Текст книги "История моей жизни"

Глава третья
У Шиповых

В это время я сблизилась с Олей Шиповой и Светой Иваненко. Они жили на втором этаже в нашем подъезде. Чаще всего мы собирались у Оли. Мария Константиновна во многом заменяла мне мать. К ней я ходила за советом, со своими переживаниями и радостями. К ней можно было обратиться по любому вопросу, она, бывало, всегда поможет и расскажет. Мария Константиновна с Олей занимали одну комнату. По соседству с ними жили Мухины – мать, дочь и внучка. Соседи были очень дружны. Отношения их складывались настолько сердечно и доверительно, что не всегда родственникам такое удается. Это зависит от высокой духовной культуры людей. Муж Марии Константиновны, Владимир Николаевич, – очень культурный человек, долгое время работал на Севере и материально помогал жене воспитывать детей. Кроме Оли, у них еще два сына, старший Виталий, младший Евгений. Когда Владимир Николаевич закончил свою работу на Севере и приехал домой насовсем, то столкнулся с проблемой жилья. Виталий служил в Советской Армии на Дальнем Востоке и привез оттуда в родительский дом жену. Роза, так звали невестку, полностью соответствовала своему имени, была очень колючей и злой женщиной. К тому же она болела туберкулезом легких. У Марии Константиновны начали портиться отношения с сыном. Жизнь вместе стала невозможна. Поэтому ей пришлось разменять двухкомнатную квартиру на комнату в коммуналке. Владимир Николаевич был очень набожным и верующим человеком. Он привык за многие годы самостоятельной жизни к своим порядкам. Жить в одной комнате с женой и дочкой-барышней ему не захотелось, поэтому он стал вначале отчуждаться, а затем, невзирая на свои преклонные годы, совсем ушел из дома к одинокой женщине, такой же набожной. Мария Константиновна перенесла все это мужественно, хотя в душе переживала. Как никак прожили в браке долгие годы, венчаные, трое взрослых детей, да и разговоры посторонние были не нужны. Однако в то время она расценила уход Владимира Николаевича к другой женщине как освобождение от лишней обузы. Когда мы, встретившись с Марией Константиновной лет через тридцать, вспомнили о покойном уже Владимире Николаевиче, то я удивилась тому, что ее воспоминания о его предательстве были свежи и подробны. Я тогда подумала, что все случившееся давным-давно в семье Марии Константиновны было для нее глубоко небезразлично, и рана в ее сердце осталась на всю жизнь.

Мария Константиновна оставалась педагогом по призванию и в школе, и дома. Она еще работала. В коллективе ее уважали как опытного специалиста, ведь она была ровесница двадцатого века и прошла профессиональную школу педагога еще в дореволюционное время. Мария Константиновна постоянно боролась за справедливость, отстаивала истинные вещи, не любила идти на компромисс, если считала, что это противоречит нравственным принципам и совести. Как поборнице справедливости, ей часто приходилось страдать. Мы часто собирались у нее дома. Мария Константиновна сама занималась постоянно на каких-нибудь курсах, посещала всевозможные лектории, кинофестивали, старалась получать все передовое и доводить до нашего сведения и сознания. Политикой она не занималась. Мы учились вышивать так, как ее учили на курсах рукоделия. Пяльцами и мулине, как правило, мы пользовались принадлежащими ей. У Марии Константиновны мы учились шить себе самое необходимое. У нее были современные выкройки и модели, которые она сама покупала и давала нам. Мария Константиновна умела выбрать недорогие и эффектные ткани, сшить дочери платье или сарафан и помогала выкроить что-нибудь для нас. Шили мы тоже на ее швейной машинке, которую она купила со своей маленькой зарплаты. Все, чем занималась с нами Мария Константиновна, так всех увлекало и захватывало, что в занятия вовлекались и взрослые, наши родители. Моя мачеха тоже ходила на курсы рукоделия, кройки и шитья и с удовольствием вышивала и шила. У меня не было белого фартука, а на другой день девочки должны были прийти в школу в парадной форме. Мария Константиновна взяла кусок белого батиста и сама сшила мне фартук, потратив на это не менее трех часов. Она меня жалела и знала, что если не поддержит меня, то кому я еще нужна? Мария Константиновна видела, что я дома загружена всевозможными хозяйственными поручениями, однако права просить о каких-либо мелочах, тем более требовать, не имею. Тетя Леля вначале старалась не показывать свое отношение к падчерице. Но как она ни пыталась скрывать досаду, что я мешаю ей и неугодна, у меня же есть родная мать, все невольно выходило наружу. Мария Константиновна все это прекрасно замечала, поэтому старалась всячески меня защитить, в то же время не обидеть и тетю Лелю.

