Текст книги "Кто есть кто"

15

По сути, у Матвея Яковлевича Варнавского было два лица. Добрый мягкий профиль: нос уточкой, безвольный подбородок, округлость которого не могла скрыть короткая бородка, большие уши и ямочки на щеках. И суровый хищный фас: сросшиеся жесткие брови, набрякшие веки, острый рентгеновский взгляд, тонкие губы и несимметричная тяжелая улыбка. Этакий Янус, только под девяносто градусов. Сам Варнавский, разумеется, знал об этом феномене и как человек расчетливый умел им пользоваться.

Ожидавший в приемной журналист Пенкин своим визитом не то чтобы напугал, но заинтриговал банкира.

Что ему вдруг могло понадобиться? Связано ли это с его эпическим телерепортажем с аварии на нефтепроводе? Если да, то что ему, собственно, известно?

Впрочем, раз пришел, значит, имеет что предложить, а цена не главное.

Варнавский решительно нажал кнопку селектора:

– Леночка, пригласите журналиста.

Секретарша, одарив шефа очередным многозначительным взглядом, впустила Яшу, напутствуя:

– У вас ровно десять минут.

Поприветствовав вошедшего, банкир тут же слегка развернулся в кресле, обратив к Пенкину левую половину лица, улыбка на которой была шире.

– Что вас ко мне привело, молодой человек?

Яша приготовил блокнот, карандаш и тоже вошел в образ:

– Видите ли, мне необходима консультация авторитетного специалиста по вопросам вкладов и особенностям банковских систем.

– Личный интерес или...

– Или, – профессионально оборвал его Пенкин. – В последнее время, как вы, наверное, знаете, даже в Швейцарии несколько отошли от принципа абсолютной тайны вкладов, чтобы позволить обнаружить деньги бывших нацистских преступников и наркобаронов. Возможно, в России намечается такая же тенденция... В смысле золота КПСС и тому подобного. А наша редакция готовит подборку материалов на эту тему... – Яша с умным видом плел всю эту ахинею, разглядывая неприкрытую роскошь кабинета, жутко дорогой даже на вид костюм банкира и остро ощущая исходящий от него неуловимый запах денег. А ведь деньги-то не его, он ведь только чиновник, образно выражаясь, евнух при гареме.

– И что же вас конкретно интересует? – Варнавский взглянул на часы. «Или он заходит слишком издалека, или Чечня здесь действительно ни при чем».

– Представим ситуацию: человек открыл счет в банке, перевел некоторую сумму и... умер. В банке об этом не знают. Возможно ли, чисто гипотетически, что эти деньги получит другой человек?

– Конечно, если он наследник, – нетерпеливо ответил Варнавский.

– Нет, вы не понимаете, о смерти вкладчика в банке не догадываются. И человек наследником не является.

«Ничего он про аварию не знает», – успокоился Варнавский и повернул к Яше свой суровый фас:

– Уж не собираетесь ли вы, молодой человек, таким образом обеспечить себе безбедную старость?

– Нет, конечно. – Яша стойко выдержал долгий взгляд банкира. – Я же сказал: чисто гипотетически.

– Чисто гипотетически, конечно, это возможно. Но слишком маловероятно. Современные банковские системы защиты довольно изощренны, и обмануть их, смею вас уверить, очень и очень непросто.

– А можно поподробнее?

– Это не тема пятиминутного разговора. – Варнавский откровенно поглядывал на часы, ему уже стало скучно. – Каждый банк сам волен выбирать систему защиты от несанкционированного доступа и способы идентификации клиентов. Наш банк, как вам, наверное, известно, не обслуживает частных лиц, и у нас таких проблем не возникает. Так что вы пришли не по адресу. Обратитесь куда-нибудь еще, например в Сбербанк...

– А если меня интересует положение дел во всей Европе? – не унимался Пенкин.

– В современном мире, молодой человек, нужно пользоваться современными методами. Существует же Интернет – всемирная информационная свалка. Просмотрите путеводитель «Финансы – банки» по Швейцарии или по ЕЭС...

Яше даже обидно стало, что он сам не додумался до такой простой вещи.

