Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

Сижу в углу комнаты на колченогом табурете; меня приглашают попробовать фазана. Марина занимается одеждой, развешивая её на гвоздях над печью. Полуоткрытая дверца позволяет Виктору бросать на пепел окурки. Александр, не слишком разговорчивый украинец, жадно поглощает своё блюдо.

Урга, муж Марины, хозяин дома. Все трое, эти сорокалетние мужчины, охотники на оленей.

Урга старается расшевелить меня. Говорит громко, думая, что так я его лучше пойму. Но он не осознаёт, что между нами языковой барьер, из-за которого я не воспринимаю детали его жизни. Мы пытаемся преодолеть эту трудность, отыскивая вокруг себя общие слова. «Крузо,» – произносит Урга. И добавляет имя литературного героя. «Ты как Робинзон Крузо, – настаивает он, тыча в меня пальцем. Затем он добавляет: Романтика…» Откуда это? Этот простой человек, представитель природы, который, как мне кажется, лишён всякой утонченности, считает меня романтиком? Слово долго звучит в тишине, усиливая эффект. Во время этих пауз я отдаю себе отчёт во вредности своих предубеждений. Ведь я так мало знаю менталитет русских.

Виктор пишет на бумаге цифру 169. Я понимаю, что прошёл этот путь за восемь дней со времени моего отъезда из Жигалово, и что мне остаётся пройти это же расстояние до Усть-Кута. Я падаю с неба на землю. Романтизм испаряется перед грустной реальностью. Как же я мог пройти всего лишь это расстояние, тогда как четырёх дней было достаточно, чтобы пройти от Качуга до Жигалово? Мой ритм продвижения критичен. Как Александр, ем жадно и быстро, чтобы набраться сил и поблагодарить своих благодетелей. Тысячи километров ждут меня после «деревни Урги». Я не должен медлить. Напяливаю панаму перед опешившей Мариной. Ведь она приготовила мне ночлег. Восемь вечера, и дождь продолжает наводнять почву. Мои новые друзья выходят в сени, я обуваюсь и украдкой разглядываю себя в разбитое зеркало. Оно возвращает мне чувство принадлежности реке. Я уже связан с этими водами, которые я должен покорить. Глядя на меня, Урга вновь повторяет слово, которое ему понравилось: «Романтика…»

7

Пятьсот метров взмахами весла достаточно, чтобы окончательно удалиться от «деревни Урги». Выхожу на течение, где Лена, извиваясь латинской буквой V, сильно расширяется. Возможно, сумерки усиливают впечатление огромности. Спускаюсь по течению и выбираю под деревьями укромное место для ночлега. Но внезапный шум моторной лодки нарушает мой покой, и я спохватываюсь, видя её приближение. Не хочу, чтобы посторонние знали, где я готовлюсь провести ночь. Пять подвыпивших мужчин причаливают ко мне на катере. Спрашивают, куда я направляюсь. Отвечаю: «Тикси». Мой ответ провоцирует гогот. Жду момент, чтобы уйти, но один из них держит мою лодку. Плывем в сумерках. Наконец, они освобождают меня, всё время гогоча. Они убеждают меня, что моё каноэ не сумеет противостоять волнам Лены. Не убежден ими, прощаюсь и тут же теряю уверенность. Следовательно, простая встреча может отбросить меня от оптимизма к осознанию опасности моего одиночества.

Решаю искать другое пристанище. Нахожу его несколько дальше, на берегу, покрытом коровьим навозом, над которым вьется облако мельчайших насекомых, похожих на москитов. Они налетают сомкнутыми рядами и пытаются атаковать мои уши. Отгоняю их огнем, который удалось разжечь, несмотря на мокрые дрова. Мой лагерь приобретает гостеприимные очертания, как только солнце тускнеет за горизонтом. Я, в свою очередь, тоже засыпаю. В кошмарном сне пытаюсь убежать от цунами. Спасаю свою жизнь, карабкаясь по бетонной лестнице. «Вдоль Лены нет бетона, – говорю я себе на следующее утро, просыпаясь. – Что хочет сказать этот сон???»

