Текст книги "Свой против своих"

Глава 30
Нет пистолета – нет проблемы

Костя-Капитал согласился отправиться на Кипр по многим причинам, одна приятней другой.

Во-первых, и это самое главное, Людмила Скворцовская надоела ему хуже горькой редьки. Его раздражало несоответствие между ее далеко не юным возрастом и манерой кокетничать, которая впору старшекласснице. Не нравилось, как она из чопорной, деловой дамы на людях наедине с ним превращалась в ненасытную самку, не имеющую каких-либо моральных устоев. Тут было все, начиная от скабрезных слов, которые впору для лексикона привокзального алкоголика, до придуманных ею изощренных сексуальных поз, требующих от партнера по постели буквально гимнастической подготовки. Это только так говорится – по постели. На самом деле там был и стол, и пол, и ванная.

Одно дело для разнообразия поразвлечься с заводной дамочкой недельку, месяц от силы. Когда же она гирей висит на тебе почти полгода, тут поневоле станет дискомфортно. Не такое уж это сокровище, чтобы за нее долго держаться. Идешь с ней куда-нибудь и боишься случайно встретить знакомых: чего доброго, примут за твою мать.

До Кости не дошло, что если она отправляет его за тридевять земель, значит, он тоже изрядно надоел ей. Первое время доходило до того, что она запирала квартиру на ключ и не выпускала его из дома. А сейчас пожалуйста – езжай подальше. Наверное, появился другой. Ведь Людмила такая оторва, что, если у нее нет мужика, считает день прожитым напрасно. Только Косте в данном случае не до ее соображений. Он думал о своей выгоде – приятно усвистать от ненасытной Скворцовской, да еще на таких приятных условиях: она оплачивает ему жилье и дает деньги на кормежку. Разумеется, дорогу тоже оплачивает. Другими словами, командировка на курорт. И это в тот момент, когда он уже дошел до ручки – сам бы рад заплатить, лишь бы отвязаться от сексуально озабоченной старушки.

Правда, на деньги, которые выделила ему Людмила Витальевна, особенно не пошикуешь, да Косте особенно и не надо. Сыт, пьян и нос в табаке. Климат на Кипре прекрасный, с вонючим московским не сравнить. В довершение ко всем прочим радостям, на Кипре у него практически никаких забот. Непыльная у него здесь работенка: нужно всего лишь следить за директором шарашкиной конторы «Димитриус ЛТД», подконтрольной Людмилиному банку. Чтобы этот Дмитрий Саврасов, находясь далеко от Москвы, не выкинул какое-нибудь коленце.

Основания для опасений есть. И Дима этот как пить дать жулик, и сама Людмила первостатейная воровка, иначе откуда столько денег. Швыряет же ими направо и налево, жрет только в ресторанах, китайских да мексиканских. Одежды – выше крыши, обуви в квартире – больше чем в магазине. На официальную зарплату так не очень-то поживешь. Только Косте ее источники дохода до лампочки. Поймают – посадят. Пока же на свободе и не знает, куда девать деньги, пусть занимается благотворительностью – пусть часть деньжат выделяет ему. Тем более что Костя не такой уж дармоед, кой-какие задания выполняет. Надо было Дмитрия почему-то выключить из игры, задержать – и выполнил это в лучшем виде: сколотил компашку, напоил, стащил мобильник, повредил факс. Все было сделано так, что комар носа не подточит.

Капиталом Костю прозвали за его любимое словечко. Бывает, прилипнет к человеку словцо, и употребляет он его и к месту и не к месту. Вот так у Кости получилось вдруг с этим «капиталом». Вставлял его в каждое предложение, заменял им и существительные, и прилагательные, и междометия. А уж когда человек вместо «хорошо» или «клево» говорит «капитал», то же самое он говорит вместо слов «деньги», «бабки», «капуста», тут уж прозвище напрашивается само собой. Ладно в России, но его же и на Кипре через две недели уже прозвали Капиталом. Одна глупышка из Питера даже подумала, что своему прозвищу Костя обязан тем, что хорошо знает одноименный труд Карла Маркса.

