Текст книги "Врата"

– Да, он отличный парень, – подтвердил я, приканчивая выпивку и протягивая стакан за новой порцией. – Эй. Что значит, я напоминаю вам его?

– Он тоже не может решиться, Броудхед. У него денег достаточно для Полной медицины, но он не может решиться потратить их. Если бы потратил, мог получить ноги и снова вылететь. Но тогда у него ничего не останется. И он остается калекой.

Я поставил стакан. Больше мне не хотелось пить. «Пока, Итуно, – сказал я. – Иду спать».

| ОБЪЯВЛЕНИЯ

|

| Тенистый широколистник, выращенный вручную и

| свернутый. Два доллара сигарета. 87-307.

|

| Нынешнее местонахождение Агосто Т. Агнелли.

| Позвоните службе безопасности Врат для Интерпола.

| Награда.

|

| Публикация рассказов и стихотворений. Лучший

| способ сохранить воспоминания для ваших детей.

| Удивительно низкая цена. 87-349.

|

| Кто-нибудь из Питтсбурга или Падьюки? Скучаю

| по родине. 88-226.

Большую часть обратного пути я писал письма Кларе, не зная, отправлю ли их. Больше делать было нечего. Эстер оказалась удивительно сексуальной – для такой полной женщины определенного возраста. Но наступает время, когда это уже не занимает, а со всем тем грузом, которым был забит корабль, больше ни для чего места не оставалось. Дни проходили одинаково; секс, письма, сон... и беспокойство.

Беспокойство из-за того, что Шики Бакин хотел оставаться калекой; и беспокойство, почему я сам этого хочу.

Глава 25

Зигфрид говорит: «У вас усталый голос, Боб». Что ж, это вполне понятно. Уикэнд я провел на Гавайях. У меня часть денег вложена здесь в туристский бизнес, так что мне это почти ничего не стоит. Два прекрасных дня на Большом острове, по утрам встречи с акционерами, а днем – с одной из прекрасных девушек островов – на пляже или в катамаране с прозрачным дном, сквозь которое видны спокойно плывущие и дожидающиеся крошек большие манты. Но по возвращении приходится преодолевать все эти временные зоны, и я чувствовал усталость.

Но только Зигфриду нужно услышать не это. Ваша физическая усталость его не интересует. Его не заботит ваша сломанная нога. Он хочет только услышать, как во сне вы спали со своей матерью.

Я говорю ему об этом. Говорю: «Да, я устал, Зигфрид, но хватит ходить вокруг да около. Давай прямо к эдиповому комплексу – насчет мамы».

– А у вас он есть, Бобби?

– А разве его нет у каждого?

– Хотите поговорить о нем, Бобби?

– Не особенно.

Он ждет, и я тоже жду. Зигфрид опять поработал, и теперь его кабинет напоминает сорокалетней давности комнату мальчишки. Голограмма скрещенных весел на стене. Фальшивое окно с фальшивым видом на горы Монтаны в снежную бурю. Полка с мальчишескими книгами-голограммами: «Том Сойер», «Забытая раса Марса» – остальные названия не могу прочесть. Все очень по-домашнему, все очень напоминает дом, но не мой: моя комната в детстве была маленькая, узкая, ее почти всю занимал старый диван, на котором я спал.

– Знаете ли вы, о чем хотите говорить, Роб? – мягко проверяет Зигфрид.

– Держу пари. – Потом я передумываю. – Нет. Не уверен. – На самом деле я знаю. Мне тяжело пришлось по пути назад с Гавайев, очень тяжело. Полет пятичасовой. Половину этого времени я провел в слезах. Забавно. В самолете, летящем на восток, рядом со мной сидела чудесная девушка хапи-хаоле. Я сразу решил познакомиться с ней получше. И стюардесса была та же, с которой я летел сюда, и с ней я уже познакомился получше.

И вот я сидел в салоне первого класса СРС (сверхзвукового реактивного самолета), стюардесса приносила напитки, я болтал со своей хорошенькой соседкой хапи-хаоле. И – как только девушка начинала дремать или уходила в туалет, а стюардесса смотрела в другую сторону, – меня разрывали молчаливые, ужасные, мучительные рыдания.

Но стоит кому-нибудь взглянуть в мою сторону – я опять улыбающийся, оживленный, богатый.

