Текст книги "Славянский кокаин"

– Я не уверена, что в Сибири есть белые медведи.

– А где они, по-твоему, обитают?! – немедленно взвилась Кэт. – На Аляске и в Сибири. А плантации кустов коки твои соотечественники ограждают от медведей колючей проволокой под током. – И она нервно захохотала.

– Кэт, как ты можешь смеяться?

– А что мне делать, я уже плакала сегодня, хочешь, специально для тебя еще поплачу? Я не знаю, где русские выращивают кусты коки, а вот ты поедешь в Россию и все узнаешь.

– О не-ет! – протянула Лада, хотя тут же подумала, что путешествие может оказаться довольно-таки любопытным. Ведь она, объездив в студенческие годы почти всю Европу, еще ни разу так и не была на своей исторической родине.

– Я понимаю, что вышесказанное невероятно, но ФБР утверждает, будто Нью-Йорк завален кокаином, который не произведен ни в одной из стран Южной Америки, а родом откуда-то из российского региона. Кстати, ты нашла труп Грингольца?

– Пока никаких следов. Результаты экспертизы группы крови будут завтра утром.

– Я так и предполагала! Впрочем, результаты экспертизы, чувствую, уже не важны, кровь, естественно, его, и нам с этим русским придется попрощаться. Сейчас он уже догорает где-нибудь в газовой котельной китайской прачечной, а через сутки и пепла от нашего осведомителя не останется, потому что весь пепел улетит в воздух над Нью-Йорком, которым мы дышим, так что незачем даже интересоваться, где он захоронен. В наших легких, вот где! – с пафосом закончила Кэт.

Лада даже содрогнулась.

– Важно другое: о чем Грингольц говорил с московской женой Бакатина? И вопрос номер один: кто займет место шефа в русской наркомафии?! Я просто уверена, что ты запросто добудешь всю эту информацию в Москве, как ты это прекрасно умеешь делать, а заодно и окажешь Нью-Йорку еще одну маленькую услугу – ты не допустишь появления у нас нового русского крестного отца. Как тебе мое предложение? При таком раскладе я в положенное время уйду на пенсию с большим почетом, чего вполне заслуживаю.

– О, Кэт! Не могу поверить, что ты серьезно думаешь, будто я… А с кем ты меня хочешь отправить в Москву?

– Вместе с твоим прекрасным русским языком. Я все уже продумала: в России тебе будет предоставлена высокопрофессиональная команда детективов, я сделаю это по своим каналам, мы не будем обращаться в Интерпол, чтобы не тянуть время на оформление всех заявок на розыск. Договорились? Нет?! – рявкнула Кэт. – Я так и думала! С самого первого дня, как ты появилась в отделе, ты метишь на мое место! Что ж, твоя мечта скоро сбудется, всего через месяц, когда меня вышвырнут…

– Кэт! – буквально завопила Лада. – Это совершенно недозволенный прием психологического шантажа! Ты же знаешь, что это неправда! Хорошо, я на все согласна!

– Ну вот и отлично. Значит, недозволенный прием сработал. Тогда прямо сейчас я звоню своему московскому другу в Генеральную прокуратуру.

Вместо ответа Лада лишь безжизненно махнула рукой, а мгновенно приободрившаяся Кэт стала быстро нажимать кнопки телефона.

На счастье Кэт Вильсон, Александр Борисович Турецкий все еще находился в своем кабинете. Он лежал в ботинках на длинном кожаном диване с папкой изучаемого дела на груди и мирно засыпал, так и не дочитав упомянутое дело. За окном едва начинался поздний осенний рассвет. Время приближалось к пяти утра. И тут настойчивый международный звонок.

– Беспокоит Департамент полиции Нью-Йорка, мистер Алекс Турецкий?

– Да. А это черная жемчужина Кэт Вильсон? Хай, узнал, узнал… – зевая, ответил Турецкий на неплохом английском.

– Мне нужна твоя помощь. Мне надо залезть в черную задницу к одной русской, имя которой Майя Рогачевская, и перебрать все ее грязные потроха.

