Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

Пока продолжается эта борьба, сотни мушек-комаров размером с булавочную головку следуют позади меня. Стоит мне обернуться, чтобы посмотреть на берега, как они тут же проникают в ноздри и теряются там. Нахожу их трупы даже и за своим вечерним туалетом. Они лезут также в глаза, садятся на веки. Стараюсь хлопать ресницами, чтобы отогнать их. Некоторые камикадзе спешат погибнуть в глубине моего горла, если я имею несчастье открыть рот. Проверяю каждую кружку воды из реки: боюсь проглотить жёлтую муху, это может быть фатально. Мухи-комары, кажется, принимают меня за несчастную корову. Из-за них натягиваю на лицо защитную сетку; я снял её с непромокаемого комбинезона, который мне подарил Алексей. Сетка, конечно, меняет мой взгляд на мир, теперь это точечный мир. Поднимаю сетку, и опять вижу природу, как она есть.

Ещё есть чёрные мухи, по размеру похожие на пчёл. Уже не считаю их трупы, которые давлю ногами. Они скапливаются вокруг металлической арматуры и больше не страшат меня на фоне прибытия их старших сестер – жёлтых мух. Обычные же комары, скорее это сибирские мутанты, которые вдвое больше своих французских кузенов, редко долетают до середины реки. Они ждут меня в конце дня на берегу и мешают намазать тело отпугивающей мазью, обрызгаться спреем, даже надеть тёплый свитер, закрыть его герметично, чтобы защитить шею. Все, даже самые необходимые надобности, следует делать очень быстро. И я жестоко наказываю весь этот маленький мир, он сделал меня невежливым!

9

Каждый предмет, что я везу с собой, имеет свою индивидуальность. Тех, кто крепок, я хвалю, тех, кто хрупок, я подбадриваю. Ножка кинокамеры ржавеет, но она вынослива. Я не говорю о своём непромокаемом мешке, в который я прячу рюкзак, ибо его тонкая ткань не пропускает воду, когда я брызгаю веслом то справа, то слева. Пончо всё время великолепно, также и тёплая куртка. Обоих обласкиваю. Резиновой шапочкой (я купил её у продавцов в Кашуге) вычерпываю воду из каноэ. Шарф же согревает ноги в спальнике. Все эти вещи – мои товарищи по путешествию, моя новая семья, которая плывет без жалоб по великолепной Лене. Я ещё никак не назвал каноэ. Хотя именно с ним я говорю больше всего. Я называю его на ты и обещаю быть с ним ласковым, если оно приведёт меня к Арктике. Иногда оно скрипит, как плот, потерпевший крушение в океане.

Приближаюсь к середине реки, где ширина уже два километра. Монотонная водная гладь, разделённая островами, превышает тысячу квадратных метров; она уходит к горизонту, пропадает вдали, переходит в зоны, где берега обрамлены вертикальными скалами. Погода стабильна после Киренска и слияния Лены с рекой Киренга. Кажется, что окружающая природа преодолела все климатические угрозы. Небо всё время голубое.

Заканчиваю серию стиснутых поворотов и выхожу на широкий простор. Кажется, что это идеальный круг с неизмеримым диаметром, в центре которого находится круглый остров. Не слишком высокие скалистые горы тянутся вдоль берегов. Розовые утёсы контрастируют со строгим академизмом тайги. Решаю обследовать круглый остров для остановки, хотя атмосфера этого места дышит дикостью. Прошедший мимо корабль успокаивает меня перед неизбежностью наступающей ночи. К сожалению, глубокая тишина насыщает атмосферу. Дикий остров покрыт сосновым лесом, почерневшим в сумерках. В некоторых местах берег покрыт очень мелким белым песком. Борюсь со встречным ветром, чтобы пристать к берегу. И здесь нахожу отчётливые следы медведя, они ведут в лес. Чувствую себя добычей хищника, готового ринуться на меня из кустов, почти ощущаю его запах. Пячюсь к лодке и бесшумно отчаливаю.