– Не хотите ли сказать, что вы чувствуете именно в эту секунду. Боб?

– Хотел бы, Зигфрид, если бы знал.

– Вы на самом деле не знаете? Не можете вспомнить, что было в вашей голове только что, когда вы молчали?

– Конечно, могу. – Я некоторое время не решаюсь, потом говорю:

– О, дьявол, Зигфрид, я просто ждал, чтобы меня утешили. Я кое-что понял накануне, и мне было больно. О, ты не поверишь, как было больно. Я плакал, как ребенок.

– Что же вы поняли, Бобби?

– Я пытаюсь тебе рассказать. Относительно... ну, отчасти относительно матери. Но также... относительно Дэйна Мечникова. У меня были... были эти...

– Я думаю, вы пытаетесь рассказать что-то относительно фантазий – у вас анальный секс с Мечниковым, Боб. Верно?

– Да. Как ты все хорошо помнишь, Зигфрид. Плакал я о маме. Отчасти...

– Вы уже говорили мне об этом, Боб.

– Верно. – И я закрываюсь. Зигфрид ждет. Я тоже жду. Вероятно, хочу, чтобы меня еще уговаривали, и некоторое время спустя Зигфрид идет мне навстречу.

– Посмотрим, не могу ли я вам помочь, Боб, – говорит он. – Какое отношение друг к другу имеют ваши слезы о матери и ваши фантазии об анальном сексе с Дэйном Мечниковым?

Я чувствую, что внутри у меня что-то происходит. Как будто влажное мягкое содержимое груди начинает пузыриться в горле. Я чувствую это по голосу. Он был бы дрожащим и ужасно жалким, если бы я его не контролировал. Но я его контролирую, хотя отлично знаю, что такое утаить от Зигфрида невозможно; он получает информацию от датчиков и может судить о том, что происходит со мной, по напряжению мышц и влажности ладоней.

Но тем не менее я пытаюсь. Тоном учителя биологии, препарирующего лягушку, я говорю: «Видишь ли, Зигфрид, мама любила меня. Я это знал. И ты знаешь. Проявление логики; у нее просто не было выбора. И Фрейд однажды сказал, что ни один мальчик, уверенный в любви своей матери, не вырастает невротиком. Только...»

– Пожалуйста, Робби, это не вполне верно, к тому же вы философствуете. Но вам совсем не нужны эти преамбулы. Вы увертываетесь, верно?

В другое время я за это вырвал бы у него его цепи, но на этот раз он правильно оценил мое настроение. «Хорошо. Но я на самом деле знал, что мама меня любит. Она ничего не могла с этим поделать! Я был ее единственным ребенком. Отец умер – не прочищай горло, Зигфрид, я уже подхожу. Было логически необходимо, чтобы она любила меня, и я понимал это, никаких сомнений у меня не было, но она об этом никогда не говорила. Ни разу».

– Вы хотите сказать, что никогда за всю жизнь вы не слышали от нее: «Я тебя люблю, сын»?

| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

|

| Корабль аЗ-77, рейс 036В51. Экипаж Т. Паррено,

| Н. Ахойя. Е. Нимкин.

|

| Время до цели 5 дней 14 часов. Позиция -

| окрестности Альфа Центавра А.

| Резюме. Планета земноподобная, покрыта густой

| растительностью. Цвет растительности

| преимущественно желтый. Атмосфера очень напоминает

| смесь хичи. Планета теплая, полярных шапок нет, и

| средняя температура примерно такая же, как на

| земном экваторе. Не зарегистрированы ни животная

| жизнь, ни подписи (метан и прочее). Некоторые

| растения хищные, они очень медленно передвигаются,

| переставляя выступающие части лозоподобных

| отростков, потом подтягиваются и переносят корни.

| Максимальная измеренная скорость такого

| передвижения – примерно два километра в час.

| Никаких артефактов. Паррено и Нимкин высадились и

| вернулись с образцами растительности, но умерли от

| токсико-дендроноподобной реакции. На их телах

| образовались огромные волдыри. Начались сильные

| боли, зуд, они начали задыхаться, вероятно, из-за

| накопившейся в легких жидкости. Я не принес их на

| корабль. Не открывал шлюпку. Отцепил шлюпку и

| вернулся без нее.

| Оценка Корпорации. Обвинения против Н. Ахойя

| не выдвинуты с учетом его репутации в прошлом.