– Куда залезть? Ты меня, что ли, посылаешь? – не понял Турецкий. – Пожалуйста, Кэт, говори на чистом английском, а не на вашем американском слэнге, я же ничего не понимаю.

Прикрыв трубку рукой, Кэт Вильсон коротко ругнулась:

– Прости, дорогой коллега, это у меня черная задница. Я почему-то решила, что Майя Рогачевская – тоже черная. Я забыла, что у вас в России не водятся афроамериканцы.

– Негры-то? – переспросил неполиткорректный Турецкий, припоминая упомянутую часть тела Кэт, с которой некогда он был неплохо знаком.[1]1
  См.: Незнанский Ф. Выбор оружия. Роман. М., 2001.


[Закрыть] – Да в Москве их пруд пруди. Только, конечно, не с фамилией Рогачевская. И потом, они довольно смирные, насколько я в курсе. А Рогачевский – был такой генерал, только он, наверно, давно копыта откинул.

Кэт молча проглотила «негров».

– Да? А у нас в Нью-Йорке все беды от арабских террористов, ниггеров и русско-итальянских мафиози, и для меня все они – одна большая черная задница!

– Кэт, у меня был вчера трудный день, я хочу спать и не стану ломать голову над твоими поэтическими сравнениями. Говори, будто отправляешь телеграмму, – потребовал Турецкий.

– Да, сэр! – радостно согласилась Кэт. – Ваша русская мафия… я понятно выражаюсь?

– Вполне, – буркнул в трубку Турецкий и снова сладко зевнул.

– У меня поперек горла! И я прошу, мистер президент русских сыщиков, дай мне шанс залезть в мозги к Майе Бакатиной, которая живет в Москве. Это имя тебе о чем-то говорит?

– Абсолютно ни о чем.

– Как?

– Так. Я не знаю и знать не желаю эту Майю.

– Ты меня огорчаешь, друг.

– Извини.

– Но ты должен был о ней хотя бы слышать! – настаивала Кэт.

– А я почему-то уверен, что не должен.

– Это вдова недавно погибшего крупного босса вашей русской наркомафии в Нью-Йорке.

– Не нашей, а вашей, – поправил ее Турецкий. Грубоватая Кэт уже начала его доставать, и если бы не приятные воспоминания, Турецкий давно бы уже положил трубку.

– О нет, это ваша русская мафия!

– Которая действует не в Москве, а в Нью-Йорке. Стало быть, это не московская мафия, а ваша, нью-йоркская русская мафия!

– Мистер Турецкий, ты решил забросить меня, как баскетбольный мяч, в корзину под названием Интерпол? Мы же столько лет помогали друг другу… Скажи, что это у тебя просто плохое настроение.

– Уже говорил, что у меня был трудный день.

– Это ничего! – успокоила Кэт.

– Ну конечно, для тебя это ничего. Ты там сидишь на своей черной заднице, и у вас там вечер, а я после сумасшедшего трудового дня еще не спал, несмотря на то что в Москве утро! – чуть не закричал в трубку Турецкий.

– О, наконец ты проснулся, мистер первый следователь России! Скажи, через пару дней ты сможешь встретить в Москве нашего лучшего агента и помочь ему поддержкой самой высокопрофессиональной команды? И никакого Интерпола с его бюрократией, все расходы оплачивает полиция Нью-Йорка. Только не говори, что ты всегда рад оказать мне любую услугу, я и так давно это знаю, дорогой Алекс!

14

На следующий день криминалистическая экспертиза подтвердила то, в чем Лада не сомневалась с самого начала: группа крови, обильно пролитой в квартире Грингольца, совпадала с его собственной. Никаких иных следов Грингольца или того, что от него осталось, обнаружить так и не удалось.

Впервые в жизни, а точнее, впервые за свою профессиональную карьеру Лада испытала нечто вроде угрызений совести. Нет, она по-прежнему была честна перед самой собой и перед своими коллегами, она выполняла свой профессиональный долг, но, видимо, всетаки по ее вине погиб этот маленький смешной человек. Лада вспомнила, как ловко заманила она его в свои сети, как лихо завербовала, и… поежилась. Грингольц попался сразу, как слепой котенок, клюнул на самую примитивную наживку, которую ему подсунули: девушку в поезде по имени Клэр, которая была подсадной уткой. Потом он втихую, как ему казалось, съездил к ней в Нью-Джерси на уикенд и автоматически нарушил закон. Закон… С точки зрения закона Ладе не в чем было себя упрекнуть. Но так ли это было на самом деле?

