Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

5

Наступает день, тогда как за всю ночь я не сомкнул глаз. Ворочаясь во влажном спальном мешке, съёжившись, я слушал, как капли дождя барабанили по непрочной крыше моего шаткого убежища. Моё неровное дыхание нагнетало пар, я боялся задохнуться. Боялся также, что вода в реке внезапно поднимется и затопит меня, палаточного пленника. Но как только силы позволили мне подняться, я выглянул наружу, чтобы отметить уровень воды на коре полузатонувшего дерева и проверить, будет ли оно всё время над водой.

В результате первая ночь на реке была адом. Мои влажные брюки напоминают об этом. Чтобы немного поднять настроение, грызу семечки, подаренные бабушкой. Они лежат на непромокаемом рюкзаке, прикрытые пончо. Становлюсь любителем семечек, как все русские, горожане или деревенские жители. Действительно, разгрызть семечку зубами и извлечь из неё языком зёрнышко – это хорошо отвлекающая процедура. Хотя и река не скупа на развлечения. Русло Лены усеяно ловушками, заставляющими постоянно напрягать внимание. Течение, несущее меня, оставляет очень небольшую возможность на ошибку. Решения перед возникающими препятствиями должны приниматься очень быстро.

При приближении к селению Пуляево и его православной церкви с зелёным сияющим куполом замечаю в водах, которые я внимательно прощупываю, металлическое заграждение. Срочно торможу из страха быть унесённым течением и пристаю к берегу, чтобы сориентироваться. Убеждаюсь, что речь идёт о понтоне, типично русском плавучем мосте, который убирают к зиме. Его арматура содержит проходы для многочисленного скопления веток. К тому же течение ускоряется в этих узких проходах. Один из них мне кажется подходящим. Мешает только болтающаяся с моста железная проволока. Но, если проскочить, это мне сэкономит три часа долгого и трудного волока. Отчаливаю от берега и располагаюсь чётко напротив туннеля. Лодка виляет направо из-за плывущего дерева и становится неуправляемой. Далее она рискует столкнуться с другими стволами. Но мне удаётся выправить ход и избежать столкновения с балками моста. Теперь справа и сверху мне угрожает проволока. Я должен прыгнуть в воду или рискую потерять глаз. Тогда проворным жестом я хватаюсь за железо рукой и отвожу его, чтобы проскочить. Постепенно успокаиваюсь и задаюсь вопросом, не лучше ли было перебраться через это место волоком, по суше. Опять принимаюсь за семечки и удваиваю скорость гребли.

Дорога, которая связывает деревни Качуг и Жигалово, появляется внизу у обрывистых склонов. Она проходит всего лишь в метре от воды. Впечатление, что в Лене теперь летний уровень. Хотя половодье меня смущает, я спокоен, но при этом всё же ищу для ночёвки место повыше. Перебираюсь к берегу, противоположному дороге, потому что по ней идут грузовики, нагруженные деревом. Изведение сибирских лесов быстро догоняет разрушения, свирепствующие на Амазонке. Иркутяне становятся миллиардерами, благодаря торговле лесом, этим сибирским золотом. Нагруженные машины следуют одна за другой, поднимая пыль столбом, которая стелется над Леной, как туман. Я гребу то среди шума и гама дороги, то в полной тишине среди застывшей дикой природы. Ласка с чёрной блестящей шерстью выскакивает из воды и бежит среди камней. В то же время ястреб опускается на ветку. Я наблюдаю мгновение охоты хищных птиц. Эти места, где благодаря моему медленному и бесшумному приближению раскрывается интимная жизнь природы, умиротворяют меня. Я не выношу дорогу, города и мужские компании, которые могут внезапно вечером появиться у моего пристанища.