Оле, своей единственной дочери, Мария Константиновна давала воспитание и образование, как требовалось в благовоспитанной семье. Оля училась музыке у частного педагога, ее часто возили на концерты и в театры, домашними делами особо не обременяли, постоянно поощряли похвалами и маленькими подарками. Однако Мария Константиновна могла строго и справедливо спросить с дочери, если та была в чем-то не права. В детстве Оля была очень красивой. Ее большие карие глаза с поволокой украшали длинные пушистые ресницы. Темные волосы обрамляли ее милое личико с матово-розовой кожей. Света Иваненко, воспитываемая больной тетей, также обучалась музыке и была близкой подругой Оли. Мне хотелось тоже учиться играть на пианино. Однако отец старался разубедить меня и дать практичные жизненные советы, что с посредственными способностями музыкой в дальнейшем не прокормиться. Главное в молодости – получить хорошую профессию и образование, которое позволит иметь приличную зарплату, позволит легко трудоустроиться и быть нужной в обществе. Еще он дал понять мне раз и навсегда, что я должна надеяться в жизни только на себя и больше ни на кого. Отец говорил, что культура и искусство в нашей стране будут долго не востребованы. Я его понимала, но мне хотелось не отставать от подруг, вместе ходить на занятия, иметь общие интересы, тем более преподаватель музыки считала, что у меня хороший слух и способности. Я завидовала Оле и Свете, поэтому старалась восполнить то, чего не имею, занятиями в художественной самодеятельности.

Меня и Свету как своих приглашали на семейные праздники к Шиповым. У них было весело, заводили патефон, пели знакомые песни, рассказывали смешные анекдоты, всевозможные истории, все смеялись, и никому не хотелось расходиться. Мария Константиновна была легка на выдумки, задавала тон празднику, и все ее поддерживали. Особенно весело проходили новогодние праздники – старый Новый год, Крещение. Мария Константиновна пекла пироги с капустой, рыбные из лосося и с рисом. Пельмени делали все вместе, мелкие – сибирские. К пельменям подавали горчичный соус. Готовили винегрет, селедку с маслом и уксусом. Заранее ставили сладкую бражку, водки и вина не покупали. На новогодние праздники обязательно гадали по старинному обычаю. Обхватывали забор руками, кидали валенки, спрашивали, как зовут прохожих, чтобы узнать имя суженого, лили расплавленный воск на холодную воду и многое другое. К Пасхе мы дружно пекли куличи и красили яйца, только очень осторожно, чтобы про то никто не знал, так как в школе нам была бы взбучка.

К Шиповым приезжали из Москвы сын Евгений с женой Наташей и ее младшей сестрой Машей. Женя работал в Союзе художников. В то время он осваивал живопись, а впоследствии стал замечательным пейзажистом. Его жена Наташа работала в мастерской скульптором. Виталий и Роза на семейных праздниках у матери и сестры не бывали из-за натянутых отношений. Розе и Виталию Бог не дал детей. Они взяли позже мальчика из Дома малютки и усыновили его. Мальчик был удивительно похож на приемную мать. Но у Розы, не имевшей собственных детей, материнские чувства так и не проснулись. Над приемным сыном она поиздевалась вдоволь, настолько, насколько у нее хватило злобы и эгоизма. Мальчик жил в достатке, так как приемный отец Виталий Владимирович занимал высокую должность в советском посольстве в ФРГ. Но материнской ласки он так и не испытал. Иногда к Марии Константиновне приезжали из Москвы сестра Нина Константиновна с дочерью Рэей и сыном Виктором. Они жили в правительственном доме, где находится кинотеатр «Ударник», и занимали комнату в коммунальной квартире на первом этаже. Муж Нины Константиновны работал на какой-то кремлевской должности и получал приличное жалование. Их дочь Рэя от рождения была дауном. Ее красиво одевали, следили за ней, лечили у лучших врачей. Но все это ей не помогало, и своим неадекватным поведением она привлекала к себе любопытные взгляды и чувство жалости. Старший брат ее, Виктор, учился в морском военном училище. Его ожидала карьера морского офицера. В те времена это была красивая и романтичная профессия. Молодые офицеры-моряки сводили с ума девушек. Со временем он станет взрослым баловнем, выпивохой и доставит много хлопот родителям и своей семье.