Хорошо было Косте на Кипре, прижился он здесь. Появились знакомые среди бизнесменов, иногда Костя-Капитал даже подрабатывал. У его нового приятеля, работающего гидом в туристической фирме, появился побочный промысел, и время от времени ему нужно мотаться то в Италию, то в Испанию. Костя выручает – сопровождает группу вместо него. Ему интересно, вдобавок такие поездки хорошо оплачиваются. Если будет отсутствовать один день, вряд ли Саврасов успеет что-нибудь учудить. К нему ходит ничтожно мало бизнесменов. Похоже, его фирма просто прачечная по отмыванию денег. Работы же Дмитрий никакой не делает. Тем более сейчас, когда у него появилась бабенка из Германии.

Об этой красотке Костя-Капитал не стал сообщать Скворцовской. Это же не имеет отношения к работе, мало ли с кем тут у директора могут быть шуры-муры-амуры. Это все к делу не относится. Зато облегчает Костину задачу – сейчас Саврасов так однообразно проводит время со своей зазнобой по имени Маргарита, что наблюдатель заранее может предсказать его распорядок дня.

Но вот Маргарита Форосевич улетела в Германию, и в Москве начали твориться какие-то непонятки. Без объяснения причин Скворцовская потребовала на несколько дней выключить Дмитрия из игры, так чтобы затруднить с ним связь. А вскоре после этого она срочно вызвала Костю-Капитала в Москву. Произошло это на следующий день, после того как в Москву улетел директор «Димитриуса ЛТД».

Неожиданной просьбой привыкший кайфовать Костя был весьма удручен. Такое здесь блаженство, что жил бы и жил на Кипре, катался бы как сыр в масле. Он пытался канючить, выторговать еще хотя бы недельку, потом пять дней, однако Людмила Витальевна была непреклонна и дала понять, что в случае непослушания снимет строптивца с довольствия.

Прямо из аэропорта он приехал к Скворцовской домой, так банкирша просила, намекая на срочность дела.

– Костенька, милый, без тебя я здесь как без рук. Все кругом пентюхи, никто ничего не умеет делать.

– Ну уж, – скромно потупился Капитал.

– Да, да. Вот простая вещь – Дмитрий Саврасов меня чертовски подвел.

– Не по моей вине.

– Нет, нет, ты здесь ни при чем. Он крупно нагрел меня с деньгами, нужно было проучить парня. Я попросила ребят надавать ему тумаков. Так такую элементарную вещь не могли сделать! – Она патетически заломила руки. – Дали этому недотепе пару тычков в бок, пощекотали и в страхе разбежались, якобы рядом появились случайные прохожие.

– Капитал, – хохотнул Костя.

– Однако дело кроется в другом, об этом гнусном Дмитрии я и думать больше не желаю. Назревает неприятность гораздо крупнее. Ты слышал о моем охраннике Ерофее?

– Ну так. Для которого пушку покупали.

– Он самый. Этот голубчик наломал столько дров, что передать невозможно. Кого-то побил, кого-то пристрелил. В общем, такого наворотил, что сейчас вынужден прятаться.

– Где?

– Если б я знала! Для этого и позвала тебя. Нужно разыскать и потолковать по душам. Он такой идиот, каких свет не видел. Его обвести вокруг пальца ничего не стоит. Если он попадется ментам, такого наговорит, что свет рухнет. Тогда многим придется несладко, начиная с меня и кончая тобой. Под горячую руку можно и в тюрьму загреметь.

У Кости от удивления отвисла челюсть:

– Я-то с какого капитала!

– Нынешняя милиция не очень миндальничает. Схватят, потом начинают разбираться, ищут, к чему придраться. Вот у Ерофея имелся пистолет с глушителем. Интересно, где он его взял? Людмила Витальевна вручила. А она откуда взяла? У кого-то купила в своей деревне.

– Откуда ему знать у кого?

– Этого Ерофей не знает. Я, надеюсь, в случае чего не проговорюсь. Только сейчас, Костя, существуют всякие психотропные средства. Человеку делают укол, и он выбалтывает всю подноготную, сам не желая этого. Тогда следователи смогут узнать и про тебя.