Тысячи ужасных сценариев приходят мне на ум. Гребу до ночи, чтобы выйти из района, где дорога мешает мне причалить. Избавляюсь от дороги, пройдя поворот, где на берегу валяется глыба льда. Последнее напоминание о зиме, задержанное деревом во время ледохода. На этом вираже холод усиливается, и из-за своего упрямства избавиться от дороги погружаюсь в темноту. Чем дольше я гребу, тем более оказываюсь пленником зарослей. Мне никак не удаётся причалить. Нечаянно, отвлечённый внезапным появлением двух мужчин на лошадях, я оказываюсь в притоке. Он сужается, тогда как река набирает скорость. Кормой лодки натыкаюсь на ствол и с грехом пополам цепляюсь за ветку. Всадники следуют за мной. Я кое-как привязываю лодку к камню. Чтобы быть уверенным, я должен найти твердую землю. Мне удалось взобраться по склону, но нога скользнула в яму – явное свидетельство скорого оползня. Я измождён. Однако, взяв себя в руки, добросовестно стараюсь понять одного из всадников, который пальцем указывает мне на скалы у высокого холма. Валуны скользкого известняка заполняют серый лес. Я понимаю, что было бы здорово подняться на холм, но уже не могу. Всадник повторяет слово «бронзо». Спеша найти место для ночлега, перебиваю его. Выхожу из протоки и, наконец-то, нахожу ровное травянистое место. Раскидываю палатку за деревом, облепленным гусеницами. Две совы, одна напротив другой, на соседних холмах наполняют ночь своими низкими криками. В то же время какие-то странные птицы стремительно разрезают сумерки, издавая крики, напоминающие свист осветительной ракеты.

6

Как только я просыпаюсь, слово «бронзо», произнесённое всадником, тут же приходит мне на ум. Почему неизвестный хотел заинтересовать меня холмами? Есть ли бронза в этих красных скалах, которые я вижу теперь хорошо освещёнными? Вопрос становится навязчивым. Решаю пройти туда. Складываю свой бивуак, отряхивая вещи от сотен насекомых, упавших с деревьев, и прячу лодку во впадине среди кустов. Удаляясь от реки, чувствую, как просыпаются мускулы ног, одаривая меня новым ощущением свободы. Я больше не гребу, а иду налегке, ничем не обременённый. Далёкое урчание мотора сообщает о проезжающей машине. Сажусь за пригорком, пропускаю машину и пересекаю дорогу в облаке пыли. Теперь я напротив холма, перед первой каменной грядой. Устраиваюсь поудобнее и осматриваю окрестности. Ни одной интересной детали, которая могла бы мне подсказать дальнейший путь исследования. Должно быть, всадник говорил мне о другом месте или вообще о чём-то другом. Но без сожаления о потерянном времени я оцениваю этот новый взгляд на местность, это отступление, которое позволяет мне увидеть Лену сверху, с высоты холма. Река извивается к повороту, где темнеет каменная осыпь с фиолетовыми отсветами.

Наконец, замечаю узкую тропинку, обходящую бурелом и поднимающуюся в тридцати метрах к свисающим со скал растениям. Я вскакиваю с валуна, перебираюсь с плиты на плиту, цепляюсь за отвес и… открываю белую наскальную живопись: семь больших вёсельных лодок, в каждой по три человека с копьями. Тотчас же я воображаю себя открывателем доисторической живописи. Слово «бронзо» внезапно приобретает неожиданный смысл. Может быть, это произведение людей, живших в бронзовую эпоху? Если это так, значит, они уже плавали по Лене! Может быть, они даже добрались до Северного Ледовитого океана? Не исключаю ни одну гипотезу и возвращаюсь к лодке. Берусь за вёсла, возбуждённый открытием.

