Текст книги "Славянский кокаин"

4

Кто считает Мытищи банальным пригородом Москвы, тот сильно ошибается. Во-первых, он известен с пятнадцатого века, во-вторых, это крупный железнодорожный узел, и он напичкан заводами: машино– и приборостроительными, электромеханическим, химическим и прочими. Имеются даже два собственных вуза. А в-третьих, вокруг всего этого богатства живут сто пятьдесят тысяч человек. Вот из такого городка и был родом Виктор Груздь.

Витька Груздь всегда был уверен, что друзей, как и родителей, не выбирают, видимо, так уж устроен мир. Они сами приходят в его жизнь, возникая словно из ниоткуда. Друзья вдруг вылупляются, чаще всего это происходит в детстве, будто цыплята из яиц – и нате вам, оказывается, это твой друг по жизни. А хороший он или плохой – это значения не имеет, потому что от него тебе уже никуда не деться, он тебе дан Судьбой. И кем выйдет из детства твой желторотый друг – этого, естественно, до поры до времени тоже никому знать не дано.

Примерно таким образом и обстояло дело, когда в десятом классе школы № 11, что в подмосковных Мытищах, Витька Груздь, Валька Бакатин и Колька Мишин вдруг неожиданно для себя обнаружили, что они друзья по жизни, несмотря на то что все абсолютно разные по характеру. Еще совсем недавно Груздь и Мишин приятельствовали с Никитой Доморацким и были с ним не разлей вода, но все течет, все меняется, и вот вакантное место лидера в их компании занял такой прежде неприступный Валька Бакатин.

И впервые они явно это ощутили, когда комсорг школы, педант и круглый отличник Бакатин предложил угнать ночью соседские «Жигули» и покататься. Груздь и Мишин слегка ошалели от такой идеи и… согласились. Неделю друзья готовились к тайной операции. Груздь сказал соседу, что он бесплатно помоет машину, на что тот с радостью согласился и отдал ключи. Валентин снял слепок с ключей, и несколько дней все трое вытачивали отмычку. А так как в начале восьмидесятых в Подмосковье мало у кого была поставлена сигнализация, то угнать машину не составило проблемы.

Полночи друзья катались по проселочным дорогам, хохоча и накачивая себя пивом.

Приключение с ночной прогулкой прошло успешно, машину не помяли, не поцарапали, и сосед не догадался, что ночью ею кто-то пользовался.

Как-то так само собой вышло, что, когда Валька Бакатин проявил интерес к их компании, Доморацкий почти тут же «сделал ноги». По какой-то неясной причине Никита его не переваривал, если не сказать – боялся. Вообще-то у них с Никитой сохранились нормальные отношения – у Груздя с Мишиным, но в присутствии Бакатина Никита неизменно испарялся. Интересно, что Витька сам неоднократно спрашивал у Вальки Бакатина, в чем тут дело, но тот только пожимал плечами.

В глубине души Груздь считал себя трусом, не в пример Бакатину, но вот если зайца загнать в угол – страшнее зверя нет. Это выражение было на сто процентов про Груздя, у которого до седьмого класса была астма, и он частенько задыхался, отчего и считал себя слабым. Из-за астмы родители отдали его в оздоровительную группу, которая логично вылилась в спортивную школу, где хотелось только есть и спать. Причем всегда побеждало второе желание, и засыпал Груздь обычно голодный, с недожеванным бутербродом во рту.

Груздь занимался плаванием, и с большим успехом. Мать Виктора – бухгалтер местного НПО «Химволокно» – и отец – заведующий рыбным магазином – не могли нарадоваться хотя бы такой успеваемости сына, в обычной школе – круглого троечника.

Вся троица была неразлучна: ходили в походы по рекам на плотах и байдарках; случалось, для куража воровали – когда им отказывались по молодости лет продать пива, потом устраивали в ближайшем лесу, а то и на чердаке, импровизированный банкет (заводилой в этих «отовариваниях» был уже не Бакатин, а Груздь); немного фарцевали американской жевательной резинкой в своей и соседней школах; сидя на чердаке, пробовали было нюхать клей в полиэтиленовых пакетах, но не понравилось, и снова перешли на пиво и портвейн.