– Если есть такая необходимость, я могу подключить своих компьютерщиков. Они окажут вам всяческое содействие. – Варнавский поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.

– Спасибо, не нужно. Я ведь хотел услышать мнение человека, а порыться в сети я могу и сам, дома например, – с достоинством ответил Яша и вежливо попрощался.

После ухода журналиста Варнавский вернулся к бумагам, но что-то не давало ему сосредоточиться. Он редко обращался за советом к собственной интуиции, но сейчас она упорно подавала голос. Что-то в вопросах Пенкина, в том, как он построил свое «интервью», в том, как реагировал на его ответы, заставляло задуматься. Не напал ли этот прославившийся своим похищением на всю страну журналист в самом деле на золотую жилу, а конкретно на возможность завладеть чужими деньгами.

Гадать на кофейной гуще Варнавский не любил и, чтобы разрешить всякие сомнения, позвонил в дирекцию телекомпании «ТВ-7», где служил Пенкин.

После обычного трепа с генеральным директором о погоде и перспективах роста Матвей Яковлевич перешел к главному:

– До меня тут дошли слухи, что вы решили рассказать россиянам правду о банках и банкирах.

На другом конце провода длинная пауза и явное недоумение:

– Откуда слухи?

– Да так, просочились...

Опять пауза, собеседник долго что-то обдумывал:

– Если честно, пока не собирались. Хотя мысль интересная. Пожалуй, это будут смотреть... Но все-таки откуда слухи? Погоди, дай сам догадаюсь. Это ты сам придумал, да? Реклама нужна? – Генеральный повеселел. – А мы тут как раз кредит пробиваем...

– Постой, постой. Ты не так понял, я не напрашиваюсь.

– Не скромничай. Давай обсудим... посчитаем.

Варнавский повесил трубку.

«Итак, – рассудил он, – редакция никакого отношения к этому не имеет, значит, это личная инициатива и, значит, интуиция не подвела. Тут пахнет деньгами. Осталось только выяснить размер суммы».

Матвей Яковлевич снова взялся за телефон:

– Марфин? Мне срочно нужна информация. Все, что есть на Пенкина Якова Валерьевича, работает на телевидении. «ТВ-7». Год рождения? Точно не знаю. Лет Тридцать пять – тридцать восемь, не больше. Адрес и телефон прямо сейчас.

16

По роду своей официальной и особенно неофициальной деятельности Пенкину пришлось побывать во многих странах, и в том или ином приближении он не то что знал, а скорее понимал несколько языков. Да и одно дело общаться с живым человеком лицом к лицу, когда в ход идут гримасы, жесты и все, что под руку попадется и разговоры все больше за жизнь. И другое – пытаться осмыслить абсолютно английский текст, да еще изобилующий специальными терминами и идиомами. Поэтому в Интернет он полез с Мюллеровским словарем на восемьдесят тысяч слов.

Проделав нелегкий и тернистый путь, он наконец достиг Первого кредитного банка в Вадуце. А вот и информация для потенциальных клиентов. Яша перекачал данные на свой компьютер с намерением немедленно и досконально во всем разобраться.

Зазвонил телефон, но он решил не отвлекаться. Включился автоответчик.

– Привет. Это снова Марина. Я все решила, давай это сделаем вместе. Так будет легче. Поверь мне.

Яша схватил трубку, но услышал только короткие гудки. Автоопределитель номера промолчал, – очевидно, звонили из автомата.

Пожав плечами, Яша вернулся к компьютеру.

Итак, «ключом или паролем могут являться персональные аутентичные», в смысле индивидуальные, «...признаки персоны», в смысле человека, «такие, как фигуры папиллярных линий...» типа отпечатков пальцев, «радужной оболочки глаз, голоса...». Радужной оболочки глаз! Стеклянных глаз? Бред какой-то. Хотя, если подумать...

Он попытался вчитаться внимательнее, но мысли упорно соскальзывали на загадочную Марину. Можно ошибиться номером один раз, один раз можно не узнать голос на автоответчике, но она ведь продолжает звонить и наговаривать весь этот дурацкий, понятный только ей одной бред. А что, если это и вправду та Марина? Вдруг чеченцы доперли, что он проник в их коварные планы? А вдруг это вообще подставка, вдруг они при нем специально трепались? Но неужели они действительно думали, что нормальный среднестатистический человек способен в столь древесном состоянии что-то воспринимать?