Дико гордая Лена отталкивает меня, понимаю, что мне нет места в её среде. Итак, вновь долго и сильно гребу в надежде найти на выходе из этого огромного круга очертания деревни. Очень далеко, на поверхности воды что-то блестит. Это железный баркас, его чудесное появление снимает мой внезапно проснувшийся страх перед лесом. Незнакомец идёт в моём направлении и заглушает мотор как раз перед каноэ.

Это пожилой мужчина, лицо его будто вырублено топором. Он может быть якутом, но я не осмеливаюсь спрашивать его об этом. Моя карта не отмечает точно, где начинается территория Якутии, а мне кажется, что я пересёк границу ещё три дня назад. Старик подтверждает мои впечатления. «Как раз здесь начало,» – говорит он, глядя в карту.

Я долго думал, что народ Якутии принадлежит семье инуитов, таким же, как чукчи, которые двоюродные братья инуитов Аляски. Но якуты не первобытные люди. Это народ тюркского происхождения, который обосновался в восточной Сибири в XV веке; победив эвенков, якуты основали Республику Саха. Их прошлое не связано с тысячелетней историей Севера, но пятисотлетнее господство позволило освоить враждебную территорию. Пожилой человек в баркасе, кажется, великолепно ориентируется в этой дикой природе.

У него в руках бинокль, и он изучает окрестности. Он ни о чём не спрашивает, не употребяет слова, что я так часто слышу от русских: «турист» и «один». Говорю ему, что Лена здесь великолепна, но что я не хотел бы провести здесь ночь. Он советует не преувеличивать опасность, в любом случае через пять километров будет следующая деревня. Следую его совету и прощаюсь после этой короткой, но приятной встречи. Фактически, это первый человек на моём пути, так связанный с природой. У меня не было бы и тени страха идти по его стопам в этой неизмеримой тайге.

Наконец, я вырываюсь за границы водного круга, медвежий остров уже не видим, и пока я преодолеваю эти пять километров, что отделяют меня от деревни, я удивляюсь щуке, что резвится на поверхности воды. Рыба, не пуганая, не спешит нырнуть на глубину. Я гребу всё быстрее. Мечтаю добраться до деревни, хотя обычно избегаю этого. Страх перед лесом толкает меня вперёд.

Мои опасения возвращаются при виде первых домов. Они занимают берега вдоль залива, защищённого от основного течения. Стоячая вода испачкана бензином. Устраиваюсь на плоском песчаном кусочке земли и отламываю от куста толстые ветки для костра. Дым, что вскоре поднимается, может выдать меня. Я готов к встречам. Люди замечают меня, но остаются равнодушны. Провожу спокойную ночь, размышляя о всех прочих, которые я ещё проведу на лоне враждебной природы. Ведь не каждый раз на моём пути встречаются деревни, а человеческое общество меня ободряет.

Утром вода в заливе чиста. Я принял за грязь серую пену, которую нагнал ветер. Полог палатки оставляю открытым, так как знаю, что сегодня утром больше в неё не полезу. Сотни созданий с отравленными копьями устраиваются внутри на потолке. Теперь палатка – место повышенного риска. Не спеша готовлюсь к отплытию, жду, когда пронесётся утренняя гроза. Я уже лучше понимаю небесные события, даже способен предвидеть их. При первых угрозах бури я могу предсказать, касается она меня или разразится далеко. Под тяжёлым облачным небом я прогнозирую, где молния, опасна ли она, и скоро ли развиднеется. Мои предвидения даже удивляют меня, но они дают силы продвигаться в дикой природе. Кажется, что я проникаю на территорию, зарезервированную лишь для фауны. До сих пор Лена никогда не была далеко от человеческого жилья, от дорог между двумя деревнями или одинокими хуторами. Река, до пятисот метров шириной, сближала с другими судами. Эта близость, даже если я её побаивался, бессознательно успокаивала меня. Теперь же лодки – это почти невидимые точки, затерянные в безбрежности. В этом районе нет дорог, а расстояния между обитаемыми деревнями утраиваются, иногда достигая ста пятидесяти километров. Так постепенно проникаю на большой сибирский север.

Делаю остановку у подножия скалы. Хочу снять на камеру утёсы, их причудливые формы и однообразие тайги. Утёс на берегу Лены – это настоящее благословение. Здесь я могу расположиться вдали от леса.

