Текст книги "Из Франции – по Якутии. 3800 км на каноэ от Байкала до Арктики"

Вечер исключительно тих и мягок. Воздух потеплел за два солнечных часа. Даже некоторые насекомые проснулись пока лучи разогревали остров. Мухи-комары вернулись из вынужденного отпуска. Это последние неустранимые враги, что продолжают кусать. Но они уже не мешают мне останавливаться по нужде и любоваться очаровательным миром, что меня окружает. Птицы в лесу имитируют плач новорожденного, и рыбы забавляются на поверхности воды. Тишина, наступившая после ветра, убаюкивает меня, и вдалеке корабль движется к Арктике.

Надо было серьёзно сразиться с холодным туманом, чтобы пристать к дикому острову и оценить забавы его природы. Если я не раз хотел прекратить путешествие из-за боязни напороться на медведя, то сегодняшний день с удивительной фауной заново вдохновляет меня продолжать путь.

Итак, я движусь в направлении деревни Менера. Однообразный каменистый берег тянется на 60 километров. Затем вновь появляется тайга, которая скрывает, без сомнения, деревенские поселения.

Вижу, что карта указывает на наличие деревень, но не замечаю ни малейшего признака присутствия человека, ни шума тракторов или судна. Деревню Джарджан обнаружить легче других. Её редкие дома с белыми крышами появляются на высоком берегу. Это ещё не тундра, хотя тайга постепенно редеет. Земля покрыта не мхом или лишайником, а низкой травой. Могут появиться и стада оленей, потому что на территории Республики Саха, которую я пересекаю и которая управляется якутами, живут также эвенки, разводящие оленей. Эвенки представляют для нас семью инуитов, и это потомки тех редких племен, что в своё время заселили восточную Сибирь.

Но они не единственные жители этих земель. Юкагиры тоже участвуют в древней истории страны. Немногочисленные представители этих народов, пострадавших от наступления цивилизации, живут, спрятавшись в долинах крутых Верхоянских гор. Жёсткий климат, который свирепствует там, защищает их от вторжения завоевателей.

На пляже деревни Джарджан я встречаю нет, не эвенка, а странного якута по имени Иван. Сидя на поленнице дров, укутанный в старый дождевик, он читает газету. Для меня это повод, наконец, войти в контакт с местным населением. Приближаясь, вижу, что под дождевиком он одет в чёрный костюм и при галстуке. У него очень бледное лицо. Он абсолютно не удивлён ни моему появлению, ни растерзанному виду. И не задаёт обычный вопрос, один ли я. Он делится со мной щедро посоленным огурцом, который разрезает в длину. Пробую огурец, садясь рядом. Разговаривая, узнаю, что это не страстный охотник, а инженер-электрик, который читает Карла Маркса и слушает европейскую музыку на своём маленьком магнитофоне.

– Моя газета – это эквивалент «Юманите», – говорит он на прекрасном английском.

Рядом на камне – книжка карманного формата, на обложке – лицо революционного философа Карла Маркса. Нахожу, что Иван, якутский интеллектуал, похож на своего великого учителя.

– Это мой гид…, – подчёркивает он, наполняя пластиковый стакан водой из Лены.

Затем он рассказывает, что деревня – это метеорологический центр под контролем российской армии, и что я могу провести ночь в зимовье в двадцати километрах выше по течению. Обмениваемся разными мнениями и фактами.

– В школе в 1922 году, – рассказывает Иван, – наши учителя говорили, что левые французы были людьми без обуви, просто босые!

Затем, по моей просьбе, он отмечает в моём дневнике последние исторические события своей страны: Горбачёв, мафия, перестройка, дефицит, отсутствие продуктов, конец СССР, Ельцин, Путин и, наконец, «настоящая» демократия…

Проводим время в интересной беседе вплоть до появления «голубого чудовища» (напоминаю, что это достаточно большой пассажирский корабль, столкновения с которым на реке я всегда так опасаюсь).

– Жду это судно уже пять дней, – говорит мой собеседник, когда я помогаю ему подняться на борт.

