Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

Володя оставляет мне старый диван и возвращается к своему занятию. Он делает крючки из проволоки. Все трое замыкаются в себе. Погружаемся в сумерки, где я с трудом различаю лица моих хозяев. Настроение спокойное. Я пишу, Володя занят своими поделками, Юра и Дима читают полицейские романы. Наше молчание длится дольше, чем разговор.

Выхожу из дома, чтобы проверить лодку, налаживаю отношения с собаками, а, вернувшись, нахожу трёх сторожей тепло одетыми. Они умеют эффективно защититься от холода. Дима обёртывает ноги в носках материей, прежде, чем надеть сапоги. Они уходят на утиную охоту и оставляют мне на весь вечер пустой дом.

По радио исполняют фортепианную музыку, в то время, как кошка безмятежно развалилась на диване. Готовлю себе макароны, собаки же по-прежнему охраняют дом. Мёртвый медведь в лесу. Он терроризирует меня, но всё-таки я предпочитаю его живым. Сажусь за стол, ем из тарелки с цветочками. Тарелка чистая, без песка. Скатерть разрисована фруктами и овощами, это вызывает у меня слюну… Сижу перед газовым баллоном, пишу при мягком свете керосиновой лампы. На Лену спускаются сумерки. Наблюдаю за ней из окна и спрашиваю: «Что ещё ты мне готовишь?» Она не отвечает…

5

Ночь удушлива. С ногами у печки я задыхаюсь. Ищу рукой свежесть стены. Открытое окно не снижает жару. Неужели сибиряки зябкие люди? Не спрашиваю об этом ни Диму, ни Юру, укутанных под толстыми шубами. Ведь я же готов плыть дальше на своём каноэ до Сангара. Наслаждаюсь чаем, отмечая утренний туман. Мужчины предлагают отвезти меня в город, что в девяноста километрах отсюда. Отказываюсь, так как предпочитаю зарезервировать помощь на экстремальный случай, если, например, мне не хватит дней, чтобы добраться до Арктики. И затем на их моторном катере при сильном ветре я жестоко промёрзну за два часа дороги; ведь я не так тепло одет, как они. Вижу, как Юра и Дима пробивают стену тумана и исчезают.

С молчаливым Володей наслаждаюсь второй чашкой чая. С самого раннего утра он продолжает мастерить свои крючки. Одновременно он советует мне держаться берега, связанного с городом: «Так ты не пропустишь нужный поворот», – уточняет он. Я же всё время боюсь заблудиться в лабиринте течений, именно их многочисленные переплетения привели меня на это зимовье. По дороге я должен был также увидеть Алдан, исток которого – Становой хребет. Но путаница венозной системы реки сделала невидимым этот широкий и важный приток. Володя тепло прощается со мной, и я отчаливаю, дрожа от холода. На берегу щенок забавляется с чем-то, похожим на кишку животного. Может быть, это внутренности мёртвого медведя, что валяется за домом? Эта неприятная сцена затушёвывается, когда я вхожу в узкое, как коридор, русло. Пейзаж сразу же меняется. Гребу по реке, окружённой как бы прямыми крепостными стенами. Близкая сосновая тайга выставляет напоказ первые признаки осени. Незнакомый художник раскинул по лесу яркие краски. Даже без солнца листья освещают пейзаж. Их оттенки варьируются от светло-жёлтого до ярко-красного и создают радостную картину. Картину, которая остаётся дикой, потому что совершенно недоступна. Когда человек со всеми формами своей цивилизации не беспокоит природу, она ясно показывает посетителю, на что она способна!

Лишённые растительности холмы отодвигают на время тайгу, предлагают мне удобную стоянку вдали от болотистых мест. Бескрайность болот уже пройденной мной зоны, без сомнения, результат слияния Алдана с Леной. Холмы защищают меня от жути тайги, но подставляют неутомимому северному ветру. Гребу задом наперёд, чтобы избежать конфронтации лицом к лицу. К тому же так я выигрываю десять градусов температуры, использую другие мускулы и двигаюсь быстрее, ибо мне нужно меньше уловок против ветра. Одежда, что я надел на себя и на голову, мешает слышать окружающие шумы. Избегаю грести близко к берегу, но постоянно наблюдаю за движением на воде. Эта бдительность утомительна.