Тёмная линия облаков затягивает солнце, света для съёмки недостаточно. Включаю вспышку, но и её не хватает, чтобы осветить кадр. Настраиваюсь по-другому, под брезентом, который служит крышей, пока дождь выворачивает облака. Прежде всего снимаю соседние утёсы, они напоминают мне профиль большого индейского вождя. Обращаюсь к кинокамере, чтобы объяснить опасность нашего расположения у подножия стены; в это время килограммовый камень падает к моим ногам! Если бы он упал раньше, когда я делал съёмку, моё путешествие закончилось бы здесь. Бегу по траве подальше от опасности, от ветра, который выдувает каменную крошку на высоте ста метров. Под дождём возвращаюсь к Лене, сопровождаемой везде утёсами. Виды вокруг абсолютно нереальные, это храм, где природа выражает себя через красоту: над зеленеющими лугами раскинуты вершины утёсов, отливающие свинцом; на вершине одного из них выдутый ветром набросок руки с указательным пальцем к небу. У меня впечатление, что я среди картин великих художников; подплываю к огромному полотну такого, например, мастера, как Тюрнер. Я в шоке от восхищения. Природа с большой буквы – учитель больших художников. Ни один человек никогда не сможет создать то, что может она. Её искусство непревзойдённо.

Эти величественные пейзажи заканчиваются, когда солнце скользит за горизонт. Теперь – более десяти километров прямой линии. Покрываю её, сопротивляясь встречному ветру. Он треплет волосы и свистит в ушах. Кажется, что кто-то тихо напевает. Сирены ли это мурлычат? Или Лена? Вслушиваюсь, чтобы лучше проникнуть в пение. Это упоение до слез. А если это действительно голос Лены? Моё сознание спорит с метафизикой. Одиночество стесняет меня. В этот момент одна из тысяч дождевых капель касается моих губ. Её влажное и нежное прикосновение похоже на поцелуй. Я тотчас связываю это впечатление с реальным поцелуем и благодарю небо за то, что оно смягчило мою тоску. Наконец, когда пение постепенно исчезает, дождь слабеет, и ветер сушит мои волосы, а над рекой формируется радуга. Она как арка в другой мир. Оборачиваюсь, чтобы оценить пройденный путь. Вижу там туман. Мало-помалу нахожу дар речи и опять доверяюсь Природе с большой буквы. Говорю, что иду не к людям, а к ней, даже если до сих пор страх пытался меня остановить. Добавляю, что люди – это важно, но что я пришёл сюда к ней, к Природе.

Вечер не кончается в этом другом мире. Продолжаю грести, вираж за виражом. У безлесного холма на небольшом откосе появляется дом. К нему не подведено электричество. Может, это приют охотников. Карабкаюсь по крутому склону и захожу внутрь по скрипящей земле. Коляска с разорванной тканью брошена посреди комнаты. Поднимаю голову, вижу на потолке оторванные доски, что-то похожее на чердак. Моё воображение вызывает неприятное ощущение, что кто-то подсматривает за мной в щели, вздрагиваю и бормочу: «Это дом….!» Выскакиваю с бьющимся сердцем. Тайга туманна. Там витает загробный мир. Ухожу, не размышляя, гребу в тумане, пока не нахожу, наконец, берег со спиленными деревьями. Догадываюсь, что другие деревья ждёт такая же участь. Ставлю палатку, хотя и опасаюсь чего-то. Наваленные стволы образуют защиту, которая обещает относительное спокойствие. Летучая мышь летает над водой, и светлячок на камне красиво светит зелёной бирюзой. Всю ночь не сплю. Слушаю скрип деревьев или прогуливаюсь по песку. Говорю сам с собой. Пересказываю себе этот день и рыдаю. Проливаю свои слёзы в Лену, как бы отдавая ей её поцелуй.