Пить горькую, иногда и помногу, Груздь начал на втором курсе Плехановского института, куда он, как подающий надежды спортсмен (мастер спорта по плаванию вольным стилем на дистанциях четыреста и восемьсот метров), поступил с легкостью. Школьные друзья разлетелись кто куда по другим институтам, и как раз тут снова появился в жизни Груздя недавний одноклассник Никита Доморацкий. Теперь он был студентом МГИМО, стал неожиданно загадочным, породистым и даже поначалу немыслимо щедрым. Вышло так, что подруга Никиты училась в Плехановском, вот почему и он частенько бывал в общежитии института, где временами, как студенту из Подмосковья, Груздю тоже выделяли место и регулярно отбирали, в зависимости от количества незачетов в сессии.

Доморацкий уже в те доперестроечные времена часто шуршал в карманах настоящими американскими баксами, на которые в «Березке» покупал и с легкостью дарил, а не фарцевал(!) институтским девочкам французские колготки, а Груздю ни за что вдруг отваливал то пару бутылок коньяка «Наполеон», то японский стереоплеер.

Никита Доморацкий был заядлым профессиональным преферансистом, да и вообще крутым картежником. Вместо здорового секса со своей подругой в общежитии Плехановского, он мог всю ночь провести за карточным столом в компании с Груздем и еще парочкой начинающих картежников. И если начиналась «большая игра», то уже никакими ухищрениями подруга Доморацкого не могла его оторвать от карточного стола, хотя регулярно и устраивала перед преферансистами довольно-таки привлекательный стриптиз.

Чаще и больше всех выигрывал, конечно, Доморацкий. Не оплаченные «бедными студентами» карточные долги он аккуратно записывал в драгоценную записную книжку из крокодиловой кожи.

– Когда-нибудь отдашь или рассчитаешься как-нибудь, например дачу протопишь зимой перед моим приездом с компанией, идет?

И все соглашались. А долги в крокодиловой записной книжке имели тенденцию расти, хотя медленно и неумолимо. Уже к третьему курсу стало ясно, что спортсмена международного класса из Груздя не выйдет, да и тяга к спиртному перевешивала. А кроме того, он превратился уже в законченного игрока, и преферанс был лишь малой частью его азартных увлечений.

Груздю иной раз начинало необъяснимо везти, и он отыгрывался по-крупному, но этот подъем неизменно заканчивался еще более крутым спадом. К 1986 году Доморацкий исключительно из дружеского расположения скупил все долговые расписки Груздя и перевел его долги в более конвертируемую валюту, и общая сумма составила около двадцати одной тысячи долларов. Таких денег Груздю, заканчивающему институт, было не заработать за всю его будущую советско-инженерную жизнь. А впрочем, кто знает, времена менялись.

5

Агеев теперь следовал за своим подопечным по пятам. Он боялся хотя бы на минуту упустить его широкую спину в темном пиджаке из виду. Следить в аэропорту за Груздем было не так уж комфортно, тому почему-то совсем не сиделось на месте, он метался по залу, то и дело выбегал на улицу курить, хотя никакой необходимости в этом в Шереметьеве нет, а еще несколько раз ходил за кофе. И каждый раз, рискуя выдать себя, Филя, как привязанный, плелся за ним.

Наконец Груздь как будто угомонился, присел, почесал свою рыжеватую бороду и прикрыл глаза. Но поспать ему не удалось. Спустя три с половиной минуты к нему подошел какой-то человек. Агеев присмотрелся внимательно и узнал Мишина, фото которого лежало у него в кармане куртки. Друзья пожали друг другу руки, перекинулись парой слов и, настороженно оглядываясь, куда-то направились.

