Текст книги "Я заплатил Гитлеру. Исповедь немецкого магната. 1939-1945"

Дарре управляет экспериментальными фермами по выращиванию шелковичных червей, конопли, льна, тутовых деревьев, соевых бобов и другими бесполезными и эксцентричными проектами. Он субсидирует Альфреда Розенберга, автора неоязыческого арийского культа и инициатора исторических и доисторических исследований. Деньги берутся из личного бюджета каждого немецкого рабочего, поскольку являются результатом произвольных цен на продовольствие. Таким образом обеспечиваются излюбленные арийские проекты режима. Покупая скудную порцию нормированных продуктов, каждая немецкая домохозяйка может с удовлетворением отмечать свой скромный вклад в выкапывание костей викингов из песков Померании или в археологическую псевдонауку, о которой постоянно трезвонят нацисты.

И это далеко не все. Большую часть бюджета Reichs– nahrstand и, соответственно, дань с каждого немецкого рабочего получает Генрих Гиммлер, которому деньги необходимы на содержание его гестапо и армии охранников, шпионов и палачей. Разницу между внутренними и внешними ценами можно конвертировать в компенсационный фонд и с его помощью снизить уровень цен на некоторые предметы необходимости, но ничего подобного не делается. Немцы платят за все продукты питания гораздо больше мировых цен не ради развития сельского хозяйства, а для содержания шпионов, которые за ними же и следят, и палачей, которые их же пытают.

Эти господа имеют и еще один дополнительный источник дохода. Определенное количество состоятельных персон настойчиво просят регулярно вносить взносы в фонд СС. Взамен они получают диплом и значок с двумя начальными буквами названия черной полиции и звание покровителей СС. Эта честь стоит дорого, зато служит «рекомендацией» для гестапо, но за нее борются промышленники, торговцы и чиновники, особенно те, кто не является членами партии. Они верят, что таким образом защищаются от Гиммлера. Это напоминает дань, которой средневековые купцы и горожане откупались от грабителей-баронов, чтобы защитить свои товары и жизнь.

Как же Гиммлер распоряжается всеми этими денежными средствами? Он платит своим людям, строит казармы и общественные центры для своих войск, виллы и загородные дома для себя и других руководителей гестапо, покупает оружие независимо от военного министерства. Гиммлер, как и Дарре, любит устраивать роскошные банкеты. Он платит своим шпионам в Германии и за границей. Кто знает, может быть, даже концентрационные лагеря, зависящие от шефа гестапо, поддерживаются скромным бюджетом рабочих, благодаря произвольному уровню цен на продовольствие.

Я уже упоминал одного особого клиента Дарре – Альфреда Розенберга. Этот псевдофилософ русского происхождения руководит организацией под названием «Внешнеполитическое управление национал-социалистической партии». Сюда входит большая группа заговорщиков, имеющих свою сеть даже за пределами Германии. Именно Альфред Розенберг финансирует живущих в Германии белогвардейцев. Он поддерживает милицию, состоящую из молодых русских, готовых на все, лишь бы сбросить Сталина. Я не знаю, положил ли пакт с русским диктатором конец этой подпольной деятельности[19]19
  Конечно, это было написано до войны нацистов с Советским Союзом. (Примеч. первого изд.)


[Закрыть].

Розенберг считается бескорыстным. Говорят, что он жертвует личные доходы на благо общего дела. Когда Гитлер присудил ему немецкий Гран-при в области философии (заменивший в Германии Нобелевскую премию), его объявили очень бедным. Однако его антихристианские книги хорошо распродаются. Их обязаны покупать школьные библиотеки даже в католическом Рейнланде!

Бальдур фон Ширах и его гитлерюгенд также финансируются из бюджета домохозяек через министерство продовольствия. Фон Ширах оплачивает расходы своего персонала, платит за их заграничные путешествия и содержит целую армию юношей и девушек. Дарре, Гиммлер и Бальдур фон Ширах составляют радикальную группу национал-социалистической партии, имеющую значительное влияние. Их союз зиждется на соучастии в коррупции. Это одно из последствий странных методов финансирования, существующих в нынешней Германии.

За самыми крупными «черными» фондами Дарре, пожалуй, следуют фонды доктора Лея, заикающегося пьяницы, руководителя Германского трудового фронта. Лей контролирует от четырех до пяти миллионов марок, ежегодно выплачиваемых немецкими рабочими в виде налогов Трудовому фронту.

