Текст книги "Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков XVII–XX вв."

Историческая панихида на Монастырском урочище

Одним из дорогих и важных воспоминаний для жителей донской земли является панихида на Монастырском урочище по донским казакам, погибшим при взятии турецкой крепости Азов в 1637 г.

Первое документальное упоминание о Монастырском городке относится к 1593 г., а с 1620 по 1637 г. он являлся постоянной столицей донского казачества – «Главным войском». Отсюда в апреле 1637 г. казачья рать во главе с атаманом Михаилом Татариновым двинулась к Азову, который и взяла 18 июня того же года, сделав Азов Главным войском (1637–1642). Павшие в сражении за эту крепость казаки были погребены на территории Монастырского городка. Взятие Азова казаками потрясло всю Европу. В Европе спрашивали: «Кто такие казаки и как им удалось взять неприступную крепость Азов?» В то время Османская империя представляла собой очень мощное государство, державшее в страхе все европейские страны. Потеря Азова была колоссальным позором для турок, поэтому они жаждали взять реванш. В июне 1641 г. двухсотсорокатысячная турецкая армия подошла под его стены с целью вернуть эту крепость себе. Начинается знаменитое «Азовское осадное сидение». В крепости находилось от шести до восьми тысяч человек, включая женщин и детей. Крепость подверглась многочисленным обстрелам и атакам.

В обороне Азова принимали участие даже женщины и дети. Они лили горячую смолу и вар на головы врагов, бросали камни. Турки насыпали земляной вал на уровне крепостных стен, установили пушки и начали вести обстрел крепости. Но, казакам удалось взорвать этот вал вместе с янычарами и пушками. Тогда турки насыпали еще более грандиозный земляной вал и 16 дней вели обстрел крепости. И так продолжалось в течение трех месяцев. Но взять Азов они так и не смогли. Тогда Гусей-паша предложил казакам крупный денежный выкуп за оставление Азова, но казаки ответили отказом, сказав, что им, казакам, дороги не деньги, а воинская слава.

26 сентября 1641 г. турецко-татарское войско, потеряв семьдесят тысяч убитыми, ушло из-под Азова. Азовское сидение окончилось полной победой казаков, проявивших героизм и незаурядное воинское мастерство.

Казаки посылают в Москву станицу с нижайшей просьбой к русскому царю принять город Азов в русскую вотчину. Собравшийся Земский собор решил: чтобы удержать Азов, необходимо послать в город 10-тысячное войско, содержание которого обойдется в 201 тысячу рублей, огромную по тем временам сумму. Казаки весной 1642 г. оставили Азов, перебравшись в Монастырский городок. Осенью 1644 г. превосходящие силы турок и татар в ночном бою овладели городком, перебив все казачье население. Казаки похоронили своих погибших товарищей, но не стали больше возобновлять здесь казачий городок. Ежегодно стали приплывать сюда для совершения панихиды по убиенным своим братьям. Обычно это делалось в сыропустную субботу Масленицы. Приходили походный атаман, казаки Аксайской, Манычской, Ольгинской станиц, предводительствуемые станичными атаманами. Здесь они становились вокруг могилы, и совершалась вселенская панихида. По ее окончании все отправлялись в Преображенскую церковь. При этом переходе молодежь делала скачку, а ополчение, идущее колоннами, затягивало богатырские песни. Прибыв на Ратнинское кладбище, еще раз служили панихиду в Преображенской церкви.

Так продолжалось много десятилетий…

В 1866 г., к приближающемуся 230-летию со дня начала Азовского «осадного сидения», по инициативе священника Старочеркасского Воскресенского собора Григория Левицкого, на Монастырском урочище состоялась закладка памятника-часовни в честь воинов, похороненных здесь. В фундамент часовни был зарыт сосуд со священным елеем и надписью: «Во славу Преблаго Бога, Пресвятые Его Богоматери и Защитника Азова Святого Иоанна Предтечи заложен, сей памятник в честь и вечную славу донских героев, покоривших российской державе в 1637 и защитивших его в 1641 году от трехсоттысячной турецкой армии… Господи! Да будет памятник сей залогом любви христолюбивого Донского воинства к почившим в бозе предкам своим!»[36]36
  Донские епархиальные ведомости. 1890. № 8. С. 251–253.


