Текст книги "Вкус денег"

ЧДА «Глория». 25 марта

Пока Денис общался с Робертом, все уже собрались. Сева Голованов и Николай Щербак гоняли чаи и травили байки, Макс самозабвенно ковырялся в потрохах компьютера.

– Граждане сотрудники, у нас есть работа, – прервал Денис на полуслове очередную сальную историю в исполнении Голованова.

– А она хорошенькая? – справился Щербак. – Клиентка в смысле.

– Двадцать лет, светлые волосы, рост где-то 185, широкие плечи, осиная талия… – перечислял Денис, а Щербак с Головановым восторженно переглядывались, уже чего-то там предвкушая, – длинные ноги, большие серые глаза, короткая бородка и тоненький такой бумажничек.

– Тьфу ты! – досадливо поморщился Сева. – Пацан, что ли? Да еще и нищий?

– На работе надо делом заниматься, – веско заметил Макс, выныривая из недр системного блока. – А шуры-муры разводить в нерабочее время и не с клиентами.

– Вот! – Денис многозначительно поднял указательный палец. – Истину человек глаголет, а вам лишь бы зубоскалить да за юбками бегать.

– Ну, а делать что придется? Может, хоть поводить молоденькую, хорошенькую? – озвучил последнюю надежду Щербак.

– Или поискать кого среди молоденьких, хорошеньких? – поддержал Голованов.

– Значит, так, – жестом прервал беспредметный спор коллег Денис. – Дела у нас как бы два: во-первых, нужно отыскать без вести пропавшего бизнесмена Ненашева Дмитрия Федоровича, во-вторых, прояснить обстоятельства убийства некоего Лесникова Сергея Сергеича, почившего от пистолетного выстрела в мотеле, принадлежавшем пропавшему Ненашеву. По первому делу клиентом выступает сын Ненашева Роберт, второе дело пока беспризорное, но есть мнение, что Лесникова убили за то, что он слишком много знал об исчезновении Ненашева.

Денис вкратце обрисовал коллегам все, что уже знал сам и предложил высказываться:

– Соображения есть?

– Ну, по Лесникову, хоть и занимаются им следственные органы, надо отрабатывать весь джентльменский набор, – откликнулся Голованов.

– Согласен, – кивнул Денис. – Давай-ка ты, Сева, этим и займись. Найди подход к следователю и оперативникам, которые этим расследованием заняты. А чтобы создать себе рабочее настроение, можешь начать с девочек, которые Лесникова развлекали. А теперь на предмет Ненашева. Похитили его, я думаю, вряд ли, уже две недели – и никаких требований…

– Значит, замочили, – закончил мысль Щербак.

– Или сбежал, – предположил Макс.

– Будем определять круг знакомств Ненашева, его деловых партнеров, причины, по которым он мог смотаться или за что его могли убрать, – сказал Денис.

– Я могу прошерстить базы данных статуправления, проверить учредительные документы, выяснить его партнеров и соучредителей, если таковые имеются, – предложил Макс.

– А мне, значит, идти в народ, выяснять, не было ли на его бензоколонки и мотели наездов? – спросил Щербак.

Денис на этом вовсе не настаивал.

– Хочешь, можешь шагать в офис, заговаривать мигрень у его сожительницы.

– Нет уж. – Щербак отрицательно замотал головой. – Я уж лучше на свежем воздухе поработаю.

– Немногочисленных ненашевских родственников и общение с органами по Лесникову, пожалуй, возьму на себя, – решил Денис. – Скажем, сегодня часиков в шесть подведем первые итоги.

Роберт Ненашев. 25 марта

За время недолгого общения Скат успел кое-как изучить привычки родственника, потому терзал дверной звонок долго и настойчиво. Наконец замок щелкнул, и в дверях появился широко зевающий Игорь. Роберт сделал серьезное лицо и, решительно шагнув в квартиру, произнес скрипучим тенором:

– Киллера вызывали?