Она почти была рада предстоящей командировке. Ей и в самом деле захотелось немедленно уехать из Нью-Йорка. Как говаривал старик Хемингуэй, только работа излечит нас от всех напастей.

Часть вторая
В поисках следов фантома

1

Москва.

«Самая подходящая погода для похорон», – подумал Денис, выше поднимая воротник куртки. Накрапывал мелкий, противный дождь, время от времени дул ветер, срывал с деревьев редкие желтые и бордовые листья и щедро разбрасывал их, словно золото, на могилы.

Денис поежился. Кладбища всегда внушали ему какой-то мистический трепет. А такое, как Введенское, со старинными могилами и склепами, и подавно.

Возле центрального входа на кладбище в несколько рядов расположились сплошь одни иномарки. Денис посмотрел на часы: отпевание в церкви явно уже закончилось, и, значит, можно смело идти на само погребение.

Осенний воздух щекотал в носу. На фоне желтых деревьев и земли, усыпанной листьями, между многочисленных могильных плит ярко выделялась черная толпа.

Мужчины в строгих черных костюмах с поникшими головами, женщины в длинных черных платьях и пальто утирали слезы платками. Что-то негромко говорил над могилой священник.

Подходя к толпе, Денис проследовал мимо двух рабочих с лопатами. У них были опухшие, смурные лица. Они иногда усмехались друг другу, кивали в сторону священника, но, в целом, взгляды их выражали, как показалось Грязнову, недовольство или даже, скорее, нетерпение. Денис машинально прислушался к тому, о чем они говорили. До него долетело несколько более или менее внятно сказанных фраз:

– Ну че, скоро они? Богатеи своих братков, блин, часами хоронят. Тошно уже.

– Ты, слышь… Как-то постарательнее надо, может, кому пособолезновать. Авось накинут деньжат, а?

– Опух, что ли? Буду я из-за них корячиться. Богатые – они жмоты все, лишней копейки не дадут, удавятся лучше.

– Ну не знаю. Надо как-то…

«Н-да, – пронеслось в голове у Дениса, – для кого-то смерть – горе, а для кого-то – обычный бизнес. Как продажа мебели или обмен валюты. Цинично. Но факт».

Он не спеша подошел к толпе и встал так, чтобы можно было разглядывать лица присутствующих.

Лиц было много. Хмурые, удрученные, заплаканные, скучающие. Короче говоря, самые обыкновенные похороны. Обыкновенные, да не совсем. Денис волейневолей засмотрелся на гроб. Дубовый, тщательно отполированный, он блестел в тускло искрящемся осеннем воздухе. По бокам витиеватая резьба, фурнитура из бронзы. Гроб изящно (если тут подходило это слово) расширялся к плечам и сужался к голове и ногам. «Прямо саркофаг Тутанхамона, разве что не из золота, – подумал Грязнов. – Это вам не то что у простых смертных – розовая или голубая коробка с какими-то ленточками и рюшечками, словно кому в подарок».

Тут же, рядом, стояли такие же богатые венки, размерами с человеческий рост, с живыми цветами в них и трогательными надписями на алых лентах: «Упокой, Господь, душу раба твоего Валентина. Мы никогда не забудем тебя, ты в наших сердцах навечно!»

Самых интересных персонажей Денис узнал сразу. Они стояли рядом и ближе остальных к гробу: женщина посредине, а по бокам двое мужчин.