Когда гостей не было, по вечерам мы собирались у Шиповых и слушали пластинки с оперной музыкой. Для этого Мария Константиновна купила проигрыватель из тех, что недавно поступили в продажу. Она нам привила любовь к классической музыке, бальным танцам, этикету в общении с людьми. Кроме всего прочего, она любила и фольклор, народные песни и танцы. Она же нас научила играть и в светские картежные игры «66», преферанс и другие. Во время игры пили чай, шутили, вспоминали школьные и другие приключения. Семья Шиповых для нас была родным домом, а Мария Константиновна – строгим учителем и воспитателем. Она могла сказать в глаза, если с чем-то не согласна, вовремя поправить, одернуть и поругать. Но это все делалось в безобидной форме. Мария Константиновна не была ханжой и любила, чтобы в нашем обществе находились и мальчики – наши ровесники.

Примерно в то же время у Оли и Марии Константиновны произошло ужасное событие. С нами когда-то учился мальчик Витя Максимов. Его отец погиб на фронте, и мать одна воспитывала его. После четвертого класса Витя поступил в военное музыкальное училище в Ленинграде. Года через два он приехал на зимние каникулы к матери. Она вышла замуж. Витя часто приходил к Оле и часами просиживал у них, находя какие-то детские интересы и забавы. Он был подтянутый, аккуратный, беленький, с пухлыми губами. Видимо, время, проведенное в военном училище, прошло для него не без пользы. Однажды Витя долго пробыл у Шиповых и пришел домой поздно. Отчим был пьян, видимо, начал придираться к мальчишке, возможно, получил отпор и в ярости убил его. Мать была дома и непонятно почему не подняла панику. Тело Вити было изуродовано до неузнаваемости и брошено в выгребную яму. На следующий день о трагедии узнал весь поселок.

Убийцу задержали и отправили в психиатрическую больницу. Хоронили Витю всем поселком. Осуждали мать, что она не уберегла сына и пригрела возле себя страшного маньяка. На Олю и Марию Константиновну эта трагедия очень подействовала. Они долго переживали, жалели Витю, который нелепо погиб от рук пьяного убийцы.

Глава четвертая
Куда уходит детство…

Продолжалась учеба в школе. 7-й класс был выпускным. Уже многие ученики знали, кто пойдет учиться дальше, а кто уйдет из средней школы, чтобы поступить в техникумы, училища или на работу. К концу учебного года нам было по 14–15 лет. Начали готовиться в комсомол. Стать членом ВЛКСМ считалось большим достижением. Кто учился без троек, того принимали в комсомол сразу после обсуждения на комсомольском собрании. Затем кандидат в члены ВЛКСМ утверждался в горкоме, конечно, после беседы и вопросов, задаваемых членами бюро. Те, у кого были троечки и дисциплинарные замечания, прежде чем подать заявление в ряды ВЛКСМ, должны были за определенный срок подтянуться, исправить оценки и поведение. Вступление в ряды Ленинского комсомола – это была норма жизни. Поэтому каждый ученик хотел подтянуться до уровня лучшего, чтобы не быть, как говорится, в поле обсевком. Меня приняли в ряды ВЛКСМ в 1954 году в числе первых учеников нашего 7-А, подавших заявление в комсомольскую организацию. Помню, что горком тогда находился на четвертом этаже в угловом здании городского Совета депутатов трудящихся в доме № 7/1 по улице Советской в Балашихе-1. Возвращались мы из горкома очень поздно зимой, но с чувством гордости и взрослости. О том, чтобы расстаться со школой после окончания семилетки, не было и речи. Теперь надо было стараться учиться с удвоенной энергией, так как комсомольское звание обязывало.