«Голубой монстр» задерживается с отплытием. У меня есть возможность задать Ивану последний вопрос:

– Какова твоя цель?

– Хочу внедрить новую систему отопления для сибиряков! – отвечает он.

Крепко пожимаю ему руку, корабль удаляется, а я вновь остаюсь в глубоком одиночестве со своими мыслями, которые, разумеется, всегда со мной. Такие встречи глубоко западают в моё сердце. Они как ступени, которые ведут меня в лучшее понимание страны.

После восстановительной ночи в зимовье, указанном Иваном, и двух следующих дней на каноэ при нарастающем холоде я плыву по реке, которая всё время сужается. Огромность сохраняется лишь на главном фарватере, где идут большие суда. Есть ещё параллельный коридор, неизвестно куда ведущий. Если ширина удобна, не превышает километра, защищает от ветра и от трудностей огромных пространств, то в то же время она приближает к лесу. Теперь меня окружают деревья, а берега покрыты густой растительностью. Частенько гребу больше пяти часов, чтобы найти свободный уголок и притулиться к берегу. Каждый день трачу немало сил, чтобы освободиться от таёжных зарослей, которые увеличивают общую усталость. Меня утомили не последние 700 километров, пройденные от Якутска, но тысячи мелких забот, начиная с Качуга. С надеждой восстановить силы остаюсь на привале два дня. Но мои надежды испаряются вместе с остывающим воздухом. Он становится ледяным и заставляет сидеть в палатке. Представляю, как этот воздух спускается с вершин заснеженных гор. Неужели здесь лимит моих ожиданий, конец возможного продвижения к Арктике?

Снаружи всё неподвижно, кроме мерцания далёкой звезды, которая светит с другого конца пространства. Одно мгновение представляю себе, что это далёкое солнце исчезло, распылённое космическими метаморфозами; я теперь последний человек, созерцающий его свет. Но звезда гаснет, как только я застёгиваю молнию входа в моё убежище. Полузакрыв глаза, слушаю успокаивающее потрескивание поленьев в костре. Маленькая искра упала на брезент и прожгла дырочку. Звезда хочет проникнуть ко мне. Просовываю палец в отверстие, которое доступно лишь мухе-комару, и воздух тут же свежеет.

Затем шум и крики с лодки нарушают идеальную тишину. Открываю палатку и вижу на борту троих мужчин. Причалив, один из них сразу направляется ко мне, двое же других занимаются снаряжением. С трудом выбираюсь из спальника и жму руку гостю. В темноте с трудом различаю его лицо.

– Мы направляемся в Киусиур, – говорит он, собирая валежник для костра.

Приглашаю всех к огню и готовлю кофе. Так мы проводим остаток ночи, укутанные всем, чем можем, и попивая водку, которая согревала наши тела.

С приходом утра я больше оценил лица незнакомцев. Это три друга-рыбака; они не боятся сибирских холодов, спаянные жестокой борьбой с природой. Они помогают восстановить силы, рассеивая мою меланхолию и готовя отличное мясное жаркое. Их дружба показывает, что в Сибири люди, представляющие разные народы, могут ладить друг с другом. Анатолий – русский, человек с большим сердцем, он озабочен моей судьбой и предлагает довезти меня до следующей деревни; Игорь – якут с очень положительным взглядом на жизнь, он всё время кормит меня; и Сергей – украинец с огромными бицепсами, он мастер на все руки и во что бы то ни стало хочет починить корпус моего «корабля».

Благодаря их присутствию настроение моё поднялось, и я соглашаюсь, чтобы они проводили меня до следующей деревни. Принимаю это решение, желая выиграть несколько дней, которых позднее, может быть, мне будет нехватать, чтобы добраться до Арктики. Я очень опасаюсь, что зима не предоставит мне привилегию войти на каноэ в дельту реки и грести до океана.