После очередного виража возникает чудо: солнце пробивается сквозь облака, отражается в воде, и величественно появляются Верхоянские горы. Каждый день они поднимаются всё выше. Я ещё не вижу деталей, но контуры проявляются всё ярче. При виде такой красоты я ещё раз доволен, что отказался от такси. Чудо растворяется, когда я покидаю фарватер-обольститель. Река опять становится огромной. Ветер удваивает свою силу, хотя борьба с ним и без того тяжела. Я больше не узнаю Лену. Неужели она заснула в преддверии зимы? Мои мысленные пожелания она не слышит. Приходится бороться с чрезвычайно сильным ветром, который несёт меня назад. Иногда, правда, когда он утихает минут на десять, я отмечаю присутствие великолепного течения.

Побеждённый, предпочитаю спрятаться в укромном месте около леса и разжигаю огонь на одном квадратном метре. Угли, расположенные в конце песчаного склона, подпитываются стволами поваленных деревьев, которые лежат друг за другом, образуя линию по всему склону. Эта ситуация позволяет провести спокойно всю ночь, не заботясь о дровах для костра. Хорошо разгоревшийся огонь возвращает спокойствие и уверенность. Моя жизнь на привале ограничена десятью метрами вокруг палатки и дистанцией до каноэ. Иногда я жалею, что не могу полностью насладиться великолепием окружающих мест, но присутствие дикой фауны – часть этого великолепия. Засыпаю, предвкушая, что мне осталось лишь сорок километров до человеческого жилья.

Утром меня будит не приветливое лицо незнакомца, но морда животного, которое обнюхивает палатку. Застываю от страха. Крепко сжимаю топор, готовый бороться с медведем, и громко свищу в свисток. Теперь слышу, что когти скребут брезент. Но вдруг раздаётся лай. Открываю молнию и вижу морду большой белой собаки. Она неистово облизывает мне лицо. Отталкиваю её и выбираюсь из палатки. «Что ты делаешь здесь?» – говорю я ей, думая, что она может ответить, как Слава, но у неё нет этой способности. Собака прыгает от радости, виляет хвостом, особенно, когда видит, что я несу с каноэ рюкзак с провизией. Ищу вокруг охотников на лодке, но пейзаж без каких-либо следов человека. Тогда я делю с этой неожиданной гостьей моё блюдо из риса. Затем предлагаю ей вернуться туда, откуда она пришла. Она отказывается и воет на берегу, когда я выхожу на середину реки.

Опять противостою ветру, он не переставал дуть всю ночь. Белый пёс следует по берегу за моим мучительным продвижением. Волны бесятся: то настоящие валы вздымают меня почти на два метра, то ветер гонит меня назад. Если я позволю подтащить себя к берегу, волны сложатся и зальют каноэ. Нельзя ни в коем случае оказаться боком к волне или упасть в ледяную воду.

Гребу к высокому берегу, за ним надеюсь найти Сангар. Но буря препятствует пройти те несколько километров, что отделяют меня от города. Приходится выбирать новый привал в этом адском хаосе. Белый пёс жмется ко мне. Он ложится около палатки и охраняет меня всю ночь.

Его присутствие загадочно. Породу его я не могу определить. Он ростом с волка, и морда у него как у северных гончих. Как он оказался в этих краях? Здесь нет дороги на Сангар, только природный массив, трудно пересекаемый, а также хаотичные берега. Может быть, кто-то из жителей хотел от него избавиться? Не спрашиваю его об этом. Охотно соглашаюсь на его дружбу, даже приглашаю сопровождать меня до Арктики. Но что он будет делать на льдине? И потом – его крепкие лапы с острыми когтями окончательно разорвут брезент на каноэ, а он и так уже в плачевном состоянии.