Эйфория моя временна, ибо на горизонте формируется чёрная масса. Она пересекает речную гладь, как непреодолимая стена. За моей спиной же – голубое небо, откуда льется красивый солнечный свет. Не смею противостоять этой тяжёлой плотной массе, причаливая к берегу, одеваюсь потеплее и жду раскаты грома. Дождь ещё не начался, но я уже готов к нему. Сажусь на колени и наблюдаю развитие грозы. Несколько капель жемчужинами падает на воду. Угроза небес достигает своего апогея, затем, как по волшебству, смягчается в лазурной голубизне небесного свода. Под мелким дождичком, который идёт, несмотря на отсутствие облаков, вновь отчаливаю. Но тут же наталкиваюсь на свирепый ветер, который проносится над водой. Очередной порыв, срывая с меня одежду, поворачивает лодку боком. Шквал ветра угрожает перевернуть меня. Шатаюсь, но выравниваю лодку. Гораздо лучше противостоять ветру лицом. Борюсь, продвигаясь вперёд, и в конце концов нахожу абсолютно спокойное течение. Решительно я должен быть готов ко всяким неожиданностям. Солнце вновь сверкает над тайгой. Вижу проходящий белый автобус, полный пассажиров. Кто-то машет мне рукой из окна. Плыву вдоль противоположного берега. Ищу одиночества – вездесущая, со времени моего отъезда из Тулона толпа достаточно заполнила моё сознание чужими лицами.

С наступлением вечера нахожу пристанище на плоском острове. Здесь я удалён одновременно и от людей, и от лесных опушек, где свободно прогуливаются самые внушительные хищники планеты. Не называю их имя. Осматриваю место, приминаю ногами траву, на которую поставлю палатку, и, собирая ветки для костра, вдруг натыкаюсь взглядом на странные следы. Присмотревшись поближе, делаю заключение, что здесь прошел медведь. Корова не могла бы вплавь пересечь глубокий речной рукав, чтобы пощипать траву на этих диких землях. Медведь же может плавать, где ему заблагорассудится. Расставляю колышки для палатки, удручённый новой ситуацией. Но, к счастью, на закате внимательная Природа поднимает мою храбрость, заливая тёмные холмы на горизонте свежестью пылающих небес.

Перед тем, как забраться в палатку, решаюсь удалиться от своего лагеря на 20 метров, чтобы у небольшой купы деревьев подобрать из травы несколько достаточно больших сухих веток и пней. Набрал таких пяток, расположив над огнем. Хочу, чтобы пламя продержалось всю ночь, отгоняя возможных чужаков местной фауны. Затем сворачиваюсь в спальном мешке и размышляю о будущем прибытии в деревню Жигалово.

Где я оставлю лодку на время заслуженного отдыха? Должен я спрятать её в кустах или доверить местному крестьянину? Мне необходимы три дня для пополнения снаряжения; нужна шляпа, мочалка, зеркало, запас провизии, средство от комаров… Я не сумею собрать всё это, расположившись далеко, в палатке.

Мои походы в деревню и обратно будут замечены, и я рискую быть обворованным во время своего отсутствия. Может быть, опасения мои напрасны. Но всё же я побаиваюсь визита компании подвыпившей молодёжи. На данном этапе путешествия это наибольшее опасение: медведь держится подальше от раскалённых углей, тогда как опьянение может потянуть человека даже в огонь.

7

С этой мыслью я засыпаю. Погрузившись в глубокий сон, мельком вижу дорогое лицо, подругу, с которой охотно разделил бы это мгновение. Но сон короток, ибо холодная ночь спешит разбудить меня. Колени и пальцы ног не разогреваются. Стараюсь их растереть, но как только засыпаю, они опять замерзают.

Утром, пробудившись, с болью в суставах выползаю из насквозь отсыревшей палатки. Постепенно, в течение часа прихожу в себя.

На четвёртый день экспедиции Лена приобретает форму реки. Примерно двадцать метров разделяют оба берега. Гребу с удовольствием под ярким, почти жарким солнцем. На повороте вспугиваю косулю, прыгающую на скалистом пригорке. Она спешит спрятаться в рощу и уже оттуда наблюдает за мной. Вдруг слышу, как она блеет. Звук отражается тайгой, как нереальный голос сверхсущества, который резонирует, умножая эхо от холма к холму. Я оглядываюсь назад в надежде ещё раз увидеть её, гребу с большой осторожностью.