Продолжаю свой путь по всё расширяющемуся руслу. Течение усиливается по мере раздвигающихся берегов. Очарован, ибо никогда не видел такого быстрого течения, убегающих с такой скоростью берегов. Поверхность создаёт беспокойные формы, с серебристыми отсветами. Природа непрерывно меняется. Каждый день наполнен новыми оттенками света, неожиданными бликами на воде. Моё плавание приводит к лагерю, где причалили три катера, блистающие новизной. Впервые вижу тут хорошие палатки. Решаю первым пойти к ним. Для этого пересекаю 600 метров реки и с блеском причаливаю, несмотря на сильное течение. Встречаю пятерых захмелевших мужчин; после некоторых увещеваний беседа становится доверительной. Мужчины экипированы профессиональными удочками. Они раскинулись на шезлонгах посреди праздничного беспорядка. Около пятнадцати пустых водочных бутылок громоздится пирамидой на скале. Я накормлен, напоен чаем и даже сфотографирован. Сами того не зная, они вернули мне внутреннее равновесие. Один из них, билингв, спросил по-английски, куда я держу путь. Я ответил «Тикси» и опять спровоцировал гомерический хохот. «Это невозможно, – ухмыляются они, – Лена огромна. Твоё каноэ утонет!» Слушаю их советы быть осторожным, но не запоминаю всё, что они говорят. Просеиваю их советы, чтобы не впасть в безнадёжность. Если бы я слушал все советы о предосторожностях, я никогда не уехал бы из Франции. Я, в отличие от них, по-другому воспринимаю реку. Они не в состоянии понять, что мной движет, мою мотивацию и мою манеру быть бдительным с природой. Всё это базируется на основной идее: иметь терпение и время адаптироваться к среде.

Итак, я вновь в пути. Насмешки преследуют меня до большой воды, где тишина опять окружает меня. Серебристые блики растворяются в пастельном освещении. Тайга выдвигает стены из сосен, что создаёт иллюзию входа в сверхъестественный мир. Может, эти места забронированы богам? Больше не гребу, хочу полностью насладиться легким шелестом природы, застывшей в своей красоте. Насмешки заволакиваются дымкой, но я твёрдо обещаю себе больше никогда не говорить чужим, куда я иду. Я хочу один судить о своих возможностях, один вместе с Леной, которая решит ход событий.

На выходе из этой почти нереальной местности встречный ветер напоминает о себе – заставляя издалека дрожать поверхность воды. Я осторожно двигаюсь вдоль берегов. Избегаю их, боясь быть застигнутым врасплох голодным медведем. Ветер усиливается, его порывы гонят меня к берегу, полному подвохов. Не хочу приставать к сибирским джунглям, выбираю небольшую рощу. Боюсь и прожорливых клещей. К счастью, удалось высадиться на безопасном пляже. Встречаю здесь смешное насекомое, чёрную муху с жёлтыми глазами, она не кусает, но жалит. Её атаки заставляют меня повернуться к ветру. Муха преследует меня и, наконец, спустя два часа, отказывается от дуэли.

Продолжаю плыть по Лене, которая всё ещё создаёт райские островки. Я уже готов осмотреть свой новый ночлег, как слышу шум из-за виража, который я только что преодолел. Не самолёт ли это, терпящий аварию, готов сесть на воду? Замираю в двадцати метрах от берега и вслушиваюсь в приближающийся звук. Кажется, он идёт в моём направлении. Наконец, замечаю голубой корабль, который в двадцати метрах от меня спускается по течению на большой скорости. Этот длинный, похожий на баржу корабль герметично закрыт. Смотрю на завихрения от него и гребу изо всех сил к твёрдой земле. Успеваю, испуганный, и корабль исчезает.

В это время завихрения от него достигают меня тремя волнами, одна за другой, которые грубо понижают уровень воды. Третья волна самая опасная. Она захватывает меня и бросает на камни, заполняя лодку пеной. «Опасность никогда не приходит оттуда, где её ждешь!» – говорю я себе, вычерпывая пенистую воду, тогда как красивая бабочка с крылышками в фиолетовых кружочках только что устроилась на моей руке..

