Текст книги "Свой против своих"

– Хорошо, пусть адвокат присутствует при нашем разговоре. Если желаете, пускай их будет несколько. Большой спешки нет. Я только хочу задать парочку малозначащих ознакомительных вопросов, которые не вызовут больших кривотолков. Скажите, пожалуйста, сколько человек насчитывает ваша семья?

– Не понимаю, куда вы клоните. Но все равно легко узнать, что я сейчас в разводе, живу одна.

– В двухкомнатной квартире?

– Да, в двухкомнатной квартире, причем улучшенной планировки – с большой кухней. Надеюсь, вы не осудите меня за то, что живу слишком просторно, не станете уплотнять, как этого профессора… из «Собачьего сердца».

– Преображенского, – подсказал Александр Борисович. – Нет, сейчас другое время. Уплотнять вас никто не собирается. Но вообще, конечно, большая квартира требует ухода, это отнимает много времени. А вы очень заняты на работе. У вас есть какая-нибудь помощница, домработница?

– Нет.

– Значит, обходитесь исключительно своими силами. А кошка или собака у вас есть?

– Тоже нет. Вот животные требуют много времени, особенно собаки, которых нужно выгуливать. Поэтому у меня их нет. Даже попугая не держу.

– Ну что ж, Людмила Витальевна, давайте звоните, договаривайтесь с вашим адвокатом, когда тот прибудет. Он где работает?

– Это юрист нашего банка, – замешкавшись, сказала она.

Турецкий прекрасно понял причину ее минутного смущения: получается, собственного адвоката у Людмилы Витальевны нет. Банковские обычно специализируются по финансовым делам, уголовными занимаются другие. Значит, дамочка просто-напросто блефует, берет следователя на испуг. Наглости ей не занимать. Интересно, сколько времени она продержится, закатывая истерики и требуя для себя поблажек.

Глава 26
У своего подъезда

Заведующая операционной службой банка «Орион-2002» Оксана Станиславовна Чохонелидзе жила в спальном районе столицы, на юго-западе, в семнадцатиэтажном доме с бесчисленным количеством подъездов. По количеству жильцов этот дом сопоставим с населением маленького городка. Да и вокруг дыбятся многоэтажки под стать ему. А вот обнаружили застреленную молодую женщину не сразу. Кто-то не заметил, кому-то на плохо освещенных «усиках», по которым нужно проходить, лавируя между стоящими на приколе машинами, показалось, что валяется пьяный. Когда же нашли и вызвали милицию, то не знали, как сообщить близким несчастной женщины. Паспорта у погибшей при себе не было, нашлось только пластиковое служебное удостоверение с электронным чипом – на входе в банк установлены турникеты. Однако молодой милиционер не растерялся: позвонил по найденным в сумочке убитой визитным карточкам. Так, мол, и так, не знаете ли вы адрес Оксаны Станиславовны Чохонелидзе. В конце концов он наткнулся на собеседника, сообщившего ему домашний телефон. Милиционер позвонил и вызвал мужа погибшей. Тот выбежал через минуту, рядом жил, буквально несколько метров не дошла бедняга до своего подъезда.

Муж погибшей, Рудольф Гурамович, оказался намного старше своей супруги, лет на двадцать. Это был пожилой человек, высокий, с гривой седых волос и густыми бровями. Как выяснилось, он являлся профессором биологии. Его реакция на происшедшее была столь эмоциональна, что собравшиеся вокруг случайные прохожие с трудом сдерживали слезы.

Со свидетелями пришлось туго. Из окон близлежащего дома никто ничего не заметил, да на это и рассчитывать трудно. Во-первых, окон мало, во-вторых, уже было темно. Однако молодой лейтенант проявил завидную настырность и умудрился разыскать нескольких людей, которые во время убийства проходили где-то рядом. Выстрела никто не слышал, но двое вспомнили, что видели подозрительно быстро метнувшегося в сторону плавательного бассейна мужчину – молодой, здоровый, в темной куртке. Что еще можно сказать, когда встретишь впотьмах человека?!