Следующий день – истинное мучение, Лена неузнаваема, и я больше не говорю с ней. Ветер задувает во все щели и протоки. Он вездесущ и проникает даже в защищённые уголки. Это настоящее наваждение. Я готов сменить этот фронтальный ветер и яркое солнце на ветер в спину с дождём и холодом. К счастью, белая собака делит со мной это злоключение. Иногда она сидит на скале, смотрит на меня и готова сорваться с места, как бегун на старте. Она должна принимать меня за сумасшедшего. После долгих часов неистовой борьбы я различаю, наконец, первые признаки цивилизации.

В бешенстве швартуюсь возле металлических каркасов разбитых судов и развороченных бараков. Судоходное движение усиливается к вечеру, когда спадает ветер. Но мне уже всё равно, меня уже ничто не интересует, мне даже не нужен больше хороший пейзаж, я опустошён. Нервы обнажены, я готов разрыдаться. Белый пёс чувствует мою безнадёжность и ложится у моих ног. Он смотрит на меня своими искрящимися глазами…

6

Из беспощадных насекомых, встреченных на всём пути моего движения, осталась лишь комариная мошкара. Самые маленькие наиболее кровожадны. Жёлтые мухи исчезли с падением температуры, и пчелы умирают. Они отскакивают от воды или цепляются за ветки, чтобы не погибнуть живьем в песке. Некоторые кровопийцы настоящие убийцы, они опасны, ибо жалят от безнадёжности. Но я больше не обрызгиваюсь спреями, даже если несколько огромных и непримиримых комаров вонзают в меня предательские жала. Белый пёс крутится, мучимый укусами, и не замечает моего отплытия. Гребу уверенно и ритмично, решив во что бы то ни стало закончить этот венозный отрезок и восстановить силы в Сангаре.

Оставляю позади своего собачьего друга, и в это время на берегу появляется кладбище судов. Так наши дороги разделяются, ибо каждый занят тем, чтобы не столкнуться с железками. Понтонные мосты на бетонных сваях, забитые железом и деревом, затмевают опасности городской окраины.

Переплетение металлического мусора скрывает видимость. Слышу шум моторов. Если я не приму необходимые предосторожности, я рискую быть снесённым течением к буксиру, где меня неизбежно засосут турбины. Отхожу от берега, чтобы оценить возможный риск, и замечаю на пригорке первое жильё и изогнутые линии далёких Верхоянских гор.

Не сплетение домишек, судов на ремонте, нагромождение железа этого забытого порта, напоминающего о близкой Арктике, притягивают, прежде всего, мой взгляд, а Лена, её рельеф, продолжающийся после города. Вплоть до горизонта трудно определить её размер: на взгляд около трёх километров скал окаймляют её берега. Такую зону можно пересечь только при очень спокойной погоде.

Причаливаю около группы мужчин, занятых ремонтом катера и изучаю место и возможность познакомиться. Сидя на берегу, искренне радуюсь, что преодолел трудности, которые меня преследовали от Булюгуняктака. Это облегчение растворило мои воображаемые страхи. Больше не боюсь встретить злодеев.

Сангар – это не Пеледуй. Сангар – растущий индустриальный город, он успешно борется с бедностью. Этот энтузиазм ободряет меня, хочу посетить первый же дом. Обращаюсь к женщине с детьми, которые работают на картофельном поле. Показываю пальцем на каноэ и спрашиваю, можно ли сложить мои вещи в их саду. Женщина отказывает и посылает в порт, указывая на домик на воде. Иду туда, ни на что не надеясь; встречаю там капитана спасательной службы. Это красивый русский моряк с отличной выправкой. Он уверяет меня, что городской отель закрыт. Ухожу, чтобы проверить следующий залив.

Но провидение готово выполнить свой долг. Для меня это так же очевидно, как если бы у меня был дар предвидеть будущее. Спокойно подхожу ко второму заливу и встречаю рыбака-якута. Успеваем обменяться несколькими словами, но нас прерывает внезапно подъехавший вездеход. Именно в этот момент вступает в свою роль моё провидение. Симпатичный русский с железными кулаками по имени Анатолий с ходу берётся за меня. Каноэ и всё моё имущество перетащено в его дом, который стоит над рекой. Логово моего хозяина это вместилище инструментов рыбной ловли, охоты, разных домашних работ; это настоящая пещера Али-Бабы с необычными предметами и, конечно, разнообразными запчастями.