– Нет! – кричу я. Потом снова овладеваю собой. – Во всяком случае не прямо. Однажды – мне было восемнадцать лет, и я спал в соседней комнате – я слышал, как она говорила подругам, что я замечательный ребенок. Она гордится мной. Не помню, что именно я сделал; получил награду или работу, но она гордилась мной и любила меня, и так и сказала... Но не мне.

– Пожалуйста, продолжайте. Боб, – немного погодя говорит Зигфрид.

– Я и продолжаю. Дай мне минутку. Больно! Вероятно, это можно назвать основной болью.

– Пожалуйста, не ставьте себе диагноз, Боб. Просто говорите. Пусть выходит наружу.

– О, дерьмо!

Я тянусь за сигаретой и застываю. Это обычно хорошо действует, когда мне туго приходится с Зигфридом, потому что почти всегда вовлекает его в спор, не пытаюсь ли я облегчить напряжение, вместо того чтобы справиться с ним. Но на этот раз я испытываю такое отвращение к себе, к Зигфриду, даже к своей матери... Я хочу покончить с этим. «Послушай, Зигфрид, вот как это было. Я очень любил маму и знаю – знал! – что она меня любила. Но она не очень хорошо показывала это».

Неожиданно я осознаю, что держу в руках сигарету, перекатываю в пальцах и даже не зажигаю. Удивительно, но Зигфрид никак не прокомментировал это. Я продолжаю. «Она мне этого не говорила. И не только это. Странно, Зигфрид, но, знаешь, я не могу вспомнить, чтобы она касалась меня. Ну, не совсем... Иногда она меня целовала на ночь. В макушку. И помню, она мне рассказывала сказки. И всегда была рядом, когда я в ней нуждался. Но...» Мне приходится остановиться на мгновение, чтобы справиться с голосом. Я глубоко вдыхаю, ровно выдыхаю через нос, сосредоточившись на процессе дыхания.

– Но, видишь ли, Зигфрид, – говорю я, репетируя про себя слова и очень довольный их ясностью и уравновешенностью, – она не часто притрагивалась ко мне. Кроме одного обстоятельства. Когда я болел. А я часто болел. Все на шахтах болеют: постоянные насморки, болезни кожи. Она давала мне все необходимое. Всегда была рядом. Всегда: работала и заботилась обо мне в одно и то же время. И когда я заболевал, она...

Немного погодя Зигфрид говорит: «Продолжайте, Робби. Скажите это».

Я пытаюсь, но не получается, и он говорит:

– Просто скажите, как можете. Избавьтесь. Не беспокойтесь о том, пойму ли я, имеет ли это смысл. Просто избавьтесь от слов.

– Ну, она измеряла мне температуру, – объясняю я. – Понимаешь? Совала в меня термометр. И держала меня, знаешь, сколько времени нужно, три минуты. А потом доставала термометр и смотрела на него.

Я на краю вопля. Хочу начать, но прежде хочу довести до конца. Почти сексуальное ощущение. Как будто принимаешь решение о женщине и не хочешь, чтобы она слишком тебя занимала, но все равно начинаешь. Я пытаюсь справиться с голосом, чтобы он не подвел меня, пока я не кончу. Зигфрид молчит, и немного погодя я нахожу слова:

– Знаешь что, Зигфрид? Забавно. Всю жизнь... сколько прошло с тех пор? Сорок лет? И тогда и теперь у меня сумасшедшее представление, что любовь – это когда что-то в тебя вставляют, а потом вытаскивают.

Глава 26

Пока я отсутствовал, на Вратах произошли большие изменения. Повысили плату за суточное содержание. Корпорация хотела избавиться от прихлебателей, вроде Шики или меня. Плохая новость – рассчитывал на три оплаченных недели, оказалось всего десять дней. Появилось много ученых с Земли: астрономов, ксенотехников, математиков. Прилетел даже старый профессор Хеграмет; весь в синяках от старта, он бойко бегал по туннелям.

Но Оценочная комиссия не изменилась, и я был приколот к скамье, а моя старая знакомая Эмма объясняла, какой я глупец. На самом деле докладывал мистер Сен, Эмма только переводила. Но мне ее перевод понравился.