Речушка превращается в настоящую реку и приводит меня к очередной металлической запруде. Отсюда, с реки я не могу определить состояние берега около моста. Берег прячется за поворотом реки, и мне не ясно, сумею ли я причалить. Пытаюсь пересечь реку, но тут же сильное течение относит меня к плотине. Паникую, так как расстояние между мной и запрудой сокращается быстрее, чем я пересекаю реку, стараясь пристать к противоположному берегу. Представляю, как вода засосёт меня в это железное переплетение. Борьба продолжается неопределённое время. Цепляюсь за что попало, так как падение будет катастрофичным. Наконец, мне удалось зацепиться за какую-то ветку и почувствовать твердую землю. Я не иду к запруде, чтобы найти проход под мостом; я готовлюсь перетащить лодку волоком. Это те 20 километров до Жигалово, о которых Владимир предупредил меня ещё в Качуге.

Мне необходимы три ходки туда и обратно, чтобы перетащить весь багаж. Быстро пересекаю дорогу из страха столкнуться с автомобилем. Они редки, но регулярны. Огибаю мост, вновь спускаю лодку на воду, опять усаживаюсь на своё деревянное сиденье.

Моё постоянное нахождение на солнце утомительно, а блики на воде ослепляют. Глаза слезятся. Огромная птица взмывает над лесом и зависает над рекой. Она кружит над лодкой, несомой течением. Являюсь ли я в этой пустынной местности её дичью? Собираются ли хищники разделаться со мной? Гребу на пределе сил, надеясь когда-нибудь закончить этот изнуряющий, палящий день. Наконец, замечаю жилище и двух мужчин на берегу, вооружённых деревянными удочками. Проплываю мимо. Усталость и опасения приближающегося города делают меня необщительным.

Несколько дальше нахожу травяной откос, с которого можно осмотреться. Десяток домов раскинулся в долине, но это не Жигалово. Можно сказать, что это посад, небольшое местечко, облюбованное бездомными собаками и несколькими лошадьми. Разбитая дорога делит посад на-двое. Какой-то человек быстро идёт в моём направлении. Без всякого повода чувствую внутри себя подлый страх. Почему мне так трудно общаться с людьми? Вытягиваюсь на траве и смотрю на приближающегося незнакомца. На нём поношенные болотные сапоги, он курит толстые сигареты без фильтра; oн приветливо улыбается мне, проверяет устойчивость моей лодки на воде, затем, покачивая головой, повторяет «нет!»

Безуспешно стараемся завязать разговор. Единственное слово, что он понимает, это город, куда я направляюсь. Он указывает мне луга позади реки и показывает пять пальцев. Следовательно, пять километров отделяют меня от цели. Одно мгновение мне кажется, что он хочет проводить меня, потому что внезапно он отправляется пешком вдоль берега, делая мне знак следовать за ним. Но позже, следуя излучиной реки, я теряю его из виду. Эта короткая встреча вернула мне хорошее настроение. Я вновь готов встречаться с толпой. Пересекаю эту пустынную местность и вхожу в фарватер. И, наконец, в конце долины замечаю силуэт солидного для этих мест города. Постепенно подкрадывается вечер, и уже поздно идти к местным жителям. Устраиваюсь на уютном пляже и проверяю, нет ли на мне одного из этих проклятых паразитов, сосущих кровь. В течение первых четырёх дней плавания я не видел ещё ни одного клеща.

