Текст книги "Дети Дюны"

* * *

В любой планетарной системе существуют очевидные влияния высших порядков. Это положение часто демонстрируют с помощью перенесения земных форм жизни на вновь открытые планеты. Во всех таких случаях жизнь в похожих зонах проявляет поразительное подобие в развитии адаптивных признаков. Образование таких форм означает нечто большее, чем морфологическое приспособление; это говорит об общей организации выживаемости и о родстве таких организаций. Человек должен исследовать этот взаимозависимый порядок и отыскать в нем нашу нишу – это является для нас задачей первостепенной важности. Этот поиск, конечно, может выродиться в консервативное нахождение простого тождества условий. Но такой подход оказался смертельным для многих систем.

(«Катастрофа Дюны» Харк аль-Ада)

– В действительности мой сын никогда не видел будущего; он видел процесс творения и его отношение к мифам, в которых спит убаюканное человечество, – сказала Джессика. Она говорила быстро, но без скороговорки, внятно излагая суть дела. Она знала, что скрытые соглядатаи прервут эти занятия, как только им станет ясно, что именно она задумала.

Фарад’н сидел на полу, озаренный золотистыми солнечными лучами, которые щедро вливались в комнату через окно, возле которого сидел принц. Со своего места у противоположной стены Джессика могла видеть только верхушки деревьев в дворовом саду. Перед ней сидел новый Фарад’н: более стройный, более жилистый. Месяцы тренировок сделали свое дело. Глаза принца сияли, когда он смотрел на Джессику.

– Он видел формы, которые существующие силы, если они не отклонятся от первоначального пути, создадут из существующих исходных форм, – продолжала Джессика. – Он обращался за поиском этих форм больше к себе и своему опыту, нежели к опытам других людей. Он отказывался принимать что-то только потому, что это было удобно лично ему, считая это моральной трусостью.

Фарад’н научился молча слушать, оценивать и ни о чем не спрашивать до тех пор, пока его вопросы не становились точны и безошибочны. Джессика же говорила ему о взглядах Бене Гессерит на молекулярную память, выраженную в ритуалах, и очень естественно приучила его анализировать деятельность Пауля Муад’Диба с точки зрения Общины Сестер. Однако Фарад’н видел теневую сторону ее игры, видел проекции неосознанных форм, которые противоречили поверхностным намерениям и видимому смыслу ее утверждений и высказываний.

– Из всех наших наблюдений – это наиболее значимое, – сказала она. – Жизнь – это маска, посредством которой вселенная выражает самое себя. Мы допускаем, что все человечество и поддерживаемые им живые формы представляют собой естественную общность и что судьба всей жизни является ставкой в решении судеб отдельно взятого человека. Таким образом, когда дело доходит до самопознания, до amor fati, мы перестаем играть в бога и обращаемся к обучению. В этом хаосе мы отыскиваем и отбираем индивидов и делаем их настолько свободными, насколько нам хватает сил.

Теперь он ясно видел, куда она вела его, и понимал, какой эффект все это производило на тех, кто следил за этим обучением с помощью шпионских ухищрений. Фарад’н едва удержался от того, чтобы бросить понимающий взгляд на дверь. Только наметанный глаз мог заметить, что Фарад’н на секунду потерял душевное равновесие, но Джессика сразу заметила это и улыбнулась. Правда, эта улыбка могла значить и что-то другое.

– Сегодня у нас нечто вроде выпускной церемонии, – сказала Джессика. – Я очень довольна тобой, Фарад’н. Будь добр, встань, пожалуйста.

Он повиновался и, встав, загородил Джессике вид деревьев в саду.

Джессика вытянула руки по швам, встав по стойке «смирно».

– Я уполномочена сказать тебе следующее: «Я стою здесь в присутствии священного существа – человека. Как я делаю это сейчас, так же будешь делать и ты, когда наступит твой час. В твоем присутствии я молюсь, чтобы это было так. Будущее остается неопределенным, и так должно быть, ибо это холст, на котором каждый из нас пишет свои желания. Таким образом, человек создан для того, чтобы все время смотреть на этот прекрасный, ничем не заполненный холст. Мы по-настоящему владеем только этим моментом, когда мы посвящаем себя священному присутствию, которое разделяем и творим одновременно».

