Текст книги "Новые забавы и веселые разговоры"

Сеньор де Шольер
Девять утренних бесед и послеполуденные беседы[541]541
  Жан Дагоно (1509–1592), прозванный сеньором Шольером, был плодовитым писателем. О его жизни почти никаких достоверных сведений нет. Его основные сочинения – «Девять утренних бесед» и «Послеполуденные беседы» – были напечатаны в Париже в 1585 году. В этих книгах среди рассуждений на морально-этические, исторические, бытовые и другие темы («О золоте и железе», «О женщинах безобразных и красивых», «О ревности мужской и женской», «О семейном согласии», «О браке», «О болтовне и кокетстве женщин» и т. д.), обнаруживающих большую начитанность писателя, разбросано несколько вставных новелл, призванных проиллюстрировать то или иное положение автора. Научное издание сочинений Шольера было осуществлено лишь однажды – в 1879 году Полем Лакруа.


[Закрыть]

О некоем кастрате[542]542
  Из книги «Девять утренних бесед» (из беседы 4-й – «О кастратах»).


[Закрыть]

Надо вам знать, что этот самый метр Никола взял в жены даму, которой отсутствие бороды не внушило никаких опасений; а ведь мужчина без бороды – что музыкант без рожка, – дуди не дуди, а толку – чуть! Впрочем, как только он принялся заниматься с ней любовью, тут же и выяснилось, что всадникам вроде него на лошадку не взобраться! Вышедши замуж эдаким образом и уразумев, что к чему, она посчитала себя обделенной – и была права: ей, можно сказать, вручили кошелек, а внутри-то было пусто. Ее так называемый муженек в двери-то ломился рьяно, да запоры были для него чересчур крепки. Он же мерил жену на свой аршин и полагал, что раз уж он взял на себя столь тяжкий труд, то нечего и ей нос от него воротить, – пусть разделит с ним работу, тем паче, что в работе этой он находил не так уж много вкуса.

Протерпев, елико возможно, потуги и посулы супруга, дама, распаленная его авансами, взяла да и завела себе любовника, и уж он-то полностью заменил ей мессира Никола, которого сколько ни тряси, все разно ничего путного не вытрясешь. Так вот, для того, чтобы восполнить недостачу, она и завела знакомство, сеньор доктор, с одним, э-э… ну, да вы его не знаете. Этот ее милый оказался весьма прытким, и два месяца спустя добронравная дама убедилась, что она с прибылью, – то-то было слез да огорчений, – только не со стороны метра Никола, который от радости раздулся, как жаба. Спустя девять лун пришла пора собирать урожай с посева – и дама разрешилась от бремени красивой девочкой. Узнав об этом, все только руками развели: «Чудеса, да и только!» – а с течением времени люди стали поговаривать, что метр Никола тут, собственно, dominus non sunt[543]543
  Ни при чем (лат.).


[Закрыть] и что ежели хорошенько обмозговать дельце, то выходит, что его женушкой пользовался не он один. Некоторые особенно злобствовали, видя, как адвоката обводят вокруг пальца, и весьма резонно ему доказывали, что сия монетка – не из его мошны. И подобными доводами так его настропалили, что едва его жена оправилась от родов, как он начал дурно с нею обращаться, осыпать попреками и чуть было не выгнал из дому. Родители ее бросились на защиту и сумели уладить дело настолько, что метр Никола приутих и сменил гнев на милость, однако, когда девочке пошел тринадцатый год, он решил раз и навсегда от нее откреститься и не давать ей приданого, с каковой целью и заявил жене, что он не признает девочку своею дочерью и посему не видать ей ни лиарда из его состояния. Вот и представьте себе печаль и злополучие женщины, очутившейся в таком положении. У метра Никола с его безволосой физиономией на ту пору явилась мысль подышать деревенским воздухом; он отправил за собою и свое семейство, думая, что вдали от города все как-нибудь образуется; но ничуть не бывало! Его жена держала довольно смазливую горничную, с которой метр Никола как-то попытался взимать недоимки, задержанные ему супругой, но тут кто-то некстати помешал ему на полдороге. Горничная пожаловалась хозяйке на бесчестье, которое хотели ей учинить, и просила ее заступиться.