Курточкин как в воду глядел: велел докладывать ему про все новые «огнестрелы». Когда Алексей Михайлович узнал, что одним выстрелом в голову убита сотрудница банка «Орион-2002», у него уже не было никаких сомнений. Он и раньше-то знал, из результатов экспертизы, что двое в машине на Кутузовском и Лисицын сегодня утром убиты из одного пистолета. В обоих случаях действовал тридцатилетний здоровяк. В случае с Чохонелидзе похожая история, придется все дела объединять в одно производство. Задачка не из легких, свидетелей практически нет, если не считать таковым сержанта милиции Сыромятникова, который видел преступников, находившихся по другую сторону проспекта.

Изложив Турецкому свои соображения, Алексей Михайлович попросил:

– Вызовите Сыромятникова. Пусть сержант посмотрит на Скворцовскую, вдруг признает в ней соучастницу убийцы. Ведь на Кутузовском тот был с какой-то женщиной. Я бы даже сделал так: показать ему нескольких женщин, не узнает ли он среди них ту.

– Ой, эта Скворцовская, стоит ее вывести из камеры, примется так орать и шуметь, что поневоле обратит на себя внимание.

– Может, вообще не предупреждать ее. Пусть сержант посмотрит, когда она будет в камере или пойдет по коридору.

– Это, пожалуй, вариант, – согласился Турецкий.

Алексей Михайлович выяснил, что у Сыромятникова завтра выходной, и тот сможет заехать в главк.

– Сержант где живет?

– Какой-то Керамический проезд, едет на электричке до Савеловского вокзала.

– Пусть позвонит мне, мы уточним время. А вам, Алексей Михайлович, обязательно нужно побывать в доме, где проживает Скворцовская. По ее словам, она живет одна, собаки у нее нет. Тогда с пресловутым пекинесом получается странная картина. Должен же собаку кто-то кормить. В то же время по интонации мне показалось, что Скворцовская привирает.

– То есть поспрашивать у соседей.

– И вообще, нужно побольше узнать про ее стиль жизни, странности. Кто посещает, то да се. С одной стороны, она сейчас вроде бы хорохорится, однако с большой оглядкой. То есть не знает, какие обвинения ей будут предъявлены. Я упомянул насчет отмывания денег. Возмутилась несколько наигранно. Так бывает, когда человек ожидал худшего и пытается скрыть свое удовлетворение энергичной трескотней.

– А про отношения с Чохонелидзе?

– Романова и Поликарпов сейчас возятся с документами в банке. Заодно уж Галина постарается выяснить, что собой представляла Оксана Станиславовна, какие у нее были отношения с начальницей и тому подобное. Вы же займитесь домом Скворцовской, тем более что потом собираетесь встретиться с соседом Лисицына. Нагрузка у вас сегодня будь здоров. Поэтому с мужем Чохонелидзе пускай встретится Галина, тем более что она живет примерно в том же квадрате. Ну а сыном Пресняковой занимается Вячеслав Иванович.

…Накануне они битый час спорили по поводу тактики в отношении Дмитрия Саврасова. Турецкий считал, что молодого человека следует задерживать без лишних слов. Для этого достаточно тех документов, которые имелись в «Орионе-2002». Совсем необязательно проверять аналогичные бумаги, имеющиеся в кипрском офисе «Димитриуса ЛТД». Обычно решительный Вячеслав Иванович на этот раз призывал проявить максимальную тактичность.

– У человека погибла мать, – говорил он. – Тут уж всякий многое отдаст, чтобы обнаружить и наказать убийцу. Любой готов действовать во вред себе, лишь бы отомстить. Психология понятна.

– Да Саврасову в голову не придет, что здесь могут быть замешаны его деловые партнеры. Это же близкие друзья матери в течение многих лет, и он их знает давным-давно, и мать ввела его в этот круг как сотрудника. Это ведь тоже психология.

– Мы же не станем сразу утверждать, что эти люди имеют отношение к убийству. Тем более что сами в этом до конца не уверены. Просто нужно подчеркнуть, что убийца обманом втерся к ним в доверие, использовал их для своих грязных целей. Это очень правдоподобная легенда.

– При одном условии: что в тот вечер с ним была именно Скворцовская.

– А разве нельзя сделать такое допущение! – патетически воскликнул Грязнов. – Вряд ли в машине с Пресняковой находилась какая-то незнакомка. Пусть скворцовский вариант ошибочен, зато мы окончательно проверим его. Пусть в результате на один ложный след станет меньше.

