Приняли ли они меня за мертвую дичь? Прогоняю их и берусь за весло. Бесконечная линия относит лодку к берегу напротив. Скоро она примет приток, равный Лене. Это река Алдан. Он течёт по южным склонам Верхоянских гор и заканчивает свой бег в водах Лены. Это слияние грозит серьёзным расширением уже достаточно мощной реки. Я предпочитаю потеряться в новом лабиринте, нежели столкнуться с грандиозностью слияния двух монстров. Попадаю в водный коридор без течения, боюсь, что окажусь в тупике. Опять я в ловушке лабиринта.

Почти все острова свидетельствуют о человеческих трудах. Здесь находится несколько старых тракторов и стога скошенной травы, окружённые барьером из палок. Палатки смонтированы из брезента с хорошей крышей. После шести часов безуспешных поисков нужного направления слышу голоса в первом селении, крыши которого я заметил за дальним лесом. Теперь шум моторов, смех, лай собак радостно разряжают атмосферу. Я ещё не выбрался из западни лабиринта, но деревня указывает нужное направление. Поднимаюсь на высокий откос, изучаю село и направляюсь к четырём силуэтам, что работают вокруг стогов сена. Бабушка, завидев меня, уходит; двое детей играют с деревянными граблями, и девушка объясняет, как называется деревушка. Это Крест-Китил. Теперь я знаю, что прошёл 20 километров за шесть часов, но знаю также, что нечего надеяться найти ровный берег – он не существует. На всём протяжении он так дробится, что ничего нельзя предвидеть. А карты к тому же очень приблизительные.

Благодарю молодую якутскую женщину и приветствую улыбающуюся бабушку. Покидаю скошенный луг и тронутый красотой окружающего пейзажа решаю здесь заночевать.

После тяжёлой ночи, не выспавшись, и с болью в желудке я всё-таки продолжаю путь. Чего бы то мне это ни стоило я должен был выбраться из лабиринта проток. К счастью, вновь появились буи. Просветлело и небо – не верю своим глазам – так великолепен новый день. Решаю грести посредине реки. Несмотря на настоящую морскую болезнь и подкатывающую тошноту моё упорство остаться на каноэ вознаграждается восстановлением энергии и оптимизма. Лена же успокаивается и, наконец, преподносит мне два отличных берега и сильное течение. Ещё раз отдыхаю на пляже, где быстро засыпаю. А когда проснулся, подумал, что время остановилось между двумя сиестами. «Лабиринт и якутская деревня были сном…»

4

После города Табата и многочисленных лабиринтов меня встречает сибирский холод. Утром высовываю руку из палатки, чтобы проверить температуру и чувствую ветер. Он неплохой, но воздух ледяной. Обзорный вид серой Лены держит под одеялом. Но меня ждут сотни километров под неприязненным небом, и я должен их преодолеть, не взирая ни на что. Усиленно хлопочу, чтобы высушить всё имущество, и замечаю, что, хотя и много работаю, не страдаю больше от изжоги в желудке. Вместе со здоровьем возвращается и настроение.

Рычание изматывающего ветра прекращается, когда я поднимаюсь на борт каноэ. Температура теперь, без сомнения, ноль градусов. Я же страдаю меньше, когда гребу, нежели борясь с холодом на привале. Когда я в лодке, холод жадно цепляется лишь за мои руки, которые держат алюминиевое весло. И я не знаю, какую температуру выдержит моя одежда при атаках легендарного сибирского холода.

Вглядываюсь в горизонт, чтобы не потерять из виду сигнальные буи. Они – моя линия жизни, единственная связь с людьми. Один корабль указывает мне нужный поворот. Прижимаюсь к западному берегу. Приближение к необжитой земле продолжает путать дороги. Прохожу вираж, забитый большими судами. Одно из них буксирует плавучий трубопровод около ста метров длиной. Чтобы обойти эту махину, вынужден вернуться на середину реки, где рискую, как всегда, быть незамеченным и раздавленным.

Затем вхожу в туманную бескрайность. Если смотреть на Лену с неба, она похожа на руку с многочисленными переплетающимися венами. Вижу её именно так. Течение этих вен неизменно ведёт к цели, но дороги так запутаны, что можно всерьёз заблудиться. Стараюсь сориентироваться, припоминая пройденные этапы. Якут, что указал мне на Тикси позади острова, не ошибался. Он советовал придерживаться основного русла реки, по нему шли и все большие суда. Моя ошибка была в постоянном поиске суши. Из-за этого я попал в лабиринт. Берега – это всегда извилины, но именно внутри таких изгибов находятся деревни. На протяжении более сотни километров десять из них отмечены на карте. Я же нашёл лишь одну и то случайно – Крест-Китил. Теперь, когда я гребу по основному пути, надеюсь, что Сангар не спрячется за островом. На моём пути – это единственный важный город, где я планирую запастись провизией.