Итак, Сергей приподнимает мой корабль и цепляет его за катер. Мы, съёжившись, заняли места и терпим ветер в лицо. За два часа преодолели 150 километров на север, и я, завёрнутый во всё, что было, не чувствую ни рук, ни ног. С трудом распрямляю затекшие члены и постепенно, перетаскивая снаряжение, разогреваюсь. Лена в очередной раз меняется. Она больше не окаймляется непроходимым лесом; теперь её сопровождают сопки, где гнездится тундровый мох. Над этими первыми сопками поднимаются другие вершины, некоторые уже заснежены. Снег возвращается. После последних хлопьев над рекой в мае теперь круг замкнулся.

Итак, сегодня 350 километров отделяют меня от конечной цели – города Тикси. Помогаю перенести снаряжение троих друзей в их дом, открывая уныние деревни Киусиур. Сотня домов соседствует с обычной захламленностью.

На баржах вдоль реки много десятков контейнеров, в которых, скорее всего, доставляют населению провизию, топливо, оборудование. Я медлю, наслаждаясь новым пейзажем.

Игорь, якут, идёт за мной на берег. Вместе мы любуемся горами.

– В тундре нет медведей! – говорит он.

Пристально смотрю на него, оценивая его слова, которые вдруг освобождают меня от колоссального груза. Радостно улыбаюсь, затем достаю из кармана куртки записную книжку и заношу эту беглую мысль: «Всю дорогу мне угрожал не сам медведь, а лишь мысль о нем…»

10

После глубокого сна в пропахшем рыбой домике у Анатолия, Сергея и Игоря я стараюсь убедить моих хозяев, что могу добраться до Тикси на каноэ. Они пытаются отговорить меня, помогая в то же время перенести мой скарб к реке, и всё это сквозь толпу, собравшуюся на берегу. Жители Киусиура ждут приход корабля, который переправит их на юг. Мои последние приготовления происходят на глазах этих путешественников, обременённых багажом. Бродячие собаки, возбуждённые движением и криками, бегают за испуганными детьми. Вскоре толпа расходится. Один мужчина сумел угомонить стаю беспризорных собак. Из-за этого переполоха теряю из вида моих троих рыбаков. Игорь находит меня с высоты холма, который ближе к деревне, и машет рукой. Я вновь один лицом к лицу со своим будущим.

Двое мужчин, во время всей этой сцены стоявшие в стороне, теперь интересуются мной. Я заканчиваю закреплять верёвкой последний рюкзак. Первый из них – эвенк, человек небольшого роста, одет в кожу с ног до головы. Он с интересом изучает мой «корабль». Второй – туркмен. Он спортивен и мускулист и пьёт не витаминный напиток, как, например, сок, но местное пиво. Инстинктивно меня интересует первый, потому что его народ знает секреты природы. Эвенки по своим верованиям анимисты: они присваивают душу каждому объекту. Стараюсь поговорить на эту тему с молодым эвенком, который знает несколько английских слов. Показываю ему Славу, но он не может схватить мою мысль. И произносит неожиданную фразу: «Ты путешествуешь для души…» Эта идея странно отдаётся в атмосфере дикости, которая царствует в Киусиуре. Но фраза также свидетельствует об открытом характере эвенка, одетого на западный манер. Чем он обычно занимается, одетый в кожу животных? И как это связано со стадом оленей? Во всяком случае он разрядился безвкусно, натянув на себя кожаные штаны и куртку.

В это время туркмен предлагает выпить. Мы неосторожно опорожнили несколько бутылок. Толпа же, ожидающая судно, которое здорово опаздывало, ушла в деревню. Мой компаньон становится невыносим. Я обнаруживаю, что метаболизм эвенков плохо переносит алкоголь, сначала мой собутыльник просит деньги, не представляя, в какой катастрофической ситуации я нахожусь. Затем увлекает меня на берег, заставляет сесть, чтобы сравнить силу мускулов наших рук. Подчиняюсь, потому что оба пьяницы тянут меня за брюки во все стороны. После поэзии объектов с живой душой эвенк впадает в глупость. Наконец, освобождаюсь от обоих, прыгнув на каноэ. Неистово гребу на середину, пока они барахтаются на берегу. Громко прощаюсь с ними. Они оборачиваются и велят вернуться. Не отвечаю и беспечно гребу дальше…

