Текст книги "История моей жизни"

Дядя Толя высокомерно вел себя и по отношению к своей сестре Антонине, то есть моей матери. Не замечая в своем глазу бревна, он ее сильно и безжалостно осуждал за второе замужество с Киселевым и полностью поддерживал моего отца, как он называл его, Ивана. В чем-то он был, конечно, прав. Мама сама разрушила свою семью, не посчитавшись с нами, не подумав о нашем будущем, не послушав совета родителей. Позже Светлана скажет: «Как мама могла выйти замуж, имея двоих детей, за второго мужа в разгар войны и не побоявшись молвы окружающих?» Наверно, здраво рассуждая, ей не нужно было спешить. Неужели это была большая любовь? Маме в те годы было тридцать с небольшим. Тогда было модно подражать киноактрисе Любови Орловой. Мама делала такую же прическу, одевалась в том же стиле, вела активную общественную работу, выступала в самодеятельности. У нее и без того были поклонники. Но она остановила свой выбор на Илье Семеновиче. Близкие этого не понимали.

Дядя Толя в семейном плане тоже не останавливался на достигнутом. Уж очень он был красив собой и нравился женщинам. Они в нем находили актера Михаила Жарова, кинофильмы с которым в те годы не сходили с экранов кинотеатров. Весельчак, находчив, умел красиво ухаживать, элегантен и, как все летчики, отважен. Работая на аэродроме в Пост-Волынском, он влюбился в метеоролога Соню – молодую женщину, на девять лет его моложе. У него была вторая жена, Галина из Саратова, и крохотный сынишка Валентин. До этого он оставил на Кавказе первую жену Надю с двумя дочками Бэллой и Светланой. Но любвеобильная натура дяди Толи требовала свежести чувств и новых любовных впечатлений. Тетя Соня его полностью покорила. Ей в то время минуло тридцать лет. Она была брюнетка, с карими глазами, слегка смуглая, женственная. Ротик немного кривился набок, но это ее никак не портило, а, напротив, делало миловидной и придавало особую изюминку. Тетя Соня говорила немного и негромко, вперемешку украинские слова и местный диалект. Но это не выглядело по-простолюдински, а даже, наоборот, придавало ей особый шарм шляхтички. Она была похожа на Эвелину Ганскую, покорившую О. Бальзака. Кроме всего сказанного, тетя Соня великолепно и с тонким вкусом одевалась, умела элегантно носить красивые шляпы, редкой красоты обувь, сумки и прочие аксессуары. О ней говорили, что во время оккупации Киева немцами она гуляла с немецкими офицерами, и недоброжелатели называли ее «немецкой овчаркой». Но это, скорее всего, были по большей части сплетни. Кроме внешних изысканных качеств, тетя Соня была редкой хозяйкой и кулинаркой. Она знала много рецептов и великолепно готовила всевозможные пироги и пирожные, жаркое и соусы, заливное и ростбифы, всего и не перечислить.

Жила тетя Соня с бабушкой-иностранкой, сама она себя считала наполовину украинкой, наполовину полячкой. Знакомые тети Сони были люди из высокого общества, она имела от них защиту и поддержку и гордилась этим. Оставив тетю Галю с ребенком в огромной квартире на Софийской улице, дядя Толя переехал к тете Соне, занимавшую комнату в коммунальной квартире в старинном доме на улице Саксаганского. Большая комната напоминала букву «Г», с высоким потолком, балконом и двумя выходами – один на кухню, затем во двор – черный, с противоположной же стороны в прихожую, ведущую на парадную лестницу.

Комната была обставлена богато в старинном стиле. Каждая вещь являлась антиквариатом, начиная от мебели, посуды и кончая картинами, статуэтками, люстрами, подсвечниками и другими роскошными предметами обихода. Я и бабушка бывали несколько раз у тети Сони и дяди Толи, мне там нравилось все, и даже музыка, записанная на пластинках, казалась особенно мелодичной и красивой. Дядя Толя завел патефон и поставил пластинку, с которой зазвучала кавказская песня, исполняемая Рашидом Бейбутовым:

 
Там, где снежные вершины
И зеленые долины,
Там, где песни Руставели
Льются звуками свирели,
Есть одни такие очи,
 
 
Что темней Дарьяльской ночи.
Кто их видел, тот все знает,
Что за песни, генацвале».
 