«А может, и не было ничего вообще? Может, мне это и правда приснилось или, стукнувшись головой, я обрел ложную память? Нет, ну это же опять бред. Я же помню. Помню я. А может, наоборот, у меня частичная амнезия и Марина моя последняя любовь? Тоже бред. Светку же помню, и Каролину, и Ладу, и... Короче! Читаем дальше!»

«...или магнитные, ультразвуковые, инфракрасные и прочие ключи по желанию клиента».

Ладно, может быть, какую-то хреновину Мажидов вмонтировал в свой стеклянный глаз, и теперь без нее до денег не добраться. А его похоронили, и эта вот ультразвуковая-инфракрасная-магнитная и еще Бог знает какая хреновина гниет в земле сырой. Хорошо, хоть не кремировали.

Ну и что теперь, снова тащиться в Чечню на раскопки?

Конечно, тащиться! И не тащиться, а лететь соколом... орлом... вертолетом, чтобы не опередили. Только Чечня – она на карте три на два сантиметра, а на самом деле не такая уж и крохотная, и Красной площади с Кремлевской стеной, под которой все в рядок зарыты, там нет. И хоронят они исключительно на семейных кладбищах. А где, спрашивается, мажидовское семейное кладбище? В каком таком забытом Богом... Аллахом ауле? И кто поделится этой страшной тайной?

А вот Ильяс Хухадов и поделится. Тот же самый Ильяс, который и рассказал Пенкину всю эту историю. Кто в Москве самый знаменитый радетель за чеченских беженцев, от кого у них нет секретов и к кому они бродят, как ходоки к Ленину (правда, не столь безрезультатно), у кого на семь поколений вниз... взад... вглубь... всеми уважаемые имамы и кто за эти семь поколений успел породниться с большей половиной современной Чечни? Хухадов!

Не откладывая дела в долгий ящик, Яша позвонил Ильясу. Занято. Ладно, тогда без приглашения.

Не застать Ильяса дома было просто невозможно по одной простой причине: он никогда его не покидал. Отягощенный стошестидесятикилограммовым весом и астмой в сочетании с квартирой на седьмом этаже (а лифтом он не пользовался по каким-то одному ему ведомым причинам), Хухадов решал все многочисленные проблемы своих подопечных исключительно по телефону или, в крайнем случае, приглашая нужных людей к себе. Яша был знаком с ним довольно давно, и иногда они на взаимовыгодных условиях делились друг с другом кое-какой информацией.

Схватив такси, Пенкин помчался на другой конец города, где по странному стечению обстоятельств на Кавказском бульваре проживал кавказец Хухадов. Влетев в подъезд, он всей пятерней утопил кнопку вызова лифта, но лифт его проигнорировал, даже кнопка не загорелась. Движимый желанием поскорее приобщиться к тайнам чеченских гробниц, Яша взлетел по ступенькам на седьмой этаж и остановился как вкопанный.

Железная дверь Ильяса итальянского производства была взрезана автогеном, вторая дверь – деревянная – выворочена вместе с петлями. Из квартиры не доносилось ни звука. Постояв в нерешительности пару минут на площадке, Яша осторожно вошел. Квартира перевернута вверх дном – полы сорваны, обои отодраны от стен, мебель перевернута, все усеяно бумагами и пухом из вспоротых подушек. Яша обошел все комнаты – никаких следов Ильяса.

Он позвонил в соседние квартиры, но то ли жильцы были на работе, то ли просто боялись открывать дверь. Яша постоял, прислушиваясь. Откуда-то снизу доносились приглушенные сдавленные стоны. Он опрометью бросился вниз по лестнице и, сбежав на один этаж, снова прислушался. Теперь казалось, что звук идет сверху. Пенкин снова вернулся на седьмой и осторожно обошел всю площадку, пытаясь определить источник. Стоны раздавались из-за закрытой двери лифта.

– Ильяс! – позвал Яша, но в ответ только нечленораздельное мычание. – Хухадов! – Пенкин завопил как иерихонская труба, и узник лифта его наконец услышал.