[Закрыть].

Через год часовня была построена и освящена. Она представляла собой четырехугольную пирамиду с главой и восьмиконечным крестом. Внутри, куда вело три двери, находился небольшой, но красивый иконостас, одной из икон которого была икона Иоанна Предтечи, явившегося в помощь защитникам Азова в 1641 г. На задних стенах часовни имелось три надписи. Первая рассказывала об истории борьбы за Азов в 1637–1641 гг., на второй перечислялись предводители донских полков, внесших вклад в сооружение этого памятника, на третьей был приведен церемониал ежегодного празднования памяти Азовского «сидения».

Ежегодно в первую субботу перед Покровом (1 октября по старому стилю) здесь совершалась панихида. День этот был выбран потому, что 27 сентября окончилось «осадное сидение». Как же проходила панихида? Приведем этот ритуал по описанию на сентябрь 1911 г.

В тот день в станицу Старочеркасскую из Новочеркасска по предварительной договоренности прибыл отряд конников, состоявший из полусотни юнкеров Новочеркасского военного училища, первой отдельной сотни, двух орудийных расчетов льготной батареи и хора войсковых музыкантов. В Старочеркасской к ним присоединилась сотня льготных конных казаков и полусотня конных подростков-казачат. Все собрались на майдане у собора, затем по команде походного атамана, с боевыми песнями двигались в сторону Монастырского урочища. Одновременно туда же потянулась и масса народа. Местное духовенство и хор певчих ожидали всех на Монастырском урочище. На панихиде присутствовал наказной войсковой атаман в сопровождении атамана Черкасского округа.

Во время пения «со святыми упокой, вечная память» давались залпы из пушек и ружей. После этого читалась грамота царя Михаила Федоровича. Затем войсковой атаман пропускал войска церемониальным маршем, в котором участвовали и конные казачата. Затем все участники панихиды возвращались в Старочеркасскую, где служили панихиду в Преображенской церкви. Далее все войска выстраивались на майдане у собора. Наказной атаман принимал рапорт походного атамана, следовал по фронту ополчения и провозглашал здравицу, которая покрывалась дружным «ура» и залпами орудий. Оркестр исполнял государственный гимн.

Свое описание этого торжества автор завершает словами: «Остается от души пожелать, чтобы заведенный этот обычай, имеющий глубокий и назидательный смысл для будущих поколений, не затерялся и ежегодно чтился донцами. Обычай этот должен существовать во имя того, что в могилах урочища лежат прахи чудо-богатырей, рыцарей-воинов. Они же истинные христиане и благородные граждане, за веру и Отечество живот положившие».

Свадебный обряд

Свадебный обряд как никакой другой несет на себе элементы народной драмы. Все ее участники одновременно являлись и действующими лицами, и зрителями. Среди многих русских обрядов нет более красочного и волнующего, чем свадебный.

В народе существуют два понятия свадебного обряда: «справлять свадьбу» и «играть свадьбу». Первое отражает хозяйственные заботы, связанные с этим событием, второе – сущность обряда.

Свадебная игра создавалась в течение многих столетий, впитывая все лучшее, полезное, отбрасывая ненужное, поэтому-то в ней все так поэтично, так совершенно по форме и содержанию.

Вместе с хороводами, уличными комическими представлениями свадебная игра является составной частью русского народного театра, животворным источником народной драматургии.

Перед тем как засылать сватов, родители жениха на семейном совете обсуждали достоинства и недостатки возможной родни, ее «природу».

Тут вспоминалось, кто в их роду нарушал общепринятые обычаи и правила, заслужив худую славу, кто был нелюдим, скуп, «славился» как горький пьяница или вор, был нерадив в семье и в ведении хозяйства. Все эти отрицательные черты могли сказаться и в характере невесты. Только всесторонне обсудив ее «природу», семья жениха принимала решение начать сватовство. Примерно такому же обсуждению в семье невесты подвергалась кандидатура жениха, хотя требования к нему были менее суровыми.