Он очень любил эту песню, которая, видимо, напоминала ему годы жизни на Кавказе. Я тоже запомнила мелодию и чудесные слова той песни, которую больше никогда не слыхала. На Софийскую мы с бабушкой больше не ходили. Мне тетю Галю было очень жалко. Я привыкла к ней и считала ее родной и душевной. Сколько я у нее жила и потом, будучи взрослой, бывала, она меня никогда не обижала, относилась тепло и с участием. Бабушка мне говорила, что тетя Галя сама виновата в том, что дядя Толя ушел от нее. Тетя Галя много шила на заказ, а за мужем не ухаживала, плохо и нерегулярно готовила, кормила его вчерашним обедом, а с дядиным больным желудком это недопустимо. Дедушке новая сноха не понравилась. Как бы там ни было, к Галине он привык, опять же, там маленький внук, а здесь что их с бабушкой ожидало, трудно сказать. Он был очень недоволен, но молчал. Сыну виднее, да и как ему укажешь, с кем жить, когда ему самому уже около сорока. Между тем местная власть не позволила тете Гале занимать трехкомнатную квартиру, предоставленную орденоносному фронтовику. Как только муж ушел от нее, сразу подселили семью, причем сделали перепланировку квартиры так, что оставленная жена оказалась вдвоем с ребенком в маленькой комнатке. Она очень переживала, плакала, но поддержки нигде не получила и терпеливо осталась жить при своих интересах. Дядя Толя платил ей алименты, очень редко навещал сына, который как две капли воды был похож на него.

В конце августа 1950 года дядя Толя привез тетю Соню к родителям в Боярку погостить. Бабушка создала все условия ради сына, чтобы новой снохе было удобно и уютно в их доме. Мы втроем стали жить в проходной комнате, а «молодожены» – в дальней. Они обедали отдельно. Дядя часто привозил из Киева что-нибудь вкусное, торты, пирожные, однако нас не угощали. Однажды тетя Соня вынесла большую пустую коробку из-под торта, который одна потихоньку съела. Такое отношение к нам никому не понравилось. Бабушка рассуждала, что хотя бы племянницу угостили кусочком торта. Бабушка и сама очень любила сладкое, которого на ее долю в жизни выпало мало. Уже этого было достаточно, чтобы сделать выводы о нравах и скаредности новой снохи. Мнение о снохе подтвердилось, когда почти восьмидесятилетнему дедушке на день рождения сноха подарила мастерок для оштукатуривания стен, учитывая его профессиональное призвание, но не учитывая возраст свекра. Естественно, что престарелые больные родители мужа, которым она так ловко завладела, ей были не нужны, и она всем своим существом это не скрывала. Бабушка и дедушка поняли, что им надо находиться от новой снохи на почтительном расстоянии. Они чувствовали, что никому не нужны. Такова судьба и удел старости. Сын Михаил жил далеко от них в Москве, с его женой Зоей Павловной отношения были доброжелательные, но не получилось человеческой сердечности и тепла. Дочь Антонина, с которой были натянутые отношения, жила со своей большой семьей к тому времени в Карелии.