– Давно надо было вышвырнуть этот пистолет, к чертям собачьим.

Скворцовская картинно всплеснула руками:

– Господи! Я же об этом ему давно толкую. Он же носится с пистолетом, как с писаной торбой. Сто раз объясняла ему, что от такой важной улики нужно срочно избавляться. Хоть кол на голове теши – держит его при себе, и все тут. Ну придурок придурок и есть. Что взять с такого. Да избавься он от пистолета в ту субботу, и Оксанка Чохонелидзе осталась бы жива-здорова, и Гришку Лисицына не тронули бы. Ерофей же как рассуждает: если хозяйка с кем-то повздорила, такого сразу нужно наказать. А наказание он знает одно – застрелить.

– Надо срочно разобраться с этим Ерофеем. Он где прячется?

– Как раз в этом и заключается проблема, дорогуша. Я не знаю.

– А кто знает? – со злостью спросил Капитал.

– В нашем банке работает брат-близнец Ерофея. Это тоже мой хороший приятель, он и рекомендовал мне его на должность охранника. Подозреваю, Василий знает, где находится брат. Однако мне не говорит. Мы не настолько близки, чтобы он со мной откровенничал.

– Капитал, – сказал Костя, что в данном контексте у него означало «понял». – Со мной он будет откровенным.

– Дурачка Ерофея не обязательно мочить. Достаточно отобрать у него пистолет.

– А на следствии не сболтнет чего лишнего?

– Пускай болтает сколько влезет. При любом раскладе убийца-то он.

Глава 31
Беспристрастное око

Накануне имеющий знакомых по всей стране Вячеслав Иванович позвонил в Иркутский уголовный розыск и подробно изложил им свою просьбу. Далее она по цепочке проследовала в Нижнеудинск, а оттуда к участковому деревни Локотково. Затем добытая информация в обратном многоэтапном порядке возвращалась в Москву. Все было сделано на удивление быстро.

Как выяснилось, первая часть рассказа Василия Загорских в общих чертах недалека от истины. Действительно, его брат-близнец Ерофей уже в детстве проявлял умственную неполноценность. В школе дважды оставался на второй год, во втором и в шестом классах. Окружающие полагали, что по какой-то необъяснимой игре природы количество интеллекта, предназначенное каждому из близнецов поровну, полностью досталось одному. В результате чего второй, Ерофей, остался дурак дураком. Восьмилетку кончил с грехом пополам, и то благодаря не знавшему границ либерализму мягкосердечных преподавательниц сельской школы, так как никакой тяги к знаниям у него не замечено. Не проявлял Ерошка интереса и к каким-либо видам человеческой деятельности. Ни книг, ни газет, ни телевидения для него не существовало, был сравнительно равнодушен к еде и даже, в отличие от своих деревенских ровесников, к выпивке. Было у него одно-единственное увлечение – охота. Это можно назвать его всепоглощающей страстью. На охоту Ерофей был готов отправиться в любое время дня и ночи в любой компании, кстати, один ходить в тайгу не любил, ибо запросто мог заблудиться, предпочитал с кем-нибудь – с отцом или с другими мужиками. Стрелял безупречно. Охота была у него своего рода натуральным хозяйством: распродавая свои охотничьи трофеи – мясо, шкуры, медвежий жир, – на выручку Ерофей приобретал ружья и боеприпасы к ним.

Внешне братья были неотличимы. Когда Василий уехал, Ерофей с гордостью повторял при каждом удобном случае: «Мой Василий в самом главном университете страны учится». Через пять лет он с такой же методичностью долдонил: «Мой Василий в самом главном банке страны работает».

С полгода назад Ерофей неожиданно для односельчан уехал в Москву, родители тоже находились в полном недоумении. Примерно раз в месяц они получали от него краткие письма без обратного адреса. Сами же писали в Москву только на адрес Василия. Участковый почитал эти письма, они показались ему неинтересными, как он выразился: «Чепуха на постном масле».