Без промедления Анатолий везёт меня в городскую гостиницу. Она закрыта. При входе сидят две китаянки, они смеются, узнав, что я француз. Анатолий ведёт меня в какое-то помещение и открывает дверь в необжитую квартиру. И предлагает остаться там. Итак, мой добрый гений сделал своё дело, и небо подобрело. Ужасный ветер успокоился. Рассматриваю Лену из окна квартиры; чувствую, что опухшие руки медленно остывают от работы и думаю о белом псе. Возвращаюсь пешком туда, где его потерял, то-есть к кладбищу судов. И не нахожу его среди нагромождения железяк. Но, возвращаясь, захватываю его врасплох, когда он трусит в направлении Сангара. Свищу ему. Он тут же меня узнал. Без него испытание ветром было бы непереносимым. Теперь мы опять вместе идём по дороге до вершины холма. Отсюда рассматриваю город.

Сангар находится в трёхстах километрах на юг от северного полярного круга. После закрытия угольной шахты в 1995 году семь тысяч жителей из двенадцати, живших в городе, уехали. Десятки оставленных домов приходят в упадок и разоряются. Земля здесь промерзает весь год. Поэтому трубы лежат на поверхности вдоль изрытых улиц и разрушаются ветром и морозом. Город, его общий вид освещается солнцем. Стихийное бедствие не могло бы принести большие разрушения. К счастью, окружающая природа во главе с Верхоянскими горами даёт отдых глазам. Без сомнения, именно природа удерживает здесь последних жителей Сангара. Позади города два озера с прозрачной водой предшествуют склонам суровых гор. Тинистый ручей появляется на краю одного из озёр и течёт среди диких трав к просторной реке, которая всё время расширяется. Якутский рыбак на своём катере пересёк тридцать шесть километров от одного берега до другого. Господство воды делает район зоной огромного риска, и Сангар не раз знал катастрофические наводнения.

Внимательно осматриваю окрестности, лаская собаку. Пёс мог бы стать моим компаньоном в пути и оградить меня от медведей. «Хочешь ли сопровождать меня в Арктику?» Он жизнерадостно смотрит на меня и виляет хвостом. «Я понимаю тебя без слов!» – говорю ему. Незнакомый человек поднимается к нам на холм. Это приятель Анатолия, он приглашает меня к себе на обед. Ем вкусное жаркое, пью водку, а три кругленькие дамочки танцуют в соседней комнате. Алкоголь делает их игривыми. Одна из них обнимает меня. По оплошности я касаюсь щекой её груди и едва увёртываюсь от её влажных поцелуев. Покидаю дом, очень признательный за приём, и вновь шагаю вместе со своим белым псом. По дороге удерживаю его от схватки с бродячими собаками. Он впечатляет меня своей яростью и отвагой. Я уже готов вернуться в квартиру, как меня перехватывает ещё один друг Анатолия. Миша идёт нетвёрдой походкой, приглашает следовать за ним к очередным друзьям. Вновь погружаюсь в улицы Сангара, заканчиваю поход в крошечной русской бане с Мишей и его десятилетним сыном. Обсыхаю и к полночи расстаюсь с этими щедрыми людьми. Вхожу один в моё удобное жилище, нахожу мягкую кровать. Засыпая, слышу, как белый пёс царапается в дверь.

7

Лена по-настоящему меня околдовала. Сомневаюсь, как буду жить далеко от неё. Несколько часов разлуки и образы путешествия, которые уже во мне, заполняют сознание, чтобы напомнить о напряжённости пережитого. Именно эти ленские чары внушают силы продолжать экспедицию, вопреки советам об осторожности, даваемые жителями Сангара.

– Выше по реке расстилается самый холодный район мира. Твоё появление в Сангаре это уже победа! – подчёркивает в очередной раз Анатолий, крутя баранку своего вездехода.

– Хочу попробовать пройти ещё дальше!

Анатолий отчаивается перед лицом такого упрямства. Он не знает, что я готов столкнуться с зимой.