Карьера партийного работника у Ильи Семеновича в Муркуриловцах Винницкой области не сложилась, характером слишком был мягок, да и знаний не хватало. Поэтому он согласился уехать в заброшенный сельский угол Карело-Финской АССР на хозяйственную работу. Не знаю, что их туда потянуло, скорее всего, нужда и желание получить подъемные, которые выдавались на обустройство при переезде на новое место. Мама вспоминала позже, что они там чуть не пропали от комаров и сырости, голода и холода. Ей приходилось много работать, тем более завели свое хозяйство, без которого там никто не обходится. Для такой большой семьи нужна была корова, огород, за которыми требовался уход. Перед отъездом в Карелию мама отправила Светлану к родителям в Боярку, чтобы она могла учиться и получить какую-нибудь специальность в Киеве. Свету устроили в ФЗО, где она обучалась трикотажному производству. Обучение длилось полгода. Чернявенькая Света очень походила на евреечку и понравилась директору учебного заведения – еврейке по национальности. Она поддерживала Свету, ставила ее всем в пример и поощряла за хорошую учебу. Свете тогда пошел семнадцатый год. За ней уже ухаживал молодой человек. Может быть, судьба Светы сложилась бы иначе, останься она в Боярке подольше. Но мама стала звать Свету домой в Карелию. Отправив старшую дочь к родителям, мама лишилась помощницы. Бабушка писала сыну Михаилу в Москву, что Антонина отзывает Свету назад, так как ей нужна батрачка. Кроме того, взяв на воспитание Свету, бабушка оказалась в затруднительном материальном положении. Ни мама, ни папа денег на Свету не давали, о чем бабушка жаловалась Михаилу и просила его встретиться в Москве с нашим отцом и попросить его материально помощь, чтобы Света могла доучиться. Время было очень тяжелое и на одну дедушкину пенсию втроем жить – значит, всем голодать. Но все просьбы и надежды оказались тщетными. У мамы куча детей, а папа женился на молодой с ребенком, да я еще с ними жила.

Обстановка сложилась непростая. Маленькую помощь родителям, как всегда, оказывали сыновья Михаил и Анатолий, изредка посылая деньги, продукты. Ко всему прочему, Свету стала обижать Соня – жена дяди Толи. Она невзлюбила Свету, сама не зная за что. Тетя Соня решила пожить в дачной Боярке летом 1951 года. Переехала она к родителям мужа в начале мая и прожила у них до сентября. Бабушка за ней ухаживала, как за родной дочерью, готовила изысканные угощения, носила продукты, убирала в доме, создавая во всем комфорт и уют для снохи. Света старалась бабушке помогать. Соня ежедневно ходила на прогулки в лес, занималась рукоделием, отдыхала и жила без забот, как барынька. Она стала цепляться к Свете от безделья и по злобе, что присуще ей. Свете такая обстановка не понравилась, она начала прислушиваться к советам мамы вернуться домой и решила уехать.

Света любила маму и скучала о ней. Таким образом учеба в ФЗО ей практически не пригодилась. В Карелии Света погрязла в тяжелом домашнем труде. Когда она приехала туда, то увидела в комнате целый угол с наваленной до самого потолка кучей грязного белья, это мама приготовила ей задание. Мама работала рядом на почте. Ежедневно туда должна была приезжать подвода и забирать корреспонденцию и денежные переводы, чтобы отвезти в район. Однако подводу присылали редко, и Света, рискуя жизнью, относила пешком в район за 10 километров деньги и ценные бандероли.

Весной 1953 года мама родила в Карелии младшего сына Сашу. Маме было 43 года. Бабушке много приходилось думать о них и огорчаться. Помочь она им ничем не была в состоянии. Ей приходилось драматизировать и ту ситуацию, что я отлучена от семьи матери и живу с мачехой. Единственное, что успокаивало бабушку, – она надеялась, что отец не оставит меня без образования и даст мне путевку в жизнь. Бабушка хотела всем, кто меня окружает, сделать что-нибудь доброе для моего же блага. Она расспрашивала меня о моих учителях, с кем я дружу, и всех приглашала в гости. Звала на лето в Боярку мою учительницу Марию Константиновну с дочкой Олей. Бабушка обещала им хороший прием и условия, чтобы они отдохнули и поправили свое здоровье на Украине. А у самой уже не было здоровья и прежних сил, вид ее и самочувствие говорили, что ей самой давно нужен уход и внимание окружающих.