10

Опьянение расстоянием внушает мне впечатление, будто я на реке уже целый год. Суровость ежедневной борьбы, богатой эмоциями, заполняет мою жизнь, укрепляет тело и ум. Понимаю это, оценивая пройденный путь, эти 1.500 километров трудностей, начиная с деревни Кашуг. Шестьдесят дней отделяют меня также от тулонского вокзала, от искренних связей с моими близкими и от парижского метро, где люди проводят часть жизни. Я помню каждую деталь того времени, хотя воспоминания о Франции блекнут, они затмеваются влиянием моего слияния с природой. Все аргументы в пользу этого путешествия не имеют больше никакого значения. Они лишь оправдывали моё намерение, моё желание сбежать. В моей памяти сохраняются сейчас лишь звуки и образы, которые нежно наполняют основное в моей французской истории. Эти последние воспоминания вызывают в памяти любимые лица, уголки природы, моё прованское детство или последние слова по-французски: предупреждение Нины быть осторожным с гостеприимным алкоголизмом русского народа.

Эти последние советы не очень задерживаются в моей голове. Я больше не стою в защитной позе, не боюсь контактов с людьми на реке. Не боюсь также деревень, чужих лодок или кораблей. Меня больше не беспокоит проходящее судно. Даже, когда «голубой дьявол» гонит на меня волны, я всего лишь придерживаю каноэ, чтобы избежать камней. Меня охватила безмятежность.

Приближаюсь к городу Витиму. После восьми дней непрерывной гребли на каноэ вконец измотан. Всё это время путевой дневник был закрыт. Также как и географический справочник, масштаб которого 1 сантиметр на 25 километров не позволяет точно ориентироваться на местности. То-есть я плыл, не консультируясь с ним, предпочитая неожиданно открывать фантазии реки.

Но сегодня, чтобы покончить с этим эпизодом, решил всё-таки заглянуть в справочник. Открывая его, вижу голубой рисунок Лены. Он идёт на восток к городу Ленску, затем спускается на юг и опять поднимается, расширяясь, к Якутску. Долгая дорога к столице Якутии – это начало Верхоянских гор.

Закрываю карты при приближении к Витиму. На забетонированном берегу люди купаются или нежатся на полотенцах. Они загорают, слушая музыку, а я гребу, одетый в свитер. Я плыву вдоль другого берега вблизи широкого притока и после первого беглого обзора открываю весь ансамбль города. Солнце над домами освещает пыль, поднятую городским движением. Город похож на африканское селение, затерянное около пустыни. Приток впадает в реку, поднимая бурную пену и задерживая мусор. Водочные бутылки, консервные банки и разные бумажки загрязняют мутную воду. Измученный полчищами чёрных мух, борюсь с течением в середине Лены, где маневрируют крупнотоннажные суда. В это же время моторная лодка с молодыми людьми идёт навстречу. Они делают круги вокруг меня и, подняв скорость, исчезают в проточном болоте.

На окраине города огромный деревообрабатывающий завод издаёт грохочущий скрежет. При виде этого спектакля я вспоминаю дикие стоянки, находя их чудесными. Прохожу мимо этого гула и трёх неподвижных барж. Человек на мосту наблюдает за мной в бинокль. Приветствую его рукой и объявляю направление: «Тикси!» Он не меняет положение и продолжает приглядываться. Озадаченный, обращаюсь к Природе: «Всё-таки в твоей компании лучше!» – говорю я ей шопотом. Природа услышала моё обращение и преподносит сюрприз, окрашивая в сиреневый цвет заход солнца.

На другой день причаливаю к городу, который называется Пеледуй. Полагаю, что он не такой большой, как Витим. Однако, я должен здесь остановиться, чтобы зарядить батареи кинокамеры и купить хлеб, шоколад и семечки. Эти три продукта стали необходимы в плавании. Я спокоен, так как предыдущие славные встречи ободряют меня идти к людям.

Берег покрыт деревьями, они бросают тень на воду. Несколько домов в листве кажутся покинутыми. Это верный признак приближения к городу. Гребу медленно, будучи готовым обратиться к прохожему. Первый – это молодой человек; он сидит на корме моторной лодки, похожей на огромное каноэ. Его лодка привязана верёвкой к доске, воткнутой в ил, и должна быть около десяти метров. Второй индивид разлёгся на носу лодки, третий же спускается на берег, держа в руке прозрачный мешок.