– Помогите... – зычный бас Ильяса трансформировался в сдавленный фальцет, но тем не менее это был его голос. Яша не знал, радоваться ему или огорчаться. Ильяс, конечно, жив, но вряд ли он станет давать консультации из столь неудобного положения.

– Ильяс, потерпи, я позову на помощь, – проорал Яша в щель, но снова не получил никакого ответа. Стоны перешли в булькающий хрип.

А помощь-то может и не успеть. У Ильяса вполне мог случиться приступ астмы, к тому же он, может быть, и ранен.

Трудно сказать, что двигало Пенкиным в первую очередь: желание спасти человека или нежелание потерять ценный источник информации, но он решил действовать сам. В крутых боевиках крутые парни раздвигают двери лифтов одним широким движением рук, практически не напрягаясь. Но то ли лифты в кино не советские, то ли парни покруче будут – как ни старался Яша, створки не разъехались ни на сантиметр.

А время шло. Пенкин помчался на последний этаж и с удовольствием обнаружил, что дверь на чердак взломана. Хорошо все-таки, что потолки в наших домах два с половиной метра, а то пришлось бы скалолазов вызывать или маляров с козлами. Подпрыгнув, он ухватился за край люка и, подтянувшись, оказался на крыше.

Дверь железной будки, в которой расположен двигатель лифта, тоже была взломана, и ломик валялся неподалеку. Яша проник внутрь и обнаружил, что кто-то перерубил силовой кабель, – теперь поднять лифт можно разве что вручную. Но как раз в советских лифтах такая возможность не исключалась. Рядом с электромотором красовалась лебедка с маховиком, от одного вида которого Яше стало нехорошо. Но, преодолев потенциальный психологический барьер, он заставил себя взяться за ручку. Как ни странно, крутить было нетяжело: очевидно, туша Ильяса практически нейтрализовала противовес. Совершив несколько десятков лихорадочных рывков, Яша решил, что лифт уже вышел из межэтажного пространства. Прихватив ломик, он помчался вниз.

Ильяс не подавал признаков жизни. Раздвинув ломом створки двери, Яша выволок из кабины посиневшее тело. Ингалятор Ильяс сжимал ослабевшей рукой, и Яша, раздвинув ему челюсти, щедро пшикнул в горло раз десять. Тело заколыхалось и открыло глаза, но отнюдь не сразу идентифицировало своего спасителя. Очевидно, принимая Яшу за своих мучителей, которые решили продолжить издевательства, он стал судорожно отбиваться. Несмотря на беспорядочность ударов, Пенкин основательно получил по шее – при таком-то весе и рука весит соответственно.

Хухадов прозрел неожиданно и сразу полез обниматься:

– Тебя уже выпустили?

– Кто кого выпустил? – Яша решил, что Ильяс еще не совсем пришел в себя и не до конца осознал, кто из них сидел в лифте, а кто его изымал оттуда.

– Из плена. Я звонил, договорился, но не думал, что все так быстро получится.

Яша опешил. Руки его самопроизвольно разжались, из-за чего Ильяс, которого он только что с огромным трудом поднял, снова рухнул на пол и обиделся:

– Я думал, ты мне спасибо скажешь.

– А я думал – ты мне.

– Спасибо.

– И тебе. Считай, мы квиты. Хотя если честно, я сам оттуда сбежал и так и не знаю, зачем меня похищали.

Они наконец дотащились до развороченного дивана, из чрева которого возмущенно торчали пружины, и Ильяс с шумным вздохом рухнул на спину.

– Может, объяснишь? – Яша обвел многозначительным взглядом разбомбленную квартиру.

– Ты им просто понравился, решили, что выкуп возьмут хороший.

– Да я не про плен, на тебя кто осерчал?

– Подай телефон. – Он снова ушел от ответа. Перебросившись с кем-то парой фраз, Ильяс впал в мрачную задумчивость. – Ты зачем пришел?

– Тебя спасать.

– О ком речь?

– В смысле?

– Только не говори, что пришел чайку попить.

– Мажидов.

– Что «Мажидов»?

– Могила.

– Что именно?

