Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

– Однако общепризнанно, что российские проститутки лидируют на мировом рынке сексуальных услуг. Ценители утверждают, что их квалификация выше всяких похвал.

Андрей Пантелеймонович в общих чертах понял, что сказал миллиардер, но подождал, пока Кейвор переведет, и тогда только принял оскорбленный вид.

– В России всегда существовала резкая грань между девицами… гм… легкого поведения и девушками из интеллигентных семей, – сухо возразил он, – в отличие от Запада, где на секс смотрят, как на своего рода гимнастику. Моя дочь получила строгое воспитание, она начитана, говорит на нескольких языках. Она может много чем и без секса заинтересовать своих знакомых и приятелей.

Оторопевший немного от столь горячей отповеди Кеворкян долго подбирал слова, чтобы в точности передать смысл сказанного. Миллиардер тоже выглядел слегка озадаченным.

– Я ни в коем случае не хотел задеть дочь господина депутата. Как я понял, отношения между молодыми людьми действительно носили совершенно невинный характер, хотя я современный человек и считаю, что заниматься сексом для молодых вполне естественно.

Андрей Пантелеймонович недоуменно пожал плечами.

– Тогда я вообще не понимаю, в чем причина предъявляемых ко мне претензий. Думаю, что о знакомстве молодых людей мистер Капри узнал раньше меня и, если б пожелал его прервать, то сделал бы это намного раньше, чем появилась статья в газете. Что касается меня, то я доверяю своей дочери и не слежу за каждым ее шагом.

Кейвор посовещался с миллиардером и вновь повернулся к Воскобейникову.

– Мистер Капри спрашивает: как вы представляете себе будущее своей дочери?

– Гм, – Андрей Пантелеймонович несколько удивился вопросу, но в конце концов решил, что ничего неделикатного в нем нет. – Моя дочь проявляет способности к математике. Думаю, она после школы будет изучать в университете точные науки и в дальнейшем работать в этой области. Что же касается ее будущей личной жизни, то ей решать это самой.

Неожиданно лицо Капри оживилось.

– Ваша дочь увлекается математикой? Мой сын тоже посвящает ей много времени, и это могло их сблизить, как вы полагаете?

– Вполне возможно, – кивнул Андрей Пантелеймонович, продолжая недоумевать, – я не понимаю только, почему это так волнует вас, мистер Капри? Лично меня больше встревожила статья в газете, чем сам факт их встреч, и я, во избежание скандала, запретил Анастасии встречаться с вашим сыном. Встреч больше не будет.

Капри слегка смутился.

– Я не понимаю, в какой мере эта нелепая статья может вас задеть, господин депутат? Вы так давно занимаетесь политикой, что должны были привыкнуть к подобным нападкам.

Воскобейников гордо вскинул голову.

– Не тогда, когда задевают мои честь и достоинство, мистер Капри! Автор статьи высказывает подозрение, что все это заранее мною подстроено с целью склонить ваши симпатии к проекту «Умудия холдинг».

Он откровенно усмехнулся, глядя прямо в глаза миллиардеру, и Кейвор перевел сказанное ничего не выражающим голосом.

– Мое личное мнение не может повлиять на решение жюри, – ледяным тоном ответил Капри, – решение выносит независимая комиссия квалифицированных специалистов, а она ориентируется лишь на объективные достоинства каждого проекта. Что касается меня, то я хотел поговорить о другом.

Андрей Пантелеймонович вежливо наклонил голову.

– Я вас слушаю, мистер Капри.

Капри пристально посмотрел на сидевшего перед ним красивого человека с пышными пепельными волосами и гордо посаженной головой. Сердце у него сжималось, когда он глухо произносил:

– Мой сын влюблен в вашу дочь, и он уполномочил меня просить у вас ее руки, поскольку Анастасия несовершеннолетняя.

Если б молния ударила у ног депутата Воскобейникова, он меньше был бы поражен. Однако лицо его все то время, что Кейвор переводил, оставалось непроницаемым. Всего лишь мгновение два отца смотрели друг другу в глаза. Оба отличались острым умом и в совершенстве владели искусством интриги, но один из них глубоко страдал, другой же почувствовал лишь, что внезапно появилась возможность ввязаться в новую и очень интересную авантюру.