Приветствую пилота кивком головы и опять удивлён отсутствием ответного жеста. Решительно, невежливые русские неприятны! Но это не мешает им вопить на своих единомышленников, если те слишком медленно переправляются к ним на другой берег. Вдруг я чувствую сильное желание повернуть назад. Но течение держит меня. Спрашиваю того, что за рулём, трудно ли пристать к берегу, и есть ли среди домов продовольственный магазин. Он опять не отвечает и помогает напарнику подняться на борт, придерживая на поводке серого питбуля с клыками в пене.

Сидящий за рулём – шеф этой тройки. Это мужчина лет тридцати, сухопарый, который употребляет не спокойные слова, а лишь беспощадные приказы. В его взгляде несомненная злоба, почти смертельное бешенство. Второй из них огромного роста, с бледным лицом и бритым черепом. Он нежно обнимает свою жуткую собаку. И третий, более молодой и дряблый, на дне лодки, купается в луже стоячей воды. На ногах у него кожаные туфли без носков. Ему с трудом удаётся разогнуться. Я быстро понял, что все три друга пьяны.

Шеф велит мне приблизиться. Чувствую его вероломный взгляд и подчиняюсь, понимая, что попал в западню. Те, кого я боялся встретить ночью на своей стоянке, не пришли ко мне. Я сам, доверчивый, отдался им в руки. Питбуль волнуется. Они с трудом удерживают его, хватаясь за моё каноэ. Моё напряжение растет перед бесполезностью моих слов. Колосс с бледным лицом держится не за арматуру моей лодки, а за брезент. Он так его тянет, что может разорвать на куски. Велю ему взяться за металлическую трубу. Он отреагировал лишь после многочисленных просьб. Опять спрашиваю про продмаг и говорю, что должен плыть дальше. Они меня не слышат. Пилот включает мотор, отплывает, таща меня за собой. Они ведут меня туда, откуда я только что пришёл, к уже потемневшим берегам, где покинутые дома кажутся гротескными. Воображаю худшее. В результате

в одном из сараев они захватывают с собой ещё одну бутылку. Отказываюсь пить, несмотря на угрозы шефа. Выпиваю против своего желания небольшую стопку, зная, что из-за этого глотка навсегда возненавижу водку. Шеф с побитой мордой показывает мне свои дырявые сапоги, вдруг погрустнев. Затем он сравнивает их с моими, непозволительно новыми, и предлагает обмен. Мне удалось сменить тему разговора, обсуждая расстояния, что разделяют города, но наши взгляды выдают ненависть разгорающегося конфликта. Что я могу сделать, чтобы освободиться? Шефом овладевает бешенство. Он вновь, на высокой скорости, выходит на реку, мало заботясь о волнах, которые раскачивают моё каноэ. Прошу его замедлить ход, но он даже не смотрит в мою сторону. Цепляюсь за его лодку, а колосс держит мою. Шеф останавливается, как мне кажется, перед центром города под ошеломлёнными взглядами зевак.

Он приказывает третьему из собутыльников проводить меня в магазин, местный продмаг, а я в это время ищу среди зевак подходящее лицо. При виде полного безразличия теряю надежду на спасение. Совершенно точно банда знакома горожанам, которые не вмешиваются в посторонние дела. Шеф настаивает, чтобы я высадился и принес ему ещё алкоголь. В этот момент я не мог собраться с силами, чтобы бежать. Я не мог также оставить в руках этих злоумышленников свою экипировку. Тогда я вынимаю из кармана 500 рублей, деньги, предназначенные на покупку продуктов, и протягиваю им купюру с безразличным взглядом. За эту цену, к большому разочарованию колосса, он согласен меня отпустить. Оба собутыльника ругаются, обзывают друг друга, а я сбегаю, не оборачиваясь. Течение выносит меня прямо к носу корабля, но я ловко избегаю столкновения. Гребу, как каторжник, чтобы город позади окончательно исчез из вида. Плыву до следующего поворота, где надеюсь укромно спрятаться. Гребу по унылым местам, опасаясь, что история ещё не закончена, и что эти злоумышленники могут настигнуть меня позднее. От следующего города меня отделяют сто километров. Ищу, где бы спрятаться, но Лена не помогает мне. Её берега, белые от гальки, лишены болот, ручьев или притоков.