Заспанное, небритое лицо Игоря расплылось в широкой улыбке:

– Братишка! Слушай, а как у вас на загнивающем диком западе борются с похмельем?

Роберт похлопал его по небритой щеке и сокрушенно покачал головой:

– Не на жизнь, а на смерть.

– Ладно, милости прошу к нашему шалашу. Сейчас очеловечусь – кофе пить будем. – Игорь поковылял в душ, а Роберт принялся разглядывать «шалаш» брата.

Квартира была достаточно маленькая, по американским меркам: всего одна комната квадратов на тридцать. Вообще, у Роберта сложилось впечатление, что в России то ли строить не умеют, то ли это национальная идея такая, что жить надо в тесноте. Вон и у отца тоже жалкие четыре комнаты, если гости придут, и развернуться негде. В Нью-Йорке у них был домик, очень-очень скромный, по тамошним меркам. А все же два этажа и все такое.

Зато обстановка у Игоря была вполне уютная – много всякой травы: пальмы там, лианы, кактусы-фикусы, много мягкой мебели, а при ней низкие столики, в данный момент заставленные разнокалиберными бокалами и стаканами, свидетельствовавшими о бурной и продолжительной вчерашней попойке хозяина, видимо, в большой компании.

Роберт порылся в стопке компакт-дисков и, не найдя ничего для души, в ожидании завершения процесса очеловечивания уселся в классное пещерообразное кресло.

Игорь, приобретший после душа вполне цивилизованный вид, пулей влетел в комнату. Великолепные рыжие кудри, изумрудно-зеленые глаза, большие очки в золотой оправе, под рубашкой уже угадывается небольшое брюшко, и все это: и глаза, и очки, и даже брюшко – так и лучится навстречу Роберту. Смотреть – одно удовольствие.

Освободив один из столиков от грязной посуды путем перемещения ее на соседние, Игорь сервировал его с изяществом заправского официанта, но кофе снова оказался жидким и безвкусным. Не везло сегодня Роберту на кофе.

– Без кофеина? – поморщился он.

– Может, тебе еще и кокаину добавить?! Здоровье беречь надо! Кстати, о здоровье… – Он открыл бар и, изучив солидный набор бутылок, остановил свой выбор на коньяке «Багратион». Плеснул понемногу в большие рюмки: – За отца. Хороший он у нас мужик, понимающий. – Выпили. – Ты, кстати, из-за него и приехал? Надолго думаешь задержаться?

– Пока не найдем, – усмехнулся Роберт. – Ты о себе-то расскажи, чем занят, и вообще.

Игорь пожал плечами:

– Что рассказывать? У отца и тружусь, коммерческим директором.

– Ну и как?

– А как все у нас… – Игорь лениво махнул рукой. – В России все через задницу и бизнес также. Работаешь, работаешь… Короче, Гоголя читал? У России три беды – три «Д»: дураки, дороги, деньги.

– Разве Гоголь про деньги что-то говорил?

– Неужели читал?! – поразился Игорь. – Это потому он не говорил, что они у него были, а то бы обязательно сказал.

– А что, у нынешних ваших бизнесменов их нет?

– Есть, почему же. Только здесь наблюдается уже другая патология. И ее уже другой классик охарактеризовал как ССС – секс, садизм, снобизм, на эти вещи и уходят, даже не уходят, а утекают почти все их деньги. Но беседовать на эту тему можно долго и нудно. Давай-ка лучше скорректируем наши планы и, не забывая о священном сыновнем долге, постараемся тем не менее получить от жизни максимум удовольствия.

– Да, о планах, я тут решил нарушить твое отшельничество и собираюсь за несколько дней разрушить у твоих соседей все представления о твоей целомудренности и гетеросексуальности. Ты не против?

– Ну-ну, рискни здоровьем. Я вот тебя при случае со своей герл-френд познакомлю. Еще та штучка, и главное – любит, когда мои друзья бродят стадами. Ей, видите ли, меня одного для самовыражения недостаточно.

В дверь позвонили.

– Это уже она?! – разыграл панический ужас Роберт.