– Я не совсем понимаю, мистер Капри. Вы придаете желанию вашего сына такое большое значение? Они ведь дети, а дети постоянно готовы себе вообразить невесть что. На то мы и взрослые, чтобы управлять ими – иначе они женились бы и разводились с двенадцати лет.

Капри сердито насупился.

– Я не желаю в этом отношении управлять своим сыном, господин депутат. Дональду уже восемнадцать, он выразил желание жениться на Анастасии, и я готов выполнить его волю. Каков будет ваш ответ?

Воскобейников провел рукой по волосам и ответил очень спокойно:

– Мистер Капри, моя дочь не выражала подобного желания. У меня впечатление, что она рассматривает их знакомство, как обычную юношескую дружбу, – он вспомнил слова Ючкина и добавил: – Думаю, что они даже не целовались – иначе газеты не упустили бы возможность запечатлеть подобный факт. Хотя, конечно, она мне, возможно, и не все сообщила – мы разговаривали всего полтора-два часа назад, и я был с ней довольно резок. В любом случае, моей Анастасии всего шестнадцать лет, и она не хочет выходить замуж, поэтому разговоры о подобном браке бессмысленны.

Неожиданно миллиардер вспылил.

– Позвольте мне самому судить о том, что имеет смысл, а что нет! – глаза его яростно сверкнули. – Мой сын хочет жениться на вашей дочери, и я… я готов заплатить, если говорить просто и открыто.

– Мистер Капри! – голос Андрея Пантелеймоновича был полон глубочайшего возмущения. – Всю свою жизнь я посвятил борьбе за то, что считаю правильным и справедливым! Если б меня так уж интересовали деньги, и я хотел бы разбогатеть, то занялся бы бизнесом, а не политикой!

Кейвор постарался перевести сказанное им, как можно более точно, но Капри все же не до конца понял, что хотел сказать русский депутат, и почему в его голосе вдруг зазвучали патетические нотки.

– Мне не совсем понятно – вас не интересуют деньги? Однако вы привезли проект на конкурс и привезли его, как я понимаю, чтобы выиграть в виде премии крупную сумму денег. Значит, деньги вас все же интересуют?

– Мне нужны эти деньги не для себя, – высокомерно пояснил Воскобейников, – я действую в интересах своего электората, в интересах умудского народа, который мне доверил эти интересы защищать.

– Тогда понятно. И насколько велика ваша преданность интересам вашего электората, господин депутат?

– Чтобы выполнить свой долг перед избирателями, я готов от многого отказаться и пожертвовать личными интересами.

– Если жюри постановит присудить вам третью премию, то вы согласитесь повлиять на вашу дочь и склонить ее к этому браку?

Воскобейников напрягся, но дождался, пока Кейвор переведет, и холодно ответил:

– Мистер Капри, двести миллионов, конечно, неплохие деньги, но я всегда могу выбить эту сумму для Умудии из государственного бюджета. Я, однако, прекрасно понимаю, что вы шутите – вы сами только что утверждали, что не можете повлиять на решение жюри. Если же продолжить эту шутку, то я сказал бы, что даже вторая премия не сможет меня подвинуть на подобный разговор с Анастасией – с молодыми девицами, знаете ли, лучше не связываться.

После того, как Кейвор завершил перевод, наступило молчание, во время которого Капри нервно постукивал ногтем по столу. Наконец он поднял голову и коротко уронил:

– Хорошо, первая премия. Результаты будут объявлены через три дня. Завтра, господин депутат, я устраиваю прием для тесного круга своих близких друзей и хочу на нем видеть вас с супругой и дочерью.

На какой-то момент Андрей Пантелеймонович даже слегка испугался – на подобное он не рассчитывал, и ему показалось, что он перегнул палку.

– Однако…. Послушайте, мистер Капри, единственное, что я могу обещать, это то, что поговорю с дочерью и постараюсь изложить перед ней все преимущества этого брака. Но вы сами понимаете, что последнее слово за ней, и я даже при всем своем желании ничего не смогу поделать, если она начнет показывать свой характер.