Тут я понял, наконец, мой предыдущий сон, он предупредил меня о неизбежной опасности. Если бы только я мог предвидеть события, расшифровывая, разгадывая свои сны.

8

Гребу к городу Усть-Кут по реке, вновь вернувшейся в узкое русло. Если я прощупываю горизонт, чтобы предусмотреть опасные неожиданности, водовороты и другие волнения на воде, то я прощупываю также и всё позади. Двадцатиметровое судно, плавучая баржа, которую я охотно называю голубым монстром, может в любой момент наскочить и разрезать пополам мой «корабль». Оказывается, Лена каждый день подбрасывает мне всё новые проблемы для их разрешения. Я включился в ежедневную борьбу, в бесконечный бой со стихией, с природой во всех её проявлениях.

Это, однако, не мешает мне расслабиться вечером у огня. Хожу босиком по траве, кое-как волочу некоторые вещи или надеваю шорты, чтобы дать подышать ногам, пленникам длинных спортивных брюк. Я расслабляюсь не из-за усталости или неряшливости, а потому, что привык каждое мгновение следить за состоянием тела. Энцефалит бродит повсюду.

Покой лагеря нарушен появлением тучи насекомых, похожих на мошкару. К счастью, хоть клещи не летают. Мошкара исчезает с наступлением вечера, освободив место беспощадным комарам. Эти ищут укусить даже дерево или камень… Когда они находят ту часть моего тела, что я не смазал антикомариным средством, они тут же вонзают туда свои жала. И я убиваю их со злорадным торжеством.

Летающая фауна обильна. В час, когда солнце проникает в лес заходящими лучами, раскрашивая деревья в тёплые тона, кондоры выходят в свой планирующий полёт. Иногда их дразнят вороны, заставляя подниматься выше в небо, в то время как над поверхностью воды летают миллионы блестящих насекомых.

Я успешно передвигаюсь вперёд, покрывая 40 километров в день. В этом мне помогает хорошая погода, хотя жара утомительна. Под жарким солнцем не чувствую дневную усталость, хотя утомление и накопилось за эти два авантюрных месяца. Усталость заставляет меня рассчитывать путь до следующего привала. Мои опасения при приближении к городу Усть-Кут те же, что и по прибытии в Жигалово. Может быть, они даже более мучительны, ведь в этот раз я прибуду в большой город. Где я сумею пришвартоваться для моего пребывания там? Этот же вопрос, без сомнения, я задаю и буду задавать себе в продолжение всего пути.

После двенадцати дней на каноэ и пройденных 330 километров начинаю последний поворот перед городом. Мне кажется, что я это уже проходил. Моих усилий не достаточно, чтобы преодолеть вираж. Не отрываю взгляда от тайги, она тоже не оставляет меня, посылая тень и благодатную свежесть. Гребу вдоль густых зарослей, грежу о животных, об этих невидимых хищниках, которые до сих пор принимали меня в их среду. Проникая в дикую природу, всё время чувствую стресс, он-то и гонит меня обрести городскую безопасность. Хотя я знаю, что и она не слишком надежна. На природе я забываю, что я в России, и что я ещё не знаю городских нравов. «В любом случае я иностранец, чужой, где бы я ни был!» Эта мысль стучит в моём мозгу и когда я слышу лесные крики. Они похожи на дьявольские вопли. Что же происходит? Убивают ли там барана, ребенка? Или вырвались на свободу сибирские обезьяны? Гребу быстрее мимо этих тревожных мест, а в это время злобная мошкара пытается забраться в ноздри, и чёрные мухи, настоящие бомбардировщики, уже описывают круги надо мной. Наконец, выхожу на прямую линию и замечаю на вершине дерева двух воронов, двух настоящих демонов. Они каркают дьявольскими голосами.

