Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

Безмятежно слушаю идеи моего гида. Панорамный вид, охватывающий Океан, долины тундры и город Тикси, – это, без сомнения, моя последняя возможность полюбоваться Сибирью.

– Знаешь ли ты, что означает слово Тикси на якутском языке? – спрашивает Самюэль.

Отвечаю негативно.

– В древние времена, – объясняет он тогда, – у якутов был обычай отпускать своих мёртвых в гробах дрейфовать по Лене до Тикси. Значит, Тикси это место, где встречаются мёртвые.

Был ли я мёртвым во время путешествия по реке? Спускаюсь с горы с этой странной мыслью; она не отпускает меня до часа отлёта в холле аэропорта. Крепко обнимаю Татьяну и Самюэля и обещаю приехать через три года, когда они устроятся в Москве. Со мной лёгкий рюкзак, весло и 10 килограммов замороженной рыбы, предназначенной Эльвире, дочери Татьяны.

Перед тем, как подняться на борт самолёта, встречаю мэра Тикси.

– Это убийца, – бормочет Самюэль. – Во время праздника он убил человека…

Татьяна просит нас помолчать и вынимает из кармана своей меховой шубы крошечный белый предмет, ещё один подарок, на котором она настаивает. Это фигурка, сделанная якутом и представляющая маленького человечка.

– Он из бивня мамонта, – говорит Татьяна.

Как ребёнок, прыгаю от восторга и вновь крепко её обнимаю.

Шесть часов спустя, шагая по улицам мегаполиса, я оцениваю удалённость жителей Большого Сибирского Севера. Москвичи не теряют присутствия духа в пробках. Москва – это большой муравейник с двенадцатью миллионами обитателей. Пока Самюэль собирает на пляжах полярного океана кусочки берёзовой коры, принесённые Леной, и мечтает о поездке свыше двадцати километров, разрешённых Татьяной, его сестра Эльвира пытается выскочить из пробок. Скоро я открываю на Красной площади храм Василия Блаженного. Эльвира сопровождает меня внутрь монумента, где тёмные лестницы ведут нас к мощам. Старые книги, датированные шестнадцатым веком, опечатаны и выставлены за непробиваемыми стёклами. Тысячи туристов увековечивают свой визит, фотографируя священные объекты. Приходится согласиться: я стал горожанином. Вытираю со своей обуви мох тундры. Следы моего проникновения в природу медленно испаряются. Простое впечатление от этих трёх тысяч восьмисот километров усилий теряется и тает в моих воспоминаниях.

Во время нашего визита замороженная рыба из Арктики подтаяла в багажнике машины. Мы останавливаемся в ресторане, где работает Эльвира. Молодая хозяйка угощает меня алкогольным коктейлем, это Б52. Проглатываю его залпом, не морщась, так как привык пить водку. В ресторане французская атмосфера. На стенах – фотографии парижских бистро и в рамочках произведения художника Дуано. На столах разложены сервировочные салфетки с модным названием «плейсмат» (ланчмат); на них напечатана статья из газеты «Монд»: журналист говорит о литературе и о падении продаж романов; только детективы противостоят охлаждению публики, уверяет он.

Расспрашиваю Эльвиру о её родном городе.

– В Тикси нечего делать! – отвечает она, тут же сменив тему разговора.

Москвичи плохо представляют себе условия жизни в Сибири. Они реагируют как европейцы, и считают эти удалённые земли негостеприимными районами. Контраст между жизнью сельчан около реки и горожанами Москвы сбивает с толку. Воды Лены заменены асфальтом и важное творение природы Сибири со всеми воображаемыми формами заменено символами, связанными с ажиотажем потребления. В Москве Шарль Азнавур представляет табак на рекламных панно, марки сигарет и алкоголя.

По дороге к Эльвире мы находим турагентство, где я могу купить авиабилет в Берлин. Теперь у меня остаётся только 20 евро на еду и дорогу во Францию. В ожидании неминуемой проблемы я наслаждаюсь уютом в квартире моей хозяйки. Комар, гордый тем, что один занимает 20 квадратных метров комнаты, кусает меня ночью за палец. Он не знает, откуда я приехал и сколько таких, как он, я раздавил. Он не может вообразить борьбу, которую я вёл против жёлтых мух или мух-комаров. Он напомнил моменты, проведённые в тайге, где я боялся скончаться от укусов.