– Напротив, – ответила та, – соглашайся на все, что он от тебя хочет; я потом выдам тебя замуж за моего лакея и свадьбу тебе справлю честь честью, если ты поведешь дело так, как я тебе укажу, и поддашься моему мужу, – да не бойся ничего, с ним ты, как была, так и останешься девицей.

Затем она позвала своего лакея и так его разохотила всякими обещаниями и посулами, что он не успокоился до тех пор, пока не опрокинул горничную. И так уж он постарался, что вскорости начало ее во все стороны разносить. Метр Никола, который также пригубил от этой чарки, забыл и думать о своей жене, – а та, распознав беременность, берет горничную в оборот и, вытянув из нее правду, заверяет, что, хоть она и побранит ее, но слово сдержит – при одном условии: пусть та объявит метра Никола отцом ребенка. Горничная ей это торжественно обещает. Заручившись ее клятвой, хозяйка принимается весьма ловко за дело. Однажды, улучив момент, когда ее супруг пошел прогуляться за лье от дома, она позвала трех или четырех соседок и давай им плакаться, какую скверную и подлую штуку сыграла с нею ее горничная; зовут ту, хозяйка на нее накидывается и бранит на все корки, крича, что сквернавка устроила в ее доме бордель. Поняв ее замысел, плутовка-горничная охотно созналась во всех грехах и, бросившись на колени, стала молить свою хозяйку о прощении, но от той так дешево не отделаешься – не говоря уж о том, что ей хотелось посмаковать грешок, вся штука была в том, чтобы заставить хозяина признать ребенка. Итак, хозяйка налегла покрепче на горничную, подхватившую столь странную водянку, и та в конце концов – вдоволь поломавшись и нарыдавшись – объявила, что ребенком ее наградил хозяин – Никола Мерин.

– Да ты лжешь, подлая! – кричит ей хозяйка. – У него не может быть детей, с чего бы это они у него взялись?!

Горничная, однако, упорно стояла на своем. Тогда, чтобы вконец заморочить свидетелей, хозяйка притворилась, что она вне себя от гнева и негодования и хочет прибить ослушницу. Словом, когда метр Никола переступил порог своего дома, он застал там полный кавардак, – горничную в растерзанном виде, а супругу свою в таком раже, что она и говорить не могла.

– Да что тут у вас стряслось?

Тут-то хозяйка и раскрыла рот, и от метра Никола только клочья полетели:

– Ах ты, подлый кастрат! Ты все ныл, что никак с женой не сладишь, – хорошо же ты доказал это на моей горничной! Родной дочери хлеба пожалел, а на стороне байстрюков приживаешь?!

Женины подружки также на него насели, и тут уж языкам работа нашлась! Бедняга от бабьей трескотни так ошалел, что, и будь он взаправду мужчиной, он бы от одного визга евнухом стал.

Сперва он решил прикинуться дурачком и принял было невинный вид, но горничная представила такие доказательства дела, – как, где и когда, – что бедный наш Мерин совсем затих, прикусил язык и во избежание большего скандала признал, что преступление, в коем его обвиняли, совершил он.

Таким образом, дело было почти слажено, но его жена и тут не успокоилась и довела мужа до того, что он сам стал ее упрашивать выдать горничную за их лакея; и тут, поломавшись для виду, она дала наконец согласие справить свадьбу этих двух плутов, – разумеется, на денежки своего мужа, которого она столь хитроумно вынудила признать ее дочь.

О дьяволе и болтливых языках[544]544
  Из книги Шольера «Послеполуденные беседы» (из беседы 5-й – «О болтливости и кокетстве женщин»).


[Закрыть]

Итак, расскажу вам, монсеньор, как однажды двое молодцов – а за добрым винцом всяк из нас молодцом! – чесали языки о любовных шашнях и прочих утехах амурных и сладких.

Вот один из них, вдосталь позубоскалив, давай хвастать:

– Ты, небось, не поверишь, а я с моей милой не сплю, вот как ее почитаю. Да клянусь Тем, кого святой Михаил сбросил в ад,[545]545
  Согласно Библии, архангел Михаил, предводитель небесного воинства, одолел в единоборстве дьявола, о чем в Средние века слагалось немало церковных легенд.


[Закрыть] что наедине я к ней столь же почтителен, как и при ее муже. Ведь моя милая – почитай что сама добродетель!