Под выжидательным взглядом приятеля Турецкий помолчал, затем сказал:

– Беда в том, что сейчас это вообще единственный след, и мы боимся его лишиться. Сам видишь, Романова и Поремский отказались от остальных версий. Кроме «Ориона-2002», у нас в арсенале ничего нет.

– Тем более не нужно спешить с окончательными выводами, – продолжал горячиться Грязнов. – Это не в наших интересах.

– Однако физически Саврасов далек от этой компании. В Москве он появляется достаточно редко…

– Отдален не больше, чем Альбицкий и Коростылев.

– Правильно. Эти двое тоже подозреваются не в организации убийства. Там налицо крупное финансовое мошенничество, попахивающее международным скандалом. Меркулов намерен выделить их дело в отдельное производство…

– Кто же им будет заниматься?

– Да мы и будем, Слава, дела-то родственные. Кстати, вчера я звонил Грейсфорду, тот достаточно активно роет землю. Я уж не говорю о том, что Альбицкому и Коростылеву несдобровать. Питер предполагает, что у одного из руководителей ооновских программ, немца Штейнбока, тоже рыльце в пушку, он тоже получал комиссионные с коростылевского жульничества. Ко всему прочему, самый главный их заправила, какой-то испанец, тоже, кажется, хорош гусь.

– Мир погряз в коррупции, – с интонацией персонажа древнегреческой драмы произнес Грязнов.

– Вот! Ты сам это признал. А предлагаешь мне миндальничать с отдельно взятым человеком.

– Ох, Сашок, до чего же я устал спорить с тобой. Ты такой хитрый, такой изворотливый. Хуже депутата Думы. А ведь раньше был совсем другим.

– Каким?

– Раньше ты всегда, причем справедливо, подчеркивал, какая у тебя скверная интуиция и какая у меня выдающаяся. Сейчас, увы, ты всячески стараешься проигнорировать этот весомый, широко известный факт.

Турецкий шлепнул себя ладонью по лбу и рассмеялся:

– Ах да! Совсем забыл об этом, из головы вылетело. Спасибо, что напомнил.

– Не за что.

– Ну тогда включай свою хваленую интуицию на полную катушку. Рискнем.

– Тут особого риска нет, – успокоил его Грязнов. – Я включу интуицию с ограниченной ответственностью.

– То есть? – не понял Александр Борисович.

– На всякий случай я предупредил пограничников, чтобы Саврасова не выпускали из страны. А здесь ему и деться-то некуда. Тут он, голубчик, весь на виду.

– Да, знакомых у него маловато. Тогда ты побыстрее свяжись с ним.

Когда генерал позвонил Саврасовым, к телефону подошла Варвара Алексеевна. Узнав, что Дмитрий сейчас дома, находится в той же комнате, откуда она разговаривает, Грязнов попросил ее не привлекать внимания парня к разговору, отвечать на вопросы односложно – да или нет. Таким образом ему удалось выяснить, что настроение у Дмитрия хуже некуда, все из рук валится, в Москве ни с кем не общается, безвылазно сидит дома, разве что иногда разговаривает со своей девушкой, находящейся в Германии.

Узнав о состоянии Дмитрия, Вячеслав Иванович попросил позвать его к телефону. У парня был грустный голос. Когда муровец представился, собеседник несколько оживился, сказал, что охотно встретится со следователями. Грязнов решил не откладывать дела в долгий ящик:

– Вы когда сможете приехать?

– Побреюсь, переоденусь и выеду. Через час с небольшим буду у вас.

– Хорошо, жду. Выписываю пропуск, не забудьте паспорт.

Да, парень в полном миноре. Днем сидит дома, небритый, то есть никуда не собирался. Конечно, гибель матери любого выбьет из седла.

К назначенному времени Дмитрий не приехал. Поначалу Грязнов списал его опоздание на то, что кипрский сиделец плохо знаком с московским транспортом, мог не рассчитать или даже заблудиться при пересадке в метро. Однако когда тот не появился и через час, закрались нехорошие предчувствия, которые вскоре подтвердились. Позвонил Павел Афанасьевич и сказал, что Дмитрий направлялся в МУР, однако по дороге к нему прицепились незнакомые парни, затеяли ссору и сильно избили племянника.

– Где он сейчас?

– Какие-то прохожие вмешались, и хулиганы бросились врассыпную. Дмитрий кое-как доплелся домой. Все болит, лицо в синяках. Мы его уложили, пусть очухается.