– Только лёд остановит моё продвижение. Он заблокирует реку примерно пятнадцатого октября. У меня ещё есть время добраться до Тикси!

– Пятнадцатого октября! – удивляется Анатолий, – но уже через две недели, то есть пятнадцатого сентября в горах пойдет снег, и берега Лены замёрзнут. Твоё брезентовое каноэ долго не выдержит…

Кончаю дискуссию, толкая дверь банка: «Нет проблем!» – говорю ему, улыбаясь. Он крутит пальцем у виска, чтобы показать, что я сумасшедший. Затем спрашивает у служащей, как я могу взять деньги. Они нужны мне, чтобы оплатить авиабилет во Францию. Служащая набирает на компьютере номер моей банковской карты и странно смотрит на Анатолия.

– Что? – удивляется мой гид.

– Проблема! – отвечает она, поднимаясь со стула.

Потом уходит в глубину коридора и возвращается с элегантным русским в хорошем костюме. Долгий разговор уводит нас вглубь офиса, чтобы не беспокоить посетителей.

– Серьёзная проблема! – говорит Анатолий. – Компьютер сообщает, что ты мошенник. Банк обязан изъять твою карту.

Удивительно, но эта новость не ошеломляет меня. Тысячи препятствий, чтобы добраться сюда, закалили характер и волю. Хотя, несмотря на стабильное настроение, огромное сомнение поселяется в душе. Как я вернусь во Францию? У меня достаточно денег на провизию до Тикси, но как снимать гостиницу, предвидеть непредвиденное и оплатить авиабилет? Всё больше расстраиваюсь. Директор агентства приглашает к окошку. Подписываю бумагу, поняв, что проблема в моём банке. Вижу, как служащая режет ножницами пополам мою банковскую карту… Анатолий отвозит меня домой и предлагает стакан водки.

Конечно, я располагаю минимальным наличным бюджетом, чтобы покрыть расходы по экспедиции. Но я также абсолютно уверен, что имею деньги на счету, и плохо понимаю, что происходит. Может быть, налоговая служба закрыла мой счет за штрафы неправильной парковки? Неприятности далёкой городской жизни достают меня даже здесь, в сибирской глубинке. Водка помогает придти в себя. Опрокидываю без закуски две стопки и нахожу выход из положения. Спрашиваю Анатолия, может ли он помочь подключиться к интернету. Он инженер-электрик и везёт меня в своё бюро.

В Сангаре у него нет работы, поэтому он оказывает различные услуги жителям, играет в карты с друзьями или ловит рыбу. В бюро приятный беспорядок, среди которого приютился включённый компьютер; почти чудом удаётся связаться с моей подругой. Посылаю ей сообщение с координатами банка в Тикси и прося, естественно, перевести деньги. Нажимая на «отослано», чувствую, что бросил бутылку в море.

Несмотря на это финансовое недоразумение, готовлюсь к завтрашнему отъезду. Утраиваю запас продуктов и с благодарностью принимаю от Анатолия тёплую одежду. Теперь до самой Арктики я не остановлюсь больше ни в одном городе. Если погода будет мягкой и подарит мне «якутское лето» со спокойным продвижением, я смогу за три недели пройти 1.000 километров, которые отделяют меня сегодня от дельты реки. После этого срока моё снаряжение не выдержит нападки зимы. Кажется, «якутское лето» уже накинуло свои добрые покрывала на окрестные пейзажи; Лена, – как растительное масло, и небо невероятно голубое.

Утром в день отъезда ищу на улицах Сангара моего белого пса. Свищу ему, но он не появляется. Смешался ли он со сворой бродячих собак или уже начал свой бег, чтобы вновь следовать за мной по берегу? Грущу из-за его отсутствия, прощаюсь с жителями, что пришли меня поддержать. Анатолий помогает нести каноэ и дарит бидон дизельного топлива. «Разводи огонь, если холодно!» – говорит он, крепко пожимая руку. Анатолий от природы силач, но с душой ангела.