Я не говорю, что Лей кладет все эти деньги в свой карман, но цифра точно вскружила ему голову. Он оказался в положении человека, выигравшего миллион в тотализаторе на скачках, и бросился искать, как бы потратить свои деньги. Он приказал выстроить целый флот. Один из кораблей, носивший его имя, затонул при транспортировке войск в Норвегию. Он посылал свою флотилию на Мадейру и в скандинавские фиорды. Он приказал построить автозавод для производства «народного автомобиля» и по этому случаю изобрел совершенно новую форму мошенничества. Будущим покупателям «народного автомобиля» предлагали оплатить его заранее с помощью предварительных взносов, то есть кредитная система наоборот. Гениально. К началу войны Лей прикарманил около ста миллионов марок, потому что теперь заводу «народного автомобиля» приходится выпускать танки и мотоциклы для армии.

Именно Лею принадлежит идея досуговой организации под странным названием «Сила через радость». Этой организации принадлежат новые крупные туристические корабли, которые Лей использует для «рабочих круизов». На самом же деле первыми выгоду извлекают нацистские бонзы, большие и маленькие. «Сила через радость» издает несколько иллюстрированных периодических журналов, чрезмерно роскошных и крайне бесполезных, а еще арендовала пляжи на берегу Балтийского моря. На известном курорте Рюген доктор Лей приказал построить огромный отель на двадцать пять тысяч человек. Остается лишь удивляться, как люди могут отдыхать в такой давке, но Лей возит их туда не для отдыха; национал-социалисты организовали «Силу через радость» не ради отдыха рабочих. Досуг был бы опасен нацистскому режиму. У людей появилось бы время подумать, а избежать этого можно, лишь непрерывно загружая их. Чтобы люди не думали, их следует занимать физическими играми и никогда не оставлять в покое. Такова, по собственному выражению Лея, идея строительства отеля на острове Рюген.

Лей также несет ответственность за строительство колоссального дворца для Трудового фронта на западе Берлина. Здание превосходит размерами любое другое министерство, даже грандиозное министерство авиации Геринга. Там «работают» тысячи чиновников и располагаются роскошные залы приемов. Однажды меня пригласили на один из приемов Лея. Потрясающее впечатление. В холле туда-сюда вышагивал толстяк в красивом мундире с бесчисленными знаками отличия – швейцар дворца. Несколько приглашенных на прием рабочих приняли его за Геринга и крайне уважительно приветствовали.

Чтобы не отставать от Гиммлера (которому он тоже наверняка дает деньги), Лей создал собственную рабочую полицию – Werkscharen. В нее набирают высоких молодых людей от восемнадцати до двадцати лет и одевают в синюю форму. Лей ими очень гордится. Таким образом, у него, как и любого другого нацистского вельможи, есть своя маленькая личная армия.

Из ста миллионов, проходящих через его руки, Лей оставляет малую часть на личные нужды. Он построил себе прекрасную виллу в аристократическом районе Берлина. Один мой друг-антиквар рассказал мне, что его как-то вызвали в дом Лея. Ему пришлось ждать около получаса в приемной, где в больших креслах с комфортом устроились эсэсовцы-охранники с заткнутыми за пояс револьверами. В конце концов его провели в апартаменты фрау Лей, которая когда-то работала продавщицей в одном из крупных кельнских магазинов. Мадам решила купить «гобелен», безусловно, потому, что обладание гобеленом казалось ей обязательным для определенного социального слоя.

– Я просила вас прийти, – сказала фрау Лей антиквару, – так как мне хотелось бы иметь гобелен.

– Я в вашем распоряжении, мадам. Вы уже решили, какой именно?

– Нет, кроме того, что он должен быть подлинным.

В этот момент вошел доктор Лей и разрешил проблему:

– Это очень легко – мы возьмем самый дорогой!

Культурный уровень фрау Гиммлер, жены шефа гестапо, примерно такой же.

Фрау фон Макензен, дочь барона фон Нейрата (ныне протектора Богемии) и жена посла Германии в Риме, как– то решила, что было бы полезно нанести визит жене самого влиятельного в Германии человека. Посол счел необходимым принять определенные меры предосторожности. Фрау Макензен вошла и присела в реверансе перед фрау Гиммлер, словно перед итальянской королевой. Однако фрау Гиммлер, не отвлекаясь на ответное приветствие, бросилась к гостье, чтобы пощупать ткань ее платья, и воскликнула: «Как! В Италии еще остался натуральный шелк?» Жены новых господ, правящих Германией, хорошо разбираются в «истинных» ценностях.