Свадьбу можно было справлять в любое время года, кроме постов. Однако чаще всего их играли осенью, после окончания полевых работ и до рождественского поста или на мясоед, т. е. после Рождества.

Обычно дело начиналось смотринами невесты. Жених отправлялся к ее родителям с одним или двумя старшими родственниками. Гости заводили разговор о погоде, урожае, потом переходили к хозяйской дочери, хваля ее красоту, ум, расторопность, и просили, чтобы она поднесла им по чарке. По зову матери появлялась девушка с кубками на подносе.

После смотрин шло сватовство. Со стороны жениха присылались сваты. Для этой цели выбирались люди опытные, которые славились умением высватать невесту, на счету которых была не одна сотня удачно соединенных молодых пар. Сваты начинали дело просто: такой-то и такая-то хотят вступить с вами в родство. Если им отвечали благодарностью за доброе имя и мнение о дочери, но при этом отговаривались, что не могут выдать ее по неимению всего нужного для свадьбы, то это означало отказ. В случае же согласия, отец невесты просил время подумать, посоветоваться с родней и назначал день, в который сватам надлежало прийти за ответом. Выходя из комнаты, сваты старались коснуться рукой печки, приговаривая при этом: «Как эта печь не сходит с места, так и не от нас не отошла бы наша невеста».

В назначенный отцом невесты день поутру являлись те же сваты, вынимали из-за пазухи кусок черного хлеба, посыпанного солью, и клали на стол, говоря хозяевам: «Отец и мать такого-то кланяются и просят принять хлеб-соль». Хозяева в ответ целовали гостинец, говоря: «Дай Бог! В добрый час!»

Отец, обернув полой кафтана руку, говорил: «В добрый час!» Мать клала земные поклоны, повторяя: «В добрый час!» Все это действо называлось «взять руку». Подать или взять руку, не завернув ее в подол платья, считалось дурным предзнаменованием. В старину казаки полагали, что голая рука является символом бедности.

В этот вечер производилось рукобитье. Жених с отцом и матерью и родственниками приходил в дом своей суженой, где собирались ее ближайшие родственники. Родители в знак союза давали друг другу руки.

По приказанию матери невесты, последняя выходила в центр залы, кланялась на все четыре стороны и становилась около жениха. Последнего спрашивали: «Люба ли тебе невеста?» И когда он отвечал утвердительно, спрашивали о том же невесту. Затем им соединяли руки со словами: «Дочь, вот тебе жених, а тебе мой сын невеста. Да благословит Господь Бог союз ваш!» После чего все молились Богу, и далее происходило само рукобитье. Первой руку на стол клала мать невесты, на ее руку отец невесты, на его руку мать жениха, потом на ее руку муж, говоря: «Быть девке за парнем! Если кто-то из нас откажется, тот повинен уплатить заряд (штраф). За бесчестье жених – столько-то, а невеста – столько-то, по соглашению родителей и общества».

Вечер завершался угощением вина. На Дону рукобитье означало то же, что помолвка в российских центральных губерниях.

Далее шел сговор, который был торжественнее рукобитья. В назначенный день два человека со стороны жениха и два со стороны невесты ездили из дома в дом, приглашая на сговор. Вечером все собирались в доме невесты. В зале был раскинут большой стол и угловой столик, уставленные пряниками, орехами, сахарными закусками и семечками.

В доме жениха собирались все его знакомые. Здесь приготавливали десять или двадцать блюд с кренделями, пряниками, орехами, винными ягодами, финиками.

Все направлялись в дом невесты. Впереди несли блюда, потом следовали женатые мужчины, потом замужние женщины, и, наконец, жених с молодежью. Хозяин и хозяйка встречали их на крыльце, сажали сватушку и свашеньку на лучшие места. Хозяева угощали гостей, после чего собравшиеся требовали, чтобы юная чета была «сговорена». Жениха и невесту ставили посреди зала и повторяли тот же обряд, что и на рукобитье. Жених и невеста дарили друг другу подарки. Девушка обычно дарила вещи собственного изготовления: перчатки, кисет, чулки.