Беспечность длится недолго из-за ветра, который гонит меня к рыхлому берегу. Лена всё ещё сужается. Это как бы широкий каньон приблизительно в тысячу метров с огромными нависающими холмами сероватых оттенков; пейзаж вызывает уныние и чувство опустошения. Каждое мгновение опасаюсь, что вот-вот разразится невыносимая буря. Я не сумею противостоять гневу небес начинающейся зимы. Гребу, молясь своей путеводной звезде, чтобы она послала продолжительное затишье. «Дай несколько дополнительных дней, чтобы, по крайней мере, войти в дельту реки!» Моя молитва услышана, потому что, покрыв 150 километров за три дня, я замечаю первые строения Тит-Ари. Замерзающий каньон и температура воздуха, близкая к десяти градусам мороза, не заточили меня. Я выхожу из него с необъяснимой радостью, счастливый, что остался до сих пор живым.

Тит-Ари возвещает дельту Лены. Я различаю у деревни огромный пляж. Он образовался после понижения уровня воды. Но в то же время река здесь значительно расширяется. Она делится на миллион рукавов, которые текут к Северному Ледовитому океану, разбегаясь по территории больше двухсот километров шириной. Моё каноэ длиной в три метра – настоящая травинка, если сравнивать его с этими гигантскими масштабами. К счастью, до Тикси можно добраться по первому рукаву, который течёт на восток. Так, продвигаясь вдоль берега, логично я могу добраться до конечной цели.

Русский рыбак колоссального роста и с лицом гладиатора ведёт меня к местному жителю на чай. Деревня Тит-Ари живёт исключительно рыбной ловлей. Знаменитая байкальская рыба омуль встречается тоже и в реке Лене. Весь год арктический омуль плавает в водах дельты. Затем он плывет против течения почти тысячу километров, чтобы метать икру, и спускается обратно, вниз по течению с середины сентября до середины октября. Рыбаки ловят омуля стометровыми сетями, закреплёнными на плавающих срубленных деревьях. Арктический омуль в три раза больше своего байкальского собрата. Сибиряки любят пробовать его замороженным и употребляют слово «деликатес», чтобы описать его вкус.

Смакую чашку чая под ошеломлённым взглядом хозяина, который не понимает значение слова «деликатес». Это насупленный русский с всклокоченными волосами, плохо выбритый, который расхаживает, волоча ноги в старой обуви. Не слишком общительный, он всё же соглашается оставить меня на ночь, стараясь всеми силами отговорить от продолжения авантюры. Он плохо реагирует на мой русский и интересуется, сколько времени я его изучаю. Отвечаю, что пять месяцев. По его мнению, это несерьёзно. Благодарю за объективную оценку. Когда же показываю мою географическую карту с пройденным маршрутом, он говорит, подкрепляя свои слова соответствующим жестом, что я могу подтереть ею свой зад. Потом рисует в моём дневнике вместо точной дороги до Тикси могилу с кладбищенским крестом:

– Это ты, если будешь продолжать! – настаивает он и преуспевает своим настойчивым взглядом деморализовать меня.

Под влиянием его катастрофических прогнозов, которые он выкладывает без пауз, я капитулирую почти в ста километрах от океана. Возвращаюсь к лодке, чтобы собраться с мыслями. Жду, чтобы Лена тоже что-нибудь сказала. Не знаю, что делать.

Тит-Ари – забытая деревня, здесь обитает около двадцати душ; нет ни аэропорта, ни банка, ни коммерции. Обветшалые дома окружены отбросами. Пористая тундра мешает вырваться из молчаливых деревень. Едва я прибыл сюда, как это место сразу же меня заточило. Я не могу закончить здесь своё путешествие. Лена не отвечает. Но она блестит вдоль крутых гор. Она щедро несла меня до сих пор и скоро она исчезнет в своей дельте. Что же мне приберегает океан?