Вдова была высокой, статной женщиной. Впрочем, была ли она вдовой, Денис сказать, наверное, затруднялся. С одной стороны, законная жена Бакатина – Наталья Фейгина (между прочим, одноклассница Бакатина), жила в Нью-Йорке, с другой стороны, по ее собственному утверждению и по данным Департамента полиции, Бакатин не поддерживал с ней близких отношений вот уже почти десять лет. Чего как раз нельзя было сказать о Майе Рогачевской – с ней у Бакатина отношения были весьма близкие, прочные и устоявшиеся. Да и хоронила Бакатина ведь, в конце концов, именно она, а не Фейгина.

Красива ли Рогачевская, Денис сказать не мог, так как ее глаза скрывали темные очки, а не увидев глаза человека, Денис обычно не решался однозначно оценить красоту его лица. Ее черные волосы прятались под черный кружевной платок. Длинное пальто было расстегнуто. Под ним вдова была одета в такое же длинное, облегающее фигуру платье с глубоким декольте. Ее длинные тонкие пальцы теребили газовый шарфик, который она почему-то время от времени использовала в качестве носового платка. Хотя вообще-то ее душевное состояние сейчас Денис охарактеризовал бы как «стабильное». Она не была убита горем, а, казалось, наоборот, ждала, когда все это уже закончится. Один из мужчин поддерживал ее под локоток, и она время от времени наклонялась к нему и что-то говорила. Денису на память даже пришли ныне безымянные уже стихи, которые он читал еще в школе. Что-то там было вроде: «Жена в интересном безумье мой сморщенный лоб целовала и, крепом красиво прикрывшись, кузену о чем-то шептала…»

«Чего это я такой злой? – подумал он. – Может быть, она просто устала, а этот, как настоящий друг, ее поддерживает. Это, как я понимаю, и есть тот самый Груздь. А тот, что справа от вдовы, наверно, Мишин. Два старых школьных друга Валентина Бакатина».

Груздь был невысок, но с широченной грудной клеткой и мощными плечами, так что вид у него даже был какой-то карикатурный. Из-под черной кожаной кепки, абсолютно ко всему остальному не подходящей, смотрели живые, заинтересованные всем глаза. И, ко всему прочему, весь этот портрет живописно дополняла торчащая в разные стороны рыжеватая борода.

Второй приятель Бакатина – Николай Мишин – тоже оказался вполне колоритным. Он смахивал на заумного профессора из голливудского фантастического фильма, вроде тех, что выпускают джинна из бутылки, а потом до самого своего конца об этом сокрушаются. Он был высокий и худой, как оглобля. Глаза грустно смотрели в мир из-под круглых очков в позолоченной оправе. Нервное лицо с дергающимися тонкими губами. Длинные, по плечи, волосы пшеничного цвета не могли скрыть очень заметные проплешины на голове. Он стоял, как солдат, по стойке смирно, в наглухо застегнутом длинном пальто. Шея его была обмотана теплым коричневым шарфом.

«Вот, значит, они – школьные товарищи Бакатина. И дружат по сей день. И работают вместе. Что ж, потеряли не просто друга, но и партнера. Однако незаменимых людей, как говорится, не бывает. Так, стоп. Что же это получается? Бакатина ведь убили не просто так. Если убили из-за его бизнеса, интересно, кстати, что это за бизнес, значит, опасность грозит и тому, кто его заменит. Если это, конечно, будут не те люди, что его порешили. И скорее всего, это будут не те люди. Это будут близкие друзья Бакатина и напарники по работе. А это Мишин и Груздь. Следовательно, им тоже может угрожать опасность».

Эти мысли пронеслись у Дениса в голове со скоростью света. Он напряженно оглянулся. Сзади сидели те двое рабочих. Народу на кладбище почти не было, только несколько человек вдалеке пришли навестить своих покойников.

И вдруг, с правой стороны, чуть поодаль, Денис заметил какое-то движение. Там находилось несколько старинных склепов. Высокие чугунные решетки и множество надгробных плит, все высокие, позеленевшие от времени, закрывающие друг друга, так что даже не очень понятно было, какая из них стоит ближе, а какая дальше.

И вот Денису показалось, что среди этих плит мелькнуло что-то черное, Грязнов отделился от толпы и медленно пошел по направлению к этим склепам, стараясь держаться левой стороны, чтобы не быть очень уж заметным.