– Ситуация осложняется, – вздохнул Грязнов. – Я бы, с вашего позволения, подъехал к вам. Надо будет и об охране подумать.

– Будем очень признательны.

– Значит, подъеду. Вы же пока дверь никому не открывайте. Если будут какие-нибудь попытки, игнорируйте. Никаких там Мосгаза, телеграмм. Никому.

Через час, оставив двух оперативников в подъезде, генерал входил в квартиру Саврасовых.

– Кто-нибудь пытался попасть к вам?

– Нет.

– Уже хорошо.

В комнате было тепло, поэтому Дмитрий был прикрыт лишь белой простыней. По контрасту с ней его голова с кровоподтеками выглядела особенно жутко. При появлении Грязнова он разлепил глаза и натужно улыбнулся.

– Как это произошло? – спросил муровец.

Слова Дмитрию давались с большим трудом, губы у него сильно распухли, хорошо, хоть зубы на месте. Его немногословный рассказ продолжался достаточно долго. Однако суть его генерал Грязнов уловил в два счета. По пути к метро к Саврасову прицепились два незнакомых, якобы подвыпивших парня. «Друг, выпьем с нами, – говорил один из них. – На радостях – у меня дочь родилась. За мой счет. Угощаю всех желающих». Дмитрий попытался пройти, коротко бросив, что торопится, однако те не отставали и шли за ним почти до самой станции метро. Когда же они поняли, что Дмитрий сейчас юркнет в подземку, рывком затащили его за палатки и принялись избивать. «А раскроешь пасть, – предупредил один, – вообще в асфальт закатаем». На шум открылась дверца овощного ларька, и вышедшая продавщица так пронзительно завизжала, что хулиганов мигом как ветром сдуло.

– Конечно, продавщица в общих чертах опишет внешний вид нападавших, – сказал Вячеслав Иванович. – Только искать их таким способом практически бесполезно. Однако все равно мы ваших обидчиков поймаем.

– Есть другой способ?

– Вы же понимаете, что это произошло не случайно, а было сделано целенаправленно. Эти люди связаны с убийцами вашей матери, и, когда поймаем тех, они выдадут своих «шестерок», которым платили за избиение свидетелей. С подобным нам приходится сталкиваться сплошь и рядом, считай, при расследовании каждого дела. Главное – задержать заказчиков, а потом уже камень покатится с горы. Поэтому все ваши соображения будут крайне ценны для нас. Должен сказать, Тамара Афанасьевна, скорей всего, убита по указанию кого-то из ее близких друзей.

Дмитрий ответил, что готов дать любые показания, лишь бы помочь следствию.

Грязнов рассказал ему все, что удалось узнать к этому времени. Дмитрий был заметно возбужден описанием на первый взгляд малозначащих примет убийцы.

– Энергичный, тридцатилетний, с короткой стрижкой, – медленно повторял он слова генерала. – Почему-то мне сразу припомнился один из хороших знакомых Людмилы Витальевны. Это Василий Загорских, бывший сибиряк, последние года два он работает у нее в банке на какой-то мелкой должности. Краем уха я слышал, что между ними завязались близкие отношения. И этого Василия я несколько раз мельком видел. Такой нагловатый тип, он производит впечатление человека, способного на любую подлость.

– Про их близкие отношения вы узнали от кого-то из сотрудников «Ориона»?

– Нет, насколько я понял, на работе они свои отношения скрывают. Тут ничего удивительного нет. Служебный роман – слишком большое лакомство для пересудов. Тем более что Василий существенно моложе Людмилы Витальевны. Об этом мне рассказывал мой школьный приятель Вадим Потоцкий. Он журналист, работает в газете обозревателем в отделе культуры, часто ходит на всякие шумные премьеры. И несколько раз встречал там Скворцовскую и Загорских.

– Откуда он их знает?

– Он знает Людмилу Витальевну. Это я их познакомил. Как-то она была у меня дома, когда неожиданно зашел Вадим. Они и познакомились. Виделись всего ничего, она его и узнать не узнает. А у него такая цепкая журналистская память. Раз увидит – на всю жизнь запомнит.

– Загорских-то он не видел.