– Место, и поподробнее.

Ильяс поднял с пола первый попавшийся листок – обрывок какого-то документа – и стал чертить план. В изуродованном проеме двери возникли четверо бородатых парней в кожанках. Ильяс только мотнул головой, и гости с перекосившимися озверевшими лицами исчезли. Хухадов протянул Яше бумажку:

– Клаустрофобия у меня...

«Что-то жизнь у меня стала какая-то беспокойная, – думал Пенкин, покидая «гостеприимный» дом Хухадова, – ничего, с мажидовскими миллионами будет повод успокоиться».

Яша практически достиг собственного дома, занятый мыслью о своем новом визите в Чечню, когда из подворотни встречным курсом вылетел бывший одноклассник Воха, слегка навеселе и в явном настроении усугубить свое состояние. Из кармана куртки торчало знакомое горлышко, увенчанное синей пробкой с белыми оленями на фоне красна солнышка.

– Яшка, братан! Ты где пропадал?!

– В командировке, только вчера вернулся.

– Так надо обмыть.

– Не, Вов, не могу. Дел еще невпроворот. Тороплюсь.

– Кто ж по делам пешком торопится? Зебра, типа, сломалась? – Зеброй Воха называл Яшину машину за ее неординарную окраску.

– Сломалась, – вздохнул Яша.

– Так надо помянуть. Пойдем посидим как пацаны... – тут же нашелся Воха. Будучи свободным художником и виртуозом своего дела, Воха имел свою постоянную клиентуру, состоящую преимущественно из бизнесменов средней руки. И от постоянного общения с подобным контингентом его русская речь окрасилась «пацанскими» идиомами и характерными жестами.

– Нет, правда некогда.

– А потом починить и, типа, обмыть.

Яша вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

– Ну и осел же я, а?

– Ну, типа того, – согласился Воха, – тебе выпить предлагают, а ты отказываешься.

– А ты – гений. День сегодня какой?

– В натуре, гений.

– День какой, спрашиваю.

– Вторник... с утра был.

– Вов, какая скорость у трактора?

– Типа, крейсерская – километров тридцать, хотя, если надо, можно и пятьдесят выжать.

– Значит, если тридцать да на десять часов – это триста километров, а тут, пожалуй, тысяча двести, тысяча триста... Итого, где-то четыре дня... То есть воскресенье, понедельник, вторник, среда... В среду вечером он здесь... Хотя если не по десять часов ехать, а скажем, по двенадцать...

Друг детства посмотрел на Яшу с плохо скрываемым состраданием:

– Тебе Яш, типа, лечиться надо, совсем плохой стал.

– Уговорил, пойдем ударим по шашлычку. Угощаю.

Они завернули в стекляшку шашлычной неподалеку. Народу было немного, через сорок минут заведение закрывалось, но Яша и не собирался рассиживаться. Подали шашлык, процентов на семьдесят состоявший из сала, и бутылку «Столичной». Свою «Финляндию» Воха поглубже затолкал в карман и доставать не торопился.

– Вов, ты мог бы мне как другу помочь?

Воха разлил и, не дожидаясь товарища, опрокинул стакан:

– С зеброй, что ли? Так о чем речь?

– Ты понимаешь, она еще не в Москве...– Яша с трудом заставил себя сделать глоток, запах спирта воскрешал слишком неприятные воспоминания о поединке с Назаром и «Абсолютом», и принялся за жирный и еле теплый шашлык.

– А че, по прериям бегает, в натуре?

– Нет, на тракторе едет из Чечни, завтра к вечеру или, в крайнем случае, послезавтра надо ее на Объездной встретить. И еще мне машина нужна.

– Че, сама, что ли, на тракторе? – Воха плеснул себе и обновил Пенкину.

– Слушай, я сам не смогу, должен опять уехать. Выручишь?

– Круто! Зебра на тракторе! – Он торопливо вгрызался в шашлык, разбрызгивая соус на куртку. И при этом не забывал о живительной влаге, поглядывая на хозяина заведения, который, в свою очередь, нетерпеливо поглядывал на них.