«Вот, блин, – сплюнул в сердцах Агеев. – Не сидится им на месте. Куда они на этот раз поперлись? А бедный несчастный Филиппушка, не зная ни сна, ни роздыха, должен мотаться за ними повсюду».

Груздь и Мишин отправились в ресторан на втором этаже, проследовали к дальнему угловому столику, уселись и подозвали официантку. «Опять Груздь жрать будет», – тоскливо сообразил Агеев. Он устроился в другом углу, чтобы не привлекать внимания. Через пять минут девушка принесла заказ, и приятели принялись уплетать салаты, бутерброды с икрой, а чуть позже – и мясо в горшочках. Не без водочки, конечно. У Фили засосало под ложечкой, он вспомнил, что с утра ничего не ел, и решил, не теряя времени, тоже перекусить. Он попросил меню и принялся выбирать блюда. В тот самый момент, когда буйное воображение нарисовало Филе огромный, поджаренный, дымящийся кусок свиной отбивной в окружении свежих овощей и хрустящего золотистого картофеля, в голове, подобно разрыву артиллерийского снаряда, вспыхнула страшная мысль. Агеев похолодел сердцем, медленно и осторожно опустил руку в карман. Тотчас же на его лице отразились муки жестокого страдания: бумажник он оставил в машине. Агеев приподнялся и начал лихорадочно обыскивать карманы: из джинсов удалось выгрести три рубля сорок восемь копеек. Зато небольшой сюрприз ожидал Филю, когда он запустил руку в куртку: дыра в подкладке подарила целые полсотни. Выбор оказался непростой: за пятьдесят рублей Агеев мог заказать либо порцию ненавистных картофельных чипсов, либо выпить чашку кофе. Скрепя сердце и сделав реверанс в пользу чувства собственного достоинства, Филипп проклял все.

А между тем Мишин с Груздем справились с холодными закусками и на глазах у страдающего оперативника принялись поглощать мясо в горшочках. Судя по запаху, как назло доносившемуся до Фили, это была баранина. Агеев был на грани помешательства, он не мог оторвать глаз от накрытого стола соседей и то и дело сглатывал слюну.

– Принести что-нибудь еще? – раздалось у Фили над ухом.

Он поднял голову, увидел перед собой улыбающуюся официантку и решил, что над ним издеваются. Поэтому бросил коротко:

– Счет.

Филя чувствовал себя самым несчастным человеком на этом свете. Он не выспался, зверски хотел есть и ко всему прочему начал мерзнуть. После плохого кофе во рту остался горький привкус, да и глаза начали слезиться: иногда, как правило, в самый неподходящий момент, у него вдруг просыпалась аллергия на табачный дым. Но больше всего Агеева взбесило то обстоятельство, что, покончив с заказанной снедью, приятели решили, что не наелись, и повторили заказ.

«Свиньи. Просто свиньи, – сделал нехитрые умозаключения Филя. – Я, наверное, сейчас захлебнусь собственной слюной. Какая глупая и бездарная смерть».

В зале ресторана появился человек в длинном светлом плаще. Он остановился, окинул взглядом помещение и направился к соседнему с приятелями столику. Устроившись в уютном кресле, посетитель заказал бокал пива, сразу же расплатился с официантом, достал газету и целиком погрузился в чтение. Агеев тут же потерял к нему всякий интерес и снова переключил свое внимание на Мишина с Груздем. Филя напрягал слух, но не слышал, о чем они говорят. А они размахивали руками и, кажется, спорили. Но даже издалека было видно, что друзья нервничают и чем-то расстроены.

6

Кофе был давно допит, денег больше не осталось, и Агеев молил Бога, чтобы приятели скорее закончили свою трапезу и куда-нибудь пошли. Но их стол по-прежнему был заставлен тарелками с едой, так что на скорое избавление надеяться было бессмысленно. Филя совсем заскучал. Поэтому достал телефон и набрал номер Дениса.

– Алло, – откликнулся тот мгновенно.

– Привет. Как поживаете?

– Неплохо. А ты?