– Да еще с подругами. – Игорь поднялся с кресла и, кивнув в сторону бара, предложил: – Налей себе еще. Я скоро. – Он вышел в прихожую, а через минуту вернулся и, вынув из шкафа небольшой черный «дипломат», снова исчез в прихожей, плотно прикрыв за собой дверь: – Извини, это буквально две минуты.

Роберт нажал на кнопку лежавшего рядом пульта. По телевизору шли новости. Диктор с сосредоточенным лицом рассказывал о событиях дня:

– До выборов остался один день. Уже завтра станет ясно: ожидает ли нас второй тур или президент России будет избран в первом. На связи с нами председатель Центризбиркома Российской Федерации…

Роберт плеснул себе немного коньяка, сделал глоток и откинулся в кресле, наслаждаясь разливающимся по телу теплом. Он прикрыл глаза и вполуха слушал, что там еще такого плохого происходит в этой стране.

– В Чечне на сегодняшний день проголосовало уже шестьдесят процентов избирателей. Подробнее об этом в репортаже…

Внезапно из прихожей послышался грохот. Роберт нехотя поднялся и приоткрыл дверь. У выхода на корточках сидел щуплый человечек с большой коричневой родинкой на правой щеке и тщетно пытался справиться с застежками «дипломата», падение которого на пол и было, видимо, причиной шума. Руки незнакомца почему-то сильно дрожали, и лицо было покрыто испариной.

– Я уже иду. – Игорь легонько втолкнул Роберта обратно в комнату и поспешил на помощь незадачливому гостю.

Не девушки, разочарованно констатировал Роберт и, тут же напрочь забыв о странном визитере, плюхнулся в кресло, вдруг заинтересовавшись тем, что происходило на экране. А на экране в интерьере Большого театра перед кучкой журналистов переминался с ноги на ногу крепкий некрасивый практически лысый мужчина, явно не расположенный отвечать на многочисленные вопросы. На его круглом мясистом лице выражение гордости собственными достижениями время от времени сменялось выражением смертельной скуки. Безразличные узенькие глазки лениво блуждали по лицам репортеров. И за его плечом … доморощенная графоманка из самолета.

«Господи, она еще и знаменитость!» Роберт сделал погромче.

– …я лично проинспектировал сегодня части ГУВД Москвы и утверждаю, что завтра в городе никаких беспорядков не будет, – заявил лысый. – Выборы пройдут без эксцессов.

Видеоряд сменился. Теперь Она уже сидела за столом, уставленным микрофонами, а диктор говорил:

– Как заявила пресс-секретарь мэра Наталья Волгина…

Хлопнула входная дверь. Появился Игорь:

– Ну как? Проникся судьбоносностью момента? – Он приглушил звук. – Слушай, а давай в баньку сходим…

Роберт, поразмышляв пару секунд, родственница эта Наташа Волгина тому Константину Эдуардовичу или просто однофамилица, решил, что это, в сущности, не имеет значения, и рывком поднялся с кресла:

– Давай окунемся в русскую экзотику.

В Сандунах их встретил пухленький румяный коротышка:

– Батюшки, Игорь Дмитриевич пожаловали. – Лицо его светилось радостью и гостеприимством. – Давненько, давненько не захаживали.

– Дела, – отмахнулся Игорь.

– Не жалеете вы себя, не бережете. – Коротышка суетился вокруг них, помогая раздеваться, аккуратно раскладывая вещи по шкафчикам, подавая свежие полотенца с подобострастием, от которого, наверное, поташнивало даже самых заядлых любителей лести.

Роберт был в русской бане впервые, по крайней мере, в настоящей русской бане. Отец говорил, что те бани, которые русские эмигранты держали на Брайтон-бич, и не бани вовсе, а всего лишь их жалкое подобие. Но Роберт и туда-то никогда не ходил. А был бы повод сравнить, однако. И еще Игорь всю дорогу расхваливал дивный массаж, который якобы омолаживает лет не менее чем на десять, повышает потенцию и на корню истребляет еще не зародившиеся болезни. И настоятельно рекомендовал Роберту на собственной шкуре испытать искусство лучшего на всю Москву массажиста-виртуоза Михалыча. Роберт чувствовал себя совершенно нормально, на потенцию не жаловался и впадать в детство (а помолодей он на десять лет, ему было бы девять) не собирался, но профилактика, как говорится, мать порядка. Почему бы и не попробовать?