Весной 1953 года мы, как и весь народ, пережили большую трагедию, обрушившуюся на нашу страну. 5 марта умер великий вождь и учитель нашего народа, Генеральный секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин. В нашей школе, как и повсюду, состоялась траурная линейка по случаю смерти И. В. Сталина. Вела линейку секретарь партийной организации нашей школы № 5 Фаина Марковна Каминская – наш классный руководитель. Она была прекрасным оратором и произносила речь с необыкновенным пафосом, от которого мы все содрогались. Голос ее дрожал и надрывался от переполнявших ее душу и сердце чувств невосполнимой утраты, которую понесло наше Отечество и народ. Ее речь производила на нас магическое действие, мы чувствовали сопричастность ко всеобщему горю и искренне плакали. Мы думали о том, как теперь будем жить без мудрого руководства Вождя и Учителя? Что теперь ожидает нас – ленинских комсомольцев, родившихся в самой счастливой стране на всей Земле? Такое горе переживали повсюду, и многие весьма искренне. И. В. Сталин являлся столпом и опорой всех народов СССР. В то время мы и не подозревали о множестве репрессий и тысячах невинных людей, загубленных напрасно за период его руководства страной. То, что считало и делало наше правительство, никем и никогда не подвергалось какой-либо критике и сомнению. В стране была монархическая власть, альтернативы для которой не существовало. Никто не смел сказать вслух о своем мнении по поводу несогласия с действиями правительства. Это было равносильно тому, что сам подпишешь себе приговор и угодишь в тюрьму или на Соловки. Люди верили в светлое будущее, к которому должно в скором времени прийти советское общество под руководством Коммунистической партии и ее вождя И. В. Сталина.

Вообще люди были настроены оптимистически. Этому способствовали грандиозные темпы, которыми шла страна, восстанавливая народное хозяйство после разрушительной Второй мировой войны. На руинах войны отстраивались и еще больше хорошели города. Строились заводы и разные промышленные предприятия. Кругом высились автокраны, шла народная стройка. Ежегодно весной объявляли понижение розничных цен на основные продукты питания: молоко, мясо, масло, яйца. Хлеб и без того стоил дешево. В изобилии в Москве и Подмосковье на прилавках магазинов лежали всевозможные хлебобулочные и кондитерские изделия, фрукты, овощи, мясо, птица, молочные продукты, яйца и бакалейные товары. Развивалась и потребкооперация, поставлявшая в магазины соленья, провансали, сушеные грибы, компот из сухофруктов, орехи, мед и другие лакомства. Люди старались хорошо работать во имя светлого будущего. Трудовая дисциплина в то время была жесткая. За опоздания на работу судили. На заводах и фабриках была проходная система, и все спешили по заводскому гудку вовремя прийти на работу. По заводскому гудку шли и на обед, с обеда и заканчивали рабочий день. Трудящимся доводили нормы выработки, от этого зависела оплата труда. Нормы выработки были большие, и для того, чтобы до них дотянуться, выдвигали «маяков производства», которых ставили в пример, что можно выполнить и даже перевыполнить установленные нормы, если постараться. Поощрялись рабочие династии, которым в первую очередь улучшали жилищные условия. Молодежные бригады на производстве были в особой цене, на них делали ставку, чтобы выполнить нелегкий план. У каждого молодого рабочего был наставник из положительных опытных производственников, молодежь побуждали поступать в вузы и техникумы, а уж среднее образование должен был получить каждый. С этой целью правительство приняло закон о всеобуче. Для работающих открывали вечерние школы. Пьющих, как сейчас, не было. Их всяческим образом наказывали, воспитывали, лечили. Но это были единицы. Все делалось во имя развития промышленных городов, развития отечественной индустрии.

Сельское же хозяйство находилось в страшной нищете. Крестьян обложили непомерными налогами на поголовье скота, плодовые насаждения, продукцию животноводства и растениеводства. Колхозники работали бесплатно, за трудодни, на которые практически нечего было получать. Чтобы избавиться от налогов, люди в деревнях сокращали численность скота, вырубали садовые деревья. Из колхоза уйти было невозможно, паспорта хранились в правлении и на руки не выдавались. Трудовых книжек также чаще всего не было. Сельская молодежь уезжала в города. Деревни пустели, обреченные на вымирание. Только кинофильмы сталинской эпохи «Кубанские казаки» да «Свинарка и пастух» прославляли сельскую жизнь для непосвященных зрителей. На самом деле перекос в политике правительства по развитию городов и сельской местности для экономики страны был губительный, от него впоследствии десятки лет страдал наш народ. Отец мой работал в то время в Министерстве сельского хозяйства, и ему, как никому другому, было известно об этом. Он приезжал с работы, если не был в командировках, очень поздно. Когда работа заканчивалась, никто не смел встать и уйти домой. Каждый специалист чем-то занимал себя в ожидании, что его вот-вот вызовут к начальнику или министру с докладом. Чем выше должность в Главке, тем дольше необходимо было задерживаться. Самая старательная по сверхурочному бдению на работе у папы была экономист Вера Степановна, одинокая коренная москвичка. За свое самоотверженное усердие на работе она получила прозвище «синий чулок». Внешность ее оправдывала прозвище. Она была сухощавая, с серым цветом лица и седыми прямыми волосами. У министра дежурство было круглосуточное, и все по графику дежурили, оставаясь после работы. Отец приезжал домой практически только переночевать.