Жених и невеста подносили всем гостям. Молодежь начинала играть в игры и танцевать. Танцевали «казачок», «барыню», «хлопушу» в четыре пары наподобие кадрили, только без вальса. Противостоящие пары сходились, расходились и кружились, переменяя, дам. Танцы происходили под балалайку и даже под оркестр, состоявший обычно из двух скрипок, дудочки и цимбалов. Невеста должна была переменить за вечер два, три платья, демонстрируя этим материальное благосостояние.

Старики садились ужинать. Хозяева старались отличиться изобилием блюд, подавая их до тридцати наименований. Во время десерта начинали петь песни: сначала богатырские, потом свадебные и плясовые. Молодайки, т. е. женщины молодых лет, составляли небольшой кружок и начинали петь:

 
У нас ныне незнакомый побывал,
У столика три ножечки поломал.
А кто нашу Грунечку целовал?
Чужой парень Грунечку целовал,
Какой чужой – это Ванечка мой!
Ой, заюшка, горностай молодой
К чему тебя поздно с вечера нет,
Иль у тебя принадушка есть?
Принадушка камыш-трава,
Принадушка красна девица – душа.
Принадила Ванечку молодца,
Заставила часто в гости ходить,
Позволила себе целовать-миловать.
 

После сговора родственницы и подружки невесты начинали готовить приданое. Жених с друзьями бывал у невесты каждый вечер, принося с собой угощения, сладости. Молодежь веселилась до полуночи, проводя время в играх и танцах.

Накануне свадьбы смотрели приданое или праздновали «подушки», а также устраивали девичник. В XVIII веке подушки праздновались обычно за два дня до свадьбы. В доме невесты собирались ее подруги и жених с молодежью. Из пожилых мужчин и женщин участвовали только родные. Гости входили в комнату, где находилось приданое невесты: богатая постель и множество платьев в сундуках.

Как праздновали «подушки» в XVIII веке, описывает в своей работе «Общежитие донских казаков в XVIII–XIX столетиях» В.Д. Сухоруков: «Чиберки (швеи) предлагали садиться жениху и невесте на подушки, и подносили жениху стакан меду, который он выпивал в несколько приемов, целуя возлюбленную и приговаривая: “Мед горек, надобно подсластить”. Выпив мед, жених клал деньги на поднос чиберки. Затем также садились на подушки молодые люди по очереди. Молодой человек приглашал себе в соседки девушку, которая ему больше нравилась. Он также пил мед и целовал свою избранницу, и платил поднощицам деньги. Как только парень выпивал мед, поднощицы бросали в сидящую пару подушками, приговаривая: “Раса сага басен”, что в переводе с татарского означало: “И вам того же желаем”».

В XIX веке «подушки» праздновали несколько иначе. В доме жениха собирались его родные, брали до 30 пар «шишек» (каравай) и отправлялись к невесте за ее приданным. Вместе с родственниками к невесте шел и жених со своими задушевными товарищами. Как только выходили со двора, запевали песню:

 
Крутые берега вода подняла,
Молодую Грунечку журьба взяла.
Хорошенький Ванечка музыку нанял,
Заиграйте, музыканты, поскорей,
Чтоб моей Грунечке было веселей.
Заиграйте, музыканты, от села до села,
Чтоб моя Грунечка была весела.
 

Гостей, пришедших за приданым, встречали отец невесты. Всех приглашали в дом. Свахи со стороны жениха и невесты подносили родителям невесты каравай и вино, за что те клали деньги на поднос в пользу свах.