– Вот это уже узнал я. Она как-то проговорилась, что иногда куда-нибудь ходит с ним. Якобы просто чтобы не идти одной. У нас ведь тоже, несмотря на разницу в возрасте, были со Скворцовской близкие отношения. Поэтому я даже в какой-то степени ревновал этого сибиряка к ней. А что делать – ведь я нахожусь далеко. Впрочем, – добавил Саврасов, – сейчас эта проблема утратила свою актуальность. Теперь у меня есть невеста.

– А про других сотрудников «Ориона» вы что-нибудь знаете? Например, про заведующую операционной службой Чохонелидзе.

– Краем уха слышал эту фамилию, только ничего о ней сказать не могу.

В это время затренькал лежавший на стуле мобильник, и Дмитрий нетерпеливо схватил его.

– Да, Риточка, все делаю, стараюсь успеть как можно больше. Не знаю, милая, сколько еще пробуду в Москве.

Глава 27
Свет ушедших звезд

Будний день – он будний и есть. Мало кого из жильцов застал Курточкин в это время дома. Все же выяснил, что собаки у Скворцовской нет и никогда не было. Иначе бы банкирша с ней гуляла, все бы видели. Живет одна, гости бывают часто. Не большими компаниями, а так: то один мужчина, то другой. Наверное, деловые визиты. Иной раз такие молокососы приходят – с ними только о работе говорить. Не романы же крутить.

С Новокузнецкой Алексей Михайлович поехал по знакомому адресу во Второй Михайловский, чтобы поговорить с соседом застреленного Лисицына.

Дверь ему открыла полная седоволосая женщина с короткой стрижкой. Навстречу посетителю вышел из комнаты Всеволод Леонидович – с палочкой, идет очень медленно. Одет в дорогой спортивный костюм.

– Извините, что я без галстука, – пошутил хозяин. – Очень трудно завязывать узел – руки плохо слушаются.

В предельно скромно обставленной комнате бросался в глаза специфический беспорядок, вызванный, очевидно, болезнью главы семьи. Левая рука Казовского действовала совсем плохо, да и правой он владел не совсем уверенно.

Супруга заявила, что сейчас накормит мужчин обедом. Это было сказано с такой подкупающей доброжелательностью, что следователь не нашел нужным отказываться и был доволен, когда ему нашлось занятие: нужно было принести из соседней комнаты и расставить стол-книгу. Во время обеда Всеволод Николаевич несколько раз что-нибудь опрокидывал: бутылочку с соусом, перечницу. Большого ущерба это не принесло, поскольку все предусмотрительно закрывалось пробочками.

– Насколько ужасно то, что произошло с Григорием Романовичем, – сказал Казовский. – Когда я услышал об этом, у меня давление подскочило за двести.

– Вы же встречались с ним накануне вечером.

– Почти час гуляли. Гриша зашел за мной, помог сойти вниз. У нас от лифта до дверей подъезда ведут пять ступенек, и там нет перил. Поэтому мне одному трудно, даже с палочкой.

– Вообще вы с ним часто встречались?

– Не очень, раза два в месяц. Я бы рад чаще, да он сильно занят.

– Григорий Романович рассказывал что-нибудь о своей работе?

– Представьте себе, да, – оживился Всеволод Леонидович. – И я понимаю, почему это происходило. Ему хотелось выговориться, а на работе нельзя, дома тоже нежелательно – волноваться будут. Ну а с приятелем поделиться можно. Я для него своего рода отдушина. Он понимал, что все останется между нами. Правда, в особые дебри Лисицын не влезал – у меня другая специальность, я энергетик, поэтому обрисовывал картину в общих чертах. Из рассказов последнего времени легко было понять, что он весьма недоволен своим начальником, забыл его фамилию.

– Верещагин, – подсказал Алексей Михайлович.

– Да. Я помню, что-то художественное, чуть было не назвал его Шишкиным, – улыбнулся Казовский. – Так этот Верещагин заставлял его получать наличными крупные суммы в долларах. Причем выдавали ему одни деньги, а расписку заставляли давать на другие – гораздо большие. Якобы часть денег хотели пустить на благотворительность, но таким образом, чтобы детским домам было выгоднее. В общем, он чувствовал, что начальник химичит. Отказаться не мог, поскольку на бумагах должна стоять подпись заведующего административно-финансовым отделом «Глобуса». Прямых доказательств жульничества начальника у него не было. Только чувствовал, что добром дело не кончится.