Так жили люди трудового сословия, средние инженерно-технические работники. Одаренная интеллигенция думала по-другому. После войны приоткрылся «железный занавес», и многие, кто побывал за границей, успели понять, что жизнь бывает лучше. Мой отец часто слушал по своему приемнику «голос свободной Америки» и станцию Би-би-си, которые вещали на русском и украинском языках о событиях и политической жизни в СССР. Зарубежная информация всяческим образом заглушалась, но сквозь шум и визг глушителей можно было узнать многие вещи, о которых в нашей стране умалчивалось. Тогда гласности и открытости никакой не было. Я слышала, как мой отец обсуждал со своим другом, жившим по соседству, последние известия, услышанные из «голоса свободной Америки». Его друг был человеком начитанным и интеллигентным. От них я впервые услыхала о Солженицыне, которого за диссидентские взгляды выслали за границу, где он написал книгу о Гулаге. Отец говорил, что наши лагеря для заключенных ничем не отличаются от фашистских концлагерей по жестокости и условиям содержания. Миллионы людей томятся в тюрьмах за мелкое воровство, спекуляцию, опоздания на работу, хулиганство. За убийство или крупные махинации – это другое дело. Полно было и политических заключенных, не согласных с политикой правительства. Он говорил, что коммунизм и фашизм отличаются друг от друга тем, что коммунизм по своей сущности еще уродливее фашизма. Он несет насилие над личностью и угнетение творческого мышления. Я боялась таких слов отца, но он мне не навязывал своих выводов, только говорил, что, мол, придет время, поймешь.

Брат отца Григорий Сергеевич искренне не любил вождя народов, и когда весть о смерти Сталина разнеслась по радио и в газетах, он облегченно вздохнул и воскликнул: «Слава Богу, что я пережил этого деспота!» У него еще оставались свежие воспоминания о работе в заключении на «Беломорканале», куда он попал за небольшую недостачу казенных денег, так называемую растрату социалистической собственности. Там же он познакомился со свой второй женой Ксенией Гавриловной Кольцовой. Она приходила в лагерь для заключенных навещать своего брата Митю, который, будучи голодным бездомным парнишкой, украл буханку хлеба. Первую свою жену, поповскую дочку, дядя Гриша давно оставил из-за скаредности ее характера. От нее осталась дочь Раиса – хорошенькая девочка, которая затем вышла замуж за еврея и жила с ним в Ташкенте. Они вместе приезжали в Балашиху незадолго до смерти отца, чтобы повидаться.

Когда Иосиф Виссарионович Сталин умер, вся страна погрузилась в глубокий траур. Несколько дней по радио звучала траурная музыка. К Колонному залу Дома Союзов СССР текла нескончаемая вереница поверженных в глубокую скорбь людей, чтобы проститься с Генералиссимусом, вождем Коммунистической партии страны. Многие ездили посмотреть и попрощаться с ним и из Балашихи. На похоронах было столько народа, что десятки, а то и сотни любопытных были затоптаны, смяты и покалечены. Имелись жертвы и со смертельным исходом. Гроб с телом вождя поставили в Мавзолее, вместе с В. И. Лениным, как соратника и преемника вождя Октябрьской революции. На Мавзолее вскоре появилась табличка «В. И. Ленин – И. В. Сталин» на одной линейке, то есть их имена отождествили. Это был 1953 год, шел 36-й год Советской власти.

Наша школьная жизнь продолжалась, шла подготовка к экзаменам выпускной семилетки. Тем временем в Боярке события развивались печально. Бабушка тяжело болела и практически слегла в постель. Дедушке приходилось одному вести хозяйство, ходить на базар, готовить, носить воду и ухаживать за больной женой. За ним самим требовался уход, так как он был старше бабушки почти на 10 лет. Писем из Боярки почти не было. Только однажды дедушка прислал письмо моему отцу, чтобы он меня отпустил к ним жить после окончания школы. Дедушка писал, что им очень нужна моя повседневная помощь, так как они стали старые и слабые. Я для них была последней надеждой. Дедушка обещал устроить меня в сельскохозяйственный техникум или в железнодорожное училище в Боярке, где я смогу продолжить обучение и получить специальность. Но отец меня не отпустил. Он знал, что если я уеду на Украину, то навсегда. Папа написал вежливый отказ дедушке. Мне тоже уже не хотелось уезжать из Балашихи, так как она стала моей второй родиной, тут школа, подруги, учителя, дом, к которому я почти привыкла.