Хозяин отсутствует весь вечер, оставив меня с моими треволнениями. Готовлю на берегу плотный ужин, затем возвращаюсь в дом, погружённый в темноту. Зажигалкой освещаю фотографию Тикси, напечатанную на календаре, и в тот же момент слышу мотор электрогенератора. Пессимист возвращается к себе и соглашается, наконец, дать мне указания.

На фотографии мы видим жильё, оно находится в ста километрах отсюда. Затем хозяин включает на полную мощность потрескивающее радио. Звучит старинный русский народный припев. Генератор позволяет подключить и телевизор. Смотрим фантастический фильм «Круг». Но электричество пропадает в тот момент, когда вероломная героиня выходит из своего колодца. Полная темнота вдруг становится нездоровой. Мой хозяин цедит сквозь зубы что-то неразборчивое. Закрываю глаза и сжимаю в руке нож, опасаясь, что пессимист, может быть, сумасшедший.

К счастью, на следующий день, живой и невредимый, я опять встречаю восход солнца. Мои вещи быстро уложены. Продолжаю путь, так как нет другого выхода. Ведь не триста же рублей в кармане могут вызволить меня из деревни и отвезти во Францию. Только в Тикси, где три тысячи жителей, есть единственныймеждународный аэропорт региона; только там я смогу выйти из финансового тупика. Пересекаю порог дома и встречаю пессимиста в компании рыбака-эвенка. Говорю, что собираюсь отплывать. Он грозит:

– Ну, увидишь!

Рыбак-эвенк более доброжелателен. Он рисует на земле карту дельты и очерчивает круг в тридцати километрах от Тит-Ари. Не понимаю, что он хочет этим сказать.

Итак, отправляюсь в путь без точных указаний. Однако, тут же начинаю пересекать реку, несмотря на её ширину, потому что противоположная сторона, насколько я понимаю, связана с Тикси. Затем гребу вдоль этого берега, отмечая невероятное расширение дельты. Теперь Лена волнуется под легкими непостоянным ветром. Я раздеваюсь, настолько солнце согревает воздух. В этот день 21-го сентября 2005го года после трёх тысяч восьмисот километров, пройденных на каноэ, сияющее небо дарит мне надежду. Прохожу мимо горы, покрытой чёрным песком, где притулились три заброшенных зимовья. Продвигаюсь очень медленно, у меня впечатление, что я проникаю на запрещённую территорию. В течение тридцати километров, следуя линии прицеливания моего «корабля», проделываю поворот под прямым углом. Это последний вираж, который надо было сделать прежде, чем устремиться к Северному Ледовитому океану. Чувствую, как под лодкой речное течение постепенно растворяется в солёных водах моря. Затем приближаюсь к острову, он имеет идеальную форму круга. Сразу полагаю, что это тот круг, что был нарисован на земле рыбаком-эвенком. В небе появляется вертолёт, летит прямо надо мной. Поднимаю руку, чтобы поприветствовать пилотов; вероятно, вертолёт перевозит пассажиров. Однако, на втором круге, который он прошёл на бреющем полёте, я засомневался. Ветер от винтов угрожает унести мой шарф; вертолёт исчезает за тундрой. Но всего лишь через километр я вижу его на берегу. Трое вооружённых людей идут мне навстречу…

11

– Паспортный контроль! – вежливо просит один из троих мужчин.

Роюсь в непромокаемой сумке и извлекаю на свет ценный документ. Двое русских в военной форме, третий же – якут в гражданском с охотничьим ружьём. Виза в полном порядке, но одна деталь их беспокоит. Властный начальник указывает пальцем на лодку и отрицательно качает головой. Это человек лет пятидесяти, мало расположенный улыбаться, со светлыми глазами бледного вида. Хотя мне не очень понятна его речь, всё же я схватываю, что дельта Лены это военная зона, она находится под строгим наблюдением, и её нельзя посещать без специального разрешения. Приношу офицерам извинения и говорю, что, если нужно, заплачу штраф даже если пока у меня в кармане лишь 10 евро в рублевом эквиваленте.

Весь заключительный этап путешествия я молился, чтобы моя подруга во Франции перевела в Тикси деньги, которые я просил по интернету будучи у Анатолия в Сангаре.