С наступлением ночи всматриваюсь в горизонт, откуда я приехал. Представляю свою семью, друзей у себя дома во Франции, в двенадцати тысячах километров отсюда. Вдруг я чувствую себя совершенно затерянным в центре этой гигантской Сибири. Ради чего я пришёл сюда, в эту незнакомую землю, один, далеко от моих привязанностей? Откуда во мне это желание неизведанного, которое довлеет над моей жизнью и заставляет вести моё будущее к сибирскому северу? Почему бы не вернуться теперь же, сразу, когда я так страстно желаю обнять моих далёких близких? Ответ ускользает, у меня есть лишь несколько зацепок: Рустам, Алёна, Владимир с аккордеоном, банка варенья от бабушки, крик косули…

8

Моё возвращение в мир цивилизации осуществляется поэтапно. Работаю над формированием русской фразы, чтобы суметь завязать разговор с первым встречным в деревне. Я должен доверить лодку кому-то из крестьян на время моего пребывания в Жигалово. Гребу ещё, пока не утыкаюсь в непроходимую запруду. Сегодня я не буду перетаскивать волоком лодку, моя цель – город. Скромные домики располагаются вдоль реки. Останавливаюсь перед первым же и привязываю каноэ к шесту, воткнутому в грязь. Мой «корабль» качается на воде напротив традиционной русской лодки. Блеск металлических трубок и два железных укрепления, окрашенных в красный цвет, контрастируют с естественным видом русской байдарки, сделанной из толстых досок и смазанной чем-то чёрным, вроде битума. Это первое плавсредство, похожее на байдарку, что я вижу в России. Кажется, что оно в три раза тяжелее моего и в два раза шире. Длинное и тонкое весло, острое на конце, брошено на дно лодки. Им, видимо, рыбак определяет глубину реки и им же отталкивается. Я мог бы заимствовать этот тип лодки, но тогда мне понадобилось бы два лета, чтобы добраться до устья.

Откладываю в сторону мои сравнения и, пригнув голову, вхожу в деревянные ворота, чтобы оказаться в частном саду с тремя сараями и двором, где собраны старые хозяйственные вещи: порванная сеть на верёвке, использованные инструменты, орудия для обработки 20-ти квадратных метров картофельных грядок, странные приспособления из проволоки и толстого железа овальной и круглой формы. Всё имеет заброшенный вид и напоминает мне забытые деревенские усадьбы в моей стране, где верх берёт природа с её сорняками. В то же время я чувствую здесь присутствие человеческой жизни. Она проявляется внезапно. Молодой человек возникает на пороге одного из строений. Он насторожен. Здороваюсь, чтобы снять эффект неожиданности. Мы устраиваемся на берегу, закуриваем (я – предложенную им сигарету), смотрим на текущие мимо воды реки.

Николай соглашается охранять в течение трёх дней моё модерновое каноэ, которое он осматривает с большим сомнением. Не могу понять, о чём он думает. Найду ли я свои вещи после возвращения? Для страховки обещаю своему благодетелю заплатить за услугу. Против желания продолжаю поддерживать отношения на основе денег. Пятьсот рублей – примерно эквивалент двенадцати евро. Это то, что я ему дам, и что представляет, видимо, его месячную зарплату. Мы переводим лодку на дорожку около огорода, я надеваю свой рюкзак и отправляюсь в город. Уходя, пожимаю Николаю руку, прямо глядя в глаза – так мы скрепляем наше соглашение.

Затем я иду к мосту и на остановке сажусь в автобус. Стекло, к которому я прижимаюсь головой, отражает меня в момент отправления прямо навстречу солнцу. Я замечаю свой взгляд и загоревшую кожу лица. Четыре дня борьбы

на природе полностью изменили мой облик. Я оцениваю себя, пришельца издалека. Несколько шумных пассажиров совершенно меня не стесняют. Я даже спрашиваю одну даму, можно ли найти в Жигалово гостиницу. Она провожает меня туда после остановки автобуса в центре деревни. На широкой дороге, на спуске, несколько магазинов. Мужчины у машины пьют пиво, прячась под деревом от жары, отдельные прохожие бредут по земляной улице, дети собирают ветки в застоявшейся воде. Женщина заводит меня в глубину магазинчика. Здесь я встречаю хозяйку, которая соглашается поселить меня на ночь.