Затем гости приглашались за столы. По окончании застолья, мать невесты молилась и отдавала приданое в руки своих родных. Все выходили из дома невесты и направлялись в дом жениха с песнями:

 
Огляниси, мати,
Каково у тебя в хате:
Пустым – пустешенько,
Грустным-грустнешенько,
Ни подушки, ни перины,
Не милой детины.
Без милой дитятки до чего ж
Пустешенько в хатке.
Сестрицы, подружки,
Да несите подушки.
Сестрицы Катерины,
Несите перины.
А сестрицы Алены,
Несите павильоны.
Метена дорожка, метена,
Туда наша Грунечка везена.
По дорожке василечки поросли,
Туда нашу Грунечку повезли.
Повезли ее, помчали,
В один часочек свенчали.
Говорила Грунечка – замуж не пойду,
Посеяла василечки во зеленом саду.
Вырастайте, василечки, буду поливать,
Полюбила Ванечку, буду целовать.
 

Дорогой их сопровождала большая толпа старых и малых зрителей. Как только приближались к дому жениха, начинали петь:

 
Отворяй, маменька, широк двор,
Идет к себе сын во двор,
Не сам собою, а с женою,
Со своей верною слугою.
Выйди, маменька, погляди,
Что тебе бояре принесли!
Принесли скрыню, перину
И молодую княгиню.
Привезут овечку-ярочку,
Да нашему Ванечке парочку.
Да принесут подушки-павильон
Нашему Ванечке на поклон.
Положат подушки на кровать,
Чтоб было Ванечке мягко спать.
 

«Бояр» встречала мать жениха с подносом в руках и просила каждого выпить. Все заходили в дом жениха, свахи забирали приданое, убирали кровать. После этого свахи угощали гостей, и все расходились.

Накануне свадьбы устраивался девичник, хотя в разное время и в разных местах он назывался по-разному. В низовьях Дона он получил название «законный вечер», а в верховьях Дона «зори». Вечером, после захода солнца, подруги приходили во двор к невесте, отыгрывать «зори», т. е. провожать ее вольное девичье время. Во двор выносили скамьи, все, вместе с невестой, усаживались в два ряда друг против друга. Отовсюду во двор приходили женщины, чтобы вместе с подругами оплакивать невесту. Невеста начинала песню:

 
И милые мои подруженьки,
И спалось ли вам прошлую ноченьку?
А я младшенькая всю ночь не спала…
И только первый сон заснула я,
И приснился мне сон престрашный:
Будто мою головушку бел снежок прикрыл,
А русую косу мороз побил,
А шелковую ленточку молонья сожгла.
И милые мои подруженьки,
, И вставайте вы рано-ранешенько,
И умывайтесь бело-белешенько,
И берите вы по гребеночке,
И чешите свои русы косоньки,
И плетите их мелко-намелко.
А моя-то коса отнежилась и отлелеялась,
И иду я к свекру, свекровушке,
И к деверю, к золовушке,
И к ревнивому мужу.
И приедут за мной на утренней заре
И разлучат меня с отцом, с матерью…
И приходится мне, младешенькой, покориться,
Свекру, свекровушку,
И деверю и золовушке,
И ревнивому мужу…
А моя-то головушка,
Непокорная и непослушная,
А я-то всем должна покоряться.
 

Невеста с подругами, уткнувшись лицом друг другу, плакали навзрыд. Окружавшие их женщины тоже плакали. Какая-нибудь старуха начинала их уговаривать: «Да, девки, да что вы так душу надрываете? Что же вы изводитесь, болезные. Да перестаньте рыдать? Не упокойник она, подружка ваша!»

В.Д. Сухоруков пишет, что в XVIII веке накануне свадьбы невеста с родственниками ходила на кладбище, призывала усопших родных в свидетели ее клятвы, которую она должна была произнести перед алтарем, прося у них благословения и представительства их у престола Небесного Отца.

И вот наступал день свадьбы. Как правило, это бывало в воскресенье. В куренях жениха и невесты все приходило в движение. Подруги убирали невесту в брачную одежду. В XVIII столетии это был парчовый кубелек, на голову надевали высокую шапку из собольего, куньего, лисьего или иного меха, украшенную цветами или перьями. Косу заплетали по-девичьему, надевали лучшие украшения из золота и жемчуга. В XIX веке костюм невесты состоял из венчального белого платья или юбки и кофты. На голову надевалась фата.