– Я предупреждала вас, Броудхед. Вам следовало прислушаться. Почему вы изменили установку курса?

– Я уже говорил. Обнаружив, что я на Вратах-Два, я просто не мог этого вынести. Хотел отправиться куда-нибудь еще.

– Чрезвычайно глупо с вашей стороны, Броудхед.

Я посмотрел на Сена. Он висел на стене, прицепившись воротником на крюк, улыбался, сложив руки. «Эмма, – сказал я, – делайте, что хотите, только отцепитесь от меня».

Она радостно ответила: «Я и делаю, что хочу, Броудхед, потому что должна это делать. Это моя работа. Вы знали, что изменять установку курса запрещено».

– Кем запрещено? Я застрял в том корабле.

– В правилах сказано, что нельзя уничтожать корабль, – объяснила она. Я не ответил, она сделала что-то вроде перевода для мистера Сена, который серьезно выслушал, поджал губы и произнес две аккуратных фразы на языке мандаринов. Можно было расслышать даже знаки препинания.

– Мистер Сен говорит, – сказала Эмма, – что вы весьма безответственная личность. Вы уничтожили невосполнимое оборудование. Оно не принадлежало вам. Оно принадлежало всему человечеству. – Он произнес еще несколько предложений, и она закончила:

– Мы не можем окончательно судить о вашей ответственности, пока не получим дополнительной информации о степени урона, нанесенного кораблю. Мистер Итуно обещал при первой же возможности произвести полную проверку корабля. Ко времени его доклада в полете находились два ксенотехника. Они должны отправиться на Афродиту. Сейчас они уже на Вратах-Два, и их заключение, вероятно, прибудет с очередным пилотом-перевозчиком. Тогда мы снова пригласим вас.

Она замолчала, глядя на меня, и я понял, что встреча окончилась. «Большое спасибо», – сказал я и оттолкнулся в сторону двери. Она позволила мне долететь до нее, прежде чем сказала:

– Еще одно. В докладе мистера Итуно сообщается, что вы работали на погрузке и изготовлении костюмов на Вратах-Два. Он установил вам плату – сейчас взгляну – двадцать пять сотен долларов. Ваш пилот-перевозчик Эстер Берговиц перевела на ваш счет один процент своей оплаты за услуги, оказанные в полете; соответственно произведены изменения в вашем счете.

– У меня не было контракта с ней, – удивленно сказал я.

– Не было. Но она считает, что должна поделиться с вами. Немного поделиться, разумеется. Хотя, – она снова посмотрела в бумаги, – двадцать пять сотен плюс пятьдесят пять сотен – всего получается восемь тысяч долларов на вашем счету.

| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

|

| Корабль 1-103, рейс 022В18.

| Экипаж Дж.Геррон.

|

| Время до цели 107 дней 5 часов. Примечание:

| время обратного пути 103 дня 15 часов.

|

| Извлечение из журнала: "На 84 день полета, на

| 6-ом часу инструмент Q начал светиться, и

| наблюдалась необычная активность огней на

| контрольном табло. В то же самое время я ощутил

| изменение в направлении толчка двигателей.

| Примерно с час продолжались изменения, затем свет

| Q погас и все пошло как обычно".

|

| Предположение: Курс был изменен для того,

| чтобы избежать столкновения с какой-нибудь

| опасностью, может, звездой или другим небесным

| телом. Рекомендован компьютерный поиск в журналах

| аналогичных происшествий.

Восемь тысяч долларов! Я направился к шахте, схватился за ведущий вверх кабель и задумался. Особой разницы нет. Конечно, этого не хватит, чтобы оплатить стоимость поврежденного корабля. Во всей вселенной не найдется достаточно денег, если с меня потребуют полную стоимость восстановления. Корабль восстановить невозможно.

С другой стороны, теперь у меня на восемь тысяч долларов больше, чем раньше.

Я отпраздновал это изменение, купил выпивку в «Голубом Аду». Пока пил, думал о том, какие у меня возможности. Чем больше думал, тем сильнее они уменьшались.

Меня признают виновным, это несомненно, и предъявят иск по меньшей мере в несколько сотен тысяч. Но у меня их нет. Счет может быть и большим, но это уже безразлично: когда заберут все, что у тебя есть, больше уже брать нечего.