Первый хутор означает приближение города. В гараже фырчит мотор, лают собаки. Гребу посредине, вдоль тинистых берегов. Избегаю остановки сразу после хутора, продолжаю плыть дальше. Двухэтажный домик пристроился около рощи, затем видна линия других домов, уходящих в лес на многие сотни метров. Течение несёт меня в центр города. Сосредотачиваю поиски удобного лагеря на незанятом берегу, но он совершенно не доступен. Жалею, что не остановился сразу же после первого хутора. И хочу прибыть в город до наступления вечера. Пристаю к берегу, чтобы свериться с картой, вылезаю в воду подтянуть каноэ. Вдруг слышу, как на другом берегу, около домов, кричит женщина, затем страшный грохот обваливающегося железа. Тревожная тишина следует за этим ужасным шумом. Возвращаюсь к своему каноэ. Делаю второй шаг в воде и слышу, что теперь кричит мужчина. Его ужасные стенания кажутся мне ещё более жуткими, чем воронье карканье. Затем раздаются ружейные выстрелы. Эхо рассеивается, наступает тишина. Поднимаюсь от реки к таежной опушке и сажусь на тропинке. Дрожу. Я в шоке от этих криков. Мужчина продолжает вопить. Я не думаю плохо о русских, но знаю также, как завязываются драмы. Жду, что приедет скорая помощь, но всё тихо. Ухожу.

Делаю ещё метров пятьсот и останавливаюсь на лугу, покрытом жёлтыми цветами. Маскирую лодку ветками и разжигаю скромный костёр. Мне надо всего лишь разогреть кастрюлю с водой. Тут же гашу огонь, чтобы не привлекать внимания, и забираюсь в пуховый спальник. Естественно, я никогда не узнаю, что же произошло на другом берегу. Я только что прибыл в этот город и уже готов его покинуть.

Утром меня разбудили шаги двух мужчин. Медленно просыпаюсь. Моя палатка приоткрыта. Чувствую, что один из них совсем близко и наблюдает за мной. Интонация их голосов спокойна. Догадываюсь, что это скорее пожилые люди, может быть, рыбаки.

На реке, около моего лагеря, есть много пластиковых бутылок. Они, привязанные верёвками, плавают вертикально и используются в качестве ловушки. Я ещё не знаю, что за рыба попадает туда, но рыбаки проверяют содержимое бутылок каждое утро. Оба любопытных хохочут, стараясь не шуметь, и поднимаются на борт своей плоскодонки. Жду, когда они удалятся, чтобы вылезти из своего укрытия. Тут же смотрю на вчерашние дома и вновь вспоминаю женский крик. Может, это машина развалила сложенное железо и убила кого-то? Сомневаюсь. В любом случае, собираюсь, не мешкая.

Плыву вдоль берега, приближаясь к жилью. Размышляю, как лучше познакомиться. Очень быстро выбираю дома с антеннами. Если у жилищ есть внешние признаки благополучия, значит, их хозяева – люди уравновешенные. Это размышление меня смущает, оно не глубокое, знаю это, но я его не контролирую. Следовательно, я прохожу мимо скромных домов, которые источают тошнотворный запах залежавшегося мусора. «Конечно, и в этих домах есть хорошие люди,» – говорю я себе, приближаясь к великолепному деревянному строению.

После четырёх дней передышки вновь собирается гроза. Причаливаю к берегу под проливным дождём, привязываю цепь к якорю лодки, закреплённой на песчаном берегу, и карабкаюсь по скользкому откосу. Дом окружён забором, над ним поднимаются круглые окошки, выходящие в сад. Взбираюсь на бревно, чтобы увидеть через окно одного из обитателей. Мужчина выходит на балкон. Приветствую его и тут же начинаю свои объяснения. Он удивлённо смотрит на меня, соглашается выслушать и спускается на берег к моей лодке.

Через час, согласно русскому гостеприимству, я уже наблюдаю за Леной с балкона. Каноэ в надёжном гараже, а моя мокрая одежда развешена на верёвке. Я в доме семьи Михаила. Смотрю на реку и на другую часть города на другом берегу. Ребёнок, один, беспокоится на песке. Это девочка. Тоненьким голоском она зовет то отца, то мать, чтобы кто-нибудь пришёл за ней. Ибо тут нет парома для связи. Ребёнок повторяет непрерывно: «Мама…»

Четвёртая часть
Михаил, трое злоумышленников и Николай

1

– Усть-Кут – дыра, – говорит мне Михаил, – город без будущего.