Рядом с Герингом, Гиммлером, Дарре и Леем доктор Геббельс кажется чуть ли не нищим. У него нет личной армии, а в его «черных» фондах вряд ли наберется больше двухсот миллионов марок в год, тогда как Дарре и Лей располагают более чем поллумиллиардом каждый. Двести миллионов Геббельса складываются из ежемесячных платежей радиослушателей. Из этих сумм Геббельсу приходится оплачивать программы, но тем не менее неплохие деньги остаются и для личных нужд плюс гонорары за его литературные труды – существенная сумма, ибо при нацистском режиме проза официальных авторов принудительно находит множество покупателей. Кроме этого Геббельс владеет акциями кинокорпорации. Однако он не так роскошествует, как Геринг или Гиммлер. Телосложением Геббельс совсем не похож на рыцаря. Он довольствуется пышной, но хорошо скрытой виллой на острове Шваненвердер на реке Хавель (под Берлином). Он не покупает земли в Германии, а тщательно конвертирует сбережения в международные ценности, размещая их в иностранных банках.

Интересно отметить, что население Берлина весьма снисходительно относится к причудам Геринга, но ничего не прощает доктору Геббельсу. Однажды в берлинских кинотеатрах показывали кинофильм: семья Геббельса в собственном прекрасном доме на Шваненвердере. В темноте публика энергично свистела. Фильм немедленно изъяли.

Таковы нынешние правители Германии. Удивительно, что им хватает наглости называть себя социалистами и, будучи насквозь продажными, обличать «западную плутократию», если пользоваться их выражением. Подавляющее большинство немцев ничего не знает об их отточенных способах обогащения за счет общенародного благосостояния и тяжелого труда рабочих масс. Когда-нибудь люди узнают, как лидеры их обманывают и презирают, и народный гнев будет ужасен.

Глава 6
Антиеврейская кампания и концентрационные лагеря

С момента захвата власти нацистские лидеры открыто выражали величайшее презрение к личности. Многие немецкие консерваторы, незнакомые с фактами и возмущенные поджогом рейхстага, согласились на заключение в тюрьму без суда политических противников режима. Вероятно, они считали эту меру исключительно временной и оправданной угрозой гражданской войны, а также полагали, что национал-социалисты в скором времени восстановят законную процедуру. Они ошибались. Концентрационные лагеря, которые следовало бы называть пыточными лагерями, до сего дня являются государственными учреждениями. Несмотря на все мои запросы, я так и не узнал обстоятельств смерти в Дахау моего племянника фон Ремница.

Одним из самых из ряда вон выходящих и особенно шокирующих случаев я считаю содержание в концентрационном лагере Ораниенбург протестантского пастора Мартина Нимёллера. Мартин Нимёллер был морским офицером и в войну 1914–1918 годов командовал подводной лодкой, а после войны стал пастором. Когда национал-социалисты попытались прибрать к рукам протестантскую церковь и заставить ее склониться перед проводящим антихристианскую политику режимом, Нимёллер возглавил сопротивление церковных кругов. Долгое время этот высокий импозантный человек с бледным лицом аскета произносил проповеди с кафедры своей церкви в Далеме близ Берлина. Он отважно защищал евангелический закон от возмутительных нападок притеснителей нацистов, боролся за свободу совести. Его церквушка была слишком мала и не могла вместить всех тех, кто хотел услышать его, несмотря на слежку гестапо. В числе последователей бесстрашного священника был министр финансов рейха граф Лутц фон Шверин-Крозиг. Сестра Геринга фрау Ригль привела на конфирмацию к Нимёллеру своего сына. Геринг и армия долго защищали Нимёллера, ибо фрау Ригль просила за него своего брата, однако пришел день, когда Геринг запретил сестре упоминать имя опального пастора.