Гребу первые сотни метров, пересекаю широкий залив; здесь находится порт, который называется «Перевалочная база». Он служит для заправки кораблей большого тоннажа. Теперь на протяжении трёх километров иду вдоль скал, которые, к счастью, не лишены пляжей. Они позволят мне сделать остановку, чтобы лучше закрепить снаряжение, и затем уже продолжать свою авантюру. Между тем изучаю Сангар и пытаюсь понять признаки природных явлений: направление ветра, силу течения… Ищу белого пса. Удивляюсь также своему состоянию. Я жутко страдал, сопротивляясь непрерывным шквальным ветрам, и при этом всё время оставался спокоен. Какой интерес я нахожу в мучениях? Физическая и моральная борьба с природой притягивает меня. Я ответил Анатолию, обеспокоенному моим пребыванием на воде во время сибирских гроз, что я люблю гром. Тогда он спросил, хочу ли я продолжать жить. Я ответил, что именно так живу наиболее интенсивно.

8

Природа не нуждается в скульпторе. Она творит произведения из своих элементов и постоянно их экспонирует. Её произведения сложны. Иногда работает целая лесная полоса, иногда простой валун. Все поверхности – хорошие подспорья. А человек использует их для самовыражения. Каждое произведение природы символично и имеет планетарный характер; декорации, в которых она творит, величественны, каждая деталь имеет свою собственную ценность и сливается в единый ансамбль, абсолютно дикий, трудно схватываемый. Здесь чувствуешь себя совсем маленьким и заворожённым. Таков национальный парк «Ленские Столбы», такова же территория, что ведёт в Арктику.

«Якутское лето» существует также, как «индейское лето» («бабье» по-русски). Оно характеризуется спокойными небесами, растворяющими облака, и мягким воздухом днём, который освежает при наступлении вечера. Это постоянство погоды поддерживает меня много дней подряд. Готовится Лена подчиниться большому волнению или начинает застывать? Я ещё не сомневаюсь в летних грозах с молниями, которые могут обрушиться на Лену бурями, но, чувствую, что они будут не часты. Я больше опасаюсь, что после «якутского лета» нагрянут сильные холода. Эта спокойная погода всего лишь долгое молчание перед похоронным маршем сибирской зимы.

На заходе солнца, когда красные умирающие листья отражаются на спокойной поверхности засыпающей Лены, мне грустно, что я не могу разделить этот момент с белым псом. Он не последовал за мной, значит, возможно, он всё ещё бегает по берегу около Сангара.

Продолжаю наблюдать Верхоянские горы, они то приближаются к реке, то удаляются. Отсюда мне кажется, что вершины хребта покрыты тайгой, а некоторые, наоборот, лишены растительности. На склоне, что ближе к реке, вероятно, растут хвойные деревья, более устойчивые к морозам. Издалека вижу, что они не желтеют, у них острые вершины, скорее всего, это сосны. Что же касается берёз, то сейчас, в начале сентября, они начинают терять листву.

Течение щедро несёт меня вперёд. Плыву в край большого молчания, где космическая тишина вознесёт моё сознание к звёздам. Витающие во мне мысли навеяны окружением. Сибирь после всех страданий одаривает меня внутренним спокойствием. Почти не говорю со Славой, он медитирует, как я. Иногда мы поём, чтобы поддержать южный ветер, сибирский мистраль, он дует мне в спину и разгоняет облака.

Излагаю также Славе философские размышления:

– Знаешь ли ты, что я сейчас делаю?

– Путешествие, – отвечает Слава.

– Это больше, чем путешествие. Это то же, что алхимик делает в своей лаборатории. Он смешивает элементы, чтобы получить Великое произведение. Я делаю ту же работу, когда гребу.

– И что же такое будет твое Великое произведение? – спрашивает мой философ-медвежонок.

– Четыре тысячи километров на каноэ не достаточно для результата. Надо пройти и другие реки…

Наши беседы редки, но значительны. Мы наслаждаемся скорым окончанием путешествия, хотя и не торопим его. Я знаю, что, по крайней мере для меня, ежедневный труд даёт положительный смысл жизни. Путешествие – это яркий туннель, освещённый напряжённостью тысячи событий. Как позднее я сумею осветить таким же образом свою жизнь?