Я попиваю пиво и продолжаю дискуссию. Доволен, что могу построить русские фразы:

– Почему же вы не уезжаете отсюда?

– Чтобы переeхать куда? – Безапелляционно возражает хозяин. – Везде в России трудно.

– Я мечтаю о Европе, – бросает Наташа, жена Михаила, присаживаясь на скамью.

Она тоже откупоривает бутылку пива и поднимает тост за Францию. Я продолжаю своё пиво, тогда как эффект от только что выпитых шести стопок водки, опрокинутых в глубине садового домика, даёт себя знать. Садовый домик – основное место жизни семьи, когда она выходит наружу. Здесь есть и русская баня, она хорошо меня взбодрила. Мой ум опять прояснился, хотя алкоголь заменил в моём теле ленскую воду.

– Не стоит мечтать о Европе, – говорю я Наташе, сам удивлённый своим заключением. – Эта мечта будет вам стоить дорого. Во Франции господствует диктатура денег!

Понимаю, что мои слова поколеблют их идиллические представления о далёкой Европе, которую они знают лишь

по телевизионному экрану. Семья Михаила живёт в удобном современном доме, оборудованном всем, о чем мечтает европеец. Но это не мешает мне чувствовать бедность. Её находишь повсюду, за исключением семейного кокона. Улицы города пусты, и сам город угнетает безработных, напоминая мне каждый день суровую реальность. Усть-Кут – это чёрный город, город в трауре. Его сто тысяч жителей ждут новые дни, но они не приходят. «ПочемуРоссия не может стать, как Европа, приятной для жизни?»

Мой вопрос беспокоит, оставаясь без ответа. Безнадёжность глубоко укоренилась в русской душе, ослепляет её. Люди не хотят или не имеют сил подняться, чтобы создать новое будущее. Они всё ещё в шоке от революции, «от перестройки», – подчёркивает иронично Михаил, от этого политического потрясения, которое положило конец коммунизму. Теперь они ждут результатов от демократических обещаний, мечтая перед телевизором о прогулках под Эйфелевой башней или по солнечным пляжам Атлантики.

Они не понимают моё влечение провести пять месяцев в их стране и ещё меньше моё желание пройти всю Лену. Михаил настойчиво призывает меня к осторожности. Он описывает будущие трудности очень субъективно. Он отговаривает меня, стараясь разубедить. Поселяет во мне сомнения. «Огромные водовороты засосут тебя, волны тебя потопят, и на реке есть сумасшедшие!» Я мечусь, чтобы сохранить моральный дух и умалить негативные перспективы. Улыбаясь, успокаиваю его и ухожу от разговора.

Вот уже сутки, как я в этом доме, и семья не оставляет меня одного ни на минуту. Михаил не хочет, чтобы я отправился в город один, без сопровождения его сына Славы. А Алексей, друг семьи, настаивает на поездке в город на машине. Они мешают мне пройтись пешком по городу и сделать личное заключение об окружающей опасности. Я сверхзащищён, что снижает мои впечатления. Это верно, что центр Усть-Кута наполнен сомнительными людьми, которые изучают прохожих инквизиторским взглядом. Некоторые скучились у входа непрезентабельного отеля. Как только я проехал на машине перед ними в сопровождении Алексея, я с облегчением оценил приём этой семьи. Но теперь беспокоюсь о следующих городах. Мне не всегда везёт быть принятым местными жителями. Поэтому я должен научиться пользоваться различными услугами города.

Почётный приём, оказанный мне в этой семье, таков, что я больше не сопротивляюсь советам Михаила. Признаюсь в конце этих двух дней отдыха, что нахожу некоторое удовольствие в такой жизни. Когда у Славы больше нет ко мне вопросов, обращаюсь в его комнате к своему дневнику. Описываю свои впечатления от шестнадцати первых дней погружения в природу. Чтобы развлечься, набрасываю портрет идеального бивуака: «Идеальный лагерь расположен на островах, удалённых от леса, на высоком берегу, где можно собрать валежник и спрятаться от чужих лодок. Земля должна быть ровной, покрытой невысокой травой, где не могли бы гнездиться облака гнуса. На берегу должен быть залив без сильного течения, чтобы можно было причалить каноэ и иметь подход к чистой воде…»

Если жители Усть-Кута привлекают моё любопытство, то Лена постоянно занимает мои мысли. Мой взгляд, привыкший видеть всё время тайгу, ищет новые зацепки. Но четыре стены комнаты держат в заточении. Ничто не сравнимо здесь с тайгой и пересекающей её рекой. Только мои записи позволяют вернуться к источникам чувств, возникшим на природе: «Меня несут волнистые изгибы огромной реки.» Мои лирические порывы выражают сейчас влюблённость, которая связывает меня теперь с Леной, рекой с женским именем.