– Да вот мотаюсь по всей Москве за этим Груздем. В данный момент сижу в ресторане Шереметьева.

– Ага, шикуешь там, по ресторанам разгуливаешь, а я-то думал, трудишься в поте лица.

– Шикую – не то слово. Сейчас просто разорвет от обилия съеденной пищи.

– Хорошо тебе. А мы вот тут разыскали с Ладой кое-что интересное.

– С Ла-адой… – обиженно протянул Агеев.

– С Ла-адой, – передразнил Денис. – А что в этом такого?

– Да ничего. Просто несправедливо. Ты с Ладой, а я с Груздем. Чувствуешь разницу? Кстати, знаешь, кто повстречался господину Груздю в аэропорту? Не догадываешься?

– У меня есть определенные пожелания на этот счет, – пробурчал Денис, – но я оставлю их при себе. Не тяни.

– Кстати, как там наш Демидыч? – вспомнил вдруг Филя. – Угорел мужик сильно? Хоть кости целы?

– Ничего, полежит под капельницей, подышит чистым кислородом – будет как новенький. Ну не тяни, что ты там раскопал?

– Ладно. Повстречался Груздю его старый добрый друг – Николай Мишин. Как думаешь, Демидыч будет счастлив?

– Я уже счастлив! – признался Денис. – Что они делают?

– Водку жрут, сволочи, – вздохнул Агеев.

– Филя, зависть – смертный грех, – напомнил Денис. – Что еще делают?

– Кажется, собираются покинуть наш гостеприимный город и улететь в чужие края. Или не в чужие, не знаю пока.

– Обязательно проследи их маршрут или маршруты! Узнай, куда, когда и каким рейсом они летят? Следи в оба, не упускай из виду. Но будь осторожным. Там у тебя происходит что-то странное.

– Слушаюсь, мамочка, – ответил Агеев. – И ты там будь осторожен. Эти женщины… Им имя вероломство, ты запомни.

– Да ну тебя, – беззлобно огрызнулся Денис. – Не завидуй, будет и на твоей улице праздник.

– А то как же! Будет, конечно. В лице какого-нибудь очередного Груздя или еще какого паразита, за которым следить надо. Вот говорят, что шестьдесят пять процентов семейных пар познакомились на работе. А мне и познакомиться не с кем. Почему-то на работе попадаются только малосимпатичные мужчины. Скажи, почему ты никогда не поручаешь мне следить за симпатичными женщинами?

– Потому что это нанесло бы невосполнимый урон нашему общему делу. Общайся с симпатичными женщинами вне работы.

– Ну да, а когда последний раз у меня было это самое вне работы? – сокрушенно вздохнул Филипп.

– Не ной. Обещаю, разберемся с этим делом, будешь гулять неделю. А еще беру на себя ответственность в поисках подруги жизни для тебя.

– Нет уж, с этим я сам справлюсь!

– А чего ты испугался так? – удивился Грязнов.

– Я твоему вкусу не доверяю. Найдешь такую же, как Лада твоя.

– А чем тебе Лада не нравится? – обиделся Денис.

– Да я ее боюсь! Мне вообще такие женщины внушают подозрение.

– Ну конечно, тебе подозрение не внушает только лик Иосифа Кобзона на рекламном плакате.

– Просто я люблю женщин слабых, а не тех, которые коня на скаку…

– Филя, милый, я бы с большим интересом и удовольствием выслушал твои взгляды на жизнь, женщин и взаимоотношения полов, но давай отложим это на потом, а сейчас будем заниматься делами, – перебил Агеева Денис.

– Ладно, иди, делай свои дела, а я буду дальше давиться слюной.

– Что-что? – переспросил Грязнов.

– Да неважно, потом расскажу.

Агеев небрежным жестом отправил телефон в карман.

Новый посетитель поднялся из своего кресла и неторопливой походкой покинул ресторан. Филя проводил его равнодушным взглядом и скорбно вздохнул. Его желудок уже давно издавал угрожающее урчание. Агеев скользнул глазами по залу и насторожился. Человек в плаще оставил полный стакан пива, было похоже, что он к нему вовсе не притронулся, газета также осталась на столе, рядом, на кресле, лежал черный пластиковый пакет.