– Мы не будем ждать вас в Тикси! – говорит, повышая голос, шеф вооруженного трио. – Мы отвезем вас туда на вертолёте.

Я смотрю на аппарат, дожидающийся нас на берегу в трёхстах метрах, и не верю своим ушам. Русская армия помешает мне грести до моря Лаптевых последние восемьдесят километров, которые отделяют меня от океана. Если бы я остановился на отдых на пятнадцать минут раньше их пролёта, экспедиция закончилась бы не так. Несмотря на смятение, не могу протестовать и прошу лишь разрешения сделать киносъёмку моего задержания. Шеф отвечает категорическим нет.

Поднимаюсь на борт моего «корабля», чтобы подвести его к вертолёту. Медлю, чтобы запомнить последние взмахи весла, бормоча нежные слова Лене. Неожиданное расставание разрывает мне сердце. Военный приказывает поторопиться. Бросаю ему:

– Tриста метров и конец путешествию.

Сочувствуя, говорит, что понимает меня.

Обнаруживаю экипаж из пяти молодых военных. Они помогают внести каноэ через заднюю дверь вертолёта, затем поднимают меня на борт и усаживают около иллюминатора.

После фантастического фильма «Круг», который я видел в доме пессимиста; после круга, нарисованного рыбаком-эвенком на земле деревни Тит-Ари; после абсолютно круглого острова, где кончается экспедиция, – вот, что я вижу теперь– извилины Лены с неба через иллюминатор.

Без сомнения, последовательность кругов означает, что я в конце путешествия, где круг замкнулся. Русская армия удовлетворяет также моё горячее желание рассмотреть с облачной высоты двести километров ленской дельты. В полёте властный командир готовит на табурете минибуфет: хлеб, мясные консервы, шоколад и водка. Сдержанно чокаюсь, потому что мне досадно, что я так скомканно попрощался с рекой. Даже не было времени выпить последний глоток речной воды, ставшей для меня святой.

– Это всё для вашего блага, – говорит один из офицеров. – Вы не выжили бы в океане на вашем каноэ.

Приземляемся возле аэропорта. Всё моё хозяйство отправлено на военную базу, что на окраине Тикси. Меня везут на джипе. Объясняю заместителю командира финансовую ситуацию. Он звонит в банк Тикси и объявляет, что на моё имя нет никаких денег. Отупевший, решаю больше ничего не делать и полностью положиться на решения армии. Офицер сообщает, что нужно заплатить штраф в 500 рублей или провести трое суток в камере. Выбираю камеру, чтобы заменить ею комнату в отеле, которую я всё равно не могу оплатить. Но тут я кое-что вспомнил. Когда я был в Сангаре, Анатолий записал в моём дневнике адрес и имя одной жительницы Тикси. Она, как только мы с ней связались, тут же оказалась в погранштабе.

– Вы можете уехать с мадам Татьяной, – говорит мне шеф. – Но вернитесь завтра для общего контроля.

Татьяна – шеф электрокоммуникаций всего района на севере Якутии. Она освобождает меня от военных и везёт через город на внедорожнике с личным шофёром.

Тикси окружён низкими холмами и океанскими берегами. На вершине одного из холмов военная база управляет радарами во все четыре стороны. Главная улица спускается к заливу, грязному от сора; здесь же руины самого известного арктического порта. В эпоху расцвета социализма в Тикси делали остановку корабли из Европы и Азии, а также приходившие по внутренним сибирским рекам. Здесь заправлялись продовольствием атомные ледоколы перед походом во льды Северного полюса. От этой пышной эпохи, насчитывающей 20.000 русских, остались лишь воспоминания и 3.000 праздных жителей, которые готовятся к отъезду в южные города.

– Это город большой напряжённости, – говорит Татьяна, настаивая, чтобы я не бродил один по улицам.

Тысячи квартир пустуют или заняты сворами бродячих собак.

– Квартиры в сто квадратных метров продаются по 1.600 евро! – объявляет Татьяна, обращая мой взгляд на забитые окна трёхэтажного дома.