После этого сообщения Вячеслава Ивановича на оперативке разгорелся нешуточный спор. Половина следователей считала, что изощренные преступления совершал Василий, а внешне неотличимый от него брат тем временем обеспечивал алиби. Другие напирали на отменные стрелковые качества убийцы. Только очень искусный охотник способен расправиться со своей жертвой с одного выстрела.

Улучив момент, когда наступила тишина, Александр Борисович задумчиво произнес:

– Я одного не пойму – раз мы такие утопающие, то почему не хватаемся за соломинку. Все-таки с трудом верится, что люди прошли солидное расстояние по одному из популярных районов города и не оставили следов на скрижалях истории.

– Каких людей вы имеете в виду?

– Загорских и даму с собачкой. Обратите внимание на антураж первого убийства: Поклонная гора, Триумфальная арка, Бородинская панорама. Есть на Кутузовском и другие приманки. Там ведь с утра до вечера болтается столько туристов, да и интуристов. Сплошь и рядом фотографируют, снимают на камеры. Не могли же эти преступники не попасть к кому-нибудь в кадр.

Подумав, Галина сказала:

– Александр Борисович, вы меня удивляете. Сами же всегда учили, чтобы мы не занимались маниловщиной. Где мы найдем таких туристов-интуристов? Кто из них проявил свои пленки? Они эти пленки, может, через год проявят где-нибудь в Занзибаре. Да даже если завтра в Москве, как их обнаружить? Давать объявление в газетах?

– Критика признана справедливой, – согласился Турецкий. – Только это не маниловщина, а типичная попытка утопающего схватиться за соломинку. Чуешь разницу?

– Чую.

– Или, скажем, магазины, мимо которых они проходили по пути к своей машине. Ты же была там?

– Разумеется.

– Ведь бутик на бутике сидит и бутиком погоняет. Один дороже другого. – Одержав вчера победу над женой, ратовавшей за покупку новой куртки, Александр Борисович говорил о торговых точках без привычного отвращения. – Наверняка такие магазины оснащены камерами слежения.

– Ну так что с того? – удивилась Романова. – В помещениях охранников обычно установлены маленькие черно-белые мониторы. Неужели они могут запомнить, кого там видели?!

– Но ведь все же записывается.

– Разве все?

– Конечно. Иначе какой смысл их держать? – Турецкий встал и возбужденно заходил по кабинету. Три шага в одну сторону, три в другую. Сидевшая по ту сторону стола Галина только позыркивала на него глазами. Большие серые зрачки, как в мультипликации, туда-сюда, туда-сюда бегали за шефом. – Ведь неизвестно, когда произойдет преступление. Не могут же камеры включаться только тогда, когда началось ограбление магазина. Они постоянно работают на запись.

– Потом-то записи стирают. Не хранить же их вечно. День прошел спокойно, на следующий день можно ликвидировать запись.

– Ты права как никогда. А теперь нужно разобраться, кто из нас занимается маниловщиной. – Турецкий снова уселся на свое место за столом. – Тебе же прекрасно известно, как у нас работают люди – тяп-ляп. Это относится и к тем, которые следят за видеокамерами. Да, должны вести наблюдение, а записи через какое-то время стирать. Думаю, не сразу, например, через неделю. Но некоторые из них вообще забывают включать, другие – сломаны, третьи – экономят электроэнергию. А какие-то работают без перерыва, и никто никаких записей не стирает. По правилам они должны храниться несколько дней, уж никак не меньше недели, может, даже месяц.

– Все ясно. По идее, сейчас нужно предупредить все магазины, чтобы не стирали записи.

– Вот! – Турецкий вскинул палец вверх. – Мы научились понимать друг друга с полуслова. Поэтому мне к своей сумбурной речи добавить нечего. Дерзай!

Покинув кабинет шефа, Галина созвонилась с единственным свидетелем преступления, сержантом милиции Сыромятниковым, попросила провести кавалерийский бросок вместе. У Романовой было впечатление, что подобное обследование займет много времени. На деле все оказалось гораздо проще. Во-первых, магазинов оказалось не так уж и много, всего восемь. Все службы безопасности сразу предупредили, чтобы записи не трогали. Правда, в одном, ювелирном, их уже стерли. Поскольку благодаря Сыромятникову было известно время, когда мимо проходила преступная парочка, смотреть приходилось всего лишь по десять минут. Все видеомагнитофоны оснащены таймерами, смотрели, что происходило, начиная с четверти десятого субботнего вечера. Уже в третьем магазине, салон модной одежды «Подиум», им повезло: в кадр попали часть женщины и идущий рядом с ней мужчина.