– О, ее характер! Конечно, я предпочел бы, чтобы она сама пошла навстречу желанию моего сына, но, господин Воскобейников, для меня важнее иметь ваше принципиальное согласие, а потом мы решим, как справиться с упрямой девицей. Даете вы мне ваше согласие?

– Даю, – не колеблясь ни минуты, ответил Воскобейников.

Капри поднялся и протянул ему холеную руку.

– Мое приглашение на завтра остается в силе в любом случае, – сказал он, на минуту продлив рукопожатие, – как бы то ни было, мы на месте обдумаем, что делать и придем к обоюдовыгодному решению.

Андрей Пантелеймонович вежливо улыбнулся, показывая, что полностью согласен с миллиардером.

Глава десятая

И опять, ожидая возвращения Воскобейникова, Лилиана металась по кабинету от стенки к стенке, и каждый раз, когда у Гордеева звонил телефон, застывала на месте, глядя на него вопросительным взглядом.

– Пока ничего нового, – невозмутимо отвечал он на ее молчаливый вопрос, – окончательного решения пока нет.

– Если.… Нет, я, наверное, когда-нибудь убью эту девчонку! Если б только дядя Андрей не посмотрел на Ингу и выпорол ее, как следует!

Ючкин не выдержал и, опасливо взглянув на Лилю, поднялся.

– Не хочу вмешиваться в ваши семейные дела, мне, наверное, лучше подождать у себя в номере. Лиля, ты позвони мне, если что-то станет известно.

Она хотела его задержать, но потом раздумала, вспомнив, что Андрей Пантелеймонович хотел сообщить ей какую-то новость.

– Хорошо, Игнатий, побудь у себя, я тебе позвоню.

Феликс наблюдал заплывшими глазками, как они откровенно поцеловались в губы, и вспоминал, как много лет назад Лилиана покорно задирала перед ним юбку в маленькой затхлой комнатушке. Она, очевидно, тоже об этом вспомнила, потому что, проводив Игнатия до двери, скользнула насмешливым взглядом по неподвижной расплывшейся фигуре Гордеева и, упав в кресло, весело положила на стол ноги, демонстрируя голые ляжки.

– Возможно, решение примут только завтра, – глухо произнес он, отводя глаза, – ты тоже можешь пока пойти к себе.

– Ничего, я подожду, – весело ответила Лиля, не меняя позы.

Андрей Пантелеймонович вернулся лишь через два с половиной часа, и новость, которую он привез, огорошила даже Гордеева.

– Возможно, такая настойчивость каким-то образом связана с болезнью мальчишки, о которой ходит столько слухов, – сказал он, немного подумав, – тем лучше, он у нас в руках.

– Мне тоже так показалось, – кивнул Воскобейников, – в любом случае, очко в нашу пользу.

– Настя должна согласиться без всяких разговоров, – продолжал Феликс, – хотя, думаю, она и сама не станет возражать против брака с сыном миллиардера – тем более, что они так подружились.

Лилиана недобро прищурилась.

– Ты плохо знаешь эту маленькую дрянь, она всегда готова устроить пакость! Увидите – выкинет какой-нибудь номер, заявит, например, что влюблена в другого и еще сбежит куда-нибудь, ей не впервой.

– После этой публикации мои люди за ней постоянно следят, – возразил Гордеев. – Нет, нельзя упускать такую возможность из-за глупых капризов девочки. Кстати, а может так статься, что она действительно в кого-то влюблена?

Андрей Пантелеймонович небрежно махнул рукой, словно напрочь отметая столь нелепое подозрение.

– Ерунда, за Настей постоянный надзор, Инга следит за каждым ее шагом, и если б что-то было, мы давно бы все знали.

– Это смешно, дядя Андрей! Да эта идиотка может быть влюблена в кого угодно – в соседа по парте, в Билла Клинтона, в Филиппа Киркорова. Хотя бы в того же Антона Муромцева – она к нему постоянно бегает задачки решать.

Андрей Пантелеймонович начал сердиться.

– Перестань, Лиля, перенеси выяснение своих отношений с Антоном в другое место и на другое время.