С благовестом к обедне отец и мать благословляли невесту иконой. Она целовала ее три раза, кланялась в ноги родителям.

В доме жениха, так же как и у невесты, собирались все родные и знакомые. Отец с матерью благословляли сына иконой. А дружко (маршал) ездил за священником, которого привозил в дом жениха. После этого все отправлялись к невесте: впереди священник с крестом, потом мальчики с образами и пеленами, за ними жених с дружкой и свахой.

Одежда, которую в XVIII веке надевал жених, состояла из парчового кафтана, алой суконной черкески, обшитой серебряным позументом, красных сапог, высокой шапки из серых смушек с красным бархатным верхом. Жениха сопровождал «храбрый поезд», т. е. холостые друзья пешком и конно.

Подойдя к дому невесты, жених должен был дожидаться в сенях: дружко входил в горницу и просил о скорейшем уборе невесты. Подружки, одевавшие невесту, пели:

 
Летели там серые гуси через сад,
Они кликали невесту на посад.
Тут-то девка плакала слезно
И родимой матушке говорила тут:
«Как мне, матушка моя, не плакать?
Остается моя краса у тебя.
Ты вставай, вставай, матушка, ранехонько,
Поливай мою красу частехонько
Зарей утренней и вечерней,
Своей слезой горючей».
 

Когда невеста была готова, ее сажали под святыми образами, а рядом с ней садился мальчик (брат или племянник) с плеткой в руках. Дружко жениха спрашивал, почему он занял чужое место?

Мальчик бил плеткой и приговаривал: «Дай куницу, дай лисицу, золотую гривну». Начинался торг, во время которого мальчик старался подороже продать место возле невесты. Наконец, удовлетворенный полученной суммой, он уступал место возле невесты жениху Всех угощали вином и из дома невесты отправлялись в церковь, где над новобрачными совершался венчальный обряд.

Чтобы предотвратить колдовство, жениха опоясывали куском рыбацкой сети, а невесте сыпали в башмаки под пятки мак. Считалось, что прежде, чем сделать зло жениху и невесте, злой дух должен посчитать узлы на сети и мак в башмаках. Кроме того, на узлах сети изображен крест, поражающий силу сатаны.

В храмовом притворе невесту готовили к венцу: снимали шапку, расплетали косу, разделяли волосы надвое. Еще в Древней Руси существовал обычай, когда девичий убор и прическа должны были отличаться от головного убранства замужней женщины. Если девушка могла носить волосы распущенными или заплетенными в одну косу, то замужняя женщина должна была заплетать их в две косы и укладывать их на затылке в узел и не показываться с непокрытой головой. Она должна была тщательно скрывать все до единого волоска женским головным убором

По окончании духовного обряда, новобрачной заплетали волосы и одевали шапку. В XIX столетии в первый день свадьбы невеста была в фате, а на второй день на уложенные на затылке волосы надевался колпак, который ей обычно дарила свекровь.

До венчального обряда некоторые родственники невесты, люди сведущие и опытные, внушали ей, чтобы она во время подвода к аналою первой бы ступила на постланный коврик или платок и занимала бы больше на нем места. Это означало, что невеста во время замужества будет иметь над мужем больше власти, чем он над ней. Смотрели также, у кого свеча сгорит больше, тот проживет меньше.

После венчания молодые и гости направлялись в дом жениха. На крыльце новобрачных встречали родители жениха с хлебом-солью, посыпая их зерном, орехами, конфетами, мелкой монетой – символами добра, счастья, богатства и благополучия.

Из церкви новобрачных везли в венцах, с ними ехал священник. В доме он снимал с молодых венцы, читал установленную молитву. После чего все приглашались к столу. Хозяйка старалась блеснуть изобилием блюд. После угощения молодых отводили на брачное ложе. Перед подачей жаркого, новобрачных поднимали, и общество требовало показать честь новобрачной, без того не разрезали жаркого. В знак радости о добром имени невесты дружке повязывали на руки платки, а свах окутывали материями, и все гости прикалывали к одежде кисточки свежей калины как символ невинности. Все начинали петь песни, а сваха отправлялась к родителям невесты с известием о торжестве дочерней чести и с приглашением на общий пир.