На вираже слышу шум мотора, оборачиваюсь на город, что мне угрожал. С бьющимся сердцем узнаю силуэт гигантского каноэ с тремя мужчинами. Они преследовали меня пять километров. Хотят ли они вернуться, дождаться ночи, чтобы сцапать меня в темноте? Или они решили отстать от меня? Моё выживание зависит от способности управлять кризисом. Представляю, как я забился в тайгу, чтобы провести ночь без огня; как делаю оружие – копьё, нож и западню для тех, кто хочет моей смерти. Готов защищаться. Так я рассуждаю, плывя ещё 20 километров по реке, и не замечаю своего напряжения.

На исходе этих двадцати километров встречаю на берегу мужчину. Он один со своей лодкой. Не оборачиваюсь, когда он обращается ко мне. Но он настаивает и произносит слово «чай». Незнакомец приглашает меня разделить с ним его питьё около привязанной лодки. Неожиданно я соглашаюсь, чувствуя себя в безопасности рядом с ним. Тут же рассказываю ему о своём злоключении. Это крепкий взрослый мужчина; он способен победить троих бандитов, что меня обобрали.

– Я очень расстроен этой историей, – говорит он грустно. – Трое против одного…

– Да ладно, не важно! – говорю я, удовлетворённый.

– Нет, это важно, – возражает Николай. – Это люди из моего города. Я чувствую себя задетым…

Затем он произносит фразу, которая положила конец моим страхам перед подобными неожиданностями:

– Успокойся, это всего лишь эпизод в твоем путешествии.

Теперь я сваливаюсь со своего чёрного облака. До сих пор я был ещё в напряжении, готовый к бою. А Николай открывает передо мной счастливое будущее и предлагает свою помощь. Он хочет отвезти меня в Пеледуй:

– Ты можешь зарядить батареи у меня, использовать интернет, купить необходимую провизию.

Отказываюсь, не хочу возвращаться. Но он так настойчив, что я позволяю уговорить себя.

Мы тщательно маскируем каноэ и весь мой багаж в тайге и отправляемся на его моторке, запомнив место. Его лодка снабжена гидролокатором, который отмечает на 60 метров глубину Лены, а также присутствие косяков рыбы. Николай не усидчивый рыбак. Его страсть – фотография, а специальность – электричество. Друзья называют его «Осветитель». Плывем вдоль большого судна. Узнаю, что оно весит 5.000 тонн, что оно было сделано на Волге, и что оно прошло по Арктике, чтобы добраться до этих мест.

Проходим 20 километров до Пеледуя. Николай ведёт меня на сцену «преступления». Оставляет меня, не зная об этом, как раз там, где я купил свою свободу. Теперь атмосфера совсем другая. Николай уходит пешком за своей машиной, оставив меня на берегу на четверть часа. Я держусь за кусок брезента, наполовину засыпанного песком, и улыбаюсь ребёнку в рваных трусах, который купается среди ржавого железа. У своих ног нахожу часы. Они в хорошем состоянии. Не хочет ли город компенсировать мне 500 украденных рублей? Соглашаюсь на этот обмен, хотя не предполагаю пользоваться ими, так как решил путешествовать, ориентируясь лишь на природу.

Николай возвращается на своём вездеходе и везёт меня по разбитым улицам Пеледуя. Трое бандюг больше не появлялись. Действительно ли это всего лишь исчерпанный эпизод моего путешествия? Задаю себе этот вопрос, заходя в дом Николая, лаская его собаку Майкла; принимаю горячий душ и наслаждаюсь тарелкой жареной рыбы. Вопрос испаряется в тот волшебный момент, когда светлые глаза Лены встречаются с моими. Лена – это дочь Николая. Речная Лена не помогла мне спрятаться, потому что она ждала меня в этом доме в виде девочки с ангельским личиком. Как это возможно – увидеть здесь такой контраст между убийственным взглядом шефа троицы и глазами этой незнакомой девчушки по имени Лена?