2

Свет играет важную роль в восприятии окружающей среды. Моё первое посещение центра Усть-Кута прошло под серым небом. Это небо придавало ещё больше угрюмости невесёлым лицам жителей. Но этим утром яркое солнце весело осветило ожившие улицы. Суровость оказалась вытесненной энтузиазмом продавцов овощей и многих мелких товаров. Большинство торговцев растянулось перед покупателями вдоль тротуаров – с товаром в руках или на коленях. Здесь можно найти всё необходимое для дома: туалетные принадлежности, часы, батарейки, инструменты…

Алексей помогает приобрести провизию для моей экспедиции. Планирую усилить свою независимость на реке и достигнуть без остановок города Ленска в восьмистах километрах от Усть-Кута. Чтобы ничего не забыть, составляю список. Но Алексей высмеивает мой карандаш и клочок бумаги. Он заставляет меня удвоить покупки. Мы заканчиваем поход, нагруженные пятью огромными пластиковыми мешками. Плюс к двадцати килограммам макарон и риса, пятидесяти супам, десяти коробкам печенья, двадцати плиткам шоколада, пяти буханкам хлеба и двум банкам кофе Алексей настаивает на покупке специального снаряжения: это иголка и нитки, морская верёвка, топор, дополнительный плед, рыбацкий набор на крупную рыбу (до 4-х кг), новый набор средств против клещей. Несмотря на то, что я отказываюсь, он дарит мне защитный комбинезон (от насекомых), снабжённый сеткой для лица и соединённый молнией с капюшоном. Принимаю его подарок, полагая, что он послужит мне сменной одеждой. По возвращении к Михаилу, где я вновь пленник семейного очага, доверяю Алексею два письма во Францию, которые он обещает немедленно отправить. Он возвращается после остановки в магазинчике, чтобы купить мне сапоги. На этот раз я отказываюсь от подарка и отдаю ему деньги. Каким образом его кошелек может быть так набит пятисотрублёвыми купюрами, если он не работает? Двух дней недостаточно, чтобы прояснить этот вопрос.

Готовлю лодку в гараже, загружаю её провизией, нахожу бутылку водки и бутылку молдавского вина. Это презенты, которые отныне должны связать меня тесными узами с семьёй Михаила. Мы выпиваем бутылки в садовой беседке. Семья опять напоминает об опасностях. Она предупреждает о новых непреодолимых испытаниях: Лена станет огромной, придёт арктический холод… Я не представляю себе реальный риск и стараюсь успокоить моих хозяев: «Я гребу вдоль берега. Летом грозы преходящи. У меня есть защита, карты…» Но мои аргументы не снимают их сомнения. Тогда я обрываю дискуссию, повторяя «нет проблем!»

Слава возвращается из школы и помогает нам перетащить вещи. Двадцать метров отделяют нас от реки. Михаил настаивает, чтобы перенести каноэ на его грузовичок. Я опасаюсь, что металлическая арматура моего «корабля» расколется, когда Алексей сталкивается с помехами на земле. Наконец, всё готово к отплытию. Лёгкое подталкивание Славы сзади выводит меня на течение. Семья удаляется, и меня вновь охватывает покачивание на воде. Провизия плохо закреплена. Лодка погружается носом в воду и становится неуправляема. Поспешно пристаю к другому берегу и занимаюсь этой проблемой. Вскоре гроза преграждает мне путь. Дождь заставляет спрятаться на лесной опушке под моим пончо. Битва с природой возобновилась.