Гитлер чувствовал, что речи свободного и бесстрашного человека опасны его режиму, и именно он отдал приказ арестовать Нимёллера. Пастор предстал перед берлинским судом по обвинению в нарушении какого-то старого закона Бисмарка, касающегося проповедей, но суд его оправдал. Нимёллера следовало немедленно освободить, однако, несмотря на его популярность, несмотря на то, что суд доказал его честность и невиновность, Гитлер без колебаний назначил новое расследование. Когда Нимёллер вышел из здания суда, гестаповцы схватили его и отправили в концентрационный лагерь Ораниенбург. Позже старый маршал фон Макензен предпринял трогательную попытку добиться его освобождения. Гитлер в просьбе отказал.

Выгнанные из дома фрау Нимёллер и восемь детей пастора оказались в очень тяжелом положении. На помощь им пришел один из друзей семьи. Поскольку сам он был далеко не богат, он обратился к ряду вестфальских промышленников – Нимёллер был уроженцем Эльберфельда – и попросил о помощи. Охотно согласились все, кроме Альберта Фёглера, который пообещал помощь, но в последний момент отказался из страха прогневать правителей.

Хоть я и католик, и воспитан в католической традиции, я преклоняюсь перед благородным протестантом Мартином Нимёллером. Будучи офицером, он проявил во время войны незаурядное мужество, но более того, он показал немцам пример редкой стойкости: не позволил гестапо заткнуть себе рот. Пастор Мартин Нимёллер продемонстрировал немцам образец гражданского мужества – качества, которое, как говаривал Бисмарк, неизвестно в этой стране.

Преследование евреев достигло пика осенью 1938 года и вызвало всеобщий протест. До 1933 года я не придавал особого значения антисемитским выпадам национал-социалистической партии. Жителям католических провинций Рейна антисемитизм несвойственен. Возможно, в Германии есть регионы, где тупоумие населения позволило евреям играть слишком большую роль, но только не в Рейнланде. Мы всегда почитали еврея Генриха Гейне одним из наших национальных поэтов. Нацисты могут разрушить статую Гейне в его родном городе Дюссельдорфе, но им никогда не удастся помешать людям петь «Лорелею» на лодках, плывущих вниз по Рейну.

Через несколько месяцев после прихода к власти национал-социалистическая партия организовала бурные антиеврейские демонстрации по всей Германии. Чтобы угодить своим последователям из мелких лавочников, страдающим от депрессии, и занять штурмовиков, обожающих уличные драки, нацистские лидеры приказали разукрасить витрины еврейских магазинов грубыми, оскорбительными надписями. В рейнских городах этот новый курс не приняли всерьез. Во всех наших городах с большой концентрацией рабочего населения универмаги остались открытыми. Люди не могли обходиться без них. Позже, когда евреев вытеснили из торговли, еврейские магазины были не закрыты, как объявлялось в нацистской программе, а евреев просто ограбили. Мелких торговцев, глупо обвинявших в спаде своего бизнеса еврейскую конкуренцию, в конце концов разорил губительный курс на вооружение, и они оказались на строительстве укреплений на западной границе.

Кто лучше меня, промышленника, может знать об услугах, оказанных евреями национальной экономике Германии в послевоенный период! Нацисты обвиняют еврейских банкиров в задолженностях Германии. По их словам, евреи устроили заговор с целью «сделать Германию добычей международных финансов». На самом деле после войны еврейские банкиры спасли Германию. Именно благодаря этим евреям средние и мелкие предприятия смогли добиться от американских банков необходимых кредитов на переоснащение.

Некоторым крупным фирмам удалось самостоятельно получить краткосрочные займы в Америке, но подавляющее большинство других малоизвестных предприятий могли получить деньги только через еврейские банки, которые шли на определенный риск, гарантируя заграничные займы. Еврейские банкиры подтверждали тем самым свою уверенность в будущем немецкой экономики. Например, эссенский банк Зимона Хиршланда добился кредитов по меньшей мере на пятьдесят миллионов для мелких и средних предприятий нашего региона, хотя его капитал не превышал восьми миллионов марок. Крупные немецкие банки не осмелились пойти на риск и гарантировать такие кредиты. Более того, примерно в 1930 году, в период экономического кризиса, из-за недостатка иностранной валюты возникли трудности в платежах, и опять вмешались еврейские банки; они сумели добиться от иностранных кредиторов отсрочки. Сами нацисты были вынуждены признать услуги, оказанные им этим мелким еврейским банком Эссена. Именно этот банк вел переговоры о важном американском займе Круппа с нью-йоркским еврейским банком «Голдман Сакс и К^О». Долгое время никто не смел покушаться на банк Зимона Хиршланда, невзирая на давление партийных экстремистов. Этот банк дольше всех еврейских банков продержался в Германии при нацистском режиме. Его невозможно было закрыть из-за иностранных кредитов.

Немецкие экономические и финансовые круги всегда с неодобрением относились к антисемитским тенденциям национал-социализма. В 1935 году на открытии Кенигсбергской ярмарки доктор Шахт в своей речи не колеблясь выразил протест против антисемитской агитации, которую считал серьезной угрозой экономике Германии. Я сам, вернувшись из Америки в 1935 году, имел возможность затронуть этот вопрос в беседе с Герингом. Даже в то время генерал, занимавший пост министра– президента Пруссии, вел себя как независимый правитель. Однажды он пригласил меня на оленью охоту в Шорфхайде. Я принял приглашение в надежде обсудить некоторые важные вопросы.

Не знаю, сообщил ли Герингу лесник, получивший приказ подготовить мне добычу, о возникших трудностях. Я – плохой стрелок. День был дождливый, я не привез прицельного приспособления и промахнулся в трех оленей. В конце концов одного мне удалось убить, и очень своевременно, поскольку лесник уже пребывал в отчаянии. Бедняге официально приказали сделать так, чтобы я убил своего оленя. Это была моя первая и, несомненно, последняя охотничья добыча.

Затем мы с Герингом обедали в охотничьем домике, гармонирующем с живописными окрестностями. Свой знаменитый дворец Каринхалле в глубине леса Геринг выстроил позже. Я там никогда не бывал, но мне рассказывали, что один француз, гость Геринга, позднее посетивший бывший королевский охотничий дом в Пруссии, не смог удержаться от замечания: «Я даже не представлял, как скромно жили прусские короли».

После обеда я долго разговаривал с Герингом на религиозные и еврейские темы. Религиозные дела интересуют Геринга лишь в политическом аспекте. Именно этим принципом он руководствовался предыдущим летом, когда издавал свою декларацию против политического католицизма в рейнских провинциях. Подозревая католическое население в неодобрении своих методов правления, нацисты толковали эти тенденции как возрождение прежней католической партии «Центр». Я попытался объяснить Герингу истинное значение католицизма, и у меня создалось впечатление, что он практически ничего не смыслит в религиозных проблемах. Он рассказал мне, что видел в баварских церквах приношения по обету в виде рук или ног, как выражение благодарности за выздоровление. «Это все предрассудки и глупость», – сказал он. Геринг был не способен понять признательность и глубокую веру католиков, благодаривших Бога посредством этих наивных символов. Несомненно, он предпочел бы заменить религию масс слепой верой в Гитлера и гений фюрера. Вот это нацисты не считают предрассудками!

Я также затронул и еврейский вопрос. Путешествуя по Америке, я смог оценить, как низко пала Германия в глазах американского общества из-за обращения с евреями, и объяснил это Герингу. Он прекрасно сознавал необходимость улучшения отношений с Америкой. «Но, – сказал он, – что нам делать? Может быть, закрыть «Штюрмер»?»

«Штюрмер» – непристойная газетенка, издаваемая в Нюрнберге лидером антисемитов Юлиусом Штрейхером. Он только что начал расклеивать ее на улицах и площадях, не обращая внимания на протесты родителей и католического духовенства против того, что дети видят такие непристойности. Кажется, с началом войны Штрейхера наконец признали безумным и изолировали. Если бы только это сделали раньше!

Я предложил Герингу послать в США официальную немецкую миссию с целью успокоить американское общество. Глава миссии, по моему мнению, должен был бы сказать президенту Рузвельту, что, безусловно, были допущенны некоторые эксцессы, но они не являются нормой, и порядок будет восстановлен. Сам Геринг не антисемит. Он прекрасно сознает вред, который пропаганда Штрейхера нанесла имиджу Германии в Америке.

«Кого же послать, – рассуждал он, – господина Шмидта?» Шмидт был министром экономики и директором страховой компании, совершенно неизвестным в Америке. Вероятно, бедняга многое знал о страховании, но в экономике разбирался плохо. Именно он предложил создать верховную палату германской экономики, которая собралась на заседание лишь один раз. Я предложил доверить эту миссию доктору Шахту, однако на этом все и закончилось. Геринг не всемогущ, а нацистские бонзы из ближайшего окружения Гитлера столь ограниченны и самоуверенны, что презирают Америку, о коей ничего не знают.

Я должен был присутствовать на известном нюрнбергском заседании рейхстага, где депутаты проголосовали за антисемитские законы, правда, когда я приехал в Нюрнберг, мне сообщили, что нацисты намереваются изменить немецкий флаг, поэтому я уехал на следующем же поезде. Остальные депутаты рейхстага и даже члены правительства – особенно Шахт – также возражали против этих позорных законов, но нацисты приняли меры к сокрытию самого факта их оппозиции.

В ноябре 1938 года нацисты, использовав в качестве предлога убийство секретаря посольства в Париже фон Рата молодым польским евреем, организовали систематическое преследование немецких евреев. Точных обстоятельств того убийства так никогда и не установили. Любопытно и необычно то, что целый год национал-социалистическое правительство не делало никаких попыток ускорить процесс над убийцей во французском суде. В случае с убийством еврейским студентом нацистского главаря Густлоффа в Давосе нацистская пресса злобствовала из-за медлительности и снисходительности швейцарского суда. Собственно говоря, в этом случае справедливость значила для них очень мало. Им лишь необходим был предлог для массовых волнений и лишения евреев их собственности. Коллективный штраф, наложенный нацистским правительством, был, по существу, равносилен конфискации. Однако это еще не самое худшее. Возмутительнейшие события произошли во всех немецких городах. При попустительстве полиции официальные организации правящей партии были преобразованы в мятежные банды, среди членов которых можно было обнаружить даже высокопоставленных судей рейха, обычно возглавлявших репрессии, хотя лично и не совершавших преступления. Заискивая перед партией, они вступали в ряды штурмовиков и СС.

В Берлине, Нюрнберге, Дюссельдорфе, Мюнхене и Аугсбурге – почти во всех городах Германии – отряды милиции под флагами со свастикой врывались в жилища евреев, ломали мебель, резали картины и крали все, что могли унести. По ночам и даже среди бела дня они обливали бензином синагоги и поджигали их. Пожарные получили приказ не тушить пожары, а ограничиться лишь спасением соседних зданий.

В то время я путешествовал по Баварии. Услышав о том, что происходит по всей стране, я решил, что подобное не может случиться в нашей рейнской провинции, но по возвращении в Дюссельдорф на следующий день узнал, что невозможное свершилось.

Высший чиновник местного отделения национал-социалистической партии, некто Флориан, гаулейтер, сам организовывал мятежи. Не довольствуясь лишь нападением на евреев, он запланировал убийство высшего чиновника местной прусской администрации, окружного управляющего С… Я знал этого человека лично. Он был великолепным администратором и, вероятно, именно этим навлек на себя ненависть Флориана. Он также был хорошо знаком с Герингом, который, будучи ему чем-то обязанным в прошлом, назначил его на этот пост в Дюссельдорфе.

Флориан, чиновник партийный, но не государственный, организовал это гнусное нападение во время антиеврейских волнений, заявив, что бабушка жены председателя правительства – еврейка. Многие мужчины, женатые на еврейках, развелись с ними, чтобы снискать милость партии. В подобных случаях суды неизменно предоставляли развод на том основании, что истец женился до введения в действие нюрнбергских законов и понятия не имел о важности этнического вопроса. Окружной управляющий С… подобному примеру не последовал, поскольку оказался благородным человеком. Он сообщил Герингу о происхождении жены, и Геринг, с согласия Гитлера, все равно назначил его на этот пост.

9 ноября Флориан разослал по Дюссельдорфу легковые автомобили, оборудованные громкоговорителями из отдела пропаганды, чтобы собрать народ на демонстрацию против евреев и им сочувствующих. Все нацисты знали, что акция направлена против окружного управляющего. Партийные экстремисты, набранные из отбросов общества, вознамерились разрушать и грабить жилища и магазины евреев, избивая и пытая всех, кто попался бы им под руку. Однако Флориан чувствовал, что в замысленном им подлом деле он не может положиться на дюссельдорфских штурмовиков, и заехал в отделение в Эльберфельде. Этих вооруженных железными ломами бандитов и нацелили на здание местного правительства, которое они сильно повредили и разграбили. Управляющего едва не убили в собственном кабинете; ему чудом удалось бежать.

Как и в других немецких городах, в Дюссельдорфе бушевали разрушения и грабежи. Арестовывали еврейских магнатов, интеллектуалов, врачей и торговцев. Со многими, даже со стариками, обращались чудовищно. Старый – семидесятипятилетний – и всеми уважаемый юридический советник угольного синдиката Хайнеман совершил самоубийство вместе с женой. Его небольшую коллекцию живописи, завещанную городу Эссен, нацисты уничтожили полностью. Флориан организовал эти зверства с особо чудовищной жестокостью под тем предлогом, что убитый в Париже молодой дипломат фон Рат был уроженцем Дюссельдорфа.

Вот такие новости ждали меня по возвращении. Я пришел в ужас. Как государственный советник, я имел право обращаться лично к министру-президенту Герингу. Я немедленно написал ему возмущенное письмо, в котором говорил о нетерпимой ситуации, когда высокопоставленный партийный чиновник организует беспорядки и гнусно нападает на евреев и даже правительственного чиновника, представляющего высшую местную административную власть прусского государства. Я напомнил Герингу, что он сам назначил С… председателем правительства и что тот никогда не скрывал происхождения своей жены. Я со всей твердостью заявил министру-президенту Пруссии, что беспорядки, организованные нацистским гаулейтером в Дюссельдорфе, подрывают авторитет власти и поощряют анархию и самые низкие инстинкты населения. В этих условиях, продолжал я, считаю невозможным оставаться государственным советником, поскольку в моей родной стране это может показаться актом одобрения действий, которые я официально осуждаю. Я просил Геринга принять мою отставку.

Следует добавить, что население Дюссельдорфа, как и многих других городов, не одобряло эксцессов, организованных нацистами против евреев. Несколько дней спустя я обедал в Берлине с Шахтом. Один министр, имя которого я назвать не могу, поскольку он еще находится на своем посту, поздравил меня с моей позицией. «Наконец, – сказал он, – кто-то посмел протестовать против этих зверств». Он еще сказал, что мне следует потребовать наказания Флориана и освобождения всех арестованных евреев. Я снова обратился к Герингу. Через несколько дней маршал прислал ко мне посыльного, с которым передал упрек за отставку, серьезно его огорчившую. Если я вознамерился протестовать, то почему не вышел из состава депутатов рейхстага? Я объяснил, что мое вмешательство базировалось на том, что я – государственный советник и дело касается прусской администрации. Я снова попросил наказать Флориана. Эмиссар Геринга ответил: «Никто ничего не может сделать с гаулейтером, даже сам Геринг». Флориан – друг Рудольфа Гесса, а Гесс не любит Геринга, коего считает соперником.

Чтобы закончить с этим вопросом, я сообщил министру финансов Пруссии, что более не считаю себя государственным советником, и попросил прекратить выплачивать мне жалованье. На это письмо, несомненно по приказу Геринга, не обратили никакого внимания, и мое жалованье продолжало поступать в банк Тиссена, откуда я переводил его на специальный счет и предоставлял в распоряжение министра-президента Пруссии.

В письме, которое я послал Герингу после объявления войны, я напомнил ему о моем протесте против преступлений, совершенных против евреев.

С 1935 года я совсем не контактировал с национал– социалистическими лидерами. Я прекратил выставлять флаг со свастикой и фактически разорвал все отношения с партией. Однако я не предпринял никаких шагов, чтобы сделать свою оппозицию достоянием общественности. Эксцессы 1938 года заставили меня отбросить сдержанность. Моя отставка с поста государственного советника была доказательством не только моего недовольства, но и моего намерения оповестить о полном разрыве с режимом, терпящим подобные зверства. Однако никакой реакции на мой протест не последовало, как случилось бы и с моим протестом против войны год спустя, если бы я вернулся в Германию.

Позже я узнал, что Гамбург был единственным из германских городов, где национал-социалистический гаулейтер Кауфман, выходец из Рейнланда, не допустил нападения на евреев. В крупном городе, которым Кауфман управлял в двойном качестве, как гаулейтер партии и губернатор рейха, не были разрешены ни поджоги, ни грабежи. Поблизости от нас, в Мюльхайме, произошел нелепый инцидент. Еврейская община, почувствовав приближение бури, за несколько недель до беспорядков продала синагогу городу. Нацисты подожгли здание, несмотря на то что оно являлось муниципальной собственностью.