Всю ночь просиживаю с Николаем у компьютера. Он не хочет включать интернет. Мы рассматриваем его фотографии. Те, что на стенах комнаты, запечатлели заснеженную реку. Одна фотография вертикальная! Так река похожа на профиль старика; на другой – бабочка кружит около горящей свечи; затем – ворон с открытым клювом и красной глоткой. Николай – известный русский фотограф, много раз премированный. Я очень оценил и другие фотографии. Он убеждает меня, что странный свет на небе, над лесом принадлежит неопознанному летающему объекту. Сибирские космические пришельцы вновь дают знать о себе. Другой снимок отражает двойное зелёное свечение на листве: «Это таежные дьяволы,» – доверительно сообщает Николай.

Засыпаю на диване уже под утро, заинтригованный этим двойным зелёным свечением. Николай будит меня в восемь часов, после грозы. Молния разрушила немало электрических столбов, лишив Пеледуй тока.

Прощаюсь с Леной, хотя не так уж и хочется возвращаться на реку. Тяжёлое испытание – покинуть безопасный дом Николая. Однако, ухожу. Сажусь в хозяйскую машину, в которой, пересекая город, Николай должен найти обрыв и поваленные столбы. Один мы находим посреди дороги. Николай починит его после того, как отвезёт меня на место нашей встречи.

Через час после жестокого сражения с комарами, чтобы вызволить мой багаж из леса, мы с грустью расстаёмся. Николай предупреждает, что Лена опасна, скоро она достигнет четырнадцати километров в ширину. Он удаляется первый. Один на берегу, чувствую, что всё приобретённое доверие испарилось в Пеледуе во время жуткого напряжения и противостояния этим трём молодчикам. Пятьдесят километров отделяют меня теперь от следующего города, но мне понадобится более трехсот, чтобы прийти в себя. Удастся ли воспрянуть духом? Лишь гостеприимство Николая и нежный взгляд Лены внушают мне надежду на восстановление.

11

Гребу без удовольствия. Не знаю, что может вернуть мне присутствие духа. Жизнь на борту с постоянной, интенсивной борьбой за выживание на протяжении многих дней сделала меня равнодушным. Больше не разговариваю с вещами. Они кажутся мне бесчувственными, неинтересными. Из-за их застывшего состояния они все холодны. Покинули меня мои товарищи по путешествию или они тоже травмированы опустошающим инцидентом в Пеледуе? На правом борту моего «корабля» много шрамов от борьбы с тремя злодеями гигантского каноэ; к тому же они долго тащили меня за собой, и брезент порвался во многих местах. Никак не могу избавиться от этого воспоминания. Оно неизгладимо и каждый раз напоминает об осторожности. Я больше не заставляю себя делать жёстким свой взгляд, напоминая самому себе Рустама, моего приятеля по Транссибирской магистрали. Пережитой эпизод – это настоящая травма для меня. Она была до Пеледуя, может быть, другая – после? Найду ли я в себе достаточно новых сил, чтобы не забросить путешествие?

Лена не проявляет себя ничем. Я могу надеяться, что она преподнесёт мне что-нибудь чудесное, какой-нибудь яркий знак, который осветит мой дальнейший путь. Но она весьма довольна собой и несёт меня к другим испытаниям, к большому городу под названием Ленск. Чтобы избежать его и пополнить запас провизии, решаю посетить скромную деревню. Первая, по имени «Ярославская» окутана густым туманом. За рядом сосен – дома в центре, они едва видны. В конце селения на пустыре свалено ржавое железо. Затем, дальше, можно разглядеть бесцветный фасад блочного дома. Похоже, что жители не случайно выгнали это сооружение на окраину. Должно быть, это типичный след пережитой эпохи. Продолжаю, не останавливаясь, свой путь. Для первого контакта после травмы мне нужна деревня, к которой я почувствую немедленное доверие.