Гостиница – это частный дом семейной пары, где муж – страстный охотник. Комната с тремя кроватями принимает постояльцев, и это единственный приют в посёлке. Замечаю, что одна кровать уже занята. Засовываю свои вещи под подушку и тут же выхожу познакомиться с селением. Все магазины закрыты, на дверях висячие замки. Обращаюсь к одной из прохожих в надежде, что она мне укажет кафе, но она делает вид, что не слышит меня и даже переходит на другую сторону улицы. Вынужден вернуться в свою комнату, не вкусив тёплой пищи. По возвращении нахожу магазинчик при отеле тоже закрытым. Теперь три часа дня и вид у города, как в дождливое воскресенье. Объясняю хозяйке, что хочется есть. Она соглашается продать пакет замороженных пельменей, тут же их готовит и приглашает меня за стол.

Столовая производит на меня дичайшее впечатление. На одной стене наклеен гигантский плакат (постер) с мужчиной, вооружённым ружьём, который топчет ногой голову окровавленного медведя. Фотография, лежащая в альбоме, представляет портрет того же мужчины на фоне листвы. Его лицо исполосовано красными шрамами. Он раскрашивает физиономию медвежьей кровью. Набитое чучело фазана, подвешенное на верёвках, парит над мордой рыси. Позади мускулистого тела хищника с сероватой шерстью прячется белая рыба, наклеенная на лакированную доску. На противоположной стороне выставлена великолепная карта Сибири, а на полу чучело ещё одного мертвого животного, ещё одной жертвы…

Я ем пельмени, вспоминая природу, которую я так полюбил, спускаясь по реке. Здесь же я вижу её неподвижную, молчаливую, потому пристально вглядываюсь в охотника при его внезапном появлении. Он приветствует меня и усаживается за этот же столик с суповой тарелкой, полной рагу. Он отвратителен, я представляю, как он поглощает мясо животных, чучела которых набивает потом соломой. Я уверен, что он испытывает кровожадное удовольствие, нажимая на курки, лишая жизни таких великолепных животных, как косуля. Он угощает чаем и старается меня понять. Заканчиваем нашу беседу на проблеме клещей. Он уверяет, что вакцина помогает избежать смерти от энцефалита, но не защищает от парализующей температуры. Добавляет, что один укус безобиден, и что нужна армия клещей, чтобы спровоцировать болезнь. Затем я показываю ему на настенной карте реку Лену, которая пересекает всю Сибирь, и следую за его пальцем до моря Лаптевых. Предполагаю добраться туда до наступления зимних холодов с их льдами, в конце сентября. Мой хозяин медленно усваивает эти объяснения и делает по-английски своё заключение: «Сумасшедший!!!»

9

Консервные банки в роли цветочных горшков вытянулись на подоконнике. Приближаюсь к розочке и вдыхаю её тонкий аромат. Три пожилые дамы пьют чай, а две симпатичные девушки хлопочут у плиты. Они готовят суп для постояльцев и приглядывают за мной. Откуда он, этот иностранец? Что он делает в Жигалово? Мне не удаётся слиться с местным населением. Я точно не понял, чем же я отличаюсь от русских, тогда как это очевидно, поскольку я притягиваю внимание. Одно мгновение, играя, я перекидываюсь с ними осторожными взглядами, затем внезапно замыкаюсь в себе. Думаю, что не столько я их интересую, сколько то, что я представляю: незнакомец, пришедший издалека, обитающий в одной из тех богатых европейских стран, где совсем другая жизнь. Понимаю, что это предубеждение, предрассудки, порождающие фальшивые контакты, и стараюсь изгнать их из своего сознания.

Пересаживаюсь поближе к цветочным горшкам и заказываю чашку кофе. Одна из пожилых дам слышит мой интригующий акцент и поднимается со своего места, чтобы расспросить меня. Любопытство переполняет ее. Мне удалось, имитируя греблю, объяснить экспедицию по Лене. Мои жесты вызывают взрыв смеха у собеседниц. В результате чувствую себя клоуном. Сам забавляюсь своей необычностью и своим неуклюжим русским.