Техникой в «Подиуме» заведовал молодой инженер Андрей. Судя по всему, этот спортивного вида паренек был невероятным фанатом своего дела. Установленные вдоль фасада камеры слежения не просто охватывали площадку перед входом, каждая из них вдобавок поворачивалась вокруг своей оси, увеличивая угол обзора. В тот момент, когда одна из них поворачивалась налево, ее объектив успел захватить уже почти миновавшую магазин «Подиум» пару. Женщину почти не было видно, разве что можно разобрать часть костюма. Мужчина шел справа от нее и чуть впереди, поэтому он попал в кадр. Место освещено неярко, поэтому изображение было недостаточно контрастным, однако общее представление о человеке давало.

Андрей вручил следователю дискету, «сидюшник», и Романова победоносно вернулась со своей добычей в главк. Однако Александр Борисович отнесся к ее триумфу скептически.

– Ну как по такому изображению различишь этих братьев, – разочарованно произнес он. – У них же нет отличительных признаков. В судебном заседании могут возникнуть проблемы. Может, это не Ерофей, а Василий убивал людей. Их же могли спутать даже хорошие знакомые. Ерофей запросто мог вместо брата присутствовать на свадьбе, пойти вместо него на стадион. Он даже мог посидеть вместо него на работе, скажем, под крылышком Скворцовской. Та могла сказать в банке, что Загорских сегодня поручена срочная работа, его не беспокойте. Ну и проторчал бы ничего не понимающий в финансах Ерофей целый день за столом.

– Володя Поремский по делу об ограблении ипподрома идентифицировал близнецов, – вспомнила Романова. – Нужно спросить у него, каким образом. Кем-то он очень восторгался, все уши прожужжал.

Вызванный старший лейтенант подтвердил:

– Было дело. Меня тогда выручил Антон Шимановский. Гениальный человек! Такие вещи делает, что все просто диву даются. Представляете, его студенческий диплом опубликовали научные журналы в нескольких странах. Прямо скажем, самых продвинутых – от Швейцарии до Америки. И даже из такого некачественного изображения, Александр Борисович, Шимановский вполне способен выудить полезную информацию.

Обычно сдержанный Поремский пылко уговаривал шефа обратиться к его протеже и успокоился лишь тогда, когда Александр Борисович согласился.

Глава 32
Короля играет свита

Алексей Михайлович выпросил разрешение на обыск квартиры Скворцовской.

– Что вы там надеетесь обнаружить? – спросил Турецкий.

– Во-первых, что-нибудь связанное с собакой. Следы ее пребывания в квартире или, скажем, фотографию.

Александр Борисович кивнул неодобрительно: продолжайте.

– Во-вторых, костюм. Узор ткани на этой видеозаписи имеется. Ну а в-третьих, вдруг найдется что-то полезное.

– Вот! – оживился Турецкий. – Вся надежда на что-то неожиданное. Про костюм можете забыть, даже не тратить на него времени. Уж если для отвода глаз была взята собака, то запоминающийся костюм преступница точно убрала с глаз подальше. Хотя я допускаю мысль, что она его не уничтожила. У женщин трепетное отношение к дорогим, фирменным вещам. Вдруг перемелется, утрясется, тогда снова можно будет надеть. А вот про что-то полезное это вы правильно сказали. Наверняка какая-то находка в доме сможет помочь следствию. Думаю, там можно наткнуться на бумаги, связанные с получением или переводом ооновских денег. Скажем, про те же восемьдесят тысяч. У Верещагина бумаг на них нет ни в офисе, ни дома. У Скворцовской в банке тоже нет. По логике вещей, они должны находиться у нее, такие вещи никому не доверяют. Посмотрите дома. Понятно, что спрятать их легче, чем, скажем, пекинеса.