Пройдя метров двадцать и уже подумав было, что ему померещилось, Денис отчетливо увидел блеск. Такой блеск обычно выдает снайпера, когда случайный лучик солнца или света попадает на оптический прицел его винтовки. Денис возблагодарил этот случайный лучик и опрометью бросился к склепу, где прятался киллер. «Если он меня уже заметил, то ему нет никакого резона стрелять. А если еще не заметил, нужно молниеносно на него наброситься, чтобы он ничего не успел предпринять!»

Раздумывать было некогда, и Денис, перемахнув несколько оград, очутился там, откуда блеснул прицел… Но там никого уже не было. Грязнов бросился к следующему склепу, затем к следующему, тщательно обследовал каждый памятник, каждую надгробную плиту. Но снайпер как сквозь землю провалился. Никого больше не было. Только какая-то женщина лет сорока и рядом с ней дряхлая старушка одиноко сидели на скамейке у могилы, где с черного камня улыбалось лицо молодого мужчины.

– Извините, пожалуйста, – обратился к ним Денис, – вы никого тут не видели? Мимо вас никто не проходил или, может быть, даже пробегал? Вы ничего такого не заметили?

Женщина отрешенно взглянула на Дениса и отрицательно покачала головой. А бабка запричитала:

– Кого ж теперь увидишь! Теперь от горя и слез ослепла совсем! Последнего сына потеряла. Теперь ничего уже видеть не смогу.

Денис молча повернулся и пошел обратно к похоронной процессии.

«Вот черт, спугнул. Ну ладно хоть спугнул. Он выстрелить не успел, – думал Грязнов. – Или успел?» – вдруг ударило в голову. Он даже дернулся, и сердце его бешено заколотилось. Он всмотрелся в толпу. Нет, все в порядке. Все на месте, никакой паники, все спокойно провожают в последний путь своего друга. И тут Денис даже улыбнулся. Он был горд, что предотвратил еще одни похороны. «Ну спугнул, да. Ну и пусть. А если бы не спугнул, известное дело, чем бы все это закончилось. Коллективные похороны. Хоронили бы сразу троих лучших друзей в один день. Все-таки я молодец, или просто вовремя пришла мысль о том, что этим двоим тоже может угрожать опасность. Меня как будто кто-то известил об этом. Мол, вот Денис, так и так. А не оглядеться ли тебе? Провидение? Да, к черту! Какое еще провидение. Я сам молодец!»

Так Денис думал, пока подходил к собравшимся на похоронах Бакатина. Он даже поначалу не понял, почему некоторые смотрят на него с удивлением и даже негодованием. Тогда только до Дениса дошло, что он так и не убрал с лица довольную улыбку. Он сразу же принял скорбный вид. Но некоторые все еще продолжали кидать на него враждебные взгляды.

Но вот священник закончил читать отходную. Стали прощаться с Бакатиным. Потом гроб медленно опустили в могилу. При этом какая-то особенно впечатлительная женщина громко заплакала. И это была не вдова. Вдова держалась молодцом. Школьные друзья Бакатина тоже.

С профессиональным нетерпением подошли к могиле рабочие с лопатами. Настало время прощаться в последний раз.

Вдова твердой походкой подошла к могиле, зачерпнула горсть земли с протянутой ей могильщиком лопаты и кинула на гроб. При этом газовый шарфик очень кинематографично выскользнул у нее из рук и плавно опустился в могилу.

– Примите мои соболезнования, – подлизался к ней один могильщик.

Она молча покивала, указала рукой в сторону Груздя и медленно пошла прочь. Груздь с Мишиным повторили ее действия, то есть взяли по горсти земли и бросили на гроб. Груздь развернул бумажник, достал из него купюру и сунул соболезнующему рабочему. Тот взял ее, не в силах удержать радостной улыбки, сунул себе в карман рубашки и победоносно глянул на своего напарника.

Все потихоньку начали расходиться.

«Самое время познакомиться с вдовой», – подумал Денис и направился прямиком к ней.

2

– Вы поедете с нами? – поинтересовалась вдова.

– Куда? – не понял Денис.

– Домой. На поминки.