Лиля вытянула перед собой руку, полюбовалась отполированными ногтями и, усмехнувшись, сказала:

– Как угодно, можете мне не верить. А то ты, дядя Андрей, не знаешь, что Муромцев – законченный развратник. Он, небось, давным-давно развратил твою ненаглядную Настеньку. Где, ты думаешь, она те два дня скрывалась, пока бегала? Наверняка, у него. Вспомни, как нагло он себя вел, когда мы к нему приехали. Конечно же! Он наверняка знал, где она, как сейчас вспоминаю его гладкую рожу….

– Теперь это все не суть важно, – сухо прервал ее Гордеев, – нужно делать дело. Андрей Пантелеймонович, вы прямо сейчас с ней поговорите? Она, наверное, уже спит.

Воскобейников взглянул на часы и пожал плечами.

– Придется ее разбудить, у нас не остается больше времени. Хотя Инга, конечно, будет возмущаться, – смущенно добавил он.

Жена действительно возмутилась – она в этот вечер долго утешала плакавшую дочь, даже заставила ее выпить свою успокаивающую настойку. Когда у Насти начали закрываться глаза, Инга сама уложила ее в постель, поцеловала на ночь и дождалась, пока девочка уснет. Теперь она грудью встала на защиту сна дочери.

– Андрюша, я не могу позволить тебе ее разбудить!

– Родная, это просто необходимо, это очень срочно. Разбуди ее сама, если хочешь, – поцелуем или еще как-то. Но поговорить мне надо с ней сейчас. С тобой, кстати, тоже.

– Господи, да что ж такое!

Тем не менее, она вместе с мужем зашла к дочери, и им обоим пришлось основательно повозиться, чтобы ее разбудить – действие настойки оказалось довольно сильным. Наконец Настя села на кровати и, ничего не понимая, уставилась на родителей сонными глазами. Решив, что это ей снится, она уже собиралась бухнуться обратно, но Андрей Пантелеймонович удержал ее в вертикальном положении.

– Сиди! И послушай, что я тебе скажу.

– Что еще случилось, папа? – ее глаза отчаянно слипались.

Он придвинул стул к ее кровати и прочно уселся на него, упершись руками в колени. Испуганная Инга обняла дочь за плечи.

– Настенька, папа нам хочет что-то важное сказать.

– Я много говорить не собираюсь, – сухо проговорил Андрей Пантелеймонович, – дело в том, что твое легкомыслие скомпрометировало и тебя, и всю российскую делегацию.

От возмущения Настя окончательно проснулась.

– Я никого не компрометировала, папа! – в ее голосе слышался вызов. – Что я такого сделала, что ты мне даже ночью спать не даешь?

– Молчи и слушай! – прикрикнул он. – У меня сегодня был разговор с Бертрамом Капри, отцом твоего приятеля. Он тоже считает, что ситуация совершенно безобразная. К счастью, он предложил выход: немедленно заключить брак между тобой и Дональдом, чтобы заткнуть рты газетчикам.

От неожиданности Насти сначала широко открыла рот и только потом расхохоталась – настолько нелепыми показались ей слова отца.

– Ты шутишь, папа? Заключать брак из-за того, что мы пару раз вместе послушали Вивальди и решили пять задач по математике?

В гневе Воскобейников изо всех сил стукнул кулаком по своей коленке и сам же поморщился от боли.

– Ты и вправду недоразвитая! Кого интересует, что и как было на самом деле? Важна внешняя сторона! Я занимаю ответственный пост, Капри – известный всему миру человек. Наши имена должны быть незапятнанными. К счастью, твой приятель, в отличие от тебя, это понимает – он согласен на брак.

Насмешливо разглядывая, словно диковинку, сердитое и озабоченное лицо отца, Настя поерзала по кровати, села поудобней, по-турецки сложила ноги и только тогда ответила развязным тоном:

– С тобой что-то странное творится в последнее время, папа, или у тебя шарики за ролики заехали. То тебя заносит, то ты выдумываешь что-то – какое замуж, когда я еще в школе учусь?

Непривыкший к наглости дочери Андрей Пантелеймонович неожиданно для самого себя растерялся, а Инга, до сих пор молчавшая, неуверенно сказала:

– Так нельзя разговаривать с папой, доченька, – она повернулась к мужу, – но, Андрюша, если Настенька не хочет, то нельзя же ее заставлять! Ей еще учиться надо, она сама не хочет замуж, а ты ее гонишь. Зачем?