«Якутское лето» заканчивается через десять дней после моего отъезда из Сангара. В это время прохожу деревню Жиганск. У меня достаточно провизии, чтобы двигаться дальше без остановки. Избегать людей – это манера сохранить внутренний мир. Устраиваюсь подальше от жилищ, за островом, который прячет меня от любопытных глаз. На другой день небо изменилось. Оно больше не беспечно голубое, но чёрное от туч, которые понижают температуру на десять градусов. При моём пробуждении снаружи всего лишь ноль градусов. Одеваюсь потеплее, постепенно приспосабливаясь к температуре, и обнаруживаю, выйдя из палатки, что жить можно.

Люди редки или почти неразличимы, когда на горизонте я замечаю одинокий катер. Именно поэтому при встрече все стремятся пообщаться. Так одна лодка приближается ко мне, когда я энергично растираю закоченевшие ноги. «Остаёмся бдительны!» – говорю я Славе, хотя понимаю, что Большой Сибирский Север не притягивает городских жуликов. Отбрасываю осторожность, когда различаю лица. Это якуты, обитатели деревни Жиганск; они возвращаются с охоты. На дне лодки замечаю убитую утку. После стольких дней одиночества, прожитых после Сангара, я очень ценю присутствие этих пожилых мужчин. Наиболее разговорчивый из них объясняет, что ближе к дельте Лена начинает сужаться. И скоро её ширина станет не более километра, ибо берега сойдутся между горами и тундрой. Пользуюсь удачным моментом, чтобы узнать кое-что ещё:

– В тундре нет леса. Как же там развести огонь?

– Ты найдёшь много мёртвого леса на берегах вплоть до самого океана, – отвечает главный из них.

Тайга, в которой я мысленно сомневался, позаботилась обо мне, заготовив по берегам сучья и ветки. Третий из присутствующих вынимает из кармана скромный мобильный телефончик и уверяет, что это необходимая предосторожность в моей ситуации. Видя снаряжение этих опытных охотников, я трезво оцениваю свою независимость. У меня есть лишь свисток и зажигалка. Неужели я недооцениваю опасность этой авантюры? Этот вопрос всё время задаю себе со времени отъезда из Тулона.

Наиболее разговорчивый якут замечает Славу на носу каноэ и гладит его по голове. Первый раз чужой человек дотрагивается до моего амулета; моё настроение сразу меняется перед жестом, вторгающимся в мою личную сферу. Отталкиваюсь от берега и, озадаченный, вновь пускаюсь в плавание. Четверо мужчин, улыбаясь, долго машут мне вслед. Гребу ещё пять часов и подыскиваю берег, подходящий для костра и отдыха. Перегретые мускулы дрожат от усталости. Панорама сужается. Всё труднее различаю туманный горизонт. Далеко вырисовывается белая линия песчаного пляжа. Неуверенно приближаюсь к нему, он оказывается очень маленьким с густой топью. Вдоль всего неширокого пляжа идут медвежьи следы. Они здорово видны, кроме одного, размытого водой. Стараюсь контролировать себя, но не могу больше собирать ветки – парализующий страх и ужасные мысли одолевают меня. Даже не передохнув, возвращаюсь в лодку и отплываю.

Иду вдоль бездонной излучины и стараюсь выйти на быстрое течение. Теперь меня преследуют смертельные сценарии. Вижу прямо перед собой медведя, который преследует беглеца по воде, поднимая сильную пену. Готовлюсь к этой неизбежности. Для этого держу наготове зажигалку и у ног кусок брезента с бидоном бензина. «Если медведь нападёт на меня, я поджигаю брезент!» Слава признаёт изобретательность моей стратегии, но предупреждает, что огонь опасен для каноэ. «Я же привязан к лодке!» – напоминает он. В мыслях возвращаюсь назад: почему старый якут приласкал Славу? Гипотетический ответ ищу в шаманизме. Может быть, эти четверо симпатичных незнакомцев с околдовывающими улыбками пересекали мой путь не по реальной причине, а метафизической? «Прикасаясь к Славе, они сглазили меня или наоборот принесли удачу?…»