– Ох и повезло тебе! – посмеялся его приятель. – Выходит, – спите не спите, а вид покажите. А вот ее муженек-то, поди, не такой разиня, как ты; ну, а коли и он свои силы бережет, так и черт с ним, стало быть, вы с ним два сапога пара!

Тут давай наш кум клясться и божиться, что, мол, лежи он со своей душенькой в постели и позволь она ему все что угодно, – и то ни черт, ни дьявол не заставит его пробить брешь в воротах сей крепости.

– А я бьюсь об заклад на десять экю, – это второй говорит, – что не устоять тебе нипочем; вот они, деньги, я их вручаю этому господину (который нежданно-негаданно, при сем присутствуя, оказался владельцем двадцати экю; ему велено было держать их до поры, до времени при себе, а отдать тому, на кого оба спорщика ему укажут). Надо вам знать, что муж добродетельной дамы был в недельной отлучке, сама же она пылала весьма нежными чувствами к своему куму, который – что греха таить! – зело падок был на сладкое. Вот спорщики наши явились к ней и рассказали свое дело. Поначалу она было заартачилась и прогнала их прочь, сказавши, что боится – не узнал бы муж. Но, как говорится, соскучилась бочка без затычки, да к тому же кумушка наша польстилась на десять экю, что были обещаны ей в том случае, если она не допустит куманька сыграть вхолостую. Все бы хорошо, да вот беда: она хорошо знала скаредность своего дружка – ни за что на свете он не согласился бы упустить денежки, коли они плывут к нему в карман. А потому перед тем, как сыграть партию, она ему объявила, что, коли он сделает с нею дело, она клянется отдать ему свои десять экю все сполна, так что пускай на любовь не скупится, он о том не пожалеет.

Что ж, все условия обговорили, ударили по рукам, и в назначенный день укладывают нашего кума в постель к куме, а уж та заранее позаботилась о том, чтобы все ее тесемки, пряжки да застежки вовремя и быстро поддались, когда настанет время впустить гостя. Но хитрый кум приготовился на сбой лад: надел прочное исподнее, да еще подбитое тремя или четырьмя подкладками, а своего косаря-коротышку увязал так, что вздумай тот покосить травку на лужку у кумы, ему пришлось бы перед тем одолеть три, не то четыре крепких веревки.

Половину ночи провели они так-сяк, нельзя сказать, чтобы с большим толком: разумеется, хозяйка постели совсем не прочь была взрезать тесемки на исподнем своего милого; кончилось-таки тем, что она потихоньку их распутала. Едва лишь развязанный работяга почуял волю, как пошло дело на лад! – помчался он стрелой, вертясь да взбрыкивая, и весь остаток ночи только тем и занимался, что сновал туда-сюда. Наутро кумушка наша, забыв о скромности, побежала хвастаться своей победою перед закладчиком, который обрадовался, что спас свои десять экю и заработал еще десяток для нее. Наш наездник, однако же, встал на дыбы и не дал закладчику забрать денежки. Дело грозило обернуться к худшему и окончилось бы совсем скверно, коли бы рогатый супруг не решил его самолично по-иному. На следующий день после вышеописанной скачки, когда спорящие совсем было передрались, прибыл он домой, и вот к нему-то, поскольку был он законник, и обратился любовник в присутствии его жены и противной стороны.

– Монсеньор, – сказал он, – я в большом затруднении из-за судебного процесса, коим мне грозят. Изложу вам дело все как оно есть. Был у меня жеребец весьма горячего нрава, и вот однажды, опасаясь, как бы он не натворил бед, привязал я его к дереву. Явилась хозяйка соседнего луга и отвязала его, вслед за чем жеребец мой вытоптал у ней всю траву. С меня же хотят взыскать убытки, так вот хотелось бы знать, обязан ли я оплачивать их.

Муж – честь ему и хвала! – осудил ту, что распутала жеребца, так что дело обернулось отнюдь не в пользу его ловкачки-жены. Ex his,[546]546
  На этом основании (лат.).


[Закрыть] господин мой, позвольте мне утверждать следующее: во-первых, мужчины куда целомудренней женщин, а, во-вторых, эти последние столь болтливы, что, и согрешив с мужчиною, не в силах о том умолчать. Не разболтай наша кумушка о невольном подвиге своего кавалера, она ровно ничего на этом не потеряла бы, а честь свою спасла, и никто бы о прегрешении ее так и не узнал.

Известно ведь: кто в грехах не кается, тому и отпускается.