– Не форсируй, Вов. – Яша отодвинул бутылку – однокашник, очевидно уже приговоривший до того как минимум пол-литра, катастрофически быстро пьянел. – Ее мужик привезет одноглазый. Ему надо отдать деньги за перевозку, только не все, а половину, и самого этого мужика до моего возвращения задержать.

Воха слил себе остатки водки и уже в состоянии легкого анабиоза побожился:

– Пацан сказал – пацан сделал.

Пенкин пошел домой в полной уверенности, что Воха сдержит «слово пацана». И встретит одноглазого...

«Одноглазого» – вдруг эта мысль кольнула Пенкина. И на душе у него стало как-то спокойнее.

17

Я посмотрел на часы – было около пяти. Конечно, меня так и подмывало встретиться с этим Кулешовым, узнать, почему за полгода он всего раз беседовал с подозреваемой. И главное, почему в уголовном деле, которое он вел, никак не отражено ее заявление о том, что она вовсе не Зоя Удогова. Следователь как минимум должен был убедиться в том, что это неправда.

Едва я вошел в квартиру, зазвонил телефон.

– Лазарук! – донесся из трубки чрезвычайно возбужденный голос моего клиента.

– Слушаю, Игорь Сергеевич.

– Пенкин появился! – закричал Лазарук в трубку. – Сбежал, подлец, из плена!

– Замечательно, – кисло произнес я.

– Еще как! – радовался Лазарук. – Теперь-то мы его прищучим!

– Игорь Сергеевич, – как можно более убедительно сказал я, – может быть, нам пока не торопиться? Сейчас он вернулся из Чечни как герой, можно сказать, на коне, начнутся интервью, пресс-конференции всякие. Под это дело нас могут представить как преследователей журналистов.

– Это верно, – согласился Лазарук.

– Давайте пока не будем требовать немедленного рассмотрения в суде. Пройдет месяц, другой, все уляжется, тогда и начнем.

– Тогда и случай с камерой забудется, – резонно возразил Лазарук.

– Но все равно новое заседание суда будет назначено не скоро. Так что выбирать нам не приходится.

Избавившись от надоедливого депутата, я положил трубку. Все-таки молодец этот Пенкин! Выбраться всего через три дня из чеченского плена еще, по-моему, никому не удавалось.

Так что, хочешь не хочешь, придется браться за дело Лазарука. Недолго музыка играла. Опять начнутся изрядно надоевшие бесконечные собеседования с депутатом.

Но дело Зои Удоговой, поначалу показавшееся мне таким простым, даже проходным, никак не шло у меня из головы. Конечно, наказание, как я уже говорил, ей грозило небольшое, но не мог я просто спустить его на тормозах. Все, что она мне рассказала, было настолько неправдоподобно и одновременно реально, что только сволочь (а я в некотором роде себя таковою не считаю) могла плюнуть на это. И еще. Эти глаза. Она так на меня смотрела, уходя из комнаты для допросов... Казалось, этот взгляд выворачивает тебя наизнанку, заглядывает под кожу. Такой взгляд бывает у людей, много повидавших в жизни или перенесших какую-нибудь трагедию. Я встречал такие взгляды, когда работал следователем и общался с людьми, изрядную часть жизни проведшими на зоне. От такого взгляда нельзя ничего утаить, ничего скрыть, нельзя схитрить, обмануть. И именно так на меня смотрела Зоя Удогова, которая утверждала, что на самом деле она Вера Кисина.

Как бы там ни было, я уже почти ждал, когда в следующий раз попаду в Бутырку и встречусь с ней.

Я сел за компьютер и подробно изложил все, что мне рассказала Зоя-Вера.

Итак, я почти верил в то, что она сказала правду. То есть в то, что кто-то намеренно похитил Веру Кисину и посадил в тюрьму под чужим именем. Причем обвинив в том, что она на самом деле не совершала. При этом неизвестно куда пропал ее сын. Ну, это еще можно понять – на такое мог пойти ее муж, ради того чтобы завладеть ребенком. Правда, в это верилось с трудом: судя по рассказу Зои-Веры, этот Кисин был полный раздолбай. К тому же пойти на такое способен только человек со связями. А у него таковых не имелось. Хотя... ни о чем нельзя судить наверняка, пока не получишь серьезных доказательств. Итак, первая версия – это бывший муж Александр Кисин.