Вот чем занят мой мозг в то время, как река становится всё безбрежнее. Я привык плыть от горизонта до горизонта, но ландшафт сменился с тех пор, как я прошёл Якутск. Раньше горизонты были впереди или позади меня, теперь же они меня окружают. Чтобы пересечь реку от берега до берега на каноэ, нужно полтора часа. Пересекая её, слышу шум мотора. Промокший под дождём и замёрзший от холода, касаюсь, наконец, берега. Шум мотора давно прекратился, может, он мне только показался? Берег уходит за горизонт. Посреди этого впечатляющего расстояния различаю буксир с баржей, нагруженной лесом. Я вновь вошел в фарватер больших судов, где, кажется, крошечный островок затерялся среди реки. Его площадь, которая всё же больше двух квадратных километров, это мелочь рядом с окружающей гигантской безбрежностью. Осторожно приближаюсь к буксиру и, удивлённый, обнаруживаю, что то, что я принял за баржу, это тоже остров. В результате абсолютно нереально проскочить между этих неуклюжих судов. Течение несёт меня в тупик, как в капкан. Усталость к тому же ослабляет рассудительность. В конце концов я пристаю к другому крошечному островку, он ближе всего ко мне; проверяю, можно ли на нём заночевать. Это густой, непроходимый лес, осень окрасила его листву. Нет сил расчищать место под деревьями, поэтому в поисках удобного пляжа гребу вдоль берега, стараясь противостоять течению, что тянет меня на середину реки. Внезапно замечаю деревянную крышу. Надеюсь, что нашёл жильё. В результате обнаруживаю, что это сигнальное панно, за ним небольшой участок зелёной земли. Это мне подходит: плоский песчаный берег окружён листвой. Он переходит в болото с кустами, стволы которых тонкие, как стебли. Для меня это место, как трёхзвездочный отель. Сгребаю в кучу мелкий песок и спугиваю в болоте толстого зайца. Вечер проходит спокойно, но ночью возвращается страх. Подпрыгиваю от хруста ветки: неужели это остров медведя «Крузо»? Поднимаю шум вокруг палатки, чтобы отпугнуть незваного гостя. Потом очерчиваю круг на песке и тряпкой, намоченной в бензине, обрызгиваю свою территорию. Бидон же ставлю около палатки внутри круга. На мой взгляд, запах должен оттолкнуть медведя. Конечно, принятые меры меня не успокаивают. Тогда, прежде, чем забраться в своё убежище, я ещё раз брызгаю бензином внутри круга. Даже собираюсь поставить бидон в палатке, но передумываю. Остро пахнущая тряпка подвешена на весле, которое воткнуто перед дверью. Дрова, по 20 килограмм каждое бревно, сложены на углях. Зажигалка и кусок брезента прямо у входа. Проверяю ещё раз песок, не забыто ли что-нибудь, и, наконец, забираюсь в своё укрытие. Через час над островом разразилась жуткая гроза. Огонь погас, бензин ушел в песок. Изнурённый, я засыпаю…

9

Утром, едва проснувшись, рассматриваю белый, замороженный горизонт. Это видение Арктики толкает меня обратно в спальник. Впрочем, меня ждёт гора работы, так как надо привести в порядок всё снаряжение. Подстёгиваю себя и берусь за дело. В середине дня жить становится приятнее. Прославляю возвращение солнца, распевая: «Аллилуя!» В течение двух часов становится так жарко, что я раздеваюсь до пояса. Брезент, натянутый для дождя, теперь защищает от солнца. Но вскоре приходится опять одеться – небо натягивает на себя своё зимнее покрывало.

В конце дня плотно ужинаю и наблюдаю многочисленные визиты обитателей острова: сначала это кондор, затем дымчатые чайки, ласка, ворон, кролик; он умывается около моего огонька. Бензин, что я разбрызгал накануне, без сомнения, оказался бесполезен, потому что остров слишком далеко от берега, чтобы медведь мог его посетить. Следовательно, речь идёт не о медведе «Крузо», но скорее о медведе-фантоме, призраке. Однако, это не мешает мне окропить землю бензином и на этот раз.