Текст книги "История моей жизни"

Глава вторая
Послевоенная жизнь. У папы

Дома у нас оставалось пока по-прежнему, папа с утра до вечера был на работе. Он оставлял Вале деньги на продукты, кое-что из еды прихватывал по пути домой, сам обедал в столовой. Мне ежедневно выделял на школьные завтраки два рубля. В школе буфета не было, но недалеко работал магазин, стояла палатка с разными мелочами. Кроме того, к школе подъезжал частенько дядя Сережа со своей коляской, в которой было мороженое. Он ежедневно катил свою коляску от Горенок, через вторую Балашиху, а затем приезжал на Автогенстрой. Его знали все ребятишки в округе и любили покупать у него мороженое. Дядя Сережа останавливался перед покупателем, доставал круглую форму, клал в стаканчик вафлю, открывал бачок с мороженым, ложкой накладывал его в форму, оправляя края, а затем сверху, прикрыв другой вафлей, ловко выдвигал из стаканчика круглое мороженое. Ребятишки любили такое мороженое, его можно было держать двумя пальцами, облизывать вокруг и наблюдать, как оно тает, уменьшаясь в диаметре, именно лизать, а не откусывать. Я такое мороженое ела еще в Ашхабаде. Вместо завтрака я покупала мороженое, а чаще всего соевые сырки, которые очень любила. Деньги, оставшиеся от завтрака, я копила, чтобы потом купить еще что-нибудь. Магазин был в одноэтажном деревянном доме. Там продавались все необходимые продукты. Меня чаще всего привлекал кондитерский отдел. Глаза разгорались при виде конфет, но все они были очень дорогие. За деньги, оставшиеся от завтраков, я иногда покупала граммов сто пятьдесят соевых конфет «Каштанка», тогда они были очень популярными. Я мечтала, что, когда стану взрослой, буду работать, то наемся всяких шоколадных конфет досыта. Мы не голодали, но дорогие сладости считались излишками.

1949 и 1950 годы выдались еще тяжелыми. Карточной системы не было, но для основной массы населения многие продукты считались не по карману. Продуктов первой необходимости не хватало. За мукой стояли длинные очереди. Ее, как правило, давали перед большими советскими праздниками. Люди записывались с утра и с вечера, стояли днями и ночами, ругались, спорили, переписывались, устраивали переклички и, кто сумел выстоять, получали на человека по два кило муки. В таких же му́ках покупали растительное масло, сахар, крупу. Холодильников тогда у людей не было. Скоропортящиеся продукты впрок не запасали. С мясными продуктами, жирами, яйцами случались перебои. Сыр считался праздничным лакомством. Его брали изредка, в большие праздники по 200–300 граммов. Зато в изобилии на прилавках и витринах стояли банки с дальневосточными крабами, лососем, лотки с красной и черной икрой, сырокопченые колбасы, которые пользовались весьма небольшим спросом из-за низкой покупательной способности населения.

Вскоре к нам пришла жить тетя Леля с трехлетним сыном Славиком. Он носил фамилию своего отца Беляев. Первый муж тети Лели Константин Беляев был морским офицером. Он служил на Дальнем Востоке. Семейная жизнь у них не сложилась, и тетя Леля осталась с ребенком и матерью в Балашихе. Славик был на редкость красивым, но очень худеньким. Большие карие глаза с длинными загнутыми вверх ресницами, красивый носик и губки делали его похожим на маму. Головка круглая, чубчик сбоку приподнят, как говорят, теленок зализал. Здоровьем Славик был слаб. У него признавали колит кишечника, затемнение в легких, малокровие, короче говоря, послевоенный ребенок. Валя стала не нужна, папа ее отпустил, так как в доме появилась молодая хозяйка. Мне стало хуже. Мачеха и сводный братишка, да и папа, к которому я как-то не могла долго привыкнуть, делали мое существование в доме неуютным, каким-то временным явлением. Я себя лучше чувствовала в школе, у подруг и просто на улице. У меня дома появилось много обязанностей. Я должна была теперь убирать в комнате, мыть полы, посуду, ходить в магазин и многое другое. Тетя Леля устроилась на работу на кислородный завод аппаратчицей. Работала в четыре смены. Когда ей нужно было идти в ночную смену, она просила, чтобы я не спала и будила ее на работу. Часто мне приходилось присматривать за Славиком, так как родители работали. Славик любил играть в машины, которые он сооружал из табуреток и стульев. Тут же получалась и война. Он гудел, стрелял из игрушечного ружья или пистолета, который подвешивал на поясе. С детскими садами было тяжело. На Автогенном поселке построили первый детский сад на Восточной улице, но он был переполнен. Славика устроили в детсад № 1 в Горенках, что у горсовета. Тетя Леля чуть свет поднимала ребенка с постели и в любое время года везла на санках или тащила на руках в детсад за пять километров, а после работы забирала домой.