Однако в XIX веке родителей невесты стали приглашать уже прямо к столу и при них поднимали молодых. В конце XIX – начале XX в. происходят все большие изменения: молодых не отправляют на брачное ложе, и они находятся на празднике до конца.

После встречи молодых шло действо, которое получило название «княжий стол». По приглашению свах, все гости садились за стол, после чего произносились четыре тоста: за молодых «князя с княгинею», за родителей жениха, за родителей невесты и за «гуску», перевязанную красными лентами, и пели:

 
Через сад гуска летела,
С перцем капуста кипела,
И с луком, и с перцем,
Просим вас всем сердцем.
А милые, любимые гости,
Просим вашей чести,
Чтоб пили, да ели,
Да веселыми были,
Хлеба-соли да покушали,
Хозяина да с хозяйкою,
Молодого с молодайкою.
А кто пьет, тому наливайте,
Кто не пьет, тому не давайте.
А кто пьет, тому подносите,
Кто не пьет, того попросите.
Брязнули рюмки, тарелки,
Брязнули рюмки, тарелки,
Дайте по чарке горелки,
Хоть по маленькой махоточке
Промочить наши глоточки,
Хоть по маленькой чарушечке,
Промочить наши душечки.
А сват скупой, скупой,
А сват скупой, скупой,
Да нечасто подносит,
Нечасто подносит, неусердно просит!
А свашенька подобрее, подносит частее.
Тебе, дружко, да не дружковати,
Тебе, дружко, да не дружковати,
Тебе, дружко, свиней пасти,
Да и с черною собакою,
Да с большою лохматою.
 

Когда начинали петь:

 
А дружко каравай краит,
А дружко каравай краит,
Серебряным ножечком маит,
На серебряной тарелочке,
Пожалуйте, наши девочки!
 

нарезанный кусками каравай клали на подносе, который застилали платком. Дружко, обращаясь к отцу-матери, говорил: «Отец и мать, благословите каравай внести и молодых ввести». Эти слова он повторял трижды. Тут же ставился столик, вокруг которого на стульях усаживали молодых и ставили каравай. Мать накрывала каравай платком, который кто-нибудь из гостей снимал и им перевязывали дружку. Свах с обеих сторон, от жениха и невесты, также перевязывали материей крест-накрест.

После этого дружка разносил каравай, начиная с родителей жениха и невесты. Каждый из гостей, принимая каравай, должен был одарить молодых. Это действо называлось «дарами». Поднося гостю, каравай и стопку водки, дружко говорил: «Сыр, каравай принимай, молодых одаряй».

В XVIII веке каждая частичка каравая была украшена серебряным лебедем или золоченой сосенкой и на каждую клалось немного сыра. «Дарами» закладывалась экономическая основа новой семьи. Дарили деньги, материю, посуду, барашков, коров и т. д. После окончания даров, свахи объявляли,

что и сколько надарили. Молодые вставали и благодарили родителей за проведение свадьбы. Затем веселье продолжалось до поздней ночи.

Широко и красочно отмечался второй день свадьбы, когда носили «калину» – символ непорочности и чести невесты. Калину должна была первой запеть свекровь. Но если девушка не сохраняла свою честь, то на родителей невесты надевали уздечку, хомут, намекая на то, что они не сумели удержать дочь. Иногда перед ними ставили рюмки с дырками, и вино, наливаемое туда все время, вытекало. Иногда, правда, редко, но случалось, что такую невесту на второй день свадьбы снова возвращали родителям домой, что было страшным позором.