– Михалыч сегодня работает? – справился Игорь.

– Да где ж ему деться? Здесь он, наш чудотворец. – Толстяк просунул голову в дверь и заорал: – Михалыч, принимай дорогих гостей!

Массажист появился в дверях раздевалки. Он был невысокий, с крепким торсом и шикарной шевелюрой темно-каштанового, почти черного цвета. Левое плечо у него было на несколько сантиметров выше правого из-за отсутствия левой руки. А хитро прищуренные глаза, прятавшиеся под кустистыми бровями, улыбались, хотя лицо при этом оставалось бесстрастным и неподвижным.

– Знакомься, Михалыч, братишка мой американский – Роберт, – представил Игорь. – Последний из славного рода Ненашевых.

– Милости просим, – кивнул массажист.

А банщик продолжал путаться под ногами:

– Парок сегодня отменный, Игорь Дмитриевич, сейчас организуем все в лучшем виде. Останетесь довольны, всенепременно.

Игорь отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и, поманив Роберта за собой, скрылся в клубах горячего пара.

Роберт по примеру Игоря долго хлестал себя душистым дубовым веником и даже, как ни странно, получал от этого садистского упражнения большое удовольствие, пока от жары и духоты не закружилась голова. Пошатываясь, он выбрался из парилки и тут же попал в надежные руки или, скорее, руку (она ведь была одна) массажиста. И тот, бережно уложив парня на кушетку, тут же занялся делом, причем рот его практически не закрывался:

– Весна в этом году выдалась холодная, грипп свирепствует, и банька – это первое дело от всякой хвори. – Михалыч легонько гладил Роберта по спине и плечам, втирая в кожу ароматное масло. – Молодежь-то нынче хлипкая пошла, дунешь на него, он и свалится. Мы вон в сорок первом под Москвой сутками в снегу лежали. И что? А ничего! Опрокинешь наркомовские сто грамм – и как огурчик, хоть бы кто захворал.

Массажист ловко разминал шею Роберта, сильными пальцами прощупывая каждый позвонок. Создавалось полное впечатление, что по затылку марширует стадо слонов на ходулях – Михалыч жал сильно, но точечно.

– Батюшка ваш здоров ли? Что-то не видно его давно.

– А что, раньше часто бывал?

– Раньше-то каждую субботу здесь. А теперь что-то не заходит. Весна же, не может быть, чтобы ему без надобности. Радикулит ведь у него. Бывало, скрутит его, бедолагу, только тут и спасался, и нога эта его сломанная тоже: как погода меняется, он ко мне: разомни, мол, Михалыч. Дела небось, да? А о здоровье и подумать некогда.

– Дела… – Роберт не стал пускаться в подробности.

Михалыч в разговоре был самодостаточен и нуждался скорее в слушателях, нежели в собеседниках. К тому же, когда он перебрался на спину, грудная клетка Роберта так сплющилась, что стало не до разговоров.

– Да, отец ваш в годах, а бывало, полчаса в парилке сидит, веником себя хлещет, да только покрякивает. Тут и молодые пять минут посидят, и деру. Конечно, никогда слова про сердце не сказал, а все-таки работать надо меньше…

Происходили странные вещи. Роберт перестал чувствовать затылок и вообще засомневался, что он у него есть. Потом пропало ощущение спины, теперь он терял руки, а Михалыч, откупорив новую бутылку масла, продолжал разыгрывать монодраму:

– А последний раз пришел, помню, расстроенный совсем, грустный какой-то. Уж, поди, месяц назад это было. Доконают, говорит, они меня совсем, а кто доконает, бог его поймет. А потом ничего, оттаял. Не дрейфь, говорит, Михалыч, мы еще повоюем. И еще что-то сказал, заковыристое такое, и не вспомнить сразу…

В дверь заглянул Игорь:

– Эй, водка киснет, из икры мальки вылупляются!