– О, мне очень лестно, что вы меня приглашаете, но мне как-то неудобно.

– Помилуйте, на поминки разве приглашают. На поминки люди приходят без приглашения, совершенно чужие, незнакомые. Это просто дань уважения покойнику.

– Но я никого не знаю…

– Бог мой, какие формальности. Не знаете, так узнаете. Так едете?

Отпираться было бесполезно. Ломаться, как девочка, поеду – не поеду, было не тактично. Отказать сейчас, после стольких уговоров, означало проявить полнейшее бескультурье. Пришлось согласиться.

Денис ехал в своем «форде», зажатый между двух черных «мерседесов», словно под конвоем, и злился сам на себя: «Ну почему бы мне не отказаться сразу? Надо было сказать, что у меня очень важные дела. А я, как дурак, как пятнадцатилетняя девочка – ой, а мне неудобно, а я никого не знаю… Вот черт!»

… Квартирка была шикарная.

«Офигеть», – так и подумал Денис. Если бы его не проводили, он заблудился бы в комнатах.

Потолки высокие, мебель шикарная, декоративные вазы на полу, картины известных художников на стенах.

«Эту картину я вроде знаю, – подумал Грязнов. – Моне, кажется».

К нему подошла вдова.

– Любуетесь Моне?

– Да. Хорошая копия.

– Это подлинник.

Денис проглотил и это.

– Цените искусство?

– Искусство ценят все. И я не исключение.

– Не скажите. А хотите, я покажу вам одну комнату, там собраны у нас многие произведения искусства. Это наша с Валей гордость.

– Если вам не трудно, – пожал плечами Денис.

– Нет, не трудно. Раз я сама предложила. И меня это как-то отвлечет.

Они прошли прямо по коридору мимо Груздя, который проводил их подозрительным взглядом, и завернули в очередную просторную комнату. Вот тут-то уж Денису точно показалось, что он попал в музей.

– Это мой любимый антикварный шкаф, – показала она на небольшой шкафчик, весь резной, на его створках с двух сторон лукаво улыбался сам черт. – Ему триста лет.

На стенах висели картины в изящных позолоченных рамках.

– Это – Моне. Это – Ренуар. Это – Дега. Это – Федотов, – будничным голосом перечисляла она. – А это – часы знаменитого мастера Буре.

Денис качал головой. Ему и правда было все это интересно, но он не понимал, что сейчас происходит, зачем она показывает практически незнакомому человеку свою антикварную коллекцию, ведь это, кажется, не самый подходящий момент – поминки. Ведь у нее горе.

– А это тоже антиквариат? – спросил Денис, указывая на шкафчик со стеклянными створками.

Там, в этом шкафчике, стояло множество фарфоровых статуэток.

– Ах, это?.. Нет, это не антиквариат. Это коллекция моего мужа, – она сразу стала печальной. – Это очень дорогой фарфор. Валя собирал статуэтки – персонажи итальянского театра. Ну, знаете, Коломбина, Арлекино, Панталлоне.

– Да, да… Очень забавно, – он тут же осекся, слово «забавно» показалось ему неуместным в данной ситуации.

Но она, кажется, не обратила на это никакого внимания. Она повернула ключ в створке и открыла шкафчик, достала оттуда какую-то белую фигурку и подала ее Денису.

– А с этим персонажем комедии Валя всегда себя отождествлял.

На Дениса взглянули печальные нарисованные глаза статуэтки с большой зеленоватой слезой на правой щеке.

– С Пьеро? – удивился Денис.

– Да.

– Но почему же? Он разве был несчастлив?

– А почему вы думаете, что Пьеро был несчастлив?

– Ну как же, печальный клоун…

– Вот вы сами все и сказали.

– Не понимаю…

– Главное – не то, что снаружи, а то, что внутри, понимаете? Душа, суть.

Она взяла у Дениса статуэтку и поставила на место. «Ну, конечно, – подумал Грязнов. – Пьеро. Может быть, скорее Карабас-Барабас? Душа! Суть! Конечно, извечные метания всех бандитов, думающих, что у них чистая, страдающая душа! Не смотрите, что я такой с виду, в душе я – сущий Пьеро. Тошно уже от этих рефлексий и слюней».