О бородах[547]547
  Из книги «Послеполуденные беседы» (из беседы 6-й – «О бородах»).


[Закрыть]

Лишь от нас одних и зависит, укоротить или удлинить послеполуденные наши беседы, подобно тому, как поступают с путлищем или как брат Жан-почни-бутылку обходился со своим требником[548]548
  В «Гаргантюа и Пантагрюэле» Рабле (книга I, глава 41) рассказывается, что брат Жан по утрам для очистки желудка перед выпивкой читал свой требник.


[Закрыть] ad propositum;[549]549
  В зависимости от надобности (лат.).


[Закрыть] первым делом хочу доказать вам насущнейшую необходимость бороды, ибо лишь она позволяет различать, разделять и распознавать мужчин от женщин. И в самом деле: когда я вижу гладкий подбородок, то затрудняюсь определить, кто передо мною, – уж не женщина ли, переодетая мужчиною. Да что там говорить, стоит только припомнить некоторые истории. и вы сами убедитесь, что выбритые подбородки немалую роль сыграли в этой женско-мужской путанице. Но, так как многих из вас истории сии могли бы задеть за живое, вынудив сделать вид, будто вы никогда ни о чем подобном и не слыхивали, я берусь освежить вашу memento[550]550
  Память (букв.: помни) (лат.).


[Закрыть] рассказом о проделке одного цирюльника с неким весьма богатым и знатным дворянином, который – даром Что старый хрыч – в свои какие-нибудь семьдесят семь лет ухитрился заполучить в жены молоденькую, лет шестнадцати девицу, Красивую по всем статьям. Не прошло и двух недель, как молодая сочла супружеский рацион чересчур скудным. Муж, засадив в клетку столь чудесную пташку и зная, что ублажать ее чаще ему не под силу, решил, что береженого бог бережет и, дабы избежать путешествия в страну рогоносцев, куда, боялся он, жена заставит его проехаться, предпочел убраться от греха в деревню, каковым решением весьма раздосадовал молодую свою супругу, ибо ей – что деревня, что монастырь – один черт. Супруг уже и так принуждал ее к такому суровому посту, какой не снился самому ревностному святоше во всей Вселенной, а теперь, вдобавок, лишил вовсе всякого общества. Увидав ее в такой беде, одна весьма сведущая в любовных делах посредница обещала раздобыть ей другого наездника – из молодых, да раннего, – которого проще простого было бы ввести в дом: стоило лишь выдать его за кузину хозяйки. Условившись заранее о дне, часе и прочих обстоятельствах, наш цирюльник не замедлил явиться к своей кузине fn habito praestituto,[551]551
  В том виде, как было условлено заранее (лат.).


[Закрыть] и она приняла его с таким радушием, какое только возможно. Обе кузины отправились к добряку-мужу, который, со своей стороны, показал себя весьма гостеприимным хозяином. Ухватки этой новоиспеченной кузины были таковы, что никто не заподозрил бы в ней мужчину, кабы не слишком громкий и хриплый голос, который ее отнюдь не красил. Дабы предупредить всяческие подозрения, жена поспешила сообщить мужу, что кузина ее простужена.

– Да, поверите ли! – подхватила кузеноподобная кузина. – Это со мной приключилось совсем недавно, на помолвке монсеньора де Сенекур: мне там пришлось столько плясать, что меня так и бросало из холода в жар. Однако теперь мне полегчало, а коли, не дай бог, опять охрипну, я уж вылечусь благодаря вашему гостеприимству.

Тем временем приготовлялся ужин, и обе кузины заговаривали зубы старому мужу, которого хлебом не корми, а подай веселую компанию. Между прочими разговорами, которые жена вела с новоизготовленной кузиною, вдруг и спрашивает она с усмешкою:

– А что, кузина, вы все так же боязливы? Раньше вы были куда какая трусиха!

– Ах, боже мой! – отвечала новоявленная родственница. – Да еще более, чем прежде, – так что каждую ночь кормилица моя ложится спать подле меня!

– Не бойтесь, кузиночка, – успокоил ее муж, – нынче ночью жена моя составит вам компанию.