Следователь догадался, что помимо отсутствия доказательств Лисицына сдерживали от скандала с начальником большие заработки. Его квартира была обставлена куда как богаче, чем квартира приятеля, в которой они сейчас разговаривали.

– Не говорил ли вам Григорий Романович, что в субботу ездил передавать большую сумму долларов?

– Нет, этого не говорил.

– Кроме Верещагина он называл какие-либо фамилии?

– Тоже нет. Что мне фамилии – я же никого в этом мире не знаю. То же и с названиями: говорил, что получил деньги в каком-то банке, но не назвал его.

– А какую сумму получил Лисицын и на какую была расписка?

– Цифры не называл. Просто сожалел, что расписку пришлось дать на сумму, превышающую полученную в два с половиной раза!

Больше ничего узнать от Всеволода Леонидовича не удалось. Однако и таким результатом Курточкин был доволен. Было ясно, что в любой момент может всплыть загадочная расписка.

В то время когда Алексей Михайлович покидал квартиру Казовских, было начало восьмого, Галина Романова подходила к дому погибшей вчера Чохонелидзе. Она провела в банке «Орион-2002» целый день – приехала к девяти, ушла в шесть.

Сначала под руководством Поликарпова пыталась разобраться в хитросплетениях финансовых потоков, в которые вливались поступающие под флагом борьбы с бедностью международные, то есть ооновские, средства. Задача не из легких, и без умнейшего Владислава Александровича бедняжка Галина уже давным-давно захлебнулась бы и пошла ко дну. Слишком много бумаг сопровождало каждую перестановку денег из одной позиции в другую. У несведущего в бухгалтерском учете человека, а именно к этой части человечества принадлежала следователь Романова, сразу складывалось впечатление, будто такое количество документов расплодилось по инициативе жуликов, которым легче ловить рыбку в мутной воде. Поликарпов, посмеиваясь, пытался обосновать ей необходимость того либо иного формуляра, Галина в конце концов соглашалась с ним, однако червячок сомнения по-прежнему копошился в душе: подобная процедура учета денег на руку только жуликам. Нормальные люди сделали бы все это гораздо проще. В душе поднималась волна неприязни к устроителям бумажной вакханалии, где одно и то же количество денег записывается под разными названиями в различных бумагах.

Романова уже изрядно устала, когда позвонивший Александр Борисович попросил узнать о личности погибшей финансистки, об отношениях Чохонелидзе со Скворцовской.

Не мудрствуя лукаво Галина начала расспрашивать об этом всех сотрудников банка, которые приносили эксперту требуемые документы. Вскоре сложилась более или менее четкая картина. Все в один голос отзывались об Оксане Станиславовне восторженно. Причем это было не показное восхищение, не дань обязательному «о мертвых либо хорошо, либо ничего». Нет, это были в высшей степени искренние высказывания о добросовестной женщине, готовой помочь всем и каждому, отдававшей любимой работе все силы.

– Прирожденная финансистка, – вздыхал управляющий банком Евгений Федорович Финский. – В принципе нашу работу можно выполнять как ремесло. Освоить имеющиеся способы и заученно действовать в нужном направлении до скончания века. Так, кстати, большинство финансистов и работают. У Оксаны же был настоящий талант. Она все доводила до совершенства, предвидела свои действия, как шахматный гроссмейстер, на пятнадцать ходов вперед.

Сегодня привычное равнодушие изменило Финскому – он рассказывал о погибшей очень темпераментно.

– Какие отношения были у нее со Скворцовской?

– Людмила Витальевна ценила ее. Разве можно не радоваться такому самоотверженному сотруднику! У Людмилы Витальевны тоже большой талант, ее должность обязывает контролировать подчиненных, ведь у каждого могут случиться ошибки. Так вот, Чохонелидзе за все время работы в «Орионе» не сделала ни единой ошибки. Естественно, председатель правления банка не могла не оценить столь высокого профессионализма.

– Сколько проработала здесь Оксана Станиславовна?

– Почти год.

– Неужели такая благостная картина, что за все это время она не оказывалась в центре каких-либо производственных конфликтов? Ведь тут ничего плохого, это здоровая диалектика. Борьба хорошего с еще более лучшим, – улыбнулась Романова, вспомнив остроумные слова институтского преподавателя философии.