Если все обходилось благополучно и свекровь все-таки запевала «калину», то гости, человек 15–20, во главе со свахами и дружко рядились в одежду: мужчины обычно надевались в женскую, а женщины – в мужскую. Свахи брали две большие ветви любого дерева и украшали их лентами и бумажными розами. Обязательно присутствовал гармонист, из шумовых инструментов были бубен и трещотки. Вся эта веселая и шумная компания двигалась по улицам станицы в дом невесты благодарить мать за дочь, по пути приглашая всех гостей на вторые столы. Идя по улицам, они пели следующую песню:

 
У нас нынче новая новина,
У нас нынче новая новина,
А Леночка – калина-малина,
А Леночка – калина-малина,
Весь род взвесилила.
Хоть она до полночи ходила,
При себе славу носила,
Да носила столько лет,
Да нашему Васечке да на совет,
На совет, на совет
Да на весь мясоед,
Зеленого луга калина,
Честного рода детина.
А сказали да вороги-люди
А сказали да вороги-люди,
Что Леночка не честная будет,
В честный род пришла,
Честную славу нашла.
Да все хорошенько,
Да все пригоженько,
Зеленого лугу калина,
Честного роду дивчина.
Сваха сваху ждала
Сваха сваху ждала,
Коврами двор стлала
Коврами-маврами,
черными соболями.
Запрягу я серую кобылу,
Запрягу я серую кобылу,
Да поеду в лес по калину,
Да сломаю веточку, повяжу под веточку,
Да чтоб мою веточку да не заломали,
Да чтоб мою родную да не поломали.
А у нас весь род честнай,
А у нас весь род честнай,
Свекор-батюшка грозный,
А свекруха не родная мати,
Чтоб не выгнала с хаты.
На совет, на совет,
Да на весь мясоед,
Зеленого луга калина,
Честного рода дивчина.
 

Донская знать играла свадьбы с большой пышностью и богатством. Священник города Черкасска В. Рубашкин довольно подробно описал в своем дневнике свадьбу сына атамана М.И. Платова – графа Ивана Матвеевича Платова и Анны Степановны Ефремовой, внучки войсковых атаманов Степана Даниловича Ефремова и Алексея Ивановича Иловайского. На Дону долго помнили свадьбу ее деда, войскового атамана Степана Даниловича и ее бабки Меланьи Карповны. В Черкасске было поставлено километр столов, которые ломились от еды и выпивки. Атаман пригласил на свою свадьбу всех жителей Черкасска, население города составляло около 20 000 человек, и гуляли свадьбу несколько недель. Тогда и появилась пословица «Наготовили, как на Меланьину свадьбу».

Соблюдая традиции, 1 февраля 1817 г. Матвей Иванович самолично прибыл в Старочеркасск, чтобы посватать за сына своего дочь господина подполковника и кавалера Степана Степановича Ефремова и жены его госпожи Ульяны Алексеевны (в девичестве Иловайской, дочери войскового атамана Алексея Ивановича Иловайского) девицу Анну Степановну. Венчание состоялось 9 мая 1817 г. в Воскресенском соборе. Новобрачные прибыли в сопровождении множества карет и Атаманского полка. В соборную церковь вступили в 5 часов 13 минут пополудни, где их ожидали уже сам граф, таганрогский градоначальник господин Папков, генералы, штаб– и обер-офицеры и огромное количество народа. Проводили венчание два протоиерея, два священника и три дьякона. Когда на молодоженов были возложены венцы и они трижды были обведены вокруг аналоя, граф заплакал и вышел из церкви. Певчие пели отменно, особенно два концерта, последний «Тебе Бога хвалим». После окончания бракосочетания старший протоиерей произнес великолепную трогательную речь. После окончания бракосочетания новобрачные и гости переместились в дом покойного господина генерал-майора Курнакова. Граф по обычаю встречал молодых с хлебом и солью и осыпал серебряной монетой – символом добра, счастья, благополучия. Торжества продолжились на следующий день, «был наивеликолепнейший стол и бал всему господству в 5 часов пополудни вышел весь генералитет и господство на балкон, где поставлены были две мачты и кто наверх влезет, тому будет вознаграждение. Многие покушались, но тщетно: однако ж нашлись такие, которые взяли верх, им оказался какой-то мальчик, который получил 100 рублей денег и чин урядника. Потом обедали черный народ и пили водку и мед, штурмовали два домика, сделанные из лубков и все получили, разные вещи.