Трудно сказать, которая из двух кузин больше порадовалась таким речам. После ужина развлеклись еще немного беседою, вслед за чем пришло время укладываться спать. Гостья попрощалась со старым добряком, а он наказал жене лечь вместе с ее кузиною. Столь приятный приказ отнюдь не нуждался в повторении, и ему охотно подчинились. Ночь пролетела в ласках, которые убедили молодую даму, что ее муженьку куда как далеко до иных молодчиков позадиристей. Утром проснулась она веселая (еще бы – ей хорошенько умяли ее сальце) и отправилась распорядиться по хозяйству, что заведено было ее мужем, любившим поспать подольше.

Молодой наездник всю ночь не занимался ничем иным, как носился взад-вперед по лужку своей кузины, отчего весьма устал и выбился из сил, и к утру, решив отдохнуть, заспался до девяти часов. Тут служанки вошли в спальню, где подремывала наша прекрасная наездница, каковая, по причине жары вся разметавшись, выставила напоказ свой мужской признак.

– Ага! – закричала старая служанка. – Так вот та дудочка, под которую пляшут кузены с кузинами! Стало быть, вам, мой дружок, захотелось к нам на лужок? Ну, как бы не так! – И с юным красавчиком тут же обошлись, как он того и заслужил вместе со своей красоткой-кузиною, et meruere bene.[552]552
  И заслужил не зря (лат.).


[Закрыть]

Все вышесказанное должно убедить вас, что борода весьма полезна и способна воспрепятствовать недоразумениям и конфузиям, кои всенепременно приключались бы по недостатку сего признака, каковой с первого же взгляда о мужественности свидетельствует яснее ясного.

Франсуа де Россе
Трагические истории[553]553
  Франсуа де Россе родом был из Авиньона. Достаточно рано он попадает ко двору Маргариты Валуа (1552–1615), знаменитой «королевы Марго», первой жены короля Генриха IV. Королевская чета разошлась в 1j99 г.; Маргарита продолжала покровительствовать поэтам, сама писала стихи. В ее окружении культивировали изысканную, подчас несколько манерную лирику, и Россе был одним из тех, кто особенно преуспел в этой области. Он занимался также переводами, и его стараниями французская читающая публика приобщилась к «Назидательным новеллам» Сервантеса (их перевод увидел свет в 1613 г.)
  Перу Россе принадлежит также новеллистическая сборник «Трагические истории нашего времени» («Histoires tragiques de Nostre Tempo»), вышедший, видимо, в 1614 г. Рассказанная Россе история любви брата и сестры имела место в действительности в первые годы XVII в.
  Русский перевод этой новеллы сделан по руанскому переизданию книги Россе (1626 г.) и впервые был опубликован в 1916 г.


[Закрыть]

История V
О трагической любой брата и сестры и о несчастной и печальной их кончине

Не к чему в Америку ездить, новых чудовищ высматривать. Наша Европа и то слишком много их порождает. Живи я среди неверных, не удивить меня соблазнительным происшествием. Но зрелище христиан, пятнающих себя гнусностями, каких не смели позволить себе непросвещенные язычники, заставляет меня признать век наш – стоком всяческой мерзости всех прочих веков; тому доказательство последующие истории и, в частности, та, которую я вам сейчас расскажу.

В одной из прекраснейших областей Франции, в той, которую встарь называли Невстразией,[554]554
  Невстразия (или Нейстрия) – северо-западная часть государства франков (VI–VIII вв. н. э.).


[Закрыть] был дворянин доброго корня, женатый на благородной девице, дочери другого дворянина – своего соседа. Было у них несколько прекрасных детей, в том числе дочь, которую мы назовем Доралисой, и сын, на каких-нибудь восемнадцать месяцев моложе ее – его мы будем звать Лизараном.

Эти дочь и сын так были хороши, что, казалось, природа создала их себе на радость, чтобы хвалиться одним из чудес своих. Похожи они друг на друга были до такой степени, что превосходили в этом отношении Ариостову Брадаманту[555]555
  Брадаманта – героиня ироикомической поэмы Лодовико Ариосто (1474–1533) «Неистовый Орландо» (завершена в 1532 г.).


[Закрыть] и брата ее Ричардетто. Отец озаботился обучить их еще в детском возрасте всяким назидательным занятиям, как то – играть на спинете,[556]556
  Спинет – средневековый струнный (щипковый или клавишный) музыкальный инструмент.