На следующий день продолжается путешествие в сторону Франции. Приземляюсь в аэропорту Берлина и покупаю там за 10 евро билет на автобус, который высаживает меня в центре пустынной деревни. Немцы, без сомнения, пользуются воскресеньем, чтобы побродить подальше от автодорог. После получаса ожидания, когда я даже не голосовал, одна машина останавливается на обочине. Веду переговоры с шофёром, используя странный салат из английских, французских и русских слов. Шофёр перебивает меня и начинает отлично говорить по-русски. Я буквально остолбенел, услышав, как русский язык бьет ключом в немецкой глубинке. Сажусь в машину и узнаю, что Виктор, мой шофёр, баптист, и десять лет работал в Казахстане. К моей великой радости он едет прямо к французской границе, что отстоит от Берлина на более, чем тысячу километров. Моя путеводная звезда очередной раз посылает свои благодеяния моей судьбе.

Мы покрываем сотни километров, слушая кассеты Виктора: женское пение Молдавии, украинскую музыку, цыганский фольклор… И, наконец, завершаем наше путешествие рано утром около города Фрейденштадт, оценив немецкие мелодии под аккомпанемент скрипки и виолончели. В пятидесяти километрах от Франции, ни разу за два дня не поев досыта, я продолжаю изучать русский. У Виктора есть талант помогать произносить длинные фразы, терпение и желание преподавать. Он отвозит меня на вокзал города Фрейденштадт и угощает утренним завтраком. Десять евро позвякивают в моём кармане. Нехватает ещё двадцати евро, чтобы купить билет на поезд до Страсбурга. Виктор дарит мне недостающие деньги.

Без промедления продолжаю путь и скоро пересекаю французскую границу. Прибыв во Францию, хотя день уже заканчивался, нахожу ещё открытым одно из агентств моего банка. Мне нужно получить деньги у служащего, так как с момента остановки в Сангаре у меня больше нет банковской карты. Захожу в холл с рюкзаком за спиной аж от самого Северного Ледовитого океана и тотчас даю служащей номер моего счёта. У меня уже слюнки текут от предвкушения тёплой еды в ресторане.

– С вашим счётом всё в порядке, – кидает мне дама, – но ваше агентство в Тулоне закрыто. Мы не можем выдать деньги. Приходите завтра!

Накопленная усталость могла бы толкнуть меня на преступление, если бы я не сдержал ненависть, которая меня захлестнула…

Итак, мою безнадёжность поглощают оживлённые улицы Страсбурга. Брожу без цели по городу до первых признаков ночи. Моя изношенная походная одежда и голодная физиономия отгоняют взгляды многочисленных прохожих, занятых разглядыванием витрин или болтовней с друзьями по телефону. Я не бродяга, мои мытарства закончатся завтра утром, но это не мешает мне почувствовать отторжение. Под влиянием этого нового чувства я внезапно осознал потрясающую щедрость сибиряков, которые принимали меня и кормили. Я также бесконечно оценил привилегию жить возле величественной реки, возле «моей» Лены.

Раздосадованный, возвращаюсь на вокзал, чтобы защититься от ночного холода. Сижу на скамье в зале ожидания, но в два часа ночи меня будит дежурный полицейский. Приказывает убираться на улицу. Влажный тротуар принимает моё утомлённое тело. Вынимаю из кармана рюкзака медвежонка-философа, Славу, который молчит с момента моего ареста на реке русской армией. Спрашиваю его:

– Что думаешь об этой ситуации? Вот я на улице в своей собственной стране…

Слава просыпается с трудом… Наконец, он говорит:

– В Сибири ситуация была совсем другая. Там у людей почти ничего нет, но они отдают всё!

Мысленно я оцениваю это уместное заключение. Затем устраиваю Славу на подоконнике одного окна. Мы вместе разглядываем освещённую площадь Страсбурга, жителей, роскошные бутички, изобилие через край, которое грубо контрастирует со скромностью сибирских деревень. Бормочу уже засыпающему Славе:

– Здесь у людей есть всё, но они ничего не дают…