Как подумаешь, мои восемь тысяч долларов – это волшебное золото. Оно может растаять с рассветом, как только поступит отчет ксенотехников с Врат-Два. Оценочная комиссия соберется снова, и на этом конец.

Поэтому нет особой причины беречь деньги. Можно их и потратить.

Не было причин и думать о возврате к моей прежней работе – высаживанию ив, даже если я бы и мог получить ее: ведь Шики с должности старшего на этой работе уволили. Как только произнесут приговор, все с моего счета исчезнет. Меня подвергнут немедленно казни путем выбрасывания.

Если бы тут вовремя оказался идущий на Землю корабль, я мог бы улететь на нем, вскоре оказался бы в Вайоминге и попробовал бы заняться своей прежней работой в пищевых шахтах. Но если корабля не окажется, я в беде. Может, удалось бы наняться на американский крейсер или бразильский, если Френси Эрейра захочет похлопотать за меня. Тогда можно было бы переждать на борту, пока не появится подходящий корабль.

Подумав, я решил, что шансов на это очень мало.

Лучше всего было бы действовать до того, как комиссия примет окончательное решение. И тут у меня было две возможности.

Я мог улететь на Землю, на пищевые шахты Вайоминга, не дожидаясь решения Комиссии.

Или мог снова вылететь в космос.

Прекрасные возможности. Одна означала навсегда отказаться от надежды на приличную жизнь... другая пугала меня до глубины души.

Врата похожи на клуб, в котором никогда не знаешь, какие из его членов в городе. Луиза Форхенд улетела; крепость терпеливо удерживал ее муж Сесс. Он ждал ее или единственную оставшуюся дочь, чтобы самому улететь снова. Он помог мне снова поселиться в моей комнате; ее временно занимали три мадьярки, которые улетели на трехместном корабле. Переселение не потребовало больших усилий: у меня ничего не было, кроме недавних покупок.

Единственно постоянным оставался Шики Бакин, он всегда здесь и всегда дружелюбен. Я спросил, не слышал ли он чего-нибудь о Кларе. Он не слышал. «Улетай снова, Боб, – советовал он. – Это единственный выход».

– Да. – Мне не хотелось с ним спорить. Конечно, он прав. Может, и полечу... Я сказал:

– Хотел бы я не быть трусом, Шики, но я трус. Просто не знаю, смогу ли я снова войти в корабль. У меня нет смелости ежедневно в течение ста дней смотреть в лицо смерти.

Он засмеялся и слетел со шкафа, чтобы потрепать меня по плечу. «Так много смелости не нужно, – сказал он, возвратившись на шкаф. – Она нужна только однажды: когда заходишь на корабль. Потом она совсем не нужна, просто у тебя нет выбора».

– Я думаю, что справился бы, – сказал я, – если бы теория Мечникова о цветах оказалась правильной. Но некоторые вылетевшие с «безопасной» установкой уже погибли.

– Тут вероятность только статистическая, Боб. Правда, что есть установки, соответствующие лучшим результатам. Конечно, в пределах ошибки. Но есть.

– Те, что погибли, все равно мертвы, – ответил я. – Но... может, я и поговорю еще с Дэйном.

Шики удивленно посмотрел на меня. «Он в полете»

– Когда?

– Сразу вслед за тобой. Я думал, ты знаешь.

Я забыл. «Нашел ли он то, что искал?»

Шики подбородком почесал плечо, сохраняя равновесие легкими взмахами крыльев. Потом слетел со шкафа и направился к пьезофону. «Посмотрим, – сказал он, нажимая кнопку. На экране появилась доска новостей. – Рейс 88-173, – прочел Шики. – Премия 150 000 долларов. Не очень много».

– Я думал, он получит больше.