Но официантка приходит мне на помощь. Она ставит кофе на столик и протягивает журнал, посвященный сибирской природе. Нахожу там статью о Лене с её огромной дельтой, снятой с неба, а также фотографии густошерстного медведя, нескольких редких растений и множество вклеек картин и гравюр. К моему большому удивлению открываю и следы «бронзо» – петроглифов – с семью большими лодками; в каждой по три маленьких человечка, вооружённых копьями.

Погружаюсь в изучение статьи, совершенно позабыв о посетителях ресторана. Пожилая дама возвращается на своё место, а девушки к плите.

Гравюры изображают лосей и оленей. Некоторые растрескались от времени, испортив произведения далёких предков. Возможно, три тысячи лет назад человеческие сообщества отправляли на реку своих разведчиков. Добирались ли они до Арктики? Эти искатели приключений должны были использовать бронзовые копья. Может быть, на своём пути я найду одно из них. Во всяком случае я иду по их следам. Я не пропущу ни одной глубокой пещеры, ведь не так много людей прошло на вёслах всю Лену. И, быть может, моё особое положение позволит мне сделать замечательное открытие. Я испытываю возбуждение палеонтолога, хотя и не являюсь им. Покидаю ресторан, оxваченный этим новым чувством. Возвращаюсь в отель, сосед по комнате удивляет меня. Он лежит на кровати, едва прикрытый банным полотенцем, одна рука закинута за голову. Приветствую его кивком головы. Он не отвечает. Устраиваюсь на кровати, листаю газету, замечаю, что сосед пристально наблюдает за мной. Его поведение раздражает настолько, что я опять ухожу из комнаты. Он следует за мной во двор.

Дом охотника полностью деревянный. В гараже видна моторная лодка. Два притулившихся рядом сарая занимают угол сада, старые автомобильные покрышки служат клумбами. Хозяйка поливает свои растения в то время, как мой сосед, по-прежнему немой, садится около меня на скамейку и, наконец, улыбается. Это невысокий человек, хрупкий и узкогрудый. Физически он не опасен. Я могу уложить его одной рукой. Я размышлял об этом, так как опасения, не смотря ни на что, не покидают меня никогда. Я так мало знаю нравы русских. Следовательно, я всегда побаиваюсь.

Все зубы этого невысокого мужчины золотые. Это придаёт его улыбке странный блеск. Тело его также украшено золотыми цепями и браслетами. Он называет своё имя, которое, впрочем, я не разобрал, и указывает пальцем на одно из двух строений. Над алюминиевой трубой поднимается дым. Заставляю себя подняться и заглянуть внутрь. Предбанник полон горячего воздуха. Оказывается, я в традиционной сауне, в уже готовой русской бане. Скульптурная голова деревянного чёрта над входом во вторую комнату сообщает приглашённым, что они будут страдать. Я возвращаюсь на скамью к своему гиду, тогда как он, иногда подбрасывая дрова в печь, старается ещё пуще разогреть сауну, узкая дверца позволяет ему поддерживать огонь толстыми ветками. Чуть позже он выходит и повелительным жестом приглашает меня вернуться в баню. Улыбаюсь ему, вдыхая дым сигареты.

Затем беседуем, с трудом подбирая слова. Спрашиваю, платная ли эта русская баня. Он отрицательно качает головой, но чёткого ответа не даёт. Я же не хочу платить для первого раза. Хочу быть приглашённым. Баня – это основной элемент русской традиции. Потеть при температуре в сто градусов в компании малосимпатичного типа, не получая никакого удовольствия, значит нарушить традицию. К несчастью, вышеуказанный тип настаивает, принеся мне полотенце. Я уклоняюсь и ухожу со двора, обещая, что составлю ему компанию на следующий день.