Он посмотрел на жену страдающим взглядом.

– Родная, ты не понимаешь, какое у нас теперь положение! Все, что мы делаем, на виду у людей. Она сама себя скомпрометировала, ее никто не гнал лезть к этому мальчишке. Теперь, когда нужно расплачиваться за свое легкомыслие, она встала в позу – грубит, оскорбляет меня, унижает нашу семью.

Настя разозлилась.

– Да ты… да ты вообще! Ты меня за дуру считаешь? Что я сделала? Никто не женится, даже если трахаются и беременеют, а ты хочешь, чтобы я в шестнадцать лет вышла замуж из-за пары задач по математике? Да я ни одному твоему слову больше не верю, или ты со своей политикой вообще с ума сошел!

– Правда, Андрюша, – поддержала ее мать, – у них же с этим мальчиком ничего не было, а ты, действительно, за это время очень дерганный стал – выборы эти и Настеньку похитили. Ты успокойся, не надо так близко к сердцу все воспринимать, – она погладила мужа по голове. – Не надо было тебе вообще во все эти выборы лезть – здоровей был бы. Все молодого из себя строишь, а ведь в твоем возрасте люди столько не мечутся – полеты, перелеты, Сибирь, Швейцария.

Андрей Пантелеймонович сильно расстроился – впервые жена сказала ему о его возрасте. Он даже на время забыл, зачем пришел в комнату дочери, и горестно пожаловался:

– Я ведь для тебя стараюсь, Инга, я хочу, чтобы ты все повидала, чтобы пожила нормальной жизнью.

Инга со вздохом качнула головой и откинула прядь волос со своего прекрасного лица.

– Я ничего не говорю, я как из школы за тебя вышла, так ты меня всем обеспечил. Я чего только с тобой не повидала – и рауты всякие, и путешествия, и самолет теперь персональный. У меня вот знакомая, Людка, есть – в детстве в одном дворе росли, – так она и в советское время с пяти утра бегала за колбасой да маслом в очередь, и сейчас от зарплаты до зарплаты. В отпуск на рынке подрабатывает – я на машине еду, а она мне навстречу по тротуару сумку на тележке тащит, надрывается. Нет, ты меня устроил, спасибо.

Настя, молча слушавшая мать, неожиданно спросила:

– А у нее муж есть – у этой твоей подруги?

– Муж пьет. Мальчишки у них были – двое. Старшего в девяносто третьем убили – когда Белый дом брали. Людка его, главное, не пускала, в дверях даже встала, а он вырвался – побежал. Шестнадцать лет было – как Настенька теперь. Гайдар тогда по телевизору выступил, всех взбаламутил на улицу выйти. Зачем ребят на улицу звали, если потом всех все равно танками подавили? Людке денег, конечно, за сына заплатили, так потом с тех денег и муж запил, и она сама выпивать начала. А младший у нее хороший был, он ей все тележки на рынок помогал катить. Сейчас из армии пришел, говорят, наркоманом стал.

Настя горячо обняла мать.

– Мамочка, почему ты мне раньше никогда ничего такого не рассказывала?

– Да я и рассказывать-то не умею – это так, к слову пришлось, – Инга грустно улыбнулась и погладила дочь по голове. – Отец у тебя знаменитый, так ты и то на него кричишь, а я что – я дура дурой. Ты же у нас умница, ты по телефону с подругами на иностранных языках разговариваешь, чтобы мать не поняла.

Настя вспыхнула.

– Что ты мама! Ты меня прости, мамочка, ты такая красивая, краше тебя нет никого на свете. Папа, – она повернулась к отцу, – ты меня тоже прости, я не хотела тебе нагрубить.

Он вздохнул и прижал к губам руку жены.

– Девочки мои родные! Я ведь все время стараюсь, чтобы вас ни пылинки не коснулось. Инга, любимая, ты только скажи, чем ты не довольна, почему у тебя такие грустные мысли появляются?

– Да всем я довольна, Андрюша, – однако из груди ее вновь вырвался тяжелый вздох, – мне бы, конечно, чтоб ты поменьше бегал по своим делам и побольше со мной был.