– Понимаю, о чем вы говорите, – кивнул Евгений Федорович. – Жаркие споры у нас бывают, и даже с участием авторитетной Чохонелидзе. Но чтобы они носили антагонистический характер – такого не было.

– Со Скворцовской конфликты случались?

– По-моему, нет. Я, во всяком случае, ни о чем подобном не слышал.

Примерно так же отзывались о Чохонелидзе и остальные сотрудники «Ориона», с которыми удалось поговорить следователю. Все, словно сговорившись, утверждали, что конфликтов со Скворцовской у нее не было. Лишь секретарша председательницы правления банка высказала предположение, что между ними было не все так гладко, как могло показаться.

– Раньше, когда приходила Оксана Станиславовна, действительно все было спокойно, – говорила она. – А последнее время шефиня при ее появлении очень кричала. Для меня тут ничего удивительного нет. Людмила Витальевна со всеми разговаривала на повышенных тонах. Однако с Чохонелидзе беседы обычно велись мирно. А тут пошли сплошные истерики. И уходила из кабинета Оксана Станиславовна огорченная или рассерженная. Чего раньше не бывало.

– В чем заключалась причина скандалов?

– Не знаю. Самой интересно, – простодушно сказала секретарша. – Только, понимаете, тут двойные двери. Мне отдельные слова разобрать трудно, да я особенно и не прислушиваюсь. Только крик стоит. Причем крик крику рознь. Я уже по интонации Людмилы Витальевны могу понять, когда она орет просто так, по привычке, из-за скверного характера. А когда взвинчена и по-настоящему озлоблена. С Чохонелидзе как раз второй случай…

Возвращаясь, Романова доехала на метро до «Теплого Стана». Она всегда так ездит: ближайшая станция от ее дома. Только домой ей нужно выйти из последнего вагона и повернуть налево. Ей и сейчас хотелось бы сделать так же, очень устала. Однако Галина вышла из головного вагона и повернула направо: нужно было зайти к мужу Чохонелидзе.

Дверь открыл очень высокий пожилой человек. Рудольф Гурамович – профессор биологии, ученый с мировым именем. Сейчас у него был потухший взгляд, на мудром лице явственно проступала печать горечи. Со следователем он был предельно вежлив: провел ее в комнату, усадил в самое удобное кресло. Их разговор часто прерывали телефонные звонки, было много междугородных. При этом всякий раз Чохонелидзе, извинившись перед посетительницей, переходил на грузинский язык. По интонации легко было понять, что люди выражают ему сочувствие, он благодарит их и рассказывает о столь нелепой гибели любимого человека.

– Сельские родственники, – объяснил он Романовой, – под Кутаиси живут. Собираются приехать на похороны Оксаночки.

– Рудольф Гурамович, у вас было ощущение того, что у Оксаны Станиславовны на работе происходят какие-то неприятности?

– Очень даже было, дорогая! – с пафосом ответил Чохонелидзе. – Именно неприятности, это вы очень точное слово выбрали. Оксана жаловалась мне, что начальница ее вздорный человек. Такая вздорная, каких на свете мало. Один раз жена даже обозвала ее говнючкой. Раньше моя Оксаночка не употребляла таких крепких ругательных выражений. Значит, здорово та допекла ее. Я тогда сказал жене: «Оксана, перейди на другую работу. Зачем трепать себе нервы!» Она говорит: «Рудик! Я перешла бы, да трудно найти такое хлебное место». Я все равно уговаривал ее: «Ничего страшного – переходи куда душе угодно. Уж на хлеб с маслом мы в любом случае заработаем. Нам хватит». Она сказала: «Хорошо, я подумаю». И вот через несколько дней случилось такое несчастье. Я прямо думал, что с ума сойду.

– Какими конкретно действиями начальницы была недовольна Оксана Станиславовна?

– Конкретно ей не нравилось, что та бесконтрольно распоряжается деньгами, перечисляемыми на счета банка из Америки. Часть сразу отправляет еще куда-то, часть берет наличными. Подробностей я не знаю, Оксана рассказывала в общих чертах. И все это говорилось недавно. Раньше жена ни на что не жаловалась.

– Оксане Станиславовне кто-нибудь угрожал, она опасалась за свою жизнь?

– Нет, никто не угрожал, не было такого. Если бы угрожали, я бы ее уже в Грузию отправил. Там ее никто бы пальцем не тронул.