Вновь отправляюсь в путь, несмотря на моросящий дождь, который освежил воздух. Температура около десяти градусов тепла. Я не страдаю от утренней свежести, а вид города развлекает моё внимание. Пересекаю реку и иду вдоль берега, заваленного бетонными блоками. Дома нависают над Леной. Заканчиваю прямой путь, чтобы перейти в крутой вираж, который скрадывает видимость. Течение ускоряется, создавая сильные буруны. Впрочем, нет и ветра, обычно вызывающего такое волнение. «Дно лодки должно находиться на глубине,» – говорю я себе, лавируя среди железных болтов. Отсюда я замечаю обломок стометрового судна, застрявшего у подножия скромных строений. Пакетбот на Лене! Я готов подобраться к нему, пробиваясь через буруны виража. Уже готов сделать это, как вдруг интуиция удерживает меня на месте.

В это мгновение появляется буксир с баржей. Нагруженный сотнями тонн железа он идёт против течения и занимает практически всю ширину реки.

Прячась за обломками железа, благодарю свою осторожность, которая предотвратила опасность и предсказала появление этого монстра. Если бы я был на реке, он поглотил бы меня.

После ужасных сомнений возобновляю путь, действуя в условиях почти военного порта. Подъёмные краны на набережной наполняют гравием красные баржи. Белые корабли большой вместимости выстроены гуськом. Моторы работают. Гребу короткими перебежками, чтобы изучить разные укрытия, разные места, где я мог бы схорониться. Вокруг столько угроз, что я сомневаюсь, что найду точную дорогу. Прохожу перед носом лежащего на боку судна. Вновь чувствую под лодкой слабые волны от «голубого чудовища», т. е. одного из тех кораблей, который везёт пассажиров и который передвигается со скоростью гусеницы. Он далеко, чтобы я его опасался. Привлекаю его внимание, размахивая рукой и напоминая нашу первую встречу. «Голубое чудовище» – крошечное рядом с новыми монстрами русского флота.

Среди этого напряжённого движения по берегам расставлены сигнальные панно, и буи плавают на воде. Всё это портит пейзаж. Куда девались мирные уголки моей дикой Лены с её райскими островками? У меня нет времени прохлаждаться, легко отдаваться течению; приближается большой корабль, а я несусь в середину водоворота. Водоворот формируется там, где встречаются разливы спокойной воды и сильное течение реки. Верчусь на месте, гребу в пустоте, в то время как корабль увеличивается на глазах. Наконец, встречное течение спасает меня от паники. Бешено гребу к берегу и больше не покидаю его весь день.

Через сорок километров напряжённых усилий конец моим страданиям – здесь природа вновь восстанавливает свои права. Прячусь за деревьями, на ковре высокой, до метра, травы. Огонь разгорается, несмотря на дождь. Наблюдаю за Леной через полуоткрытый полог палатки и боюсь, что она никогда уже не будет прежней. Опасаюсь, что движение кораблей будет продолжаться до конца моего бесконечного плавания.

3

Привыкший видеть издалека изолированные объекты, я фиксирую детали, которые не двигаются, думая, что, например, это одинокий неподвижный рыбак. Приближаюсь и лучше вижу контуры. Это куст, похожий на сидящего ребёнка, или сук, похожий на человека с удочкой. Неожиданный образ или мираж Лены, которая всё расширяется? Есть ли в тайге необычные существа? Мой мираж растворяется, когда я вижу грузовичок с навесом, в котором ссорится десяток детей. Меня подзывает взрослый. Но я продолжаю свой путь, коротко приветствуя его. Я больше не останавливаюсь, пока не удовлетворяюсь достаточно пройденным расстоянием. Моя цель не следующий город, но продолжение движения, мои дневные километры, которые я должен сделать, не доводя себя до изнеможения. Несколько далее ещё один лагерь появляется в листве. Он состоит из обычного брезента и укрывает лежащего человека. Понимаю, что он живёт здесь давно. Я же ищу изолированное место. Гребу до следующего поворота, надеясь, что найду там покой, но, закончив его, вижу новый силуэт. Ещё человек! Кроме этого человеческого присутствия на берегах, корабли продолжают сновать по воде. Одни из них тягачи с баржами, другие корабли торговые, пассажирские, нефтеналивные. Большинство из них длиннее ста метров. Лена похожа на взлётно-посадочную полосу с её сигнальными буями, панно и импозантными пригорками гравия по берегам. В городском окружении я не боюсь столкнуться с голодным медведем. Он предпочитает оставаться подальше от этого грохота. К тому же холмы больше не покрыты хвоей. На тысячи гектар расстилаются степи. Река всё настойчивее расширяет в долинах своё русло и больше не делится на протоки. Иногда степи совсем близко окаймляют берега и всё более отодвигают леса. Решаюсь раскинуть палатку в этой местности, обойдя три корабля, бросивших якоря посреди реки. Движение не останавливается весь день, значит, на ночь надо замаскироваться. Подхожу к берегу и замечаю остроносую лисью мордочку. На несколько секунд зверёк замирает, затем исчезает. «Это отличное место для ночёвки,» – говорю я себе, замечая присутствие дикого животного мира.