Глава шестая. Новая школа, новые учителя

Учебный год начали в новой школе в двухэтажном деревянном доме, каких построили несколько рядом друг от друга, а микрорайон назвали «Рабочий поселок». Теперь на этом месте стоит здание нарсуда и несколько девятиэтажных жилых домов. В пятом классе все стало у нас по-другому. Во-первых, появилась классный руководитель Фаина Марковна Каминская, она же учитель русского, литературы, а в старших классах – психологии. По каждому предмету разные учителя. По математике Нина Андриановна, а когда она болела, то ее замещал муж Михаил Николаевич, тоже математик. Физику преподавала Анна Ивановна Попова, химию – Николай Сергеевич Алфутов, он же у нас был директором школы. Преподавал географию, а в старших классах астрономию Евгений Федорович Никитин. По истории у нас была молодая красивая учительница Антонина Петровна, в которую влюблялись мальчики из старших классов. Она быстро вышла замуж за военного и уехала с ним, а на ее место к нам пришел Александр Николаевич Дубинин. Преподавала немецкий Раиса Александровна Котлярова, ботанику и зоологию вела Таисия Флориановна Вераксо. Учителем физкультуры была Вера Петровна Кузина, рисования, а затем черчения – Тимофей Дмитриевич Якушкин. Все они были талантливые, самоотверженные педагоги, не считались со временем и личными делами, вкладывали всю душу и умение в нас. Многих из них теперь уж нет, но память живет в моем сердце неизгладимо. Фаина Марковна Каминская как педагог отличалась от других учителей своей незаурядностью. Осанка, прическа, одежда выделяли ее своей классичностью, строгостью, тонким вкусом и элегантностью. Она была похожа на актрису М. Н. Ермолову, которая во весь рост изображена на портрете над входом в театр, носящий ее имя, что в Москве на улице Горького, теперь Тверской. Фаина Марковна – талантливый педагог-литератор, тонкий психолог, искусный оратор и высококультурный человек. Ее уроки проходили, казалось, мгновенно. Она практически не сидела за столом, а ходила от двери к окну и обратно, рассказывала о писателях и героях произведений убедительно и просто, постоянно приводила выдержки и цитаты, события и факты, даты и эпохи, акцентируя внимание на главном, чтобы легче запоминалось. Она нас научила строить планы сочинений, правильно оценить сюжетную линию, давать справедливую оценку политическим событиям, героям и действующим персонажам, делать выводы. Она быстро нашла костяк способных учеников, с которыми можно было проводить литературные вечера, посвященные творчеству русских и советских писателей и поэтов, истории декабристов, русскому фольклору и другому культурному наследию. Школьным драматическим кружком руководил Евгений Федорович Никитин. Фаина Марковна старалась регулярно возить нас в московские театры в зависимости от изучаемой темы по литературе. С ней мы посмотрели спектакли по произведениям А. С. Пушкина «Дубровский», Н. В. Гоголя «Ревизор», В. Гюго «Отверженные», А. С. Грибоедова «Горе от ума» и многие другие. Фаина Марковна в театре особенно блистала своей изысканностью. На ней, как всегда было, классического фасона черное платье, поверх которого богатая горжетка из черно-бурой лисы. Однажды Фаина Марковна поделилась с нами, что в молодости мечтала стать актрисой МХАТа, рассказывала о режиссере Мейерхольде, о котором в то время вслух никто не говорил, так как его объявили врагом народа и расстреляли. Я подумала, что действительно Фаина Марковна была бы талантливой актрисой, если бы не сделала иного выбора. Для нас поездка в театр была праздником. Мы тщательно собирались, накануне мылись, гладили форму, банты. Обладатели билетов чувствовали себя счастливчиками, так как не всем родители могли дать денег на театр. Затем в выходной день мы собирались у школы и шли пешком до станции Балашиха-2, заведомо рассчитав время, чтобы успеть на электричку согласно расписанию. Около часа электричка шла до Курского вокзала, а там на метро, в зависимости от места нахождения театра. Дорога туда и обратно составляла часов пять, но как приятно было, посмотрев спектакль, долго его обсуждать, вспоминать и переживать вместе с его героями.

Осенью 1950 года к нам приехал дедушка. Он остановился в Москве у сына, который тогда жил со своей семьей в двухэтажном бараке на станции Серебряный Бор. В плане поездки в Москву у дедушки было посещение меня в Балашихе. Тогда же он познакомился с моей мачехой Еленой Семеновной, которой в то время было 25 лет, а моему отцу 46. Дедушку приняли хорошо, с уважением, он пожил у нас дня два и уехал к сыну. Дедушка привез с Украины красивые краснобокие яблоки, которые тетя Леля давала по утрам мне в школу и Славику в детский сад. Приезд дедушки навеял на меня грусть и тоску по Боярке и моей любимой бабуле. Дедушка мне показался еще бодреньким, таким же строгим и собранным, каким я его знала всегда. Расставание с ним было для меня горестным, казалось, из-под ног моих уходит почва. Марина Богачева – моя подруга по классу – заметила, что дедушка похож на писателя Шолохова.