Роберт легко спрыгнул с кушетки и пошевелил плечами. Эффект был поразительный. Ощущение членов вернулось, и из всех пор неудержимо рвались легкость, сила и желание двигаться.

– Михалыч, размеры его благодарности не будут иметь границ. – Игорь сунул в карман массажиста невесть откуда взявшуюся двадцатидолларовую бумажку.

– Спасибо, это было гениально. – Роберт пожал огромную ладонь.

– Заходите еще. Милости просим. – Михалыч широко улыбнулся и, удержав Роберта, добавил: – Я слова эти вспомнил, что отец ваш тогда сказал. У них, говорит, нет пророка в своем отечестве, а как насчет Магомета? И засмеялся еще.

Гаффар Мусаевич. 25 марта

Весна в Швейцарию в этом году, видимо, решила не заходить. Несмотря на конец марта, кое-где лежал снег, и температура редко подымалась выше нулевой отметки.

На зеленой скамейке сидел сухопарый пожилой джентльмен в светлом плаще и элегантной серой шляпе. Он слегка запрокинул голову и подставил лицо еще скупому солнцу. Было довольно холодно. Мимо проходили редкие влюбленные парочки и закутанные в многочисленные шарфы няни с колясками, где-то вдалеке слышался гомон детворы и шум аттракционов. Джентльмен прервал солнечную ванну и посмотрел на часы, потом поежился и спрятал в карманы озябшие в тонких кожаных перчатках руки.

По аллее походкой скучающего человека прогуливался приземистый плотный мужчина в толстом коричневом пальто и с бумажным пакетом под мышкой. Поравнявшись со скамейкой, он приподнял шляпу:

– Холодный денек, не правда ли? Добрый день, мсье Омелин.

– Добрый, добрый. Присаживайтесь.

Мужчина поплотнее запахнул пальто и уселся рядом:

– Чем порадуете?

– Я доложил ваши предложения и получил принципиальное одобрение. Мы весьма заинтересованы. – Омелин подышал на окоченевшие пальцы.

– Испытали?

– Разумеется, весьма впечатляющий результат.

– Здесь документация: схемы, режимы, зависимости от всяких внешних условий и так далее. – Сосед положил ему на колени пакет. – Там еще кассета, где вы найдете весьма любопытный материал – испытания в самых различных условиях.

Омелин вначале бегло просмотрел бумаги, потом перечитал внимательнее.

– Это чрезвычайно интересно. – Он спрятал документы во внутренний карман плаща.

Мимо с визгом пронеслись трое мальчишек-подростков на роликовых коньках, несмотря на холод, они были в легких куртках и полной экипировке роллеров: наколенники, налокотники, перчатки без пальцев, только на головах вместо шлемов косынки с изображением государственного флага. Провожая их глазами, мужчина в пальто глубокомысленно произнес:

– Знаете, мне пришло в голову, что флаг Швейцарской Конфедерации – это негатив флага Красного Креста.

– Вы не любите Швейцарию, мсье Гаффар?

– Не знаю… Здесь удобно работать, но неуютно жить. Вот вам, дипломатам, не кажется, что весь этот здешний нейтралитет плохо пахнет?

– Странно слышать такие речи от человека, который зарабатывает деньги подобным образом. – Омелин достал пачку «Parlament», предложил сигарету соседу и закурил сам. – Дело за малым. Нужно определить цену.

– Я скромный человек и не требую слишком много. – Гаффар написал на пакете число с семью нулями. Собеседник, усмехнувшись, перечеркнул предложенную сумму и написал ниже число с пятью нулями:

– Мы вряд ли сможем предложить вам больше.