В полуподвальном помещении на Советской жила мать тети Лели, Варвара Дмитриевна. Она была маленькая, полная и очень сварливая женщина, но иногда выручала свою дочку и забирала Славика из садика к себе. У Варвары Дмитриевны всегда было недовольное лицо. Когда она приезжала к нам, то старалась меня упрекнуть тем, что я живу у отца, а не с матерью, и советовала мне уехать. Я помалкивала, но ей этого было мало, и она начинала вслух сетовать, зачем ее дочь связалась со стариком и чужим ребенком, какая у нее в этом необходимость, жила бы себе одна как барыня. В своей разговорной речи Варвара Дмитриевна пользовалась лексиконом людей, проживших всю свою жизнь на дне общества. Это меня больше всего оскорбляло и угнетало. Я невзлюбила Варвару Дмитриевну всей душой, папе она тоже не нравилась, но он любил Лелю и вынужден был терпеть. Папа привязался и к Славику, относился к нему искренне, как к родному сыну.

Он с ним гулял, покупал игрушки, рассказывал сказки. Славик не чувствовал, что у него не родной отец, и называл его папой. Я ревностно относилась к этому, но старалась не показывать свои переживания. Мне оставалось ждать, когда наступят летние каникулы, тогда, может быть, меня отвезут к бабушке и дедушке в Боярку. Через некоторое время Славика перевели в детский сад за нашим домом. Но он часто болел. Однажды его положили с дизентерией в ту же больницу, откуда я два года назад убежала. Мы с тетей Лелей каждый день ходили его навещать. Ребенок так исхудал, что у него были кости и кожа, сморщенная как у старичка. Мы очень переживали за Славика и боялись, что он умрет. Тетя Леля больше жизни любила сына, поэтому душа ее буквально разрывалась на части при виде больного ребенка. Но постепенно мальчик стал поправляться и пошел на выписку. У тети Лели в Горенках была родная сестра Нина Семеновна Копылова, которая жила с мужем Никитой и сыном Борисом вначале в коммунальной квартире в стандартном кирпичном доме, а затем в коммунальной квартире на Парковой улице. Сестры встречались редко, но были дружны. Тетя Леля иногда брала меня с собой, когда ходила в гости к сестре. Борис был годика на два старше Славика. Братья любили друг друга, играли, валялись в снегу, как все дети. Тетя Нина внешне походила на свою мать, такая же полная и маленькая, но по характеру женщина выдержанная и тактичная. Ко мне она относилась с пониманием. Работали Копыловы на 219-м почтовом ящике, который позже стал называться Балашихинский литейно-механический завод, или БЛМЗ.

Наконец наступили долгожданные летние каникулы. Бабушка часто мне писала письма, поздравительные открытки. Я ей отвечала реже. Волнуясь за меня, она писала сыну Михаилу в Москву, чтобы он поинтересовался о моей жизни, поговорил с моим отцом, как у меня идут дела с учебой, как мое здоровье. Летом бабушка написала папе письмо и просила меня отослать к ним в Боярку на каникулы. До отъезда я бегала с подругами, изучая местность, читала книги по школьной программе, занималась рукоделием. В нашем подъезде жила Света Иваненко, она училась со мной в одном классе. У Светы не было родителей, воспитывали ее тетя Раиса Максимовна и дядя Юра Костецкие. Они жили над нами. Через некоторое время дядя ее ушел из дома с домработницей, и Света осталась с тетей вдвоем. Потом к нам в подъезд переехала наша учительница Мария Константиновна с дочкой Олей. Они разменяли свою отдельную квартиру на коммунальную, так как пришлось разъехаться с сыном и снохой. Мария Константиновна и Оля стали жить с соседями, занимая комнату побольше, в двухкомнатной квартире напротив Светы. Теперь нас стало три подруги из одного класса. Мы вместе бегали, играли, ходили друг к другу, даже носили одинаковые платья, которые нам шила Раиса Максимовна. Она была хорошая портниха и обшивала элиту нашего поселка и за пределами его.