Андрей Пантелеймонович смутился, решив, будто жена намекает на то, что они теперь все реже бывают близки. Его и самого это тревожило, но боязно было принимать разрекламированные препараты для повышения потенции. К тому же он считал, что Инга относится к тем женщинам, для которых секс занимает не главное место в жизни. Она никогда сама не проявляла инициативы, никогда по-настоящему не испытывала оргазма, но совершенно этим не тяготилась и всегда утверждала, что ей «и так хорошо». Поэтому до сих пор Андрей Пантелеймонович чувствовал себя довольно спокойно, и теперь, растерявшись, начал оправдываться:

– Милая моя, скоро основное напряжение спадет, и я большую часть моего времени стану отдавать тебе. Главное, чтобы у нас в семье был мир. Понимаешь, Настя, – он серьезно посмотрел на дочь, – я не хочу, чтобы мы с тобой постоянно конфликтовали.

– Я тоже не хочу этого, папа, – хмуро ответила она.

– Ты сказала, что ты мне не веришь, и я решил быть с тобой полностью откровенным. Ты уже достаточно умная и взрослая, поэтому я скажу прямо: да, я настаиваю на твоем браке с Дональдом. А знаешь почему? Потому что он в тебя влюбился и хочет жениться, а его отец предлагает нам первую премию, если ты за него выйдешь. Миллиард долларов, ты это понимаешь?

Настя изумленно взглянула на отца.

– Папочка, – сказала она даже с некоторой жалостью в голосе, – ты извини еще раз за то, что я наговорила тебе, но с тобой действительно что-то странное. Мне выходить замуж, чтобы Лилькин холдинг получил миллиард?

– Действительно, Андрюша, – лицо Инги выразило бесхитростное недоумение, – если б еще он нам с тобой предлагал эти деньги.

Лицо Воскобейникова вспыхнуло от благородного негодования.

– Не говорите ерунды вы обе! – с достоинством произнес он. – Я не коррупционер, не взяточник, я работаю, чтобы оправдать доверие тех, кто меня избрал! Эти деньги для умудского народа!

Инга с испугом взглянула на мужа – в тех редких случаях, когда он сердился на нее, она сразу терялась, а умное слово «коррупционер» вообще выбило ее из колеи. Настя же насмешливо хмыкнула и пожала плечами.

– Ты, папа, серьезно думаешь, что от этого миллиарда умудам что-то достанется, если он пойдет через руки Лили?

– Конечно, она получит какую-то прибыль, и это законно, – подтвердил Андрей Пантелеймонович. – Это мы, честные политики, работаем ради наших идеалов и принципов, а бизнесмены, естественно, хотят иметь прибыль. К тому же Лиля – жена твоего брата, он тоже от этого выгадает.

– Да Илье по фигу, что она там выгадает, он с ней жить не собирается, и ты это прекрасно знаешь, папа! Он любит Карину, у них сын.

– Ну, это еще неизвестно – можно иметь несколько семей. Ты же сама говорила, что нравы нынче свободные. Тем не менее, законная жена – это законная жена. Если ты станешь законной женой миллиардера, то ты не прогадаешь. Подумай хотя бы о маме – ведь я не бизнесмен, я не оставлю ей после своей смерти никакого капитала, и когда меня не будет, то что вы с ней будете делать? Будете торговать на рынке, как ее подруга?

– Папа, не надо крайностей.

– Это не крайности, это реальность. Ты всегда все в жизни имела и не представляешь, что такое нужда. Хотя ты-то, может, и устроишься, а мама?

– Андрюша, у тебя болит что-то, что ты вдруг о смерти-то заговорил? – встревожилась Инга. – Да откажись ты от этого депутатства, столько нервов – никакое здоровье не выдержит.

– Правда, папа, жили мы нормально и жили, а как все это началось, так кошмар какой-то! Убийства, меня похитили, теперь ты еще за Дональда заставляешь выходить. Ну, друзья мы с ним, да, хороший мальчик. Но я его не люблю, понимаешь? Я знаю, что такое любовь!

Взгляд Андрея Пантелеймоновича внезапно стал острым, как бритва.

– И кто же он? Я имею в виду – тот человек, которого ты любишь?