– Что ж, – сказал Шики, продолжая читать, – не получил. Тут говорится, что он вернулся вчера вечером.

| ОТНОСИТЕЛЬНО ЧЕРНЫХ ДЫР

|

| Доктор Азменион. Если вы имеете дело со

| звездой, чья масса минимум в три раза превышает

| солнечную и которая коллапсирует, она не

| превращается просто в нейтронную звезду. Она

| продолжает сжиматься. Становится настолько

| плотной, что скорость убегания превышает тридцать

| миллионов сантиметров в секунду... а это...

| В. Гм. Скорость света?

| Доктор Азменион. Совершенно верно, Галина.

| Свет не может уйти. Она черная. Вот почему ее

| называют черной дырой – но только если вы

| подойдете ближе, внутрь, в область, которая

| называется эргосферой, там она не черная.

| Вероятно, вы что-нибудь увидите.

| В. А на что это похоже?

| Доктор Азменион. Хотел бы я знать, Джеф. Если

| кто-нибудь там побывает, он нам расскажет, если

| сможет. Но, вероятно, не сможет. Вероятно, можно

| подойти к ней близко, собрать наблюдения и

| вернуться назад – и получить премию... Боже, я

| даже не знаю... ну уж миллион, это точно. Если вы

| переберетесь в шлюпку и оттолкнете от себя

| основную массу корабля, вы можете получить

| добавочную скорость, достаточную, чтобы уйти. Это

| нелегко. Но, вероятно, возможно. Но дальше что?

| Возвращаться в шлюпке невозможно. А наоборот не

| сработает. В шлюпке не хватит массы, чтобы

| подтолкнуть вас и освободить... Я вижу, старине

| Бобу это обсуждение не нравится, так что давайте

| перейдем к типам планет и пылевых облаков.

| ОБЪЯВЛЕНИЯ

|

| Есть ли на Вратах не курящий и говорящий

| по-английски, чтобы пополнить экипаж? Может, вы

| хотите укорачивать свою жизнь (и наши резервы

| жизнеобеспечения), но мы двое не хотим. 88-775.

|

| Требуем представительства старателей в Совете

| корпорации Врата! Митинг завтра в 1300 на уровне

| Бейб.

| Добро пожаловать все!

|

| Проверенный способ выбора полета,

| осуществление всех ваших снов. 32-страничная

| запечатанная книга все объяснит 10 долларов.

| Консультации – 25 долларов. 88-139.

Поскольку Мечников почти пообещал поделиться со мной опытом, имело смысл поговорить с ним, но я не хотел действовать разумно. Убедившись, что он вернулся без находок и ничего не получил, кроме небольшой премии, я не захотел с ним видеться.

Ничего особенно я не делал. Просто болтался.

Врата не самое удобное во вселенной место для жизни, но я находил себе занятия. Лучше, чем на пищевых шахтах. Каждый час приближал получение отчета ксенотехников, но я сумел большую часть времени об этом не думать. Болтался в «Голубом Аду», знакомился с туристами, членами экипажей крейсеров, новичками, продолжавшими прибывать с перенаселенных планет, вероятно, искал новую Клару. Не находил.

Перечитал письма, которые написал ей на пути с Врат-Два, и порвал их. Вместо этого написал короткую записку, в которой извинялся, говорил, что люблю ее, и попросил передать по радио на Венеру. Но ее там не оказалось! Я забыл, как медленно происходит движение по орбитам Хоманна. Корабль, в котором она улетела, нашли довольно легко: он постоянно находился на прямоугольной – к эклиптике – орбите, встречаясь с другими кораблями, летящими в плоскости эклиптики, и обмениваясь с ними пассажирами и грузом. Этот корабль сначала встретился с летящим на Марс фрейтером, затем с роскошным венерианским лайнером. Она, очевидно, перешла на один из них, но на какой именно, неизвестно. Оба эти корабля должны были достичь пункта назначения только через месяц.

Я послал на каждый корабль копии записки, но ответа не было.

Я познакомился с девушкой-артиллеристом с бразильского крейсера. Ее привел Френси Эрейра. "Моя двоюродная сестра, – представил он ее, потом наедине сказал мне:

– Боб, ты должен знать, что у меня нет никакого семейного чувства к сестре". Экипаж постоянно проводил время на Вратах, и хоть это не Вайкики и не Канны, но по сравнению с боевым кораблем тут рай. Сузи Эрейра была очень молода. Она сказала, что ей девятнадцать лет – в бразильский флот принимают с семнадцати, – но даже и на столько не выглядела. Она не очень хорошо говорила по-английски, но чтобы выпивать вместе в «Голубом Аду», много разговаривать не нужно. А в постели нам совсем не понадобилось разговаривать: за нас это прекрасно делали наши тела.