– Кстати, насчет собаки я уже почву зондировал, – сказал Курточкин. – Собаки у Скворцовской нет, иначе бы банкирша с ней гуляла, все бы видели.

– Насколько я помню, она живет одна. А гости к ней ходят?

– Соседи по лестничной площадке говорят, иногда захаживает кто-нибудь один. Шумных гулянок не бывает.

– Квартира Скворцовской на каком этаже?

– На седьмом.

Турецкий беззлобно поразился:

– Ну, Алексей Михайлович, вы чисто ребенок, право слово. Что могут знать жители седьмого этаже о своей соседке? Они же не глядят каждый раз в дверной глазок, когда кто-то выходит из лифта. Вы поговорите с теми, которые живут на первом или втором этажах, у кого кухни выходят в сторону подъезда. Такие обычно хорошо знаю, кто с кем идет и даже куда. С этими потолковать нужно. Я бы на вашем месте даже пообщался с ними, прежде чем входить в квартиру. Тут мы имеем тот самый случай, когда короля играет свита.

В одной квартире первого этажа следователь и оперативники никого не застали: жившие там супруги работали врачами, возвращались поздно, таким обычно некогда глазеть в окно. Хозяин другой квартиры работал электриком на кондитерской фабрике «Большевик», где работа ведется в три смены. Бывало, после ночной завтракал на кухне, видел, как из подъезда выходила Людмила Витальевна.

– Иногда не одна – с мужчиной. Каждый раз с разными. Обычно все моложе нее, – рассказывал немногословный электрик. – Причем это, как правило, происходило по выходным: по субботам или воскресеньям. В будние дни за ней приезжала машина. Тогда выходила и садилась одна.

Про гостей с собачками он не знал.

Старенькая пенсионерка со второго этажа почти дословно повторила рассказ электрика, а вот другая женщина дала более интересную информацию.

Алевтина Ивановна, сравнительно молодая женщина, была редактором одного из книжных издательств, порой работала дома. Ей не откажешь в наблюдательности. Она подтвердила многочисленность мужчин, ночевавших у Людмилы Витальевны.

– Иногда утром, примерно в половине девятого, выходит незнакомец из нашего подъезда. Садится в свою машину или идет на автобусную остановку. А я уже понимаю, что это от Скворцовской – через несколько минут за той приезжает служебная «тойота», везет ее на работу. Значит, чтобы поддерживать имидж сугубо деловой женщины, каковой ее наверняка считают на работе, она выпроваживает случайного знакомого пораньше.

Самое же важное в рассказе Алевтины Ивановны было то, что она несколько раз видела, как к Скворцовской в гости приезжала ее подруга с собачкой.

– Сначала та женщина приезжала на красной иномарке, потом на другой машине, серебристого цвета. Я вообще обожаю собак, а у нее такой очаровательный пекинес, мохнатый, как хризантема. Я каждый раз при виде него млела. А уже потом, когда та женщина уезжала, Скворцовская провожала ее до машины. Они ровесницы. Это наверняка старые приятельницы, такое всегда чувствуется даже по манере разговора, по тому, как люди реагируют на реплики друг друга. При этом я не могла расслышать их слов, а тем не менее видно – давние подруги.

Поблагодарив Алевтину Ивановну за ценные сведения, Курточкин попросил ее присутствовать понятой на обыске в квартире Скворцовской, на что та согласилась, правда без особого энтузиазма. Редактор не страдала излишним любопытством. Чего нельзя сказать об электрике Владимире, который охотно согласился стать вторым понятым. Он прямо загорелся, услышав такое неожиданное предложение.

Ключи у задержанной в прокуратуре были изъяты, поэтому оперативники с обоими понятыми проникли в двухкомнатную квартиру на седьмом этаже без проблем.