Мне нравилось ходить в лес с нашей соседкой – бабушкой Катей, которая держала корову. Мы с ней уходили далеко в чащобу. Она серпом срезала траву, складывала в мешок и, набив его туго, несла на спине домой. Бабушка Катя любила рассказывать о писаниях святых апостолов из Библии. Она говорила, что грядет конец света, и кто живет не праведно, погряз во грехах, тот попадет в ад. По дороге нам попадались грибы, она мне показывала, какие из них съедобные, какие ядовитые. Мы собирали ягоды и лечебные травы. В лесу было много цветов, особенно крупных лиловых колокольчиков и ромашек. Я приносила домой букет лесных цветов, ягоды и грибы. Таких лесов, как в Подмосковье, я нигде не видала. Высокие ели и сосны, стройные огромные березы, под пологом деревьев огромные папоротники, заросли малины и ежевики делали наш лес сказочно богатым и красивым. В лесу, буквально за нашим домом, было множество птиц. Особенно часто встречались дятлы. Оперение их было нарядно, они стучали по стволам деревьев, искореняя вредителей и болезни деревьев, за что и назывались докторами леса. Часто можно было встретить дроздов, клестов и кукушек. Белки прыгали по деревьям с ветки на ветку тут и там, иногда можно было встретить и зайца. Однажды папа взял меня и Славика на охоту и по просьбе Славика подстрелил дятла. Мы рассматривали его перышки, а он безжизненно свесил головку. Нам стало очень жаль погибшую без надобности птицу, и мы решили больше никогда этого не делать.

Как-то, когда я была уже постарше, папа взял меня в лес за грибами. У него было с собой ружье. Мы подходили к стрельбищу за новой деревней, и нам навстречу выбежали две рыжие пушистые лисы. Папа взялся за ружье, потом махнул рукой, дескать, пусть живут и красуются на радость природе. На поверхности лесных озер плавали заросли белоснежных лилий и желтых кувшинок. Они плавно покачивались на водной глади, а муаровые листья их отражали солнечные лучи в изумрудной зелени. Лилии и кувшинки источали благоухающий аромат, привлекая пчел, стрекоз и других насекомых, коих было множество в этих местах. Под водой листья и цветы соединялись длинными зелеными жгутами черешков, корни которых прятались на дне в иле. Если подплывешь к лилиям и захочешь их сорвать, то за ними тянутся длинные стебли, как веревки. Мы плавали за лилиями, рвали их в букеты, но на суше они долго не живут, быстро вянут, опускают головки и, едва донесешь их до дому, пропадают. Теперь уж давно нет тех лилий и кувшинок на наших водоемах, не летают в том разнообразии и количестве насекомые, а в лесах стало меньше гомона птиц и суетливых красавиц белок. Давно исчезли колокольчики и другие лесные цветы, а также разнообразные грибы, за которыми теперь ездят в далекие местности.

Численность населения, которая возросла с развитием городской промышленности, отодвинула природные ресурсы далеко за пределы нашего района. Свою отрицательную роль сыграла и экологическая обстановка, характерная для населенных пунктов с развитой химической промышленностью, тяжелым машиностроением, интенсивным движением транспорта.

Глава третья
Каникулы в милом сердцу Киеве

После окончания учебы летом 1949 года дядя Толя, возвращаясь из Москвы, где он участвовал в праздновании 4-й годовщины со дня Победы над фашистской Германией, захватил меня с собой в Киев. На Киевском вокзале нас встречал дедушка. Когда мы с дедушкой приехали в Боярку, я увидела некоторые изменения у них в доме и в палисаднике. К веранде пристроили сарай. Теперь окна с одной стороны веранды выходили не в сад, а в этот сарай. Может быть, стало менее эстетично, но зато по-хозяйски удобно. Веранда оставалась светлой, так как по другой ее стороне тоже было большое окно, напротив которого стояли стол и верстак для дедушкиной мастерской. В сарае сделали погреб для хранения овощей и картофеля, а летом там держали и другие продукты, так как холодильников в то время еще не было. Кроме того, в сарай можно было сложить дрова на зиму, а также уголь. В углу сделали загон, где бегали два маленьких поросенка. Одного выкармливали для себя, второго для сына, он же и помогал кормами. В сарае можно было раздеться и помыться, поливаясь кружкой из ведра над корытом. Других удобств не было, а в баню приходилось ехать в город. Крыльцо веранды перенесли и сделали высоким и широким. От него вела прямая дорожка прямо к калитке. На крыльце можно было посидеть, так как оно сделано из дерева. В палисаднике подрастали фруктовые деревья. Уже скороспелый белый налив, сливы и вишня дали первую завязь плодов. Под каждым водостоком были вкопаны в землю большие топливные баки от самолетов для накапливания дождевой воды, которая использовалась в жаркое время года для полива. Все переустройство в доме родителей было делом рук дяди Толи. Он любил отца с матерью, старался обогреть их заботой и вниманием, делился чем мог, часто привозил что-нибудь вкусное для стариков.