Гаффар поморщился:

– Мы же не на китайском базаре. И я не продаю ширпотреб. Я предлагаю вам ноу-хау. – Он зачеркнул вторую цену и крупно, старательно вывел число вдвое меньшее своего первоначального. Украсив его изящными вензелями, он категорично произнес: – Это минимум, на который я могу согласиться. – А потом мечтательно добавил: – На нашей многострадальной земле так много нечистоплотных бизнесменов и проблемных экономических ситуаций…

Омелин не стал больше препираться:

– Мы ценим, мсье Гаффар, что вы обратились именно к нам. Я очень надеюсь, что мое руководство отнесется к вопросу с пониманием.

– С вами всегда приятно иметь дело. До свидания. – Он поднялся и, слегка поклонившись, побрел по аллее в сторону Женевского озера.

– До свидания, – задумчиво сказал ему вслед Омелин и, что-то насвистывая, отправился в противоположную сторону.

Адвокат Гордеев. 25 марта

Позвонив Волгину в министерство, Гордеев выяснил, что полковник, оказывается, не только просиживает штаны в высоких кабинетах, но еще и читает лекции будущим юристам, а ныне студентам университета. Юрию Петровичу вдруг захотелось вспомнить молодость, снова усесться за парту, и он поехал на Ленинские горы. Но, увы, на лекцию Волгина опоздал – полковник уже в дверях аудитории отвечал на последние вопросы самых заядлых студентов.

– Константин Эдуардович, – Гордеев бесцеремонно оттеснил юного очкарика, явно утомлявшего полковника своей нудностью, – у меня к вам всего пара вопросов.

– Не сегодня, – отмахнулся Волгин. – Приходите в среду на лекцию.

– Я по поводу Ненашева, – пояснил Гордеев. – Мы можем где-то поговорить?

– В машине. – Полковник стремительно пошагал к выходу, жестом пригласив адвоката следовать за ним.

Они уселись в служебный «мерседес» и шофер, не дожидаясь распоряжений, тут же рванул с места. Видимо, у полковника было очень жесткое расписание.

– Я Гордеев, адвокат, по просьбе его родственников занимаюсь поисками Дмитрия Ненашева. Я бы хотел узнать…

– Документы у вас есть? – оборвал Волгин и долго изучал удостоверение Гордеева. Так долго, как будто оно было выполнено клинописью или китайскими иероглифами. – Что вас интересует?

– Итоги официального расследования.

– А почему бы вам не обратиться непосредственно к тем, кто его вел?

– Потому что я уже обратился, но получил формальный и ни к чему их не обязывающий ответ: расследование еще не закончено…

«Мерседес» мягко приткнулся к тротуару у министерства.

– Вы думаете, я стану это отрицать или опровергать? Расследование действительно не закончено и не закончится, пока Дмитрий не будет найден. Живой или мертвый. – Они пронеслись по коридорам министерства и достигли кабинета полковника. – Кофе, – бросил он секретарше и устремился к своему столу, где как минимум четыре телефона из доброго десятка призывно помигивали разноцветными лампочками.

– Но вы ведь не станете отрицать, что параллельное частное расследование ничему не повредит и даже наоборот? – спросил Гордеев, терпеливо переждав три крайне срочных телефонных разговора, во время которых вынужден был деликатно отворачиваться и смотреть в окошко.

– Ну, так и ведите его параллельно, – невозмутимо заявил Волгин. – Зачем вам замутнять свое незамутненное еще восприятие проблемы какими-то официальными милицейскими соображениями? Зачем вы вообще пришли?

– Чтобы поговорить с вами. – Гордеев был готов к прохладному приему, потому заранее дал себе установку быть предельно корректным и терпеливым. – Поговорить, во-первых, как с милицейским чиновником, во-вторых, как с другом Ненашева и, в-третьих, как с бывшим мужем Корниловой…

– Вы что, Анжелику в чем-то подозреваете? – успел удивиться полковник до того, как снова взялся за телефон.