В деревянной школе мы проучились недолго. Весной 1951 года нас перевели в новую десятилетку, построенную по специальному проекту средних общеобразовательных школ. Директором школы № 5 назначили Николая Сергеевича Алфутова. Николай Сергеевич был педагог, что называется, старого образца. Ученики его не особенно слушались, но когда шум на уроке переходил все границы, он мог одним словом призвать класс к порядку. Николай Сергеевич был полный, с размеренной походкой, степенный. Манеры и речь отличали в нем интеллигента высокой степени. Лицо его было одутловатым, а под глазами висели мешки, свидетельствующие о тяжелых недугах. Николай Сергеевич не против был пропустить рюмочку-другую, что, вероятно, вредило его здоровью, но ему терять уже было нечего. Такие подробности я знала от своего отца, который был знаком с Николаем Сергеевичем, и им довелось несколько раз вместе выпивать. Николай Сергеевич уважал моего отца и от этого частенько делал мне снисхождение, а я злоупотребляла этим. Порою, не выучив урок, я стояла у доски, надеясь на подсказки. Невзирая на это, получала пятерку по химии. Это продолжалось бы и дальше, если бы во мне не пробудились совесть и стыд перед одноклассниками. Уязвленное самолюбие задело меня настолько, что я начала учить химию назубок. Хотя я уже сильно отстала от программы, мне пришлось ее наверстывать. Вот как может культурно и спокойно повлиять истинный педагог на нерадивого ученика.

Николай Сергеевич умер в 1965 году, едва достигнув пенсионного возраста. А пока в то время он работал директором нашей пятой школы и по статусу вместе со своей семьей проживал в здании школы. Жилье его представляло квартиру с входом в здание с противоположной стороны. У Николая Сергеевича были жена, две дочери, Изольда и Брунгильда, и младший сын Сергей. Изольда Николаевна училась в университете на Ленинских горах на историко-филологическом факультете. После окончания университета с отличием ее направили работать к нам в школу учителем истории старших классов. Она была очень привлекательна, как передовая молодежь, модно одета, с комсомольским задором и багажом свежих университетских знаний. Изольда Николаевна Алфутова задавала здоровый тон как на комсомольских собраниях, так и среди своих коллег-учителей. Позже она вышла замуж за Судова – мастера производства машиностроительного завода. Жизнь ее потекла однообразно и бесцветно. Изольда Николаевна родила сына Сашу, ухаживала за больной матерью, похоронив которую, сама рано захворала и преждевременно умерла. Муж ее, видимо, однолюб, так и не женился. Брунгильда Сергеевна Алфутова, получив высшее образование, вышла замуж и переехала в Москву. Детей у нее не было, так как ранее она перенесла тяжелую операцию на сердце. Сережа после школы окончил военное училище. Еще будучи учеником старших классов, он влюбился в одноклассницу, и позже, вопреки желанию его матери, они поженились. Алфутовы стали нашими соседями. Сережа долго служил в Советской Армии, обживал различные регионы Союза и демобилизовался в звании подполковника. Его рано постигло большое горе. Ушла из жизни его любимая жена Люся. Он горько сокрушался, но забыть ее все равно не может. Живет вдовцом с дочерью.

Но это все случилось с годами. А в то время мы осваивали новую школу. Во дворе посадили фруктовый сад, который огородили забором. Кроме наших учеников, к нам пришли старшеклассники, учившиеся раньше в других школах. Я жила теперь рядом, можно было даже во время перемены сбегать домой.

Установилась размеренная жизнь. Папа работал в Москве, тетя Леля, как и прежде, – на кислородном заводе. Наступали новогодние праздники. Самые приятные впечатления остались от зимних каникул. Тетя Леля водила меня и Славика на елку к себе на завод. Она была членом завкома и сама участвовала в подготовке заводской елки и покупке новогодних подарков, которые всем очень понравились. Затем мы все вместе были на елке в Москве, которую организовало министерство, где работал мой отец. Елочное представление проходило в клубе министерства на Калужской. Когда папа привез свою молодую жену и нас на елку, его сотрудники посматривали в нашу сторону с нескрываемым интересом, а папа гордился своей семьей.