Когда Джессика закончила говорить, в комнату вошел Тиеканик. Он с деланой беспечностью подошел к Джессике, но его истинное настроение было нетрудно угадать. Лицо башара было мрачным и хмурым.

– Мой господин, – сказал он, но было уже поздно. Слова Джессики и ее тренировка сделали свое дело. Фарад’н больше не принадлежал Дому Коррино. Теперь он принадлежал только Бене Гессерит.

* * *

Мне кажется, что вы, Совет директоров ОСПЧТ, не способны понять, что в коммерции чрезвычайно редко можно найти образцы истинной верности. Когда вы последний раз слышали о клерке, отдавшем жизнь за компанию? Возможно, этот недостаток проистекает у вас из ложного допущения, что вы можете заставить людей определенным образом думать и сотрудничать с вами. Это ошибка очень многих организаций, включая генеральные штабы и церкви. В истории часто бывало, что генеральные штабы уничтожали собственные народы. Что же касается церкви, то я рекомендовал бы вам перечитать сочинения Фомы Аквинского. Что же касается вас, то в какой вздор вы верите! Люди должны хотеть делать дело, исходя из своих внутренних побуждений. Люди, а не коммерческие организации или цепи команд, делают огромную цивилизационную работу. Каждая цивилизация зависит от качества тех индивидов, которых она порождает. Если вы перестараетесь с организацией или с навязыванием законов, если подавите стремление людей к величию – то они не смогут работать и их цивилизация погибнет.

(Послание в ОСПЧТ, приписывается Проповеднику)

Лето вышел из транса на удивление легко, даже не заметив самого перехода. Одно состояние плавно перешло в другое.

Он прекрасно знал, где находится. Восстановление энергии прошло быстро, но в это время Лето понял другое – в застоявшейся атмосфере защитного тента практически не осталось кислорода. Если он не будет двигаться, то навсегда останется в тенетах безвременья, в вечном теперь, в котором сосуществуют все события сразу. Такая перспектива показалась ему заманчивой. Он видел сейчас время, как договор, оформленный коллективным разумом всех органов чувств. Время и Пространство были категориями, которые он сам, своим сознанием, приложил к существованию вселенной. Надо было всего лишь освободиться от множественности, в которой внечувственные видения продолжали искушать его. Смелый выбор может изменить будущее.

Но какая смелость требуется от него в этот момент? Состояние транса манило к себе. Лето почувствовал, что покинул состояние Алам аль-Митха и вернулся в состояние нормального восприятия реальности только для того, чтобы убедиться, что эти состояния идентичны. Он хотел было использовать магию Рихани для проверки этого открытия, но необходимость выживания требовала принятия немедленных решений. Неудержимое инстинктивное желание жить посылало повелительные сигналы по нервам, требуя беспрекословного подчинения.

Лето рывком вытянул вперед руку и нащупал инструмент, оставленный им в песке снаружи тента. Он ухватился за рукоятку, перевернулся на живот и проделал отверстие в заслонке тента. На голову обрушился поток песка. Подгоняемый затхлым воздухом, Лето быстро работал в темноте, проделывая круто поднимающийся кверху лаз. Этот лаз получился длиной, в шесть раз превышающей его рост, прежде чем мальчик вылез на поверхность и вдохнул свежий ночной воздух. Выскользнув на склон дюны, освещенный лунным светом, Лето увидел, что выход был от земли на расстоянии в треть высоты самой дюны.

Над головой плыла в небе Вторая Луна. Ночное светило стремительно двигалось за дюны, и путь его был усеян, словно придорожными камнями, огромными яркими звездами. Лето отыскал на небосводе созвездие Бродяги и, проследив за направлением вытянутой руки вечного небесного скитальца, определил местонахождение Фоум аль-Хоут – Полярной Звезды Юга.

Вот тебе твоя проклятая вселенная! – подумал он. Если приглядеться к звездам, то видно, что и в их мире царит такая же сутолока, как в песках Пустыни. Вселенная – это место, где одна уникальность без всякой системы громоздится на другую. Если же смотреть на звездное небо издали, то видны паттерны, внутри которых не видно никакого движения, и это создает иллюзию небесного абсолюта.

В абсолютном мы потеряем свой путь. Эта мысль заставила его вспомнить старую фрименскую поговорку: «Кто потеряет дорогу в Танзеруфте, тот потеряет жизнь». Паттерны могут вести по верному пути, но могут завлечь в ловушку. Надо помнить об изменениях самих паттернов.

Лето глубоко вдохнул и начал действовать. Скользнув в лаз, он выпустил воздух из тента, сложил его и вытащил наверх вместе с фримпакетом.

На востоке ярко пламенел рассвет. Лето вскинул на плечо свои вещи, взобрался на гребень дюны и стоял там в утреннем холоде до тех пор, пока первые лучи взошедшего солнца не начали припекать правую щеку. Он нанес краску на глазницы, чтобы уменьшить отражение, ибо понимал, что Пустыне лучше подчиниться, чем воевать с ней. Спрятав краску в мешок, он выпил воды из влагоуловителя, втянул в себя воздух с распыленными в нем каплями.

Усевшись на песок, Лето внимательно осмотрел защитный костюм. В последнюю очередь он проверил подошвенные насосы. Чья-то рука умело надрезала их стилетом. Выскользнув из костюма, Лето отремонтировал его, но небольшое повреждение все же осталось. Он потерял приблизительно половину своей воды. Если бы не защитный тент… Он размышлял, надевая костюм, о том, как все же странно, что он не предусмотрел такой неприятности. Вот она, реальная опасность будущего, недоступного видениям.

Лето забрался на вершину дюны, подавленный безлюдностью этого места. Взгляд его блуждал в надежде зацепиться хоть за что-нибудь, за какую-нибудь неровность, которая говорила бы о Пряности или о присутствии червя. Однако буря подстригла местность под одну гребенку. Он вытащил из фримпакета ударник, снарядил его и принялся вызывать из-под земли Шаи-Хулуда. Сделав это, он стал ждать.

Червя не было очень долго. Сначала Лето услышал звук, а потом увидел, как содрогнулась земля и в завихрениях песка из-под земли появилась оранжевая пасть червя. Он выполз на поверхность стремительно, с жутким шорохом, разбрасывая вокруг тучи песка и пыли. Лето установил крюки, легко вскочил на червя и погнал его на юг.

Под ударами крючьев червь постепенно набрал скорость. Ветер свистел в ушах Лето и раздувал одежду. Сильнейший ток в чреслах подгонял Лето так же, как он сам подгонял червя. Каждая планета, так же как и человек, имеет в своей истории разные периоды, подумал Лето.

Червь принадлежал к тому типу, который фримены называли «ворчуном». Зверь периодически погружал передние пластинки в песок, правя хвостом. При этом возникал громкий рокочущий звук, и впереди червя вырастал бурун песка. Однако это был быстрый червь, и когда ветер стал попутным, Лето почувствовал жар кислородного потока, извергавшегося из хвоста червя, смешанный с едким запахом потока кислорода.

Червь несся на юг, а Лето дал волю своим мыслям. Он пытался думать об этом переходе, как о новой церемонии в своей жизни, церемонии, которая удержит его от подсчета цены, которую придется платить за поиск Золотого Пути. Подобно фрименам старого времени, он знал, что должен принять множество новых для себя церемоний, чтобы жившие в нем памяти не разодрали на части его душу, чтобы научиться держать этих охотников на безопасном для собственной психики расстоянии. Противоречивые образы, которые никогда нельзя объединять, должны быть заперты и ограничены живым напряжением, поляризующей силой, которая двигала им изнутри.

Всегда что-то новое, думал он. Я должен постоянно искать новые нити моих видений.

В разгар дня его внимание привлек протуберанец, возникший впереди и немного справа по курсу. Постепенно стало заметно, что этот протуберанец представляет собой узкий край высокой скалы. Скала находилась точно в том месте, где он и ожидал ее увидеть.

Намри… Сабиха, давайте посмотрим, как ваши братья воспримут мое присутствие, подумал он. Впереди его ожидала самая деликатная нить, больше опасная своим соблазном, нежели реальной угрозой.

Высокий камень постоянно менял свои очертания – складывалось впечатление, что это он несется навстречу мальчику, а не Лето продвигается к нему.

Начавший уставать червь взял круто влево, но Лето переставил крюки и погнал его прямо. В нос ударил острый и одновременно нежный запах меланжи. Должно быть, здесь расположена богатая жила. Они миновали фиолетовый, покрытый лепрозными пятнами меланжи песок, и Лето направил червя дальше, мимо жилы. Ветер, напоенный имбирным ароматом корицы, преследовал их некоторое время, пока Лето не изменил курс движения, прямо к высившейся впереди скале.

Внезапно впереди засверкали яркие цвета южного бледа: в его огромности всеми цветами радуги заблистало что-то рукотворное. Лето поднял к глазам бинокль, навел фокус и на расстоянии увидел блестящие крылья разведчика Пряности. Под разведчиком стоял большой комбайн. Лето опустил бинокль, машина превратилась в точку, и мальчик почувствовал себя буквально раздавленным хадхдхабом, неимоверной огромностью Пустыни, ее вездесущим присутствием. Он понял, что охотники за Пряностью давно увидели его – любое темное пятно между небом и песком считается у фрименов символом человека. Они, несомненно, его видели и теперь проявят максимум осторожности. Они станут выжидать. Фримены всегда очень подозрительны при встречах в Пустыне и держатся за эту подозрительность, пока не убедятся, что или знают приближающегося человека, или он не представляет для них опасности. Даже живя в условиях имперской цивилизации с ее сложными правилами, эти люди оставались наполовину необузданными дикарями, которые хорошо усвоили, что нож не опасен, если он в ножнах мертвеца.

Вот что может спасти нас, подумал Лето. Дикость.

Было видно, как разведчик подался вправо, потом влево – это был явный знак для тех, кто находился на земле. Он представил себе, как экипаж разведчика вглядывается в пространство позади Лето, чтобы узнать, не следуют ли основные силы за одиноким путником на одиноком черве.

Лето направил червя влево, потом спрыгнул с его бока и отпрыгнул в сторону. Червь, почувствовав свободу, несколько раз сердито вздохнул, а потом на треть ушел под землю – он сильно устал от столь длинного путешествия.

Лето отвернулся от червя. Разведчик кружил очень низко, продолжая подавать сигналы крыльями. Это были поисковики, несомненно нанятые контрабандистами, из осторожности не пользующиеся электронными средствами связи. Охотники за Пряностью. Покачивание крыльями – это сигнал о присутствии всадника с червем.

Разведчик сделал еще один круг, опустил крылья и полетел прямо на Лето. Мальчик узнал тип машины: легкий орнитоптер, который начали использовать на Арракисе во времена деда. Машина сделала еще один круг и зашла на посадку против ветра, приземлившись в десяти метрах от дюны, на которой стоял Лето. Дверь слегка приоткрылась, и из орнитоптера вышел человек, одетый в старую фрименскую полевую форму. Справа на груди человека красовалось символическое изображение копья.

Фримен приближался не спеша, давая им обоим внимательно присмотреться друг к другу. Человек был высок, глаза его от систематического употребления Пряности были целиком окрашены в фиолетовый цвет. Маска защитного костюма закрывала нижнюю часть лица, сверху был надвинут капюшон. Было заметно, что в складках одежды человек прячет пистолет.

Остановившись в двух шагах от Лето, человек, озадаченно прищурив глаза, окинул мальчика внимательным взглядом.

– Доброй судьбы всем нам, – сказал Лето.

Человек оглянулся, потом снова вгляделся в лицо ребенка.

– Что ты здесь делаешь, дитя? – спросил он. Из-под маски костюма голос его звучал глухо и невнятно. – Хочешь стать затычкой в глотке червя?

Лето снова воспользовался старинной фрименской формулой:

– Пустыня – мой дом.

– Венн? – спросил человек. Куда держишь путь?

– Иду на юг из Якуруту.

Человек коротко рассмеялся.

– Ну, Батиг, ты самый странный парень из всех, кого мне приходилось встречать в Танзеруфте.

– Я не маленькая дынька, – возразил Лето, имея в виду слово батиг. Такое обращение содержало в себе страшный намек. Маленькая дынька росла на краю Пустыни, и ее водой мог воспользоваться каждый прохожий.

– Мы не станем пить твою воду, Батиг, – сказал человек. – Меня зовут Мюриз, я арифа этого тайфа.

С этими словами человек обернулся в сторону сборщиков Пряности.

Лето особо отметил, что человек назвал себя судьей отряда. Он назвал своих людей тайфом, то есть группой или бригадой. Они не были ихван, то есть братьями. Наемные перекати-поле, это не вызывает никаких сомнений. За эту ниточку можно ухватиться.

Мальчик молчал, и Мюриз снова заговорил:

– У тебя есть имя?

– Достаточно будет и Батига.

Мюриз зловеще хохотнул.

– Ты так и не сказал мне, что ты тут делаешь.

– Ищу следы червя, – ответил Лето. Это был традиционный ответ, подразумевающий, что человек совершает хадж в поисках своего личного тайного откровения, Уммы.

– Уж очень ты молод, – произнес человек. – Прямо не знаю, что с тобой делать. Ты нас видел.

– Что я видел? – спросил Лето. – Я сказал тебе о Якуруту, а ты ничего не ответил.

– Игра в загадки, – сказал Мюриз. – Ну что ж, тогда скажи, что это? – он показал рукой на скалу.

Лето вспомнил о своем видении.

– Это всего лишь Шулох, – ответил он.

Мюриз оцепенел, и Лето почувствовал, как у него самого сильно забилось сердце.

Наступило долгое молчание, и Лето ясно видел, что человек мысленно перебирает в уме и отвергает различные ответы. Шулох! После ужина в сиетчах наступало время для всяких историй, и очень часто можно было услышать массу караванных рассказов о Шулохе. Слушатели были всегда уверены, что Шулох – это мифическое место, где случаются всякие удивительные вещи, но рассказывают о них только затем, чтобы украсить рассказ. Лето вспомнил одну из таких историй. Однажды на краю Пустыни люди нашли ваифа и привели его в сиетч. Вначале ваиф отказывался говорить со своими спасителями, но когда он наконец открыл рот, то никто не мог понять ни единого слова. Шли дни, ваиф оставался все таким же безмолвным – мало того, он отказывался одеваться и вообще иметь дело с людьми. Каждый раз, оставшись один, он начинал производить какие-то странные движения руками. Были призваны на совет лучшие лекари сиетча, но и они только разводили руками, не в силах что-либо понять. Но однажды мимо открытой двери его комнаты прошла древняя старуха. Она увидела, что делает ваиф, и рассмеялась. «Он всего-навсего подражает движениям своего отца, который плел веревки из волокон Пряности, – объяснила она людям. – Так он не чувствует себя одиноким». Мораль такова: «В старых обычаях Шулоха скрывается надежность и чувство причастности к золотой нити жизни».

Мюриз молчал.

– Я – ваиф из Шулоха, который умеет только двигать руками.

По тому, как непроизвольно дернулась голова Мюриза, Лето понял, что тот знает старую историю. Человек заговорил тихо, но с явной угрозой в голосе:

– Ты человек?

– Такой же, как ты, – ответил Лето.

– Ты говоришь очень странно для ребенка. Напомню тебе, что я – судья и могу защищаться от таквы.

Ах да, подумал Лето. В устах такого судьи слово «таква» означало непосредственную угрозу. Таква – это страх, вызываемый присутствием демона, это верование широко распространено среди старых фрименов. Арифа всегда знал, как убить демона, за что его и избирали на этот пост, «потому что он обладает мудростью быть беспощадным, не проявляя при этом жестокости, зная, что доброта иногда сама порождает жестокость».

Лето, однако, добивался именно этого эффекта и поэтому сказал:

– Я могу подчиниться машхаду.

– Я буду судьей в этом духовном испытании, – сказал Мюриз. – Ты принимаешь это?

– Би-лай кафа, – ответил Лето. Без колебаний.

Мюриз хитро улыбнулся.

– Сам не знаю, зачем я это делаю. Проще всего было бы убить тебя, и дело с концом. Но ты – маленький батиг, а у меня недавно умер сын. Пошли, мы полетим в Шулох, я посоветуюсь с Иснадом насчет того, что с тобой делать.

Лето понимал, что за всеми этими увертками кроется смерть. Неужели находятся глупцы, которые им верят?

– Я знаю, что Шулох – это Аль ас-сунна вальджамас.

– Что может знать ребенок о реальном мире? – спросил Мюриз, знаком предлагая Лето сесть в орнитоптер.

Мальчик подчинился, но внимательно прислушался к шагам идущего позади Мюриза.

– Самый верный способ сохранить тайну – это заставить людей поверить, что они сами знают ответ, – сказал Лето. – В этом случае люди не задают вопросов. Ты очень умно поступил, отбросив разговор о Якуруту. Кто поверит в то, что Шулох, это мифическое место, о котором ходит столько россказней, существует в действительности? А как это удобно для контрабандистов или всех прочих, кому нужен доступ в дюны!

Шаги Мюриза внезапно стихли. Лето обернулся, стоя левым боком вплотную к винту орнитоптера.

Мюриз застыл в полушаге от него с пистолетом, наставленным в спину Лето.

– Итак, ты не ребенок, – проговорил Мюриз. – Ты – проклятый лилипут, присланный шпионить за нами! Сначала мне показалось, что ты просто слишком мудр для ребенка, но теперь вижу, что ты еще и слишком много болтаешь.

– И это еще не все, – невозмутимо сказал мальчик. – Я – Лето, сын Муад’Диба. Если ты меня убьешь, то тебя и твоих людей просто живыми зароют в песок. Если же ты сохранишь мне жизнь, то я приведу тебя к величию.

– Прекрати свои игры, малютка, – прорычал Мюриз. – Лето находится сейчас в Якуруту, откуда, как ты говоришь…

Он осекся на полуслове. Рука с пистолетом чуть опустилась, Мюриз нахмурился.

Лето только и ждал этого минутного колебания. Он показал противнику, что собирается метнуться влево, но сместился едва ли на миллиметр. Рука Мюриза задела винт, и пистолет, выбитый из руки, отлетел на несколько метров в сторону. Не успел Мюриз опомниться, как Лето уже стоял сзади него, уперев кончик ножа в спину мужчины.

– Острие отравлено, – произнес Лето. – Скажи своему приятелю в орнитоптере, чтобы он не вздумал двигаться, иначе я буду вынужден тебя убить.

Мюриз, прижимая к груди раненую руку, кивнул пилоту и сказал:

– Мой друг Бехалет слышал твои слова. Он будет недвижим, как скала.

Лето понимал, что в его распоряжении очень мало времени. Эти двое могут разработать какой-нибудь план действия, или подойдут их приятели. Мальчик заговорил:

– Я нужен тебе, Мюриз. Без меня черви и их Пряность исчезнут с лица Дюны. – Он почувствовал, как оцепенел фримен.

– Но откуда ты знаешь о Шулохе? – спросил Мюриз. – О нем никогда не говорят в Якуруту.

– Так ты признаешь, что я – Лето Атрейдес?

– Кем же еще ты можешь быть? Но каким образом ты…

– Потому что вы здесь, – ответил Лето. – Шулох существует, все остальное выводится очень просто. Вы – Отверженные, уцелевшие после разрушения Якуруту. Я видел ваши сигналы, которые вы подаете друг другу – следовательно, вы не применяете средства, которые можно обнаружить на расстоянии. Вы собираете Пряность и торгуете ею. Торговать вы можете только с контрабандистами. Ты – контрабандист, но ты и фримен. Значит, ты из Шулоха.

– Почему ты провоцировал меня на убийство?

– Потому что вам все равно пришлось бы убить меня в Шулохе.

Все тело Мюриза страшно напряглось.

– Спокойно, Мюриз, – предостерег его Лето. – Я все о тебе знаю. Ты всегда отнимал воду у невинных путников. Это стало у тебя привычным ритуалом. Как еще заставить замолчать тех, кто случайно увидел вас? Как еще можно сохранить вашу тайну? Батиг! Ты хотел соблазнить меня ласковыми словами и льстивыми эпитетами. Зачем выливать воду в песок просто так? Я бы пропал, как пропадают в Танзеруфте многие. Пустыня поглотила бы меня, и все…

Мюриз сложил пальцы правой руки в виде рогов червя, отгоняя Рихани, которого могли привлечь слова Лето. Мальчик, зная, насколько старые фримены боятся ментатов и людей, способных мыслить логически, едва подавил улыбку.

– Это Намри разболтал. Он сказал тебе о нас, – проговорил Мюриз. – Я заберу его воду, если…

– Ты не заберешь ничего, кроме пустого песка, если и дальше будешь разыгрывать из себя дурака, – сказал Лето. – Что ты будешь делать, Мюриз, когда вся Дюна покроется зеленой травой, деревьями и открытыми водоемами?

– Это никогда не произойдет!

– Это уже происходит на твоих глазах.

Лето слышал, как Мюриз в ярости и страхе заскрежетал зубами. Наконец он прохрипел:

– Как ты сможешь предотвратить это?

– Я знаю полный план трансформации, – ответил Лето. – Я знаю его сильные и слабые стороны. Без меня Шаи-Хулуд исчезнет навеки.

В голосе Мюриза вновь зазвучало лукавство:

– Зачем нам обсуждать все это здесь? Мы сыграли вничью. Ты, конечно, можешь убить меня ножом, но Бехалет тотчас застрелит тебя.

– Он не успеет это сделать: я выстрелю первым из твоего пистолета, – сказал Лето, – а потом я захвачу орнитоптер. Я умею им управлять.

Мюриз нахмурился.

– Но что, если ты не тот, за кого себя выдаешь?

– Разве мой отец не опознает меня?

– А-а, – протянул Мюриз, – вот как ты узнал, да? Но… – он покачал головой. – Мой сын служит у него поводырем. Он говорит, что вы двое никогда… Как же тогда…

– Так ты не веришь, что Муад’Диб может читать будущее? – спросил Лето.

– Нет, конечно же, я верю! Но он сам говорит о себе, что… – Мюриз снова замолчал.

– Ты думаешь, что он ничего не знает о вашем недоверии к нему, – продолжал Лето. – Я пришел именно в это место и именно в это время, чтобы встретиться с тобой, Мюриз. Я все о тебе знаю, потому что видел тебя и… твоего сына. Я знаю, насколько сильно вы верите в себя и как смеетесь над Муад’Дибом, какие заговоры вы плетете, чтобы спасти свой клочок Пустыни. Но без меня этот клочок обречен, Мюриз. Мой отец уже не владеет видениями, и вам можно обратиться только ко мне.

– Этот слепец… – Мюриз замолчал и судорожно сглотнул.

– Скоро он вернется из Арракина, и тогда мы увидим, насколько он слеп. Насколько сильно отклонились вы от древних фрименских обычаев, Мюриз?

– Что?

– Он живет у вас, как вадхияз. Твои люди нашли его в Пустыне и доставили в Шулох. Какая это богатая находка. Да она богаче любой, самой богатой жилы Пряности! Вадхияз! Он жил с тобой, его вода смешалась с водой твоего племени. Он – часть твоей Реки Духа. – Лето сильно прижал острие ножа к спине Мюриза, поднял левую руку и отстегнул клапан лицевой маски. – Берегись, Мюриз.

Поняв, что задумал Лето, мужчина спросил:

– Куда ты пойдешь, убив нас?

– Вернусь в Якуруту.

Лето прижал основание своего большого пальца ко рту Мюриза.

– Укуси и пей, иначе ты умрешь.

Поколебавшись, Мюриз вцепился зубами в плоть Лето.

Мальчик внимательно посмотрел, как Мюриз сделал глотательное движение, и отдал нож Мюризу.

– Вадхияз, – сказал он. – Прежде чем взять у человека воду, надо, чтобы он оскорбил племя.

Мужчина согласно кивнул.

– Твой пистолет там, – сказал Лето, повернув голову к тому месту, где упало оружие.

– Теперь ты мне доверяешь? – спросил Мюриз.

– Как иначе смогу я жить с Отверженными?

Лето снова увидел в глазах Мюриза лукавое выражение, но на этот раз человек просто подсчитывал возможную выгоду. Приняв решение, Мюриз подобрал пистолет и шагнул к трапу орнитоптера.

– Летим, – сказал он. – Мы и так слишком задержались у логова червя.