Комнаты были обставлены хорошей, дорогой мебелью. Добрую половину спальни занимала кровать из красного дерева, с перламутровой инкрустацией на спинке. На круглом столе в гостиной гордо красовалось последнее приобретение хозяйки – аккуратные томики Британской энциклопедии. При ближайшем рассмотрении это оказалась новомодная игрушка московских номенклатурщиков – под томики сокровищницы знаний был замаскирован мини-бар, в бархатном чреве которого поместились шесть бутылок коньяка разного возраста, а также – на полочках с никелированными держателями – бокалы и рюмки. Такие вещи обычно покупают только в подарок, наверное, и председатель «Ориона-2002» получила очередной презент от благодарных клиентов банка.

– Интересно, сколько стоит такая игрушка? – полюбопытствовал один из оперативников.

– Тысяч пятнадцать, – сказал Курточкин. – Я видел это добро в магазине.

– Долларов?

– В том-то и дело, что рублей. Вполне доступно для быстрого совершения банковских сделок.

В квартире Скворцовской нашлось еще много традиционных для чиновного люда подношений: массивные часы под бронзу, большой немецкий барометр в деревянном футляре, эффектные фарфоровые статуэтки, настольные принадлежности, отделанные полудрагоценными камнями и металлами: шкатулки, рамки для фотографий, зажигалки. Многое еще не нашло своего постоянного места в квартире, некоторые вещички даже не распакованы. Бутылки импортного коньяка в обтянутых бархатом футлярах, количество коробок с конфетами явно угрожает обладателю этого кондитерского богатства диабетом.

Как и следовало ожидать, собачьих следов в роскошных апартаментах не обнаружили. Не нашли и костюм, какой красовался на спутнице убийцы Пресняковой. А главное – не было никаких бумаг, тем либо иным образом связанных с ооновскими деньгами. В таком их отсутствии в глаза бросалась некая нарочитость. Как будто из дома были демонстративно удалены любые напоминания о них.

Единственное, что следователь забрал из квартиры Скворцовской, так это две записные книжки хозяйки. Обе были старые, рыхлые от частого пользования. Одна телефонная, вторая – маленького формата, такие обычно носят при себе, однако у этой уж очень непрезентабельный вид, не может солидная банкирша пользоваться таким старьем, которое того и жди рассыплется на отдельные листочки, а на одной обложке золотится надпись «Участнику VII партийной конференции Свердловского района». Алексей Михайлович не сомневался, что телефон старой подруги здесь имеется. Безусловно, сейчас Скворцовская помнит его наизусть. Но ведь, услышав впервые, вряд ли сразу запомнила, наверное, записала. Тем более что с течением времени у той могли поменяться номера: переехала, перешла на другую работу, появился мобильник. Короче говоря, номер тут записан. Теперь необходимо вычислить подругу, не звонить же всем подряд.

Алексей Михайлович собрался в «Орион» и попросил Галину Романову подъехать в банк вместе с ним. Вдвоем они быстрее проведут опрос сотрудников: кого Скворцовская считала самой близкой подругой, кого чаще всего упоминала в разговорах. Встретившись, следователи распределили комнаты, по которым они пойдут, чтобы не дублировать друг друга, и через час встретились в холле первого этажа.

Выяснилось, что у Скворцовской были две близкие подруги: Преснякова и некая Лера Ветлугина. Ее телефоны в изобилии присутствовали в скворцовских записях: на букву «в», без фамилии – Валерия.

Застав ее вечером дома, Курточкин попросил разрешения подъехать: мол, поговорить нужно. Она ничего не имела против визита следователя. Перед отъездом Алексей Михайлович хотел навести справки о ней и посетил Верещагина. Бывший муж арестованной банкирши сказал, что он эту Валерию не знал, Людмила познакомилась с ней после развода.

Валерия была парикмахершей, у которой постоянно стриглась Скворцовская. Отношения мастер – клиент постепенно перешли у них в дружеские, они были знакомы лет семь-восемь, точно Ветлугина не помнила.

Роскошная обстановка квартиры Ветлугиной мало чем уступала интерьеру апартаментов арестованной подруги. Лохматый пекинес, призывно поскуливая, вертелся возле ног следователя, норовил поиграть, втянуть нового человека в сферу своих собачьих интересов.