Самой близкой из моих подруг в то время была Марина Богачева. Маленькая, как Дюймовочка, веселая и жизнерадостная Марина нравилась моему отцу, он поощрял нашу дружбу и называл ее просто Маринкой. Она, несомненно, имела артистический талант, как и ее брат Славик, но упорства в учебе не проявляла и себя не готовила к профессии актрисы. Мы занимались вместе в самодеятельности, делали уроки, особенно любили собираться у нас дома и петь неаполитанские и итальянские песни, арии из опер и оперетт. Надо сказать, у нас был слух и голоса, мы старались запомнить слова и музыку из опер, как говорится, вытянуть самые высокие ноты. Большую помощь в наших музыкальных упражнениях оказывал все тот же немецкий приемник «Телефункен», который брал всевозможные станции мира, и постоянно можно было найти волну с музыкальной программой. У Марины была очень строгая мать по имени Раиса Абрамовна. Отец, дядя Миша, напротив, был добрый и бесхарактерный человек. Он любил выпить, за что жена его постоянно ругала, а он, чувствуя свой недостаток, старался во всем угодить ей и детям. Раиса Абрамовна постоянно помыкала своим мужем, заставляла его стирать и гладить белье, готовить еду, сопровождая все это ворчанием и недовольством. Она была женщиной очень строгих моральных принципов, поэтому не могла смириться со слабостями своего мужа. Дети же на это смотрели спокойно, по молодости лет многого не понимали, но к отцу относились терпимо. В одно прекрасное время дяде Мише надоело рабство, он ушел из дому, жил где-то на вокзале, там же и умер. Мне нравилось бывать у Богачевых, так как Славик всегда шутил, разыгрывал комические и драматические сцены, он был прирожденным талантливым артистом, коим впоследствии стал. К Славику приходили друзья из его класса – Юра Сабенин, Игорь Мартыненко, Володя Семиков. Эти ребята также имели различные способности к творчеству, прекрасно рисовали, писали, играли на музыкальных инструментах. Все они учились двумя классами старше, где классным руководителем была Вера Петровна Кузина. Это была «золотая молодежь» школы нашего времени. В классе ими гордились, и особенно Вячеславом Богачевым. Он участвовал в школьном драмкружке, где блестяще сыграл в одной из пьес о Великой Отечественной войне роль Адольфа Гитлера. Мои подруги по классу и по подъезду Оля Шипова и Света Иваненко обучались игре на фортепьяно на дому. Педагогом по музыке у них была Наталья Сергеевна Сванидзе, очень миловидная женщина средних лет, русская. Она, как говорится, засиделась в девушках, а потом уже немолодой вышла замуж за молодого, намного меньше себя ростом грузина Михаила Сванидзе, который работал тренером в спортивном зале ДК «Машиностроитель». Михаил был ветреный по молодости лет, но сильно увлекался своей работой. Когда же у них появились два очаровательных сына, Михаил оказался очень хорошим отцом и примерным семьянином. Мне тоже хотелось заниматься музыкой, я даже начала играть по нотам различные несложные этюды, но для занятий нужен был инструмент, а у меня его не было, и вопрос о покупке пианино не стоял.

Еще поздней осенью зарезали козу Катьку, жалко ее было, но что поделаешь. На место Катьки купили комолую козочку Зойку, серую и кудрявую с сережками. Мне доверили опекать Зойку и помогать ухаживать за нею. Выяснилось, что без сена содержать козу нельзя, так как она жвачное животное. Коза должна вволю есть сено, а затем она его отрыгивает и медленно пережевывает. Мы с папой взяли мешок и санки и поехали в лесничество попросить у лесников сена. Нам продали мешок. Когда мы положили охапку сена в кормушку, Зойка с радостью набросилась на него. Но этого сена было очень мало. Мы старались давать Зойке очистки, хлеб, теплое пойло. Чтобы купить комбикорм, я вставала рано утром и шла с подругами, у которых тоже была живность, на вторую Балашиху. Там у станции находилась палатка, в которой торговали отрубями.