– Ну что же, Денис, пойдемте. Там, наверно, все уже расселись.

– Да, конечно, идемте. Только я попросил бы вас выделить мне место где-нибудь с самого края. А то мне, знаете, пораньше уйти нужно.

«А этот Бакатин – изрядный эстет. Статуэтки всякие, картины, антиквариат. Итальянскую комедию ценит. Может быть, он Пьеро в этом смысле? Как ценитель изящных искусств?»

Они пришли в гостиную, где был поставлен огромный стол, ломившийся от всяческих яств. Дениса усадили с самого края. Вдова села во главе стола.

В общем, если не считать многочисленных изысков кухни, поминки были самые обыкновенные. Та же кутья, те же блины с медом. Так же у стола стоял пустой стул, а перед ним тарелка и стакан с водкой, накрытый черным хлебом.

Этот обычай Денис никогда не понимал. Ему казалось дикостью вера в то, что душа умершего человека сидит вместе со всеми за столом и слушает, что о ней говорят ее родные и близкие. А если это и так на самом деле, то не кощунственно ли ставить перед горемычной душой пустую тарелку и стакан водки с черным хлебом. Однако этот вопрос такой глубокий, уходящий своими корнями, наверно, в самые древние обряды и поверья, что спорить на эту тему людям, совершенно не разбирающимся в этой проблеме, просто глупо, считал Денис и никогда и ни с кем не заводил разговор на эту тему.

Какая-то дама бальзаковского возраста, сидевшая рядом с Денисом, принялась активно его обхаживать:

– Молодой человек, вам этого салатика?

– Спасибо, я сам.

– Да вы же не дотянетесь. А я вам рекомендую вон тот. Очень вкусный, Майе он особенно удается.

– Спасибо большое.

– А вы покойному кто?

– Приятель.

– А как вас зовут?

– Антон, – зачем-то сказал Денис.

– Антон, ну что же вы такой стеснительный. Знаете что? Я вас буду называть Антуан. Вот. Нравится?

Денис-Антуан пожал плечами:

– Вот такой вот стеснительный. И потом, все-таки поминки…

– Ах, поминки. Невидаль какая! Боже ты мой. Вот уж не причина, чтобы стесняться. Меня, кстати, Любовь зовут.

«Куда как символично», – подумал Денис.

– Любовь… А по отчеству?

Дама обиженно глянула на Дениса:

– Можно и без отчества. Ах, ну вы кавалер или не кавалер, в конце концов, сейчас будут говорить речи, а у нас с вами даже не налито.

– Да, действительно. Вам вина?

– Боже упаси! Какого вина! Вином разве поминают. Водки конечно же.

Денис налил ей водки.

– Ах, полнее, – с придыханием проговорила она.

Тем временем из-за стола поднялся Груздь с полным бокалом и глуховатым голосом произнес:

– Сегодня мы хоронили своего лучшего друга. Такого, что, может быть, больше никогда не будет…

При этих словах дама громко всхлипнула, и Денис понял, что это она и была единственной, кто плакал на похоронах в полный голос.

– Он был добрым, честным, но, самое главное, хорошим, лучшим другом, – продолжал Груздь. – Он всегда помогал в беде и ни разу никому не отказал в помощи. Я вспоминаю Валю только жизнерадостным, улыбающимся человеком. Пусть он всегда останется таким в нашей памяти и в наших сердцах. Все знают, что у него была ранимая душа. Он старался скрывать от нас от всех свои неприятности и переживания, потому что он заботился о нас. Он был очень хорошим человеком. И этот несчастный случай… Это либо страшная ошибка природы, либо Господь Бог призвал его в свое священное воинство…

«О-о, сейчас он еще начнет проповедь читать», – пронеслось в голове у Дениса, но он тут же одернул себя, вспоминая, что он на поминках и что у людей горе.

– Давайте почтим память Валентина минутой молчания, – закончил Груздь.