Но Сузи могла проводить здесь только один день в неделю, и у меня оставалось очень много времени, которое нужно было как-то убить.

Я испробовал все: повышенную группу обучения, групповые объятия с избавлением от взаимной враждебности. Серию лекций о хичи старика Хеграмета. Программу лекций по астрофизике с уклоном в сторону научных премий Корпорации. Тщательно распределяя время, я сумел заниматься всем этим одновременно, а решение откладывалось со дня на день.

Не хочу создавать впечатление, что сознательно убивал время; просто жил день за днем, и каждый день был заполнен. Во вторник появлялись Сузи и Френси Эрейра, и мы втроем шли на ланч в «Голубой Ад». Потом Френси отправлялся по своим делам, или подхватывал девушку, или плавал в озере Верхнем, а мы с Сузи шли ко мне и к моим сигаретам с наркотиком, чтобы плыть по теплым водам постели. После обеда развлекались. По вечерам во вторник проходили лекции по астрофизике, и мы слушали о диаграмме Грецшпрунга-Рассела, о красных гигантах и карликах, о нейтронных звездах и черных дырах. Профессор – старый толстый любитель девочек из какого-то захудалого колледжа вблизи Смоленска, но даже сквозь его сальные шутки просвечивала поэзия и красота. Он говорил о старых звездах, которые дали жизнь нам всем, разбрасывая силикаты и карбонат магния в пространстве, из чего образовались планеты, и углеводороды, из чего образовались мы. Он рассказывал о нейтронных звездах, которые изгибают вокруг себя поле тяготения; мы об этом знали, потому что два корабля были разрезаны на куски, выйдя в нормальное пространство слишком близко от таких водородных карликов. Он говорил о черных дырах, это места, где когда-то была массивная звезда, теперь их можно обнаружить только потому, что они поглощают все, включая свет; они не просто сгибают поле тяготения, они заворачиваются в него, как в одеяло. Он описывал звезды, разреженные, как воздух, огромные облака светящегося газа, говорил о протозвездах в туманности Орион, только сейчас разогревающихся газовых сгустках, которые через миллионы лет могут превратиться в солнца. Лекции его были очень популярны: там показывались даже ветераны, вроде Шики или Дэйна Мечникова. Слушая профессора, я поражался красоте и удивительности космоса. Он слишком огромен и великолепен, чтобы быть страшным, и только потом я вспоминал, что означают эти радиационные потоки и сгустки разреженного газа для меня, для моего хрупкого, такого чувствительного к боли тела. А потом я думал о полете к какому-нибудь из этих далеких гигантов... и моя душа замирала от страха.

| Дорогие отец, мама, Мариса и Пико-Джао!

|

| Пожалуйста, передайте отцу Сузи, что с ней все

| в порядке, она пользуется большим уважением своего

| начальства. Решите сами, сообщать ли ему, что она

| встречается с моим другом Бобом Броудхедом. Он

| хороший человек, серьезный, но не очень везучий.

| Сузи записалась на полет, и если капитан разрешит,

| она хочет лететь с Броудхедом. Мы все говорим о

| том, что хорошо бы полететь, но не все летим, так

| что, возможно, не о чем беспокоиться.

| Письмо поневоле короткое: корабль подходит к

| доку, и у меня впереди 48 часов на Вратах.

|

| Ваш

| Франческито.

После одной из таких лекций я попрощался с Сузи и Френси и сидел в нише возле лекционного зала, наполовину скрытый ивой, уныло затягиваясь сигаретой. Тут меня отыскал Шики. Он остановился передо мной, поддерживая себя в воздухе взмахами крыльев. «Я искал тебя, Боб,» – сказал он и замолчал.

Травка начинала действовать на меня. «Интересная лекция», – сказал я с отсутствующим видом, пытаясь поскорее добиться того приятного состояния, какое бывает после наркотика, и не слишком интересуясь словами Шики.

– Самую интересную часть ты пропустил, – сказал Шики. Мне пришло в голову, что он выглядит одновременно испуганно и обнадеживающе: что-то у него есть в голове. Я еще раз затянулся; он покачал головой. «Боб, – сказал он, – мне кажется, есть кое-что, за чем стоит отправиться».

– На самом деле?