– Кобелек? – спросил следователь. Не хотелось произносить при симпатичной хозяйке грубое слово, означающее принадлежность к противоположному полу. Оказалось, угадал. – Как его зовут?

– Вы, конечно, станете смеяться, но этого экзотического песика зовут Полкан. Мой муж-остряк так его окрестил.

В дальнейшем выяснилось, что 17 сентября, в субботу, Людмила попросила у нее на денек собачку. Ей предстояла деловая встреча с партнером, у которого была такая слабость – умилялся при виде пекинесов. Надеялась умаслить его, – может, в присутствии Полкана бизнесмен будет сговорчивей и предложит выгодные условия сделки.

– Я, конечно, дала. Тем более что мы с дочкой собирались совершить серьезный шопинг, а мне всегда жалко надолго оставлять Полкашу одного.

– Вам известно, что Скворцовская сейчас арестована? – спросил Курточкин.

– Слышала. Только не знаю за что.

– Есть подозрения, что ваша подруга замешана в совершенном в тот день преступлении.

– Вы держите ее как свидетельницу?

– Как минимум – да. Но вполне вероятно, и как участницу.

Итак, с пекинесом и, стало быть, с убийством Пресняковой и Сурманинова картина, даже до получения результатов экспертизы, более или менее прояснилась. Теперь осталось докопаться до причин, потребовавших ликвидации Лисицына и Чохонелидзе. Пока не удалось обнаружить какие-либо связывающие их финансовые нити. А именно полное отсутствие таковых наводило на мысль, что они хранились в глубокой тайне. Это упорно подчеркивал эксперт Поликарпов.

Да, напряженный денек выдался нынче у Курточкина. Хорошо, сейчас допоздна работают всякие кафешки и магазины, в любое время можно пивка выпить, слегка расслабиться, помозговать о планах на завтра.

С младых ногтей, в период всеобщего дефицита, Алексей Михайлович любил посещать пивную-автомат на Сретенке, мужики почему-то называли ее «шалманом». Там царила свойская обстановка, гул, дым, всегда найдется, с кем душевно поболтать за жизнь, случайный сосед радушно угостит тебя вяленым лещом, присланным дальними родственниками с Волги. Сейчас подобные заведения пивнушками не назовешь, но Курточкин знал одну забегаловку, тоже, кстати, в районе Сретенки, своей простотой напоминавшую прежний «шалман». Там тоже пьют стоя и громоздятся такие же грязные столики, только не мраморные, а пластиковые с рисунком «под мрамор», есть до боли знакомые бутерброды с колбасой и сыром, вдобавок дешевле, чем где-либо. Алексей Михайлович решил заскочить туда.

Он стоял, потягивая пиво, когда к его столику подошел незнакомый мужчина. Спросив разрешения, поставил свою кружку. «Человек-паук», – сразу мысленно окрестил следователь соседа: тот был разгоряченный, взъерошенный, явно из породы тех беспокойных людей, с которыми вечно что-то происходит. Чаще всего излишней молчаливостью такие не отличаются. Вот и этот заговорил, причем с середины, будто до этого уже разговаривал с Курточкиным:

– Поехал в автосервис, катушку мне нужно заменить. Ну электрик меняет, а я тем временем отвинтил в салоне панель, чтобы деньги спрятать. Она на двух винтиках, легко снимается, ну я там и держу заначку от жены. А рядом такая же «Волга» остановилась – ждут, пока мне катушку заменят. Интеллигентная пара такая, муж и жена. Они смотрят на меня осуждающе, а мне начихать: я им не брат, не сват, мне от них таится нечего. А они вроде как возмущаются. Потом мужчина подходит ко мне и шипит: «Это что же вы тут делаете?» «Как это – что? – отвечаю. – Деньги кладу, загашничек у меня здесь». Он прямо глазами сверкает: «Да, но почему на виду у всех?» «Кому, – говорю, – какое дело. Что тут особенного?» – «Могли бы делать это не так заметно. Ведь моя жена видит». – «Главное, чтобы моя не видела. Вашей-то до моих денег какое дело?» И тут он говорит: «До ваших никакого, а до моих есть. Ведь у меня точно такой же загашник»…