Ночью меня будит якорная цепь, она трётся о железный нос судна, которое остановилось рядом с моим кочевьем на долгие часы. В громкоговоритель слышу крикливый голос. Больше уже не наслаждаюсь ни криками совы, ни пением утренних птиц. Река занята. Корабль уходит, когда я вылезаю из палатки. Спешу сложить пожитки и отправиться в путь. Более естественные горизонты ожидают меня, быть может, далее, к северу.

Сапоги, одеяло и топор, можно сказать, революционизировали мой ежедневный комфорт. Мне больше не надо искать равновесие на гальке, чтобы подобраться к мелкой воде; больше не надо вытаскивать на мель лодку, чтобы вынуть вещи. Теперь я больше не рискую разорвать брезентовое дно. Причаливание сейчас гораздо легче, так как я лезу в воду. Мои носки остаются сухими, а обувь для ходьбы не размокает. Одеяло держит меня в тепле после всех этих адовых ночей, когда мерзли пальцы ног, а колени приходилось даже растирать. Одеяло позволяет мне спать раздетым, то-есть отдыхать хорошо, не будучи стеснённым одеждой. Наконец, топор я кладу внутри палатки, и это обеспечивает мне внутреннее спокойствие. Однако, это не решает проблему медведей. Даже вооружённый острым топором я не решался противостоять гризли. Простым ударом лапы мой противник мог бы оторвать мне руку. Я не храбрец, как эти инуиты 19-го века, которые убивали северных медведей ударом ножа в сердце. Они кидались на животное, когда оно, рыча, поднималось на задние лапы. Я больше полагаюсь на пронзительный звук свистка, нежели на своё холодное оружие. Однако, я готов сражаться с сопротивляющимся мужчиной. И когда я бросаю топор на землю, я говорю себе, что вместо того, чтобы раскалывать полено, я могу расколоть череп человека. Кровавое видение с высоты страхов, которые иногда посещают мой рассудок.

4

На четвёртый день своего путешествия после Усть-Кута, утром, над высокими травами я открываю облако белых бабочек с сиреневыми полосками на крыльях. Если бы все вредные насекомые, составляющие моё «счастье» – мошкара, чёрные мухи, клещи и другие кусающие гады – были бы как бабочки, Сибирь была бы очаровательным краем!

Извлекаю из спального мешка свои измученные мышци. Хочу продолжать движение вперёд, несмотря на бессилие. Стараюсь избегать бесполезных усилий. Так, накануне я оставил лодку на берегу вместе со всеми припасами, хотя и рисковал, что волны кораблей отнесут её на середину реки. Намочил голову и освежил тело: я должен смывать в реке накопленную усталость. Она, моя усталость, уходит медленно, в продолжение всей одинокой ночи, в стороне от нескромных взглядов. Только фонарь сигнального панно напоминает мне о движении на реке. Теперь я начинаю первое дневное действие: надо оживить угли костра. Я очень зависим от огня. Как если бы я держал на кончиках пальцев пламя моего выживания и не должен был оплошать, поддерживая его живым. Огонь обладает настоящим колдовством. Жизнь возле него долгие недели вызывает магическое чувство.