Все встали из-за стола, выпили налитое и несколько секунд постояли молча. Дама, что сидела рядом с Денисом, оказалась на полголовы выше его, и Денис очень обрадовался этому факту, хотя слегка поразился, ведь и сам был далеко не карлик.

Потом начались обычные разговоры и воспоминания. И Денис решил, что пора бы уже и уходить, но его не отпускала Любовь.

– Антуан, ну куда же вы так рано?

– Дело в том, что у меня работа…

– Какая может быть работа, когда такое дело, поминки? Где вы работаете?

– Вы не могли бы передать мне вон тот салат?

– Ну вот, так-то лучше. Пожалуйста.

– Спасибо.

– А вы с Валей давно приятели?

– Нет, не очень.

– Расскажите что-нибудь.

– Да я не очень близко с ним знаком. Хороший, нормальный человек.

– Да нет, я не о Вале. Расскажите что-нибудь о себе.

– Да что мне о себе рассказывать? Я скучный, неинтересный человек.

– Да перестаньте. Я же вижу, что нет. Я, знаете ли, психолог человеческих душ, так сказать. Вижу, что каждый человек из себя представляет.

– Правда? Как интересно.

– Хотите расскажу о вас?

– Нет, вы знаете. Я сам о себе все знаю.

Дама опять обиделась. Она поджала губки и, гордо вскинув голову, произнесла:

– Ну как хотите. Впервые встречаю такого странного человека, как вы.

Денис расплылся в обворожительной улыбке. И зря он это сделал. Дама поняла это как благосклонный знак в ее сторону. Она поднесла бокал и грудным голосом произнесла:

– Ну что же, тогда налейте мне. Мы выпьем за знакомство. И за вас, такого загадочного.

Денис налил ей вина и сказал:

– Конечно, давайте выпьем. Только не за знакомство, а за покойного. Мы все-таки на поминках.

– Какой же вы все-таки церемонный, Антуан.

– Ну извините уж, – пожал он плечами.

Дама отвернулась от него и, видимо тоже вспомнив, где она находится, сказала:

– Майечка, может быть, ты что-нибудь скажешь о Вале.

Майя даже бровью не повела.

– Давайте оставим Майю в покое, – сказал Мишин. – Ей, по-моему, тяжелее нас всех. И она очень устала.

Майя поднялась из-за стола.

– Я сегодня действительно очень устала, – произнесла она. – Извините, пожалуйста, но я пойду наверх, очень болит голова.

Тут же встал и Денис.

– Вы тоже уже уходите? – спросила вдова.

– Да. Мне пора.

– Ну что же, пойдемте я вас провожу.

– Н-ну… спасибо.

Они вышли в коридор, и Денис с облегчением вздохнул. Он надел куртку.

– Спасибо. Еще раз – мои соболезнования, – сказал он.

– Да, да. Спасибо и вам. Что-то голова ужасно разболелась, пойду наверх. До свидания.

«У них еще и „верх“ есть».

Тут в коридоре показался Николай Мишин. Он проводил равнодушным взглядом удаляющуюся вдову, потом посмотрел, как Денис застегивает куртку, и как бы вскользь заметил:

– Я вас никогда не видел прежде…

– Я тоже вас не видел, – свободно ответил Денис. – Я, так сказать, со стороны первой жены Валентина, – добавил он, отлично понимая, что первую жену, Наталью Фейгину, свою однокашницу, Мишин должен знать хорошо. То есть это была провокация чистой воды.

– Вот оно что, – неопределенно протянул Мишин, не поддаваясь на провокацию. – Ну и как Валя жил с ней?

Денис понял, что попался. Надо было выкручиваться. И в конце концов, врать – так уже врать до конца.

– Да не так чтобы… Но вот чего я не понимаю… Точнее, как это я пропустил, когда он и Майя… Почему он в нее влюбился, как по-вашему?

Денис вовсе не ждал конкретного ответа, но Мишин сказал задумчиво, глядя сквозь Дениса:

– Он влюбился в нее, потому что она не нуждалась в постоянном подтверждении его любви. Она не разыгрывала с ним саму беззащитность. Она просто жила, улыбалась, и он влюбился в нее.