На облупившейся краске фасадов проступает старое произведение вдохновлённых художников: привычная эмблема серпа и молота, силуэты крепких тружеников или рисунки якутов в традиционных костюмах.

Татьяна – сильная женщина и руководит своим предприятием железной рукой. Женщин в Тикси немного, потому что район постепенно пустеет. Татьяна ответственна за

производство электроэнергии шестнадцати электростанций. Их без конца приходится чинить со случайным оборудованием и редким снабжением. Ей также приходится бороться с отсутствием мужчин на работе, которые нередко уходят в запой. Окно её бюро даёт широкий обзор на ровную тундру. Она утешается, созерцая этот успокаивающий пейзаж или играя в биллиард.

– Хочешь сыграть партию? – предлагает она, пока я рассматриваю её фотографию рядом с портретом президента Якутии. Разбиваю треугольник, наслаждаясь непредвиденной ситуацией.

После страшного холода ледяного каньона, после пессимиста из Тит-Ари и русской армии – вот я смакую стакан белого вина и играю в биллиард. Я ещё не решил проблему возвращения во Францию, но уже предчувствую, что путеводная звезда готовится меня выручить.

Татьяна разрешает использовать интернет на компьютере секретарши. Так я узнаю плохую новость: русские банковские коды не соответствуют французским, и, значит, абсолютно невозможно сделать денежный перевод.

– Не беспокойся, – вдруг бросает мне Татьяна. – Офицеры сказали, что ты без денег. Я помогу тебе… Моё предприятие купит билет до Москвы.

Я отказываюсь, но она возражает:

– Я твой спонсор!

Она тут же реализует свои решения, позвонив в аэропорт и заказав место на ближайший рейс.

– Моя дочь Эльвира встретит тебя в аэропорту в Москве.

В порыве радости обнимаю Татьяну и говорю, что дальше буду ехать во Францию, используя автостоп.

– Я всё возмещу…

Она прерывает меня и добавляет к своему первому подарку наличные деньги, эквивалентные ста евро.

Естественная щедрость Татьяны потрясает меня. Я неловко глотаю слёзы, вызванные неожиданным облегчением моего стресса. Никогда не перестану верить во врождённую доброту народов Большого Севера. После этого ободряющего вступления Татьяна везёт меня в свою квартиру. Встречаю там её сына-подростка Самюэля. К сожалению, мне нечего преподнести этой семье, кроме своего присутствия; но я чувствую, что оно им нравится, так как позволяет хоть на мгновение отвлечься от ежедневной рутины. Впрочем, все друзья Татьяны сталкиваются в дверях, чтобы поприветствовать прибытие иностранца. При изобилии тёплых улыбок я плохо понимаю призывы к осторожности, повторяемые в семье.

– Улицы опасны! – настаивает Самюэль, чтобы отговорить меня от одиноких прогулок.

Он задёргивает занавеску на окне своей комнаты, стены которой обклеены японскими обоями, и доверительно сообщает, что не любит свет. Он никогда не ищет солнечные лучи, даже если скорая зима готова увести их за горизонт на многие месяцы.

– Солнце тревожит меня, – добавляет он с необъяснимой тоской в глазах.

Он замыкается в своём личном пространстве перед экраном компьютера или слушает классическую музыку. Скоро Самюэль поедет в Москву, как и многие его друзья, и оставит в своём прошлом обожаемую природу Арктики. На этажерке выставлены сувениры походов в тундру – в банках хранятся растения, кусочки коры берёз. Самюэль – очень чувствительный молодой человек и выглядит старше своего возраста лет на десять. Дарю ему половину моего снаряжения: подставку для кинокамеры, непромокаемые рюкзаки, палатку, спальный мешок… Так он может улучшить комфорт своих экспедиций. Затем спрашиваю его, знает ли он ребёнка, который был бы счастлив получить в подарок моё каноэ. Я мог бы разобрать лодку, чтобы привезти её во Францию, но предпочитаю оставить её плавать в водах Арктики. Самюэль задумывается об одном из своих молодых друзей одиннадцати лет, отец которого страстный рыбак.