[Закрыть] танцевать, читать, писать и рисовать. Они так усердно принялись за это, что вскоре превзошли желания тех, кому их обучение было поручено. Вообще же эти неразлучно вскормленные дети любили друг друга так, что один без другого и жить не мог. Они были веселы, только когда были вместе, пренебрегали развлечениями и обществом других своих сверстников. В это время, время невинности – все им позволялось. Спали они вместе и оказалось, что слишком долго. Надо бы отцам и матерям обратить на это внимание и умудриться настоящим примером. Век наш, как я уже сказал, и без того слишком испорчен. Дети, едва отнятые от кормилицы, имеют больше лукавства, чем невинные двенадцатилетние подростки доброго старого времени. Твердо убежден, что все зло пошло от этой не в меру долгой близости, затянувшейся до тех пор, пока Доралисе не минуло десяти-одиннадцати, а Лизарану – девяти-десяти лет, и не был он отправлен учиться в коллеж. Так им была горька разлука, что оба пролили бездну слез. С той и другой стороны только и слышно было, что плач и непрерывные вздохи, отцом и матерью относимые на счет одной братской привязанности. Но бесстыдная и омерзительная любовь уже и тогда, несомненно, там замешалась. Очень уж на это похоже, в чем мы сейчас, из настоящей истории убедимся. Лизаран, отправленный в коллеж одного из лучших городов области, в малое время проявил такие способности, что обогнал всех своих товарищей. По прошествии четырех учебных лет захотел отец его повидать. Он вызывает сына к себе и очень доеолсн, найдя его таким красивым, ученым и уже взрослым. Но это было ничто по сравнению с радостью сестры. Она не переставала обнимать и целовать брата. Но тон свободы, какую им предоставляли в детстве, у них все-таки не было. К тому же сдерживал их стыд и отвратительность греха, которую они представляли себе. Тем не менее ни тот, ни другой не могли укротить проклятой страсти своей настолько, чтобы она не вырывалась иногда из поводьев рассудка.

Тем временем отец вернул в коллеж Лизарана для окончания науки, имея в виду доставить ему приход. Выло у него еще несколько сыновей и очень хотелось пристроить этого, самого младшего, к какому-нибудь хорошему церковному месту и тем облегчить собственное положение. Он это и сделал, в то время как красота и обращение Доралисы побудили нескольких почтенных и родовитых дворян предложить себя в ее распоряжение. Искало ее руки многое множество кавалеров, имевших большие достоинства и по возрасту девице подходящих. Тем не менее отец, предпочитая средства всем прочим доводам, дал согласие одному дворянину, соседу своему, очень богатому, но уже в летах. Ах, проклятая скупость, сколько от тебя бед на свете сем! Назвавший тебя корнем всех пороков хорошо знал, что ты и что из тебя истекает.

Наша история наименует господина этого Тимандром. Лучше бы ему было провести остаток дней своих, не вступая в союз с красавицей, слишком для него молодой и на обращение его отвечавшей тысячей всяческих обид. При взаимном согласии сторон добрая воля взаимно может смягчить несоответствие возраста.

В конце концов Доралиса, сколько она ни плакала и сколько слез ни пролила, принуждена была подчиниться воле отца своего. Брак решен, и Лизаран вызван из школы для присутствия на свадьбе. Сестра, как только увидела его и получила возможность с ним разговаривать так, чтобы никто другой не слышал, сказала такие жалостные слова:

– Дорогой брат мой, сколь я несчастна! И надо же мне проводить цвет жизни своей с человеком, который мне самой смерти ненавистней! Не жесток ли отец мой, отдавая меня в руки такого человека? Губить ли мне отныне дни мои существованием, столь несогласным ни возрасту, ни склонности моей? К чему богатство, когда согласия нет? Посоветуйте мне, прошу, в столь великой беде. Я почти до такой крайности доведена, что на себя руки наложить готова.

Выслушав ее жалобы, Лизаран отвечал следующим образом:

– Дорогая сестра, сожалею о несчастии вашем. Ваша боль, что моя собственная. Не имею возможности не осудить жестокость отца, выдающего вас насильно и за человека иного, чем вы, возраста. Тем не менее, ввиду неограниченности отеческой власти, советую вам терпение. Фортуна, быть может, готовит вам что-нибудь лучшее. Будьте уверены, во всяком случае, что как только вас обвенчают с Тимандром, из виду я вас не выпущу. Ваш дом сделаю местом обычного моего пребывания. Мне почти совершенно невозможно жить, не видя вас.