Чуть позже приехал дядя Миша. Он любил бывать в Боярке у родителей. Для них это было праздником и большими хлопотами по хозяйству. Дядя Миша расположился со своими вещами, мольбертом и красками, как всегда, в проходной комнате, с дедушкой. Я же с бабушкой в дальней комнате, там мы вместе с ней спали на большой деревянной кровати, которая осталась после переезда тети Жени. Для меня это было незабываемое лето, которое принесло массу прекрасных ощущений. Во-первых, после долгого пребывания в чужой для меня семье отца я впервые почувствовала радость общения с людьми, которые мне близкие и родные, с которыми без лишних слов чувствуешь себя раскрепощенно и свободно, дышишь полной грудью и все делаешь без оглядки. Наконец я попала в свою стихию детства, где меня никто не оговаривает, ни бранит, никаких нравоучений и упреков. Здесь все идет своим чередом, спокойно, доброжелательно, доверительно. Хочется быть дома, разговаривать, делиться впечатлениями, сочувствовать, помогать, быть равноправным членом семьи. Я сразу поняла, что у бабушки прибавилось с гостями работы, значит, ей понадобится моя помощь. Мы ходили вместе на базар, когда она закупала продукты для приготовления обеда. Базар в Боярке заканчивается рано, поэтому и выходить из дома надо не позже восьми утра. По дороге она советовалась со мной, что лучше приготовить на обед и что для этого следует купить. Бабушка разговаривала со мною как со взрослой. Покупали обязательно мясо, бабушка уже знала, для какого блюда какая часть туши подходит. Кроме мяса, нужно было купить масло, сметану, молоко, овощи, фрукты и многое другое. Сын Михаил давал деньги, чтобы бабушка сильно не экономила, а покупала и готовила все что надо. Хлеб, крупы, растительное масло, сладости к чаю дедушка покупал сам. Придя с базара, начинали пить чай с булочками, вареньем, ягодами, сливочным маслом, творогом. Готовили к завтраку и кашу. Бабушка оставила к моему приезду разного варенья, раньше это было редким лакомством. Я любила сливовое варенье из венгерских слив и вишневое с косточками, а бабушка мне предлагала попробовать варенье из клубники, которое она считала лучшим. Я спрашивала у дедушки, какое он варенье любит больше всего, а он отвечал, что ему все равно, так как все варенье сладкое. Мы все смеялись над дедушкой. Бабушка приберегла для меня и грецких орехов, которые она припрятала в комоде. Орехи были прокаленные в духовке, хорошо отделялись от скорлупы и вкусно пахли. После завтрака расходились кто куда, я оставалась с бабушкой убирать посуду, она начинала готовить обед. Обедали поздно, как правило, часа в четыре дня, когда все соберутся. Летом еду готовили на примусах. Горелки шумели голубым пламенем, бабушка подкачивала поршнем керосин, прочищала специальной иголкой форсунки. Надо сказать, занятие это было небезопасное, но хозяйки приноровились к таким бытовым приборам, которыми пользовались в то время в каждом доме.

Пока мы возились на кухне, дедушка занимался за верстаком или в палисаднике, иногда уходил на станцию или по заданию бабушки в магазин Кучменко. Дядя Миша рано утром бегал на ставок искупаться, а после завтрака уходил с мольбертом на природу рисовать окрестные пейзажи. Иногда он отправлялся в Киев на Владимирскую горку, откуда можно было любоваться Днепром, его песчаными белоснежными берегами, ажурными мостами и дальней панорамой. В мареве живописно смотрятся притоки и заводи Днепра, обрамленные, будто зеленой дымкой, ивняком. Дядя Миша сделал немало зарисовок с видами Владимирской горки, в том числе и написал картину с памятником Святому Владимиру. Иногда дядя Миша брал меня с собой на экскурсию по Киеву, ходили в картинную галерею, музеи. Я проведывала своих подруг по боярской школе. Рассказывала им, как мне живется в Москве, какая у нас школа, как учусь. Вместе бегали на ставок купаться, ходили в лес. Вечером, когда спадала жара, мы устраивались в палисаднике, пили чай, делились событиями и впечатлениями минувшего дня. Часто обсуждали политические темы. Дедушка и бабушка читали газеты, слушали радио. Я помню, как часто упоминали фамилии членов правительства:

Иосифа Виссарионовича Сталина, А. А. Громыко, Вячеслава Михайловича Молотова и других советских вождей. Бабушка любила поговорить с сыном и о культуре, писателях, оперных певцах и драматических артистах. Когда по радио транслировались концерты, она акцентировала мое внимание на Сергее Лемешеве, Иване Козловском, Валерии Барсовой, Надежде Обуховой, Гуар Гаспарян, Леокадии Масленниковой и других звездах оперной сцены. Любили мы слушать по радио и украинских певцов: Паторжинского, Гмырю, Ольгу Литвиненко-Вольгемут, Оксану Осипенко и многих других. Бабушка и сама за домашними делами напевала или насвистывала красивые мелодии. Она была одаренным человеком, но жизнь сложилась так, что будничные заботы сделали ее просто домохозяйкой. Вечера на Украине теплые, воздух ласкал лицо и тело. Мы сидели долго, допоздна играли в карты. Иногда стелили во дворе на ночь. Ночью долго доносились украинские песни, протяжные и мелодичные, под них и засыпали. А сверху на нас глядели крупные звезды на темном уже августовском небосклоне.

Бабушка старалась сшить кое-что для меня за лето, чтобы я была подготовлена к учебному году и меньше хлопот доставляла отцу и Леле. Она приготовила мне форменное платье из коричневой материи, школьные фартуки черный и белый, физкультурную форму, кое-что из белья. О моей мачехе она говорила уважительно, просила меня слушаться и приглашала ее со Славиком в гости. Бабушка жалела тетю Лелю и ее маленького Славика, хотела сделать им что-нибудь приятное, тем самым расположить ко мне. Представляю, какие неоднозначные чувства беспокоили бабушку, которая должна была быть настолько дипломатична и дальновидна, беспокоясь за мою судьбу.

У дяди Миши кончался отпуск, и ему нужно было уезжать в Москву. Он собрал все свои полотна, этюды, краски и уехал. На смену ему приехали тетя Зоя с Ирой и Павликом. Ире было 16 лет, а Павлику 4 года. Ира выглядела невестой, ее соответственно и одевали. Тетя Зоя наводила везде порядок по-своему. Она была очень чистоплотная, любила ходить дома босиком, и чтобы ни одна песчинка не попадала под ноги. Поэтому она нас заставляла часто прибираться, мыть тщательно посуду, ходить за водой. Я ревновала бабушку к Ире и старалась исподтишка причинить ей какие-нибудь неприятности. Мне было стыдно, так как я понимала, что делаю неправильно. Однако иначе поступать не могла, эгоизм мой побеждал. Бабушка меня за это не ругала, но к Ире нарочито проявляла ласку и внимание, называя ее Ирочкой, видимо, для того, чтобы я почувствовала себя неправой и изменила отношение к двоюродной сестре. Вскоре все наладилось, и мы стали дружить. Ира иногда ездила в Киев к дяде Толе и брала меня с собой. На улицах города висели афиши новых кинофильмов, театральных представлений, и мы останавливались и читали. Я смотрела на Иру и завидовала, какая она взрослая и самостоятельная, не то что я. Ира предложила мне сходить в кинотеатр на Крещатике и посмотреть иностранный кинофильм «Мишка-аристократ». Я чувствовала себя с сестрой уверенно, она мне очень понравилась.

В августе отмечали профессиональный праздник железнодорожника, так как дедушка заслуженный железнодорожник и тетя Зоя работала в системе железнодорожного транспорта. Из Киева приехали тетя Женя с тетей Верой и Викой, дядя Толя с новой женой Соней и старушкой, которая доводилась ей бабушкой. Наша бабушка приготовила свое коронное блюдо – жаркое из баранины с молодым картофелем, овощные салаты, пироги с вишней. Затем все отправились на пруд, гуляя на природе, фотографировались, купались, смеялись, как и бывает на пикниках.

Лето уходило, вместе с ним заканчивалось и мое пребывание на Украине. Заканчивалась пора вареников и пирогов с вишней, насыщенных компотов с абрикосами, мясных и творожных пудингов, яблок – белый налив, груш – лимонок, венгерских слив, парички, черной смородины, маковых коробочек, кукурузных початков. Загорелые и посвежевшие, мы отправлялись в Москву, где нас ждали работа и учеба. Бабушка провожала нас лишь за калитку, дедушка – до киевского железнодорожного вокзала. В вагоне нам было весело и интересно. Ира рассказывала интересные истории, смотрели в окно, играли с Павликом. По дороге тетя Зоя покупала нам вкусные угощения, которые продавались на привокзальных базарчиках. Мне нравилась отварная горячая картошка с ряженкой и малосольными огурчиками. Запомнились палки, на которых привязаны спелые вишни, в виде гранаты. Когда приехали в Москву на Киевский вокзал, тетю Зою с детьми встречал дядя Миша, а меня папа. Бабушка передала со мной папе и тете Леле вишневое варенье, которое она умела хорошо готовить.