Филя смерил расстояние между пакетом и столиком приятелей и с громким криком: «Ложись!» молниеносно вскочил со своего места и бросился к Мишину и Груздю. Тут же раздался мощный взрыв, посыпалось разбитое стекло, послышались истошные крики боли. Агеева откинуло к стене, он ударился затылком и потерял сознание.

…Филя очнулся от едкого дыма, режущего глаза. Из-за него в ресторане невозможно было ничего разобрать. Он попытался подняться, но перед глазами все поплыло и завертелось, во рту ощутился металлический привкус крови, ужасно болели ребра. Тогда Филипп, с трудом встав на колени и упершись руками в пол, осторожно пополз в ту сторону, где до взрыва сидели друзья. С облегчением он вспомнил, что за секунду до взрыва официантка вышла из помещения, а больше в зале никого не было.

Филя с трудом пробирался вперед, он порезал руки об осколки стекла и распорол колено, наткнувшись на обломок металлической ножки стула. Пахло гарью, на занавесках уже бесновались языки пламени, начинался пожар. Агеев боялся не успеть. С трудом Филя добрался до двух бесчувственных тел. Груздь лежал лицом вниз, широко раскинув руки. Вокруг растекалась лужа крови. Агеев не был врачом, но мгновенно понял, что Груздь мертв – поза его была такой неестественной и обреченной, что сомнений не оставалось. Тогда Филя кинулся к Мишину, тот широко открытыми глазами смотрел в потолок. Он был завален обломками столов, стульев, засыпан осколками стекла и кусками штукатурки. Агеев с трудом дотянулся до его шеи и нащупал слабый пульс. Затем он схватил Мишина под руки и потащил к двери, пламя охватило почти весь ресторан. Филя кое-как волок бесчувственное тело и чудом умудрялся уберегать его от огня. На помощь уже спешила милиция и пожарные. Люди в оранжевых комбинезонах оперативно уложили Мишина на носилки и потащили к «скорой», чьи-то руки подхватили Агеева, усадили на невесть откуда взявшееся пуховое одеяло, сунули под нос вату, он почувствовал резкий запах нашатыря, в голове прояснилось.

– Как тот мужчина? – неопределенно мотнул головой Агеев.

– Один мертв, другой в шоке. Возможно, сломаны обе ноги. Множественные осколочные ранения, ожоги. Скорее всего, еще и черепно-мозговая травма. Но это ему повезло, мог бы задохнуться от угарного газа, если бы ты его не вытащил, – отвечал молоденький парнишка в милицейской форме.

– Куда его повезли? В какую больницу?

– А что, знакомый твой? Так это мы разузнаем, по журналу проверим. А пока отдыхай, сейчас вторая машина за тобой приедет.

– Какая машина? – не понял Агеев.

– Как – какая? «Скорая», разумеется.

– Не, ребята, я в больницу не хочу, у меня времени нет.

– Ты даешь! – изумился милиционер. – Это ты с врачами договариваться будешь. А наше дело их вызвать.

– Понятно. Договорюсь как-нибудь, – ответил Филя, хотя голова ужасно кружилась, и даже слегка подташнивало. И еще Филе показалось, что он стал хуже слышать. Во всяком случае, голос собеседника доносился словно из какого-то вакуума.

– А как все произошло-то, ты видел? – любопытствовал паренек.

– Да практически ничего не заметил. Сейчас ваши там разберутся. А я видел мужика одного, так… Ну, если что, описать смогу.

Через полчаса пламя было погашено, всюду разлились белые пенные реки, туда-сюда сновали пожарные, милиционеры, эксперты. Агеев договорился с докторами, написал отказ от госпитализации, и теперь он, грязный, покрытый копотью, окровавленный и пораненный, наблюдал за работой специалистов и профессионалов, дожидаясь машины из агентства.