По окончании этой речи они обнялись и крепко поцеловались, а не удержи их стыд и опасение быть увиденными, тут же бы и исполнили они отвратительные свои желания. Доралиса, утешенная обещанием Лизарана, которого она любила не только братской, но и страстной любовью, стала спокойно относиться к браку со стариком, которому отныне предстояло служить прикрытием чудовищным ее наслаждениям.

Итак, она обвенчана, и Тимандр срывает плод, ему столь желанный. По окончании праздника он уводит жену в свой дом, которым был замок поблизости от замка его тестя. Лизаран, к тому времени бывший даже слишком ученым, в школу не вернулся. Он пользовался хорошей бенефицией, доставленной ему отцом. Его развратная любовь к сестре не позволяла ему выдерживать сколько-нибудь долгое время, не посещая ее в новом ее доме. Он сделал из него постоянное свое жилище и всегда находился при ней. От такой близости стали желания их распаляться настолько, что много раз, не стыдись они столь омерзительного греха, полностью бы готовы были их насытить. Ужас подобного преступления часто являлся их мысленному взору и, особенно, Доралисе, ведшей с собой такую речь:

«Ах! Жестокая любовь, заставляющая безумно любить того, чьего, близости родства ради, бесстыдного взгляда не только бежать должна, а еще и бояться, не прознал бы кто о моей безумной и кровосмесительной страсти, к чему готовишь меня? Принудишь ли меня сотворить столь отвратительный грех? Вырвем эту проклятую выдумку, пока она не отпечаталась еще сильней, и вообразим несчастие, могущее произойти из такого омерзительного преступления».

Эти добрые мысли почти всегда отвращали ее от ее безрассудных побуждений, но тогда красота, любезность ее брата и бывшая в ней к нему любовь тотчас на них восставали и, едва возгоревшись, гасли они.

– И кто может, – говорила она потом, – помешать мне любить? Не естественное ли это дело? Во времена невинности, когда был золотой век, имели ли подобные предрассуждения? Люди сочинили законы по собственному произволу, но природа сильней всех этих соображений. Хочу следовать ей, ибо она благой и верный путеводитель жизни нашей.

Так говорила презренная в то время, как брат ее переживал те же муки. Отвращение мешает мне приводить их проклятые и развратные оправдания.

Не это является задачей моей – целью своей имею изобразить и изобличить мерзость порока, а не его защиту. Итак, скажу только, что после разного рода колебаний последовали они обычаю, установленному погаными языческими богами Юноной и Юпитером. Они продолжали гнусные свои наслаждения, ни в ком не возбуждая подозрений. Так что, хоть и заставали их порой на одной постели целующимися у всех на глазах, или удалялись они в лес и другие уединенные и безлюдные места, кто бы когда подумал об этого рода близости! Тем не менее небо, не пожелавшее долее терпеть этого ужасного и кровосмесительного прелюбодеяния, позволило прислужнице застичь их однажды за делом. Она тысячу раз перекрестилась и закрыла глаза, дабы не видеть вещи, столь отвратительной, и, не желая тотчас же разносить о замеченном, она ограничилась тем, что в частной беседе указала хозяйке своей на великое преступление, ею совершаемое, и великий позор, могущий произойти в случае обнаружения всего этого.