Мужики в телогрейках брали корм мешками и на санях увозили. Я кое-как могла привезти на санках сумку комбикорма и была рада, что таким образом помогаю родителям, и наша коза сможет подкрепиться. Родителям некогда было заниматься домашним хозяйством, поскольку с утра и до позднего вечера они были заняты работой. А мой отец, работая в Москве, приезжал домой практически только переночевать. Выходным у всех был один день – воскресенье, да и то не всегда.

В то время люди работали по команде, если надо, то и до утра, две смены. В государственном аппарате вовремя уходить никто не спешил. Отец рассказывал, как после окончания рабочего дня каждый старался пересидеть друг друга. Первым никто не решался покинуть рабочее место и уйти. Вот и приходилось сидеть на работе с утра до позднего вечера – это часов до девяти или позже. Самая усердная у них в управлении была некая Вера Степановна, худенькая, бледненькая, похожая на моль женщина. Она пересиживала всех и уходила часов в десять вечера самой последней. Правда, у нее не было семьи. Я застала сама такое время, когда стала работать, но об этом позже.

Я не знаю, как наша Зойка пережила зиму, но весной она родила двух козлят – козочку и козлика. Мы забрали Зойку с козлятами домой, так как в сарае было еще холодно. Козу с козлятами поместили в кладовку, предназначенную для туалета. То ли от тесноты, то ли нечаянно, коза задавила козлика, и мы с папой его захоронили на опушке леса. Я сама доила Зойку и старалась побольше дать молока козочке. Козочка росла быстро, была копией своей матери, такая же серая, кудрявая, ласковая и комолая с сережками. В разгар лета я решила заготовить сена козам на зиму. С бабушкой Катей, нашей соседкой, ходила в лес за травой. Она рвала траву для коровы, а я для коз. Принеся траву в сарай, я развешивала ее под потолком, чтобы она там подсохла. Но много заготовить сена мне не удалось, потому что это занятие тяжелое и не по годам. Позже отец купил сена в лесничестве. Осенью молодую козочку зарезали. Приехала Варвара Дмитриевна, и тетя Леля дала ей молодой козлятины с собой. Мне было и без того до слез жалко козочку, тем более отдавать ее мясо этой злой старухе, которая нисколько его не заслужила. Зойка осталась зимовать одна.

Еще мне запомнилось, как осенью я ходила с девчонками из нашего двора выбирать картошку и овощи на колхозных полях. Вокруг нашего поселка, да и всей Балашихи, были колхозные угодья. На полях сажали картофель, капусту, морковь, свеклу, помидоры, огурцы, кукурузу, сеяли горох, люцерну, клевер и другие кормовые травы. Когда созревали помидоры, мы соблазнялись нарвать красных мясистых плодов. Свежие, только что с поля, они были особенно душистые и вкусные. Мы знали, что этого делать нельзя, что за воровство попадет, но соблазн был очень большой. Другое дело, после уборки урожая можно было перекапывать поле и в земле находить остатки картошки, моркови или свеклы. Мы ходили с сумками и лопатами, перекапывали черное поле и, набрав полные сумки остатков урожая, удовлетворенные трудом, возвращались домой. Дома никто не выражал своего одобрения, но и не высказывал неудовольствия. Все употребляли в пищу скромные плоды моего труда и не запрещали ходить с подружками по полям. Зимой я с теми же подругами ходила на плодоовощную базу перебирать картофель и овощи. Расплачивались с нами натуральными продуктами, то есть тем, что мы перебирали. В общем, все это со временем в жизни мне пригодилось и не прошло даром. Надо сказать, с подругами меня связывала забота о повышении достатка в семье. Они были детьми из бедных малограмотных рабоче-крестьянских семей, приехавших из глухих деревень на заработки. Потом я постепенно отошла от них, так как, когда мы повзрослели, интересы наши разошлись в противоположные стороны. Многие из них слабо учились, бросили школу, потом рано стали работать на производстве, у некоторых не сложилась личная жизнь, кто-то спился и загубил себя. Большинства из них уже нет в живых. Что значит они не получили в семьях надлежащего воспитания, духовного развития и моральной поддержки – от этого жизнь их выбросила на обочину дороги, где они, не востребованные, бесславно закончили ее.