Вот только было непонятно, откуда в этом хаосе взялась заплаканная официантка в ослепительно белом переднике. Она подошла к нему и, положив ему руку на плечо, тихонько спросила:

– С вами все в порядке? Вам нужна помощь?

– Спасибо. Все в порядке, я справлюсь. А что вы здесь делаете? – спросил Фил.

– Мне сказали, что милиция хочет со мной поговорить, допросить. А я, честное слово, ничего не знаю. Я только вышла позвонить на минуточку, и тут все это произошло. Я так испугалась! Вы себе представить не можете!

Девушка заплакала.

– Ну, будет вам, – постарался успокоить ее Агеев. – Все благополучно закончилось. Вы живы-здоровы, ничего не случилось.

– Как же! Ничего не случилось! Один – труп, другой – ранен, вы только чудом спаслись, ресторан разгромлен. Я, может, теперь работу потеряю… И вообще я ужасно испугалась!

– Ну перестаньте. Могло бы быть и хуже. Поблагодарите бога, что было так мало посетителей, что ваших подруг не оказалось в зале в тот момент, что так быстро приехали пожарные и «скорая» и удалось спасти человека. Правильно я говорю?

Девушка кивала сквозь слезы.

– А я слышала, что это вы спасли того человека, правда?

– Ну, – немного засмущавшись, ответил Филипп.

– Да вы же тогда просто герой… Как вы не испугались? Я бы убежала сразу же, если бы хватило сил.

– Ну, наверное, у меня просто не хватило сил, чтобы убежать, – рассмеялся Агеев.

– Нет, вы все равно герой. А этот человек ваш друг? – Девушка смотрела на Фила огромными восхищенными глазами.

– Нет. Мы вовсе с ним не знакомы.

– Надо же! Вы возвращаете мне веру в человечество.

– А что, в столь юном возрасте вы уже успели в нем разувериться? – Филипп с удивлением поймал себя на мысли, что сейчас, спустя всего каких-то полчаса после взрыва, с туманной головой и болью во всем теле, он флиртует с хорошенькой официанткой.

«Вот уж воистину причуды человеческой психики необъяснимы», – подумал он.

– Поработайте официанткой в ресторане, – отвечала на вопрос Агеева девушка. – И сразу разуверитесь и в человечестве, и во всем, в чем только можно разочароваться.

– Что, неужели так тяжело? – удивился Филипп.

– Конечно, тяжело, особенно если ты молодая девушка.

– Ну я, слава богу, не молодая девушка, поэтому не смогу убедиться в ваших словах, но защитить молодую девушку от всяких… пожалуй, смогу.

– Правда? – первый раз улыбнулась девушка.

– Правда, – твердо ответил Агеев.

– Может быть, вам нужно чего-нибудь? – спохватилась девушка.

Напряженная работа мысли отразилась на лице Филиппа. Он раздумывал, насколько уместно и удобно попросить об этом. Но наконец человеческие желания взяли верх над врожденной вежливостью, и Агеев сказал:

– А вы не могли бы раздобыть что-нибудь поесть?

– Поесть? – изумилась девушка.

– Ну да. Вам будет сложно это сделать?

– Нет-нет, нисколько. Просто это слегка неожиданно прозвучало в такой момент. Боюсь, что на кухню меня не пустят, там все оцеплено. Но в сумочке у меня есть бутерброды и йогурт, я вечером собиралась ехать к родителям в другой город, вот и приготовила с собой в дорогу. Вы любите сыр?

– Сейчас я люблю все, – ответил Филипп. – Несите скорее ваши бутерброды.

Официантка принесла свои скромные припасы, и Агеев с удовольствием начал их уничтожать, размышляя о превратностях судьбы и о сюрпризах, которые она иногда преподносит. В машину Фил уселся относительно сытый и вполне веселый, потому как увозил с собой в кармане домашний телефон симпатичной официантки. Вот только он забыл спросить, как ее зовут.