Конечно, нужно как можно скорее посетить Кулешова. Но сначала – Кисин.

Я подумал-подумал да и отправился в квартиру Кисиных по указанному моей подзащитной адресу. Конечно, и он, и его мать могли запросто не пустить меня на порог, но я надеялся на лучшее. И в конце концов, из того, как они будут себя вести, тоже можно сделать какие-то выводы.

– Кто там? – донесся из-за стальной двери недовольный голос.

– Э-э, добрый вечер. Я Юрий Гордеев, адвокат. Хотел бы с вами поговорить.

– Чей? – донеслось после небольшой паузы.

– Как это «чей»? – не понял я.

– Чей адвокат, я спрашиваю. Насколько я помню, ни с кем не сужусь.

– А-а, я адвокат бывшей жены вашего сына. Веры Кисиной, – произнес я, почти не надеясь на успех.

За дверью замолчали, явно обдумывая услышанное.

– Зачем вам я? – снова донесся голос.

– Я хотел с вами поговорить. С вами и вашим сыном. Если, конечно, это возможно.

На счастье, загремел замок, но дверь приоткрылась только чуть-чуть.

– Дайте ваше удостоверение, – приказали из-за двери.

Я протянул свою корочку.

Минуты через две донесся новый приказ:

– Теперь паспорт.

Я дал и паспорт.

На этот раз пауза затянулась дольше. Видимо, хозяйка квартиры переписывала мои паспортные данные. Наконец дверь снова захлопнулась, послышался звон цепочки, и снова распахнулась.

Открыла мне пожилая, но явно молодящаяся женщина в веселеньком халатике и с завитыми перламутрово-голубыми волосами. Такой цвет почему-то обожают дамы постбальзаковского возраста.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, Юрий Петрович. Проходите.

Я оказался в маленькой прихожей, заставленной старыми шкафчиками, этажерками и вешалками с облупившимся лаком. На полу лежали аккуратные стопки газет: видимо, хозяйка, как многие люди старой формации, интересовалась политикой. Здесь пахло сдобными пирогами, нафталином, духами «Может быть», ванилью. Эта странная, бьющая в нос смесь всегда наполняет жилища одиноких старушек. Одиноких, а не тех, кто живет вместе с сыновьями... Нет, следователь во мне еще не до конца погиб. Иначе как бы я с первых минут, по запаху(!) определил, что Юлия Моисеевна Кисина живет одна?

– Я охотно побеседую с вами, – сказала она, увлекая меня за собой на кухню, – однако с моим сыном вам поговорить не удастся. Его здесь нет.

Я сел на стул. Кухня в отличие от прихожей оказалась большой. Дом строился никак не позже начала пятидесятых, а потому подходил под определение «сталинский». Здесь, на кухне, особенно чувствовалась монументальность тогдашней архитектуры. Мало того что здесь запросто можно было кататься на велосипеде – здесь еще хотелось полетать. Высоченные потолки давали какое-то ощущение свободы. Люстра казалась неправдоподобно маленькой.

Юлия Моисеевна села напротив меня, вынула пачку «Беломора», вытянула из нее папиросу. Затем, привычно постучав гильзой о коробку, изящно согнула ее и чиркнула спичкой. И только выпустив изо рта целое облако густого пахучего дыма, она спросила:

– Чем обязана?

– Видите ли, Юлия Моисеевна, я разыскиваю Диму, сына Веры Кисиной.

– Диму? – удивилась Юлия Моисеевна. – А почему вы решили, что я знаю, где находится сын Веры?

– Я предположил, что, может быть, вы в курсе... Дело в том, что у Веры крупные неприятности...

Юлия Моисеевна молчала, и я вкратце изложил ей суть дела. За это время она выкурила две беломорины, поджигая их друг от друга, поднимала и опускала брови, качала головой.

– Невероятная история, – произнесла она, когда я закончил, – конечно, если все это правда.

Я пожал плечами:

– Вот это я и пытаюсь выяснить.