Следующий день наступил, я уже изучил город и сделал все закупки провизии, необходимые для продолжения плавания, когда маленький человечек заново пригласил меня в сауну. Я же был обязан сдержать слово. Раздеваюсь и обмотанный полотенцем вхожу в баню. Чёрт над дверью скалит зубы, тогда как хозяин выплёскивает в таз с кипящей водой несколько капель шампуня, настоянного на травах. Пары лесных ароматов бьют в ноздри. От одного этого я уже расслабляюсь. Кирпичная печь топится с четырёх часов. Жара наполняет закрытую комнату, в парилке температура около семидесяти градусов. Мой хозяин хватает со стены веер с китайскими иероглифами, обрызгивает камни сауны водой из ковша, размахивает веером, чтобы развеять воздух.

Внутри бани тесно. Сажусь на деревянную лавку, покрытую спрессованными листьями. Затем мне показывают пыточный инструмент – веник; это берёзовые ветки, чтобы хлестать по телу. В то же время мой сосед продолжает плескать водой на камни, следя за повышающейся температурой по градуснику, висящему у него на шее. Затем он предлагает лечь и, ничего не говоря, обрушивает на мою спину первый удар веником. Следующие удары идут один за другим, постепенно разжигая меня. Затем веник последний раз бьет меня по затылку и так обжигает, что перехватывает дыхание. Мой хозяин едко улыбается. «Сто!» – заключает он, помогая мне подняться. Понимаю, что температура в бане сто градусов. После этого он низвергает на мою голову десять литров ледяной воды. Я задыхаюсь.

Этот ритуал повторяется три раза.

По выходе из бани с босыми ногами по садовой траве, с кровью, свободно бегущей по моему телу, с отдохнувшими мышцами и с неожиданно спокойным и ритмичным пульсом я вкушаю всеми своими чувствами свежий воздух. Мышечная усталость, накопившаяся от долгих усилий на лодке, испарилась, и удивительная бодрость заняла её место. Я готов к новому отплытию. Готов вновь противостоять Лене.

Маленький человечек с золотой челюстью собирает свои вещи в предбаннике и предлагает прогуляться. Он увлекает меня со двора, даже не дав одеться. От ветра защищает лишь мокрое полотенце. Улицы покрыты тонким слоем разметаемого песка. Продолжает действовать благотворный эффект сауны. Я как бы в горячем панцире, который защищает меня от атак кусающего холода. Группа молодых людей перебрасывается несколькими фразами с моим гидом, и мы продолжаем наш путь. Он ведёт меня к себе, в свой дом около реки. Значит, он не живёт в гостинице. Может, он работает там, чтобы завлекать посетителей в баню? У себя на кухне он угощает меня огромной мясной котлетой. Я категорически отказываюсь, потому что котлета покрыта плесенью. Тогда он предлагает липкую банку варенья. Соглашаюсь на неё и вхожу в столовую, где застоявшийся воздух пахнет затхлым запахом сигарет. Человек в кресле смотрит на меня, не двигаясь. Тёмные ковры увешивают все стены. Меня приглашают присесть на диван. Я благодарю и возвращаюсь в сад на свежий воздух, откуда открывается прекрасный вид на реку. Лена приглашает вернуться к ней. «Я отплыву завтра». Маленький человечек роется в куче газет, внезапно распрямляется: «У тебя есть доллары?» – спрашивает он на хорошем английском. До сих пор он общался со мной только жестами. «Ты можешь заплатить за сауну долларами? – настаивает он, – сотни достаточно». Чувствую себя в капкане. Вынимаю из кармана 1.000 рублей, эквивалент сорока долларов, кладу их около вазы и покидаю дом, ничего не говоря. Подавляю в себе гнев, чтобы избежать ссоры. Возвращаюсь в отель, избавляюсь от банки варенья, оставив её на столе в сауне, и складываю багаж. Спешу, чтобы завтра успеть на автобусе к речному мосту и домику Николая, где ждёт меня моя лодка около картофельного огорода.