После весенних экзаменов в школе устроили выпускной вечер. Два седьмых класса «А» и «Б» праздновали завершение семилетнего образования. Выпускникам было по 14–15 лет. В школе накрыли столы с угощениями и фруктовой водой. Заводили проигрыватель с пластинками. Вечер длился допоздна. Многие прощались со школой навсегда. Кто-то решил пойти дальше учиться в техникум, кто-то в профессиональное училище, а кто и на работу. Половина ребят осенью в школу не пришла. Через некоторое время я узнала от своей одноклассницы Золи Казиной сокровенную сердечную тайну. С выпускного бала она пришла домой на рассвете, так как всю майскую ночь пробыла на пляжном мостике Бабошкина озера с Борисом Подъяблонским, с которым впервые там поцеловалась. Золя была очень красивой девочкой из приличной семьи, жившей в закрытом поселке ЦИНИПО. Ей тогда едва минуло 14 лет. Борис жил в деревне Пехра в частном доме, был очень красив собою, кудрявый блондин, атлетически сложен, на год постарше Золи. Он учился в параллельном классе и после семилетки стал работать, чтобы помогать семье. Дальнейшая его судьба сложилась незавидно. Он работал грузчиком в магазине потребкооперации, стал пить, растолстел, но былая красота долго напоминала о его юных годах. Первое юношеское увлечение, наверно, он тоже не забыл.

Летом 1953 года я решила попробовать поступить в дневной метеорологический техникум, который находился в поселке Кучино. Туда готовилась поступать Валя Панкова, самая прилежная ученица нашего класса. Папы у Вали не было, и мама хотела быстрее поставить дочку на ноги. Мой отец не был против моих планов, так как сам в юности начинал свою карьеру с обучения на рабфаке, а затем в техникуме. Молодежь нашего возраста привлекала романтика, и метеослужба представлялась нам фантастически заманчивой работой на дрейфующих станциях в Заполярье, в крайнем случае, на островах или в тайге. Техникум находился в живописном месте поселка Кучино, на пригорке у реки Пехра. Однако добираться туда с Автогенстроя через железнодорожную станцию Балашиха-2, с пересадкой на станции Реутово, а затем другой электричкой до станции Кучино было просто невозможно. Гораздо легче было бы ездить учиться в любой конец Москвы. В техникум я не поступила, засыпалась на диктанте по русскому языку, так как к экзаменам не готовилась. Валечка же набрала нужное количество баллов, ее приняли в техникум, но учеба там стоила ей жизни. Получив специальность метеоролога, она была направлена на работу во Всесоюзный дорожно-строительный научно-исследовательский институт «СоюзДорНИИ», который только что построили в Балашихе. Валя вскоре вышла замуж за сокурсника, родила сынишку, но здоровья, чтобы вырастить ребенка, у нее не хватило. Голодное послевоенное детство, тяжелая повседневная дорога в холод и стужу в техникум, добросовестное постижение учебной программы изнурили ее организм так, что она, не дожив и до тридцати лет, умерла, оставив ребенка на молодого мужа и свою мать. Я видела не раз, как тетя Настя, мать Вали, будучи уже немолодой, водила за руку внука, который и сам не отличался здоровьем.

Приближалось начало учебного года. Отец был в длительной служебной командировке. Согласно планам пятилетки, проводились большие строительные работы во многих регионах страны. Отец мой курировал строительство в областных центрах Западной Сибири. Он уезжал на длительное время в глубинку и там должен был налаживать работу по строительству сельскохозяйственных производственных помещений, а также жилищно-бытовых и социальных объектов. В очередной раз он получил задание министра осуществить контроль и оказать помощь в строительстве пригорода Омска, поэтому там подолгу находился. Поскольку отца дома не было, тетя Леля сказала мне, чтобы я обратилась к дяде Грише и попросила у него денег на приобретение учебников для школы. Мне было неудобно, но пришлось пойти к дяде с просьбой. Дядя выслушал меня с неудовольствием, как всегда, расспросил, почему у нас нет денег, и, естественно, дал небольшую сумму, которую я ему назвала. Потом он посмотрел на мои потрепанные туфли и дал денег на обувь для школы. У дяди всегда были карманные деньги, поэтому к жене за небольшой денежной суммой он не обращался.