Бескрайность разворачивается всё больше. Гребу в угрюмой тишине. Облака вырисовывают арку, параллельную горизонту. Просветы в них позволяют оранжевой луне посылать на воду свои лучи. Перед этим огромным пейзажем чувствую, что надо иметь мужество, чтобы забраться сюда. Размышляя об этом, подбадриваю сам себя. Устраиваюсь поудобнее на каноэ и перебрасываюсь несколькими словами со Славой. В это время на очень далёком берегу, практически на горизонте, замечаю в тумане два неясных пика, две волшебные вершины Верхоянских гор. Пики кажутся нереальными, но для меня это момент знаменательный, – я приближаюсь к самым холодным местам нашей планеты. Учёные зарегистрировали в этих горах температуру ниже семидесяти градусов. Только эвенки и якуты, двоюродные братья инуитов Аляски, живут в этих местах издавна.

Пики исчезают в густом тумане, который бросает мне в лицо ледяные капли. За его призрачной вуалью пропадает и вся земля. Даже берег, вдоль которого иду, становится призрачным, если я удаляюсь на несколько метров. При этом теряю из вида и основной путь всех судов, но не беспокоюсь. Хорошо знаю, что сегодня не приду в Сангар. Могу спокойно грести в тумане ещё не менее двадцати часов.

Когда я прохожу таёжную зону, где густая растительность не позволяет высадиться на берег, слышу звук мотора. Катер, пилотируемый молодым якутом, несётся по волнам в тридцати метрах от меня. Два пассажира сзади, спиной к ветру, одеты в меховые куртки и не замечают меня. Только пилот быстро поднимает голову, адресует мне любопытный взгляд, и все исчезают в тумане. Поднимается страшный ветер. Приходится смириться и пристать к берегу. Он покрыт непроходимой растительностью. Совы интересуются моим бивуаком. Некоторые, особенно дерзкие, не боясь дыма, проносятся на бреющем полёте. Они дарят мне необыкновенный спектакль.

Огонь не в состоянии согреть моё продрогшее тело. Заготавливаю ещё две поленницы дров и стараюсь получше натянуть осевшую палатку. Эти заботы в течение часа разогрели, наконец, мои ледяные руки. Срубаю длинную нависшую ветку, она грозит, падая, поранить меня. И пока я держу её над углями, удостаиваюсь визита трёх русских охранников. Один из них задаёт обычный вопрос: «Один? Совсем один?» Не зная, что ответить, говорю, что у меня нет проблем. Он интересуется, есть ли у меня оружие. Показываю пальцем на его оружие и отрицательно качаю головой. Второй, очень симпатичный, говорит о расстоянии между городами и уточняет, что Сангар в ста двадцати километрах. Трое мужчин уходят, не проверив мою визу и спрятав автомат Калашникова под меховой курткой. Лена же по-настоящему приняла зимний вид. На моторной лодке, при ветре и определённой скорости температура сегодня должна быть около десяти градусов мороза. Сколько же дней продержусь я на своём каноэ? Конечно, немного, если только вдруг не вернётся якутское лето. Постоянный ветер мешает солнцу светить долго. Он гонит новые облака. На следующий день отправляюсь в путь уже при устойчивом холоде. Ветер морозит руки. В Якутске я не купил перчатки, эту ошибку придётся исправить в Сангаре. Одно время гребу задом наперёд, спиной к шквалистому ветру. Затем поворачиваюсь и замечаю на берегу, как мираж, два дома в глубине рощи. Одно мгновение думаю, что я здесь один, но нет, из трубы поднимается дым. Разочарован, но всё-таки пристаю к берегу в надежде выклянчить тепло. «Надеюсь, что в доме не дикари!» – говорю я Славе, которому доверил охранять лодку. Взбираюсь на берег. Три злобные собаки останавливают мой искренний порыв. Замираю. Наконец, мужчина спасает меня от угрозы клыков и приглашает разуться в сенях. Двое других мужчин – в глубине дома. Один из них берёт мою куртку и вешает на крючок над печью. Третий улыбается и рассказывает, что заметил меня ещё раньше на реке. На мой вопрос он разворачивает карту охраны района. Только теперь я понимаю, что встретился опять со своими тремя контролёрами, вооружёнными автоматом Калашникова. Некоторое время мы болтаем, не понимая юмора; решаю продолжить свой путь. Но человек с симпатичным лицом успокаивает меня и предлагает провести ночь в тепле. Володя – русский колоссального роста примерно тридцати лет. Двух других друзей зовут Юра и Дима. Первый из них – красивый парень, говорит по-английски; другой – самый старший из них. Они все родом из Сангара, работают для международной организации охраны природы, у которой известный символ – панда.

Юра спрашивает, не боюсь ли я медведей. Отвечаю очень утвердительно. Он рассказывает, что буквально несколько дней назад убил одного за домом. Есть и другие. Прошу Юру отвести меня к убитому животному, он отказывается. «Медведь уже разложился!» – подчёркивает охотник.

Два приёмника, собранные руками ребят, ловят информационные программы. Журналист объявляет низкие арктические температуры, все трое слушают очень внимательно. «Это зима!» – говорит Дима, беря книгу с полки. Зима, когда мы ещё даже не в сентябре!