– Предпочитаешь ли ты отдать лодку якуту? – спрашивает Самюэль.

Отвечаю ему, что люблю якутов так же, как и русских…

На завтра по вызову пограничников являюсь на военную базу в сопровождении Самюэля.

– Не разговаривай, власти не любят болтунов, – советует он.

Уважаю совет и послушно следую за часовым до штаба. Самюэлю не разрешают войти на базу. Кроме военных, что арестовали меня на реке, я встречаю здесь местную полицию. Все хотят знать, что я делал и где я был все эти пять месяцев моего пребывания в России.

– Вы не уважаете закон. Иностранцы обязаны сообщать властям каждые четыре дня, где они находятся, – грубо говорит мне один из милиционеров.

Отвечаю, что знал этот закон, но что его было трудно соблюдать во время плавания по реке. Обстановка в бюро накалённая. Я окружён военными начальниками и полицейскими, которые не располагают желанием улыбаться. Милиция оформляет бумагу и определяет размер штрафа. Оплачиваю его деньгами, подаренными Татьяной и предназначенными для дороги после Москвы. Но этим дело не заканчивается. Молодая женщина, тоже военная, говорящая по-английски, сообщает, что разведслужба российской армии интересуется моим случаем. Там не понимают цель моего присутствия в регионе.

– Не шпион ли вы? – спрашивает она.

Вопрос вызывает у меня смех, что раздражает самого высокопоставленного военного.

– Несколько лет назад мы арестовали лютеранского миссионера, который был немецким шпионом, – говорит мне властный начальник. – Он всё ещё отбывает срок.

Затем он подвергает меня углублённому допросу. В результате понимаю, что он хочет получить мои 22 часа киносъёмок на реке, а также все мои записи. Не знаю ещё, конфискация это или простая проверка. Подчиняюсь приказам, выкладываю под наблюдением безжалостного типа всё своё имущество, мои два года работы, которые уходят в дым.

Через два дня это злоключение оканчивается вокруг стола с водкой. Военные не нашли ничего предосудительного в моих записях и вернули их с извинениями.

– Мы сделали нашу работу, – сказал мне шеф. Затем он добавил:

– Эта история составит великолепное заключение вашей книге.

12

Молодой друг Самюэля сидит на заднем сиденье грузовика, на крыше которого привязана лодка. Камера готова снимать ребёнка на каноэ. Это будет последний кадр фильма о моём путешествии. Беру взгляд мальчика крупным планом и объявляю, что мой «корабль» теперь его. Он широко раскрывает свои чистые глаза и бормочет спасибо, застенчивое мерси. Затем он сразу же хочет попробовать грести. Удерживаю пацана на мгновение, так как хочу написать несмываемой краской его имя на носу каноэ. Моя лодка никогда не имела названия, но с сегодняшнего дня она называется «ЮРА». «Теперь ты называешься ЮРА», – говорю своему «кораблю», благодаря его за труд, когда Слава и я провели вместе много-много дней на Лене. «Никогда не забуду твоё присутствие и твою отвагу!» Самюэль хочет развеять мою тоску в момент прощания с лодкой, ведёт меня на вершину холма, господствующего над городом. Теперь я больше не независимый мореплаватель, который бороздит речные изолированные регионы Сибири, но горожанин, который должен обсуждать своё возвращение во Францию. На холме мы идём то по треснувшему базальту, то по высохшему мху. Множество скальных кристаллов блестит в мягкой почве тундры, Верхоянские горы покрыты снегом. При виде пейзажей и красоты горизонта, окаймлённого Океаном, я постепенно освободился от печали расставания.

– Скоро, – говорит Самюэль, – лёд сомкнётся с твёрдой землёй.

Мы различаем полярную станцию Тикси. Там исследователи изучают флору и фауну Арктики.

– Мы на вершине Лиаклин Пюн, – объявляет Самюэль. – Это священная гора, почитаемая якутским народом. Здесь находят самое ценное растение тундры, золотой корень. Это лечебное растение, оно лечит все болезни.