– Скажем так, мы проверяем показания свидетелей, – ответил Гордеев спустя каких-то пять минут. – Она была почти что свидетелем убийства. Вам ни о чем не говорит фамилия Лесников? В период вашей совместной еще жизни с Корниловой не было у вас такого среди друзей, знакомых?

– Не помню, но какое вы к этому убийству имеете отношение? Или вы решили заменить милицию на всех фронтах?

– Я полагаю, что это убийство может вполне быть тесно связанным с исчезновением Ненашева. Вспомните, пожалуйста, Лесников Сергей Сергеевич из Волгограда, бизнесмен.

Полковник неопределенно пожал плечами:

– Распространенная фамилия. Наверняка знал кого-то с такой фамилией, возможно, даже не одного, но бизнесменов что-то не припомню.

– А двадцать четвертого днем вы не звонили Корниловой?

– А она говорит, что звонил?

– Не важно, что говорит она, вы сами помните такой факт?

– Вы знаете, я за день делаю не меньше сотни телефонных звонков, а мне звонят – вы сами видели, если помнить каждый… Хотя вот этот я, пожалуй, помню. Да, двадцать четвертого, – он перелистнул свой ежедневник, – мы договаривались с Анжеликой встретиться в два и вместе пообедать. Но меня вдруг вызвали на совещание, и я освободился несколько позже, чем предполагал. Очевидно, я звонил извиниться.

– В котором часу?

– В 2.20 или немного позже.

– И долго беседовали?

– Не помню, но возможно, долго, Анжелика любительница поговорить. Кстати, вам не кажется, что вы злоупотребляете моим временем? Может, в вашем параллельном мире мне уже отведена роль злодея?

– Еще буквально один-два вопроса, – клятвенно заверил Гордеев. А Волгин, вдруг рассмеявшись, пересел поближе к нему и подальше от телефонов и разлил по чашкам кофе, который как раз принесли:

– Давайте уже сразу десять, не желаю видеть вас каждый день.

– В каких отношениях вы были с Ненашевым? – заторопился Гордеев, пока полковник не передумал.

– Мы дружим тридцать лет, как думаете, можно тридцать лет дружить с человеком, к которому плохо относишься?

– А рассказывал он вам о своей работе? Может быть, о каких-то конкретных сделках или о планах, или о проблемах? Может быть, просил помощи?..

– Подробно не рассказывал и помощи не просил. Ничем незаконным он не занимался, по крайней мере, я об этом не знаю. Кредиторы или конкуренты его, на мой взгляд, похитить не могли, а вот чеченцы, например, с целью выкупа… такую возможность я бы отвергать не стал.

– А не замечали ли вы чего-нибудь необычного в его поведении незадолго до исчезновения? Может быть, он был чем-то обеспокоен, излишне нервничал?

– Вы думаете, мы ужинали вместе каждый день? Мы оба достаточно занятые люди, не всегда удается выкроить время даже для общения с семьей.

– А почему все-таки милицейское расследование топчется на месте?

– Скажите спасибо, что оно вообще началось, через неделю после исчезновения они запросто могли не принять заявления. А на месте топчется, потому что Дмитрий жив. Был бы труп – давно бы уже нашли, а живого человека можно упрятать далеко и очень надолго. – Он говорил убежденно, делая долгие паузы между словами, словно ожидая, что каждое из них в ту же секунду превратится в гранитную статую с решительно поднятым кулаком.

Осознав бесперспективность дальнейших расспросов, Гордеев поспешил откланяться.

Впечатление Волгин на него произвел неплохое: сильная личность, такому палец в рот не клади. Но за более чем получасовую беседу полковник не выдал ни одного факта, кроме не очень уверенного подтверждения алиби Корниловой. И чем вызвано неприкрытое нежелание сотрудничать: простым недоверием ко всему неофициальному или какими-то другими причинами, Гордеев так и не понял.

– Если я еще чем-нибудь смогу вам помочь, пожалуйста, заходите. Мой секретарь всегда подскажет вам, где меня найти, – с некоторым сарказмом заявил полковник на прощание, явно имея в виду совершенно обратное.