Доралиса, вместо того, чтобы с благодарностью принять предостережение, поступила с ней каким только можно вообразить себе унизительным образом: ибо оскорбив ее словами, еще очень сильно побила ее, а потом дала ей расчет. Женщина, возмущённая обидой, полученной в обмен за добро, тайно уведомила Тимандра о причине, побудившей его супругу выгнать ее из дому, и советовала ему за ней присматривать, ибо, несомненно, брат ее бесстыдно пользовался родной сестрой. Муж, весьма изумленный таким сообщением, не знал ни что ему сказать, ни что делать. Сначала хотел он им отомстить без всякого рассуждения, так сильно владело душой его желание мести, потом, однако, представив себе, что все это могло быть просто клеветой, он, затаив свою боль, стал так настойчиво следить за поступками жены и шурина, что не мог не проникнуться слишком большой уверенностью в действительности их кровосмесительного разврата. Любовь, питаемая им к жене, соединенная с некоторыми усвоенными им соображениями о том, что все это могло быть неправдой, хотя бы он и наблюдал все возможные обнаружению приметы, сделали то, что он удовольствовался тем, что отказал шурину от дома. Большая кротость в муже, которому нанесли столь тяжкую обиду. И вот наши влюбленные лишены возможности видеться, к великому обоюдному неудовольствию. Доралиса, притворяясь добродетельной женщиной, спрашивает у мужа, какую причину он имеет для вражды к брату, что отказал ему от дома. Тимандр обличает тогда их отвратительный разврат и говорит о справедливом гневе, который он должен бы к ним питать, не предпочти он кротость мести; обещает все забыть, если она захочет вести лучший образ жизни и умолить Бога о прощении столь страшного и омерзительного прегрешения, не то принудят его применить к ним заслуженное ими наказание. Она, слушая рассуждения мужа, стала горько плакать. Уста ее произнесли затем жалобы и сожаления, смешанные со столь страшными клятвами, что способны были заставить Тимандра поверить противности того, что было ему известно, не овладей безраздельно душой его ревность. Люди, вошедшие уже в возраст, любовным огнем пылают не так, как молодые, но зато они много ревнивей. Малейшее подозрение остается у них в мозгу, и можете себе представить, насколько сильно отпечатлелась вещь, виденная собственными глазами. Он кончает тем, что наотрез отказывает допустить Лизарана вернуться в этот дом, и клянется, что, если здесь его увидит, плохо им придется. В то время как происходило все это, Лизаран вернулся к отцу, ничего не знавшему о всех этих семейных неприятностях. Он стал проводить дни и ночи в муках о том, что лишен возможности видеть предмет отвратительной любви своей. С другой стороны, и она была истерзана самой ужасной тоской и горем столь тяжким, как только можно вообразить себе. Поистине, не будь они в такой кровной близости, можно бы им еще извинить безумие их страсти, ибо она была одной из совершеннейших красавиц, каких я только видел, он же один из прекраснейших дворян, каких кто-либо когда встречал. Однако, вспомнив об ужасном их пороке, я принужден удивляться, как мог Всевидящий так долго выносить подобное злодейство, не покарав его. Как велико долготерпение его, если столько времени ожидает раскаяния грешников, столь упорствующих в скверне своей.

Когда Лизаран прожил несколько месяцев у отца, желание увидеть сестру не позволило ему выносить дальнейшую разлуку, не послав ей о себе вестей при посредстве письма, составленного в таких выражениях:

«Лишенный радости видеть вас, я испытываю смертные муки. Если долго еще принужден буду жить вдали от прекрасных очей ваших, вы понесете потерю, которую вам никто никогда не возместит. Средство к сохранению моей жизни – предоставить мне возможность переговорить с вами об избавлении вас от заточения, которому вы подвергнуты, меня – от терзаний этой разлуки. Приложите к тому все возможные для вас средства, дорогая сестра моя, если желаете спасти спокойствие свое и жизнь, от вашего лишь лицезрения зависящую».

Написав и запечатав это письмо, он отдал его отцовскому слуге, которому вполне доверял. Человек этот, наученный тому, что ему следовало делать, прибыл однажды под вечер в замок Тимандра, притворяясь, что пришел не из дома тестя, а из другого места. Его хорошо приняли, не подозревая о его поручении. Вечером он передал это письмо Доралисе, которая, прочитав его, не пожелала ответить чем-либо, кроме приглашения брату прийти попоздней, на следующий день к ней в дом, через садовую калитку, которая будет отворена и где она будет его ждать. Слуга этот, простившись поутру с Тимандром и его супруге»; не имея никаких сведений о распутстве брата и сестры, возвратился в дом своего хозяина, где и передал Лизарану, что сообщила ему сестра. Тот, услыхав такую новость, садится на коня и приезжает в тот же вечер к месту, где ждала его сестра. Обнявшись и утолив развратные желания свои, они стали обсуждать совместно, какие им избрать средства, чтобы достичь большей свободы предаваться наслаждению. Решено было, что на следующий день она возьмет все свои драгоценности и когда потом, вечером, все лягут, он усадит ее за седлом и увезет ее в какую-нибудь провинцию, где они могли бы спокойно провести остаток дней своих. Предприятие, исполненное такой же дерзостью, как и беспорядочные их желания. Близилось время получения возмездий страшному их прелюбодеянию. Божественное правосудие, идущее неслышными стопами, уже простерло над ними железную десницу свою.