Кажется, Шамра приняла это условие. Тут живёт не более четырёхсот человек, и положение её идеально. Деревня расположена в нескольких сотнях метров от реки, что позволяет спокойно проникнуть в прибрежные заросли. Жду, когда рыбак на моторке скроется за островом, и скольжу среди высокой травы, чтобы получше спрятаться. Затем по лугу выхожу на деревенскую дорогу. Коровы пробираются по грязи, навстречу едет трактор. Им управляет старик с хорошим лицом. Спрашиваю, где можно купить продукты. Он указывает направление. Решительно продолжаю путь, по дороге встречаю двух девочек, которым задаю тот же вопрос. Они показывают дом и, смеясь, исчезают в тёмных сенях избы.

Это не типичный магазин, но частный дом, приспособленный под коммерцию. Уже семь вечера, и дверь закрыта. Но она тут же открывается после того, как несколько молодых любопытных людей, услышав иностранный акцент, решили побеспокоить хозяйку. Все вокруг улыбаются. Мои мешки быстро наполняются провизией, и я ухожу, тоже улыбаясь всем этим дружеским лицам. Эти люди не представляют себе, чего мне стоило приблизиться к ним. Возвращаюсь к себе и открываю пакет с конфетами, которые мне подарила продавщица. На фантиках Дед-Мороз сидит на серебряных санях, их тянут олени прямо в небо. Этот добрый наивный рисунок вызвал у меня слёзы. Вообще-то уже неделю я готов заплакать. Лена вернула мне это умение, напомнив чистые детские эмоции.

Чтобы поддержать меня, природа тут же дарит мирный пейзаж, ожидаемый покой. Вхожу в район, где тайга уступает место величественным утёсам. Один из них облит янтарным солнечным светом. Приближается ночь, и я выбираю приют. Прибрежные расщелины скал покрыты мхом. Над ними летают вороны. Одно судно расставляет сигнальные панно и буи, нарушая природную гармонию и заставляя меня сменить берег.

Теперь, как и раньше, опасаюсь любого человеческого силуэта. Но группа скал хорошо меня укрывает. Устраиваюсь в пятидесяти метрах от выступа гладкой стены, он предохраняет от камнепада. Высохшая земля плохо поддаётся установке палатки. Огромные комары мешают есть. Гоняю их полотенцем, обмахивая лицо, как Слава обмахивался своим веслом. Этот лагерь уверенно укрывает меня, и я продолжаю успокаивать себя.

Утром резко проснулся, разбуженный странным звуком. Огромный валун скатился неподалёку со скал, имитируя животное рычание. Таково моё утреннее пробуждение.

Теперь сорок километров отделяют меня от Ленска. Там 14.000 жителей, и, разумеется, немало злоумышленников. Таковы мои размышления, когда ко мне вплотную подошёл сторожевой катер. Гребу спокойно, изображая равнодушие. На катере выключают мотор и качаются на воде. Нервное напряжение усиливается. Раздражённый, я резко оборачиваюсь и вижу лежащих молодую женщину и девушку, обе в купальниках, которые тут же меняют моё настроение. Пилот с чубом ищет мой взгляд, два мальчика сзади рыбачат. Это отдыхающая семья, которая пришла проверить притоки Лены в поисках хорошей рыбы. Для меня это обычные люди, ценящие радости солнечных дней, представляют новый образ жизни на реке.

Девушка фотографирует меня, а пилот предлагает отвезти в Ленск. Просто он хочет облегчить мне жизнь, привязав каноэ к своему катеру. Так, за тридцать минут, вместо восьми часов, я покрою расстояние до Ленска. Соглашаюсь, в первый раз со времени отъезда.

Бросаю канат ребятам, они привязывают его к кольцу, и вот мы поплыли. Несмотря на предосторожности Бориса, главы семьи, который буксирует меня на низкой скорости, волны рискуют перевернуть каноэ. Борис показывает на свободное сиденье. Я перебираюсь к ним на борт под тёплыми взглядами всей семьи. Мы пропускаем корабельную шлюпку, но она двигается опасно для нас. У меня на каноэ часть вещей не закреплена, и если мой «корабль» перевернётся, я теряю видиоаппаратуру, карты и мои записи. В результате решаем подтянуть каноэ, чтобы крепче его держать.