– Андрюша, кого она может любить? – возмутилась Инга. – Она только дома и в школе, больше нигде без меня и не бывает. Настенька у нас порядочная девочка.

Он добродушно засмеялся.

– Инга, родная моя, да девочки всегда влюбляются! В артистов, в соседей по парте, в знакомых своих родителей. Только надо понять, где игра, а где жизнь. Ну, Настенька, признайся своему папе, кто он – твой идеал, твой самый главный в жизни человек? Надеюсь, он достойный человек, вроде Антона Муромцева.

Лицо Андрея Пантелеймоновича сморщилось и стало таким по-стариковски ласковым, что Насте неловко даже стало за тот бред, который он нес.

– Папа, ну что ты, как маленький! Придумал себе какой-то мир, живешь в нем и сам в него веришь – идеалы, доверие избирателей. Да умудам на фиг эта клиника нужна, они сами себя лечат. С Доном мы просто друзья, я проживу и без его миллиардов. Я и фамилию его не знала, пока не появилась эта статья.

Взгляд Воскобейникова мгновенно окаменел.

– Хорошо, пусть так, и больше мы не будем об этом говорить. Завтра мы с мамой и с тобой поедем в дом Капри – нас пригласили на прием.

– Да с какой стати я поеду – мне после этой статьи вообще неловко видеться с Доном.

– Ты поедешь, потому что нас всех пригласил Бертрам Капри. Отказаться нельзя. Развлечешься с молодежью, посмотришь, как живут миллиардеры. Или ты боишься, что не выдержишь соблазна и примешь предложение Дональда? – тон его стал насмешливым.

– В самом деле, Настенька, поехать-то можно, чего бояться? – робко заметила Инга. – Отдохнешь там – не замуж же, действительно. Раз пригласили, то неудобно.

– Да ничего я не боюсь, – хмуро буркнула Настя. – Ладно, поеду, если вам так хочется. А сейчас мне это уже надоело, я спать хочу.

Она легла, повернулась к стене и натянула на голову одеяло. Андрей Пантелеймонович поднялся и, сделав знак жене, молча увел ее из комнаты.

– Подумай, что ей завтра надеть, – сказал он, когда они оказались в гостиной, – ходит постоянно в каком-то рванье, даже перед персоналом отеля стыдно – мы ведь не дома.

– Ой, Андрюшенька, даже не знаю. Конечно, одежда у нее приличная с собой есть, но мы ведь не думали брать ее на приемы.

– Просмотри проспекты местных магазинов и попроси Лилю, она договорится, и все доставят в отель.

С самого утра Воскобейниковым доставили образцы одежды, которые Насте предстояло примерить. Наряды ей не понравились, и из-за этого у нее окончательно испортилось и без того скверное настроение. Она влезла в обтягивающее шелковое платье и заявила, что в этом и пойдет к Капри, а больше ничего примерять не станет.

– Коротковато, – попробовала возразить Инга, – ноги выше колен голые, для приема неприлично.

– Чихать, – мрачно буркнула Настя. – Если тебе не нравится – могу вообще не ехать.

Инга испугалась.

– Нет-нет, ничего, пусть.

Улыбающиеся девушки унесли остальные платья, а вскоре явился мастер уложить Насте волосы. После того, как ее слегка подстригли и причесали, она сама себе неожиданно понравилась и, покрутившись перед большим трюмо, заметила:

– А я очень даже ничего.

– Ты у меня красавица! – со счастливой улыбкой сказала мать, и даже Андрей Пантелеймонович неожиданно ласково взглянул на дочь, когда они садились в машину, чтобы ехать на прием.

Дом Капри стоял на холме, у подножия которого зеркальной гладью серебрилось озеро. Холл буквально ослепил Ингу своим великолепием. Хозяйка дома миссис Вирджиния Капри была необычайно приветлива с гостями. Она очаровательно улыбнулась Андрею Пантелеймоновичу и Насте, а Ингу и двух приехавших к ней подруг пригласила на свою половину – показать последние модели одежды, предложенные модельерами принадлежащего ей «Дома мод Капри». Элегантная молодая женщина, имя которой Инга сразу забыла, но постеснялась спрашивать, постоянно была с ней рядом – она свободