Текст книги "Я заплатил Гитлеру. Исповедь немецкого магната. 1939-1945"

Глава 3
Мошенническая нацистская экономика

Гитлер и нацистские лидеры хвастают тем, что освободили немецкий народ от страданий, возродив экономику и создав рабочие места для всех. Когда Гитлер пришел к власти, в Германии было от шести до семи миллионов безработных. Страна находилась в страшном экономическом кризисе, и было необходимо остановить процесс, который вел Германию к жутким страданиям – экономическим и нравственным.

Однако так называемое экономическое возрождение нацистского режима – всего лишь обман. В реальности Гитлер не создал никакого богатства. Он истощил все ресурсы Германии. Он безрассудно растратил налоги и украл сбережения людей. Сегодня под бременем войны рушится вся экономическая структура режима. На самом деле Гитлер прибегнул к войне, так как – несмотря на свое невежество – осознал, что очень скоро его экономические методы приведут к инфляции и тотальному краху государства.

Я был непосредственным свидетелем всех попыток, предпринимавшихся нацистами в сфере экономики. Никогда у меня не появлялось впечатления, что у лидеров есть какой-то план возрождения немецкой экономики или хотя бы что ими движет осторожный авантюризм. Наоборот, было очевидно, что они жаждут достижения немедленных результатов в пропагандистских целях. Их замыслы были иногда грандиозными, но почти всегда непоследовательными.

Фактически все экономические идеи режима шли не дальше строительства автомобильных шоссе, дорогостоящих архитектурных проектов и перевооружения.

Почему Гитлер, как только пришел к власти, замыслил строительство сети гигантских автострад? В Германии было мало автомобилей, да и в любом случае, уже имевшихся почти во всех частях страны дорог было предостаточно. В то время я предлагал электрифицировать все немецкие железные дороги, что вовлекло бы в проект машиностроительную отрасль и создало бы много тысяч мест для квалифицированных рабочих; к тому же экономическая выгода проекта была неоспоримой.

Однако Гитлер, хотя он никогда этого не признавал, вдохновлен примером Наполеона, и потому он обращается к таким проектам, как перепланировка и преобразоване городов вроде Берлина, Мюнхена и Гамбурга. Он хочет, чтобы люди говорили об «автобанах Адольфа Гитлера», как они говорят о дорогах Наполеона. Эти автобаны, конечно, важны для облегчения быстрой связи между удаленными объектами. Некоторые из них прекрасно подходят для туристов; другие даже удовлетворяют требованиям экономики, но система дорог, построенных или спроектированных в предвоенные годы, не находит серьезных обоснований. Путешественники, проехавшие по немецким автобанам перед войной, отмечали, что они довольно пусты из-за негустого автомобильного движения. За несколькими исключениями было бы гораздо дешевле перестроить уже имевшуюся дорожную сеть, что обошлось бы в один-два миллиарда марок, а не в восемь миллиардов, потраченных на «автобаны Адольфа Гитлера».

Первой из новых автострад была туристическая дорога из Мюнхена к австрийской границе: «дорога фюрера», построенная специально для него. Затем в дикой спешке была построена автострада Берлин – Мюнхен. Инженер, руководивший строительством, стремился завоевать расположение фюрера и поскорее дать ему возможность мчаться в Берлин из своего поместья в Баварских Альпах только по новому автобану. Однако гораздо меньше рвения было проявлено при строительстве автострады, которой предстояло связать между собой промышленные города Рура, или магистральной дороги Гамбург – Берлин. Действительно, пренебрегли даже военной необходимостью. Например к западу от Рейна автострад нет, а дорога в Эксла-Шапель, когда разразилась война, только начала строиться. С другой стороны, армейское командование всегда скептически относилось к военной значимости автобанов. Эти широкие полосы прорезают ландшафт по прямой линии и таким образом могут наводить вражескую авиацию гораздо лучше, чем капризно извивающиеся реки и ручьи. Более того, они крайне уязвимы перед воздушными налетами из-за бесчисленных искусственных сооружений вдоль всей своей длины. Если разрушить один-единственный мост, можно перекрыть автостраду на сотни миль, поскольку ответвления, связывающие ее с остальной системой, крайне редки и часто плохо спроектированы.

При строительстве автобанов, как и во всех своих начинаниях, Гитлер не следовал какому-то плану. Он просто хотел немедленно создать нечто, что поразит воображение общества.

Строительство автострад явно было одним из его увлечений. Он объявил эту программу еще 1 мая 1933 года по случаю первого национал-социалистического Дня труда, добавив, что подавит всяческое сопротивление своему плану. Два месяца спустя он заставил правительство приступить к работам. Те сторонники партии, кто был нищ и голодал, сразу же начали возражать тайком. «Они строят дороги для богачей, – говорили бедняки, – ведь только у богачей есть автомобили. Рабочим никогда не будет никакой выгоды от автострад». На самом деле автострады были полезны главным образом партийным лидерам, которые все имели роскошные автомобили, приобретенные способами, описанными в последующей главе.

Чтобы заглушить недовольство, Гитлер замыслил кое– что новенькое: каждый немец должен иметь свой автомобиль. Фюрер предложил промышленности разработать популярную модель, которую можно построить так дешево, что ее смогут купить миллионы. О «фольсквагене» (народном автомобиле) говорили уже пять лет, но никто его никогда в продаже не видел. «Эти машины будут производиться для новых автострад, – убеждали партийные пропагандисты. – Целая семья сможет ездить в нем со скоростью 100 километров (60 миль) в час. Это автомобиль фюрера для дорог фюрера». Партийные лидеры утверждают, что автострады строятся для народного автомобиля, однако народный автомобиль – одна из самых эксцентричных идей, когда-либо осенявших нацистов. Германия – не Соединенные Штаты Америки. Зарплаты здесь низкие, бензин – дорогой. Немецкие рабочие никогда и не мечтали о покупке автомобиля. Они не могут себе позволить его содержание; для них автомобиль – роскошь. Если бы претенциозные мечты нацистов осуществились, откуда бы взялись миллионы галлонов бензина?

Народный автомобиль так и не увидел свет. Доктор Лей прикарманил несколько миллионов марок аванса, выделенного на проект, ведь началась война и подступили проблемы более насущные, чем создание народного автомобиля.

Гитлер – абсолютный невежда в экономике. Он поддается чужим мнениям, в которых, как он думает, он разбирается и в которых на самом деле ничего не смыслит. Однажды великий партийный «экономист» Бернард Келер напыщенно произнес в его присутствии лозунг: «Труд – это капитал». Абсолютно бессмысленная фраза, но Гитлер по меньшей мере раз двадцать повторил, перефразируя, эту чушь, в своих речах. К несчастью, этот лозунг внедрили в жизнь, и ни к чему хорошему он не привел: немцы начали делать просто что угодно, ведь «труд – капитал!».

Однажды доктор Шахт, устав от всех этих бесплодных и дорогостоящих откровений партийных экономистов, объявил, что с экономической точки зрения нелепо строить пирамиды только для того, чтобы занять безработных. Все поняли, что он имел в виду: Шахт критиковал строительство автострад, стоившее миллиарды, но ежедневно объявлявшееся партийной пропагандой будущим нетленным памятником фюреру и его режиму. Теми же словами доктор Шахт осудил строительную манию, захватившую нацистских лидеров от Гитлера до самого скромного бургомистра.

Его критика породила бурю. Гитлер почувствовал, что атакуют его лично, и в первомайской речи вскричал: «Люди, которые несколько тысяч лет назад заставили свой народ строить пирамиды, прекрасно знали, чего хотели. Создавая эти гигантские монументы, они писали четырех-тысячелетнюю историю». Это было переложение в нацистском стиле обращения Бонапарта к солдатам египетской армии: «Сорок веков глядят на вас с высоты пирамид». Правда, себя Гитлер почитает фараоном. Это нелепое изречение дает представление о том, как он разбирается в экономических проблемах.

Все те пышные лозунги вроде «труд – капитал» внесли свой вклад в разрушение немецкой экономики. Поскольку их непрерывно повторяли, люди, коих вполне можно было считать здравомыслящими, в конце концов тоже в них поверили. Во время поездки в Бразилию даже посол Риттер сказал мне: «Труд – капитал». Я был ошеломлен, ведь Риттер много лет был начальником экономического отдела министерства иностранных дел. Как он мог одобрять такую чушь?

Эта пустая фразеология оказала катастрофическое воздействие. Все ринулись строить, лишь бы делать что-нибудь. В Дюссельдорфе три высокопоставленных нацистских чиновника создали по собственному проекту: один хотел построить большой зал заседаний, вмещающий двадцать тысяч человек; другой запланировал ратушу; третий – театр. Из этих трех проектов строительство ратуши казалось наиболее разумным, поскольку в какой-то мере все же было оправданно. Проблему разрешил Гитлер, приказав строить театр. В городском бюджете предстояло выискать десять миллионов марок. Нацисты упрекали социалистов Веймарской республики в безрассудных тратах денег на строительство бассейнов и офисов медицинского страхования, но какими же скромными оказались социал-демократы на фоне своих преемников!

Гитлер постоянно боялся, что не видит окружающее в достаточно больших масштабах. Пирамиды, наполеоновские и римские дороги были его навязчивой идеей. В Нюрнберге он строит дом конференций на несколько сотен тысяч человек. Он стирает с лица земли пол-Берлина, чтобы реконструировать город. Деньги никто не считает, а несчастному доктору Шахту приходилось ломать себе голову в поисках способов финансирования непродуктивных проектов. Исчерпав все силы на бесплодные протесты, он в конце концов подал в отставку. И все же доля ответственности лежит и на нем, ведь именно он в начале нового правления показал нацистам, как использовать кредиты. Несомненно, он желал остаться в разумных рамках, но Гитлер, видя, что «кредит можно создать» – согласно опрометчивому рецепту доктора Шахта, – так и не пожелал отказаться от намеченного курса.

Одним из самых невероятных проектов Гитлера является строительство гигантского моста в Гамбурге. Фюрер увидел фотографии моста Джорджа Вашингтона в Нью– Йорке и возмечтал о столь же величественном сооружении в Германии. Однажды, гуляя по набережной Эльбы в сопровождении большой группы нацистских сановников, он остановился и заявил: «Здесь следует построить мост!» Проект представили экспертам: из-за неблагоприятной почвы основания подвесного моста должны были уходить почти на тысячу футов в глубину. Более того, мост закупорил бы порт. Военные эксперты объявили, что, если мост рухнет, например под бомбежкой с воздуха, последствия будут катастрофическими. Стоимость строительства превысила бы один миллиард марок. Однако фюрер решил, и, конечно, он никогда не ошибается. Если бы не помешала война, это абсурдное сооружение уже начали бы строить. Никто не осмелился озвучить единственно правильное решение, продиктованное необходимостью: прорыть тоннель, который соединил бы оба берега Эльбы; и стоило бы дешевле, и никаких вышеупомянутых недостатков моста. Однако нацистам не нравились подземные сооружения, может быть, потому, что их не видно.

Любимой затеей режима был знаменитый четырехлетний план. Я всегда изумлялся, почему он назывался «планом». Правительственное регулирование торговли и промышленности привело к тотальному государственному контролю; Гитлер подхватил русскую идею пятилетнего плана, и все же различия значительны. Русские стремились создать крупное промышленное производство в стране, где такового практически не существовало. Четырехлетний план Гитлера, наоборот, не имел никакой цели, кроме демагогического эффекта. Все бессвязные мероприятия, сведенные под заголовком так называемого четырехлетнего плана, не являются плодом логической концепции и заранее составленного плана, точно так же, как автострады, народный автомобиль или пирамиды, против которых выступал доктор Шахт. Когда Гитлер объявил в Нюрнберге о четырехлетнем плане, немецкие промышленники сильно удивились. Фюрер ни с кем не проконсультировался, и никто не понял, что он имеет в виду.

Автострады, обмундирование, перевооружение, крупномасштабное строительство и роскошный образ жизни руководителей требовали огромных расходов. Из-за сокращения немецкого экспорта в стране было недостаточно иностранной валюты для обеспечения немецкого народа продовольствием, а промышленности – сырьем.

«Это не должно нас смущать, – говорил себе Гитлер. – Германия произведет все, в чем она нуждается. В стране есть ученые, инженеры и изобретатели. Германия использует собственные ресурсы. Это вопрос силы воли, интеллекта и энергии. Национал-социалистический строй преодолеет все трудности». И он поручил Герингу претворять четырехлетний план в жизнь.

Геринг ничего не понимает в экономических проблемах. Он первый признал это, но у него есть рецепты, которые он считает безотказными. Первый из них – приказывать. Геринг говорит: «Постройте завод, который производит сто тысяч тонн бензина в год!» И завод должен быть построен. Или вдруг он заявляет: «Производительность необходимо удвоить!» И он думает, что этого достаточно для достижения цели.

Его великая идея состояла в том, чтобы сделать Германию независимой от внешнего мира в добыче железной руды. В Германии всего лишь несколько железных рудников, и руда в них низкого качества. Почти всю руду, необходимую для производства металла, приходится импортировать из-за границы. Однажды немецкие эксперты заявили: «В Германии полно железной руды, но промышленники не хотят ее добывать». На самом деле эксперты сделали вид, что обнаружили значительные месторождения руды в Зальцгиттере в предгориях Гарца, в провинции Баден и других местах, названия которых я не могу вспомнить. На самом деле все эти месторождения были известны, и самым богатым считалось то, что в Зальцгиттере. Руда там довольно богата, но содержит большое количество кремния, а для рентабельной добычи железная руда должна быть магнитной, чем месторождение в Зальцгиттере похвастаться не может. Условия там далеко не такие, как в Лотарингии, где найдены и кремниевая и кальциевая руды, которые смешиваются в домнах.

Промышленники, конечно, давно знали о зальцгиттерской руде. Она принадлежала Пруссии, и Пруссия продавала ее в предыдущем году. Вдруг Геринг снова заинтересовался ею и потребовал сотворить чудеса. Проконсультировались с одним американским инженером, и тот объявил, что руда – отличная и следует строить большой завод. Представитель партии, некто Плейгер, начал атаковать промышленников, которые, по его словам, не желали ничего делать. Сейчас он – генеральный директор концерна «Рейхсверке Герман Геринг», ибо такое название дали новому предприятию.

Проконсультировавшись с партийцами, Геринг отдал приказ построить в Зальцгиттере самые крупные в мире сталелитейные заводы. Выполнение приказа было поручено тому самому инженеру. Его специальностью было строительство заводов, и порученное дело было ему выгодно. С немецкими металлургами не проконсультировались – несомненно, потому, что они слишком много знали. Сейчас, правда, их пригласили принять участие в проекте, и они решили вмешаться. Они сказали Герингу, что, по их мнению, руда никуда не годится, но тем не менее согласились на разработку месторождения; если инженер прав, то они построят домны и сталелитейный завод в Зальцгиттере. Это будет стоить около полумиллиарда марок. Самые крупные промышленники совместно составили меморандум, который собирались передать Герингу. Геринг знал о их намерении и в тот момент, когда меморандум уже собирались подписать, прислал телеграмму двум участвовавшим в проекте фирмам, где дал понять, что считает всякое противодействие (и соответственно подписание меморандума) попыткой намеренного срыва снабжения Германии железом, то есть актом измены. Естественно, в такой ситуации никто меморандум не подписал. В строительстве завода участвовали основные металлургические концерны Германии: Круппа, Клёкнера, «Объединенные сталелитейные заводы», «Маннесман» и др. Выхода у них не было. Геринг отдал приказ.

Это, однако, не избавило проект от полного провала. Зальцгиттерскую руду невозможно было использовать в ее первозданном виде. Согласно технологическому процессу, ее необходимо было смешивать со шведской рудой, причем требовалось очень мало немецкой руды и как можно больше шведской.

На строительство «Рейхсверке Герман Геринг» были потрачены колоссальные деньги. В США заказали самое лучшее оборудование, возвели рабочие поселки и подвели железные дороги; встал вопрос и о рытье каналов. И все это время завод не работал.

В металлургической промышленности самое главное – транспортировка. И сырье, и конечный продукт тяжеловесны и громоздки. Идеальное расположение металлургических заводов – по соседству с угольными шахтами и железными рудниками. Перед строительством нового завода мой отец всегда с особой тщательностью изучал транспортную проблему. Домны и сталеплавильные заводы Рура расположены в непосредственной близости от угольных шахт, а руда подвозится к ним по реке либо по каналу. Подобным же образом обрабатывающие заводы должны размещаться близ тех мест, где производятся железо и сталь.

В свете этих логических принципов, подтвержденных опытом, заводы Зальцгиттера – нелепость. Они расположены в самом центре Германии, где поблизости нет угля. Правда, кое-какая руда там есть, но ее невозможно использовать в чистом виде. Следовательно, весь уголь и руды, необходимые для технологического процесса, приходится привозить издалека, а чугун в чушках – отправлять в промышленные регионы. Никогда подобная структура не будет работать должным образом.

Вот вам одно из величайших достижений четырехлетнего плана. Под предлогом освобождения Германии от зависимости от иностранной железной руды они сооружают завод, который не в состоянии функционировать, но который тем не менее будет потреблять импортную руду. Однако подобные соображения нацистов не останавливают. В качестве оправдания строительства заводов в Зальцгиттере приводится необходимость обеспечения Германии железом на случай войны, но домны Рура еще далеко не исчерпали своих возможностей. Чтобы поддерживать производство в Зальцгиттере, рурские домны придется охлаждать и бессмысленно возить туда-сюда уголь и продукцию. Также придется искать рабочих и отрывать их от привычных занятий. Это верх бессмыслицы.

Однажды Геринг заявил: «Медь? Ну, у нас в Германии полно меди. Мы много лет импортировали ее, следовательно, имеем значительные запасы».

Это пример аргументации, которой пользуется руководитель немецкой экономики. Без сомнения верно, что Германия располагает тысячами тонн меди, но они используются. После начала войны Геринг приказал конфисковать всю медную утварь, без которой можно обойтись, но она составляет очень малую часть. Медь есть в двигателях, на заводах, в электрических проводах и т. д., но для ее получения пришлось бы разрушить все электростанции Германии – детский лепет. Немецкие руководители имеют такие же примитивные представления о технологии и экономике, как австралийские аборигены. Простой рабочий гораздо больше понимает в этих вопросах, чем «лидеры».

Они совершили все грубые ошибки, какие только можно было совершить. В Дюссельдорфе проживал мошенник, уверявший, что умеет делать золото. Все знали, что он – бесчестный шарлатан, но он был знаком с владельцем знаменитого отеля в Годесберге, где фюрер решил убить Рёма и где позже принимал мистера Невилла Чемберлена. Владелец отеля по фамилии Дрезен, знавший всех партийных сановников, рассказал им о производителе золота, и однажды в Дюссельдорф приехал с тремя экспертами личный технический советник фюрера Вильгельм Кепплер, чтобы изучить это необычайное явление.

У одного промышленника и шахтовладельца работал химик, как-то представивший ему доклад, в котором доказывалось, что съедобные жиры, заменяющие масло, можно получить из угля. Промышленник, о котором идет речь, был в отличных отношениях с Герингом, и история начала их дружбы столь примечательна, что о ней стоит рассказть. Некий дюссельдорфский художник вел богемный образ жизни и часто охотился с соколом. Промышленник представил художника Герингу, и тот немедленно решил, что этот способ охоты, практиковавшийся средневековыми рыцарями, следует возродить. Теперь же наш промышленник отправился с визитом к Герингу и сообщил ему о чудесном проекте получения масла из угля. «Наконец-то, – сказал он, – мы получили способ, которым можно залатать самую большую дыру в наших запасах продовольствия». Я должен здесь добавить, что Германии приходится импортировать около половины необходимых съедобных жиров. Геринг приказал оборудовать большую лабораторию для изучения возможностей получения масла из угля. Кажется, в этой лаборатории удалось извлечь какой-то весьма твердый жир. Даже говорят, что проводились опыты на обитателях тюрьмы в Плётцензее близ Берлина. Все заключенные, поевшие хлеба с угольным маслом, тут же заболели болезнью, похожей на цингу.

Кстати, Геринг как раз совершил еще одно открытие, достойное его гения. Немецкие фермеры используют для кормления домашнего скота некоторое количества молока, необходимого для молодых животных.

Уменьшая жирность молока, сказал себе Геринг, можно из сливок делать дополнительное количество масла. В конце концов, пьют же люди снятое молоко. Претворяя в жизнь эту едва родившуюся в его голове блестящую мысль, Геринг приказал давать всем телятам снятое молоко. Вероятно, развязка была такой же, как и в случае с заключенными Плёцензее.

Четырехлетний план предусматривал использование всех национальных ресурсов Германии. Однажды нацисты из экономического штаба Геринга обнаружили золото на Рейне. Действительно, в речном песке есть едва заметные следы золота. Опираясь на свидетельства Нибелунгов – и Рихарда Вагнера, – предположили, что золото здесь добывалось в Средние века или древними германцами. Нацистские эксперты предложили промывать песок на Рейне, и результат, естественно, оказался нулевым.

А вот еще одна история того же рода, но гораздо более досадная, поскольку касается металлургической промышленности: один геолог представил доклад, в котором обосновывалось большое содержание железа в песках Балтийского моря. Может быть, в морском песке действительно попадаются следы железа. Геринг приказал изучить вопрос со всей серьезностью и прислал нам длинный меморандум, в котором просил изложить наше мнение. Он нисколько не сомневался, что морские волны сами принесут шведскую руду к берегам Германии, и не придется грузить ее на корабли.

Нацисты трубят на весь мир обо всем, что им кажется открытием. Они подняли еще больший шум из-за так называемого нового сырья, созданного в рамках четырехлетнего плана. Они изобретательно назвали его «новые производственные материалы» – чтобы избежать слова «эрзац», которое так плохо воспринимается с прошлой войны. На самом деле было найдено несколько полезных заменителей: расширили использование алюминия и легких металлов (сплавов, основанных на магнии), а также пластмассы. В целом же их изобретения вытекали не из необходимости, а скорее были самоцелью.

Однако все это не интересует тяжелую индустрию. Единственные два продукта, который представляют некоторый интерес, – это искусственные резина и шерсть. Что касается резины, химики достигли весьма удовлетворительного качества, однако цена искусственного продукта во столько раз превосходит цену натурального, что пройдет еще много времени прежде, чем ее можно будет производить на разумном экономическом базисе.

С целлюлозными тканями дело обстоит иначе. Министерство химической промышленности убедило Геринга в том, что химики могут все; например, создан волокнистый материал, которому сумели придать вид овечьей шерсти. Правда, у этой псевдошерсти имеются два дефекта. Во-первых, непрочность и неоднородность, и поэтому, какой бы низкой ни была цена, продукт слишком дорог. И главное, псевдошерсть не греет. Волосок овечьей шерсти, как любой другой, представляет собой трубочку. Вероятно, главным образом именно благодаря такому строению шерсть – плохой проводник тепла. Несмотря на всю свою ловкость, химики концерна «И. Г. Фарбениндустри» еще не научились протыкать отверстия в волокнах целлюлозы. Тем не менее по всей Германии построены большие фабрики для переработки древесных стволов в шерсть. Древесину приходится импортировать, но, похоже, никого это не заботит. Геринг заявляет, что так дешевле, чем импортировать шерсть. В начале нацистского правления я привлек внимание к тому факту, что неразумно одевать всех в форменную одежду. Это увеличило неоправданные потребности в шерсти. Сейчас даже в армейском обмундировании велико процентное содержание искусственной шерсти. Зимой 1937 года в моем родном Мюльхайме невозможно было найти шерстяное белье для работающего населения. Чтобы воплотить на практике идеи химиков, режим, не колеблясь, разрушил всю швейную промышленность Германии.

Во всем проступает непоследовательность. «Объединенные сталелитейные заводы» построили большой газификационный завод для производства искусственного газа из угля. Строительство закончилось, и завод уже должен был давать продукцию. Мы ожидали поздравлений от Геринга. Ничего подобного! Нам вдруг приказали преобразовать завод: предприятие, построенное для газификации угля, предстояло приспособить к ректификации сырой нефти. Причина этого интересна сама по себе. Только что обнаружили новое месторождение нефти с запасами, превышающими все предыдущие результаты бурения в Германии. На этом основании берлинские чиновники вообразили, что новые нефтяные месторождения сравнимы с техасскими нефтяными промыслами! Именно поэтому Геринг неожиданно пожелал преобразовать наш завод, приведя совершенно типичные для него доводы. Когда-то он сказал: «В нашей стране есть нефть; мы должны искать, и мы найдем». И как только обнаружилось весьма средненькое месторождение, его воображение тут же нарисовало великолепную картину, как неограниченные запасы нефти потоком льются из немецкой почвы.

То же самое произошло и с производством синтетического бензина. Геринг решил, что выработку следует повысить до пяти миллионов тонн. Было заявлено, что в этом случае с деньгами проблем не будет; правительство предоставит все необходимые кредиты. Фактически, требовалось построить новые заводы и расширить старые. Несомненно, чиновники были правы, но для получения одной тонны газа требуется десять тонн угля. Соответственно, пришлось бы увеличить добычу угля в шахтах. Однако в Берлине так далеко не загадывали.

Геринг – человек военный. Он полагает, что достаточно приказать промышленности, и все будет исполнено. Если промышленники объявляют, что выполнить приказ невозможно, их обвиняют в саботаже. Скоро Германия ничем не будет отличаться от большевистской России; руководителей предприятий, которые не выполняют предписанные «планом» задания, станут обвинять в предательстве немецкого народа и расстреливать.

«Объединенные сталелитейные заводы» владеют маленькой верфью в Эмдене. Однажды Гитлер приказал преобразовать верфь в большой судостроительный завод. Мы ответили, что не имеем необходимых средств, и сразу же получили двадцать четыре миллиона марок. Это случилось за два года до войны. Гитлер вдруг решил строить крупный военный флот.

В общем и целом достижения нацистов представляют собой мешанину экономических нелепостей. В течение семи лет мне приходилось бороться со всеми этими невежественными и некомпетентными людьми. Объяснять им глупость их проектов или доказывать несостоятельность их специфических доводов – пустая трата времени. В реальности нацистский режим разрушил немецкую промышленность. Все вышеупомянутые эксперименты с искусственными продуктами потеряют смысл, как только восстановится международная торговля. Тогда Германия останется с огромными заводами, поглотившими миллиарды марок, и единственный выход: передать их фирмам, занимающимся сносом. Отрасли промышленности, которым не хватает денег на то, чтобы идти в ногу с техническим прогрессом и вовремя модернизировать оборудование, попадают в невыгодное положение и не могут конкурировать с заграницей, особенно с Америкой.

Здесь я не пытался описать теорию нацистской экономической системы. Было бы правдивее сказать, что у нацистов нет никакой экономической системы. В своем стремлении в рекордные сроки нарастить огромную военную силу, чтобы напасть на весь мир и избежать банкротства, они прибегали – в экономике, как и в большинстве других областей, – к любым уловкам, что приходили им в голову. Они намеренно жертвовали экономикой мирного времени в угоду военному производству. Огромной проблемой послевоенной немецкой промышленности станет переадаптация к нормальному производству, дабы вновь обрести способность к экспорту и снабжению рабочих. Если сделать это не удастся, то в Германии будет не шесть-семь миллионов безработных, как во время прихода нацизма к власти, а пятнадцать.