– Да, на самом деле, Боб. Что-то очень хорошее. И скоро. Я не был готов к этому. Я хотел просто посидеть и покурить, пока вызванный лекцией ужас не рассеется, так чтобы я снова мог спокойно убивать время. Меньше всего хотел я услышать о новом рейсе, и чтобы чувство вины заставляло меня записаться на него, а страх мешал.

Шики ухватился за ветку ивы и приподнялся выше, с любопытством глядя на меня. «Друг Боб, – сказал он, – если я для тебя кое-что подыщу, ты мне поможешь?»

– Помогу? Как?

– Возьми меня с собой! – воскликнул он. – Я могу делать все, только высаживаться в шлюпке не могу. А в том рейсе, о котором я говорю, это не так уж и важно. Там за все премия, даже если корабль останется на орбите.

– О чем ты говоришь? – Травка действовала уже полностью: я чувствовал тепло в теле, все вокруг расплывалось.

– Мечников разговаривал с лектором, – сказал Шики. – Из того, что он говорил, я думаю, ясно, что он знает о новом рейсе. Только... они говорили по-русски, и я не очень хорошо понял. Но именно этот рейс он ждет.

Я резонно ответил: «Его последний рейс не принес ему много».

– Это совсем другое дело!

– Не думаю, чтобы он включил меня во что-нибудь действительно хорошее...

– Конечно, нет, если ты не попросишь.

– Дьявольщина, – проворчал я. – Ладно, поговорю с ним.

Шики расцвел. «И тогда, Боб, пожалуйста, возьми меня с собой».

Я погасил сигарету, не выкурив ее и наполовину. Мне показалось, что мне потребуются остатки рассудка. «Сделаю, что могу», – сказал я и направился к лекционному залу, откуда как раз выходил Мечников.

После его возвращения мы еще не разговаривали. Он выглядел таким же прочным и уверенным, как всегда, и его бородка и бачки были аккуратно подстрижены. «Привет, Броудхед», – подозрительно сказал он.

Я не стал тратить слов. «Я слышал, ты кое-чего ждешь. Могу я отправиться с тобой?»

Он тоже не стал тратить слов. «Нет». И посмотрел на меня с откровенной неприязнью. Частично я этого от него и ожидал: вероятно, он слышал обо мне и Кларе.

– Ты улетаешь, – настаивал я. – В чем, в одноместном?

Он погладил бачки. «Нет, – неохотно ответил, – не одноместный. Два пятиместных».

– Два пятиместных?

Он некоторое время подозрительно смотрел на меня, потом почти улыбнулся, мне не нравится его улыбка: всегда в голове вопрос, чему это он улыбается.

– Хорошо, – сказал он. – Если хочешь, можешь получить. Не мне решать, конечно. Спроси Эмму; завтра утром она делает краткое сообщение. Она может разрешить тебе полет. Рейс научный, минимальная премия миллион долларов. И ты к этому имеешь отношение.

– Я имею отношение? – Это нечто неожиданное! – Какое отношение?

– Спроси Эмму, – ответил он и прошел мимо.

| ОТНОСИТЕЛЬНО ПОДПИСЕЙ

|

| Доктор Азменион. Если вы ищете следы жизни на

| планете, вряд ли вы ждете неоновой надписи "Здесь

| чуждая жизнь". Вы отыскиваете подписи. «Подпись» -

| это нечто, свидетельствующее о том, что тут есть.

| Как ваша подпись на чеке. Когда ее видят,

| понимают, что вы хотите заплатить, и снимают со

| счета. Не с вашего, конечно, Боб.

| В. Бог не любит слишком язвительных учителей.

| Доктор Азменион. Не обижайтесь, Боб. Метан -

| это типичная подпись. Он свидетельствует о

| присутствии теплокровных млекопитающих или

| чего-нибудь подобного.

| В. Я считал, что метан образуется при гниении

| растений и прочего.

| Доктор Азменион. Конечно. Но в основном он из

| кишок живых существ. Большая часть метана в

| атмосфере Земли – это коровий пук.

В комнате для сообщений собралось больше десяти старателей; почти всех я знал: Сесс Форхенд, Шики, Мечников и несколько других, с кем я выпивал или переспал когда-нибудь. Эммы еще не было, и я сумел перехватить ее на входе.