– Я видела Веру несколько раз по телевизору. Вообще-то музыкальные программы я не смотрю, в основном интересуюсь информационными выпусками. Да и ложусь рано, но иногда все-таки удается посмотреть на бывшую невестку. Должна вам сказать, что годы, проведенные без Саши, пошли ей только на пользу. Когда они были женаты, а потом, когда переехали сюда, вы понимаете, без конфликтов не обходилось. То она мне нагрубит, то я на нее наору. Обычные взаимоотношения между свекровью и невесткой.

– То есть вы постоянно конфликтовали?

– Да. Мой Саша, надо сказать, совершенно не подарок. Он связался с наркоманами, лечился в диспансере... За ним нужен был уход. Я хотела его женить на хорошей, домашней девушке, скромной, чтобы следила за ним. Вы понимаете... Уже и кандидатура была – дочь моего старого знакомого, стоматолога, там и приданое хорошее, вы понимаете... А тут появляется эта, из какого-то Усть-Урюпинска, которого даже на карте нет. И главное, она из той же самой компании, где и наркотики, и алкоголики, хиппи всякие, вы понимаете... Хотя, положа руку на сердце, должна сказать, что она оказалась девушкой неплохой. Но, вы понимаете, какая мать не встанет на сторону своего сына? Тем более единственного сына? Вот мы с ней и ругались.

Она умолкла, пыхтя папиросой. Я решил, что пора выяснить, где ее сын.

– Его давно нет, – отмахнулась она в ответ на мой вопрос.

– А где он?

– В Америке.

– ???

– Да, в Америке. После того как они разошлись с Верой, Саша долго не мог найти работу, потом пьянствовал, стал водить сюда своих приятелей. И когда я уже отчаялась совершенно, появилась одна женщина. Старше его на семь лет, татарка, Венера. Она быстро его привела в порядок, ну, вы понимаете... И уговорила подать на эмиграцию в Америку. У нас там есть родственники, уехали еще давно, в семидесятые годы. Мы про них долго не вспоминали, ну, вы понимаете... Очень быстро решился вопрос, и они уехали.

– Давно?

– Три года назад.

– А вы почему с ними не уехали, Юлия Моисеевна?

Она махнула рукой и запыхтела папиросой:

– Я к Москве привыкла, куда мне тащиться через океан. Я и тогда, в семидесятых, не уехала, а теперь уж... Ну, вы понимаете...

Она задумчиво пожевала картонную гильзу и добавила:

– Тем более на моего сына надежды мало. Уже целый год ничего от него. Ни ответа ни привета. Может, от него эта Венера ушла, ясно было, что она только для того, чтобы уехать, его окрутила. Может, опять запил. Там, в Америке, работать надо, а Саша работать не любит. Хотя квартиру эту я уже ему завещала. Так что, может, когда я на тот свет отправлюсь, появится...

– Ну, – попытался успокоить я ее, – вам еще рано. Вы еще всех нас переживете.

– Вы думаете? – неожиданно спросила она, испытующе глядя на меня.

– Конечно, – тоном, не терпящим сомнений, заявил я.

Юлия Моисеевна несколько повеселела – женщине в любом возрасте приятен комплимент.

– Значит, вы сможете узнать Веру по фотографии? – Я решил вернуть разговор в нужное мне русло.

– Конечно. Уж кого-кого, а ее-то я узнаю.

Я вытащил маленькую фотографию, скопированную из уголовного дела. Юлия Моисеевна долго вертела ее в руках и наконец сказала:

– Похожа, но не она. Может быть, сестра.

– Посмотрите повнимательнее. Если вы ее опознаете, то это может быть одним из доказательств в суде.

Вот здесь я ошибся. Юлия Моисеевна с улыбкой вернула мне фотографию:

– Нет. Ни в каком суде я выступать не буду.

– Почему?

– Ну, вы понимаете... Мы с Верой расстались, что называется, «на ножах». И ей удалось выиграть разбирательство по поводу квартиры, которую она втайне купила до развода. И вы хотите, чтобы я свидетельствовала за нее в суде? Никогда. И потом, какой из меня свидетель? Я ее не видела много лет...

– А по телевизору?

– По телевизору, молодой человек, ее видела вся Москва. И со своей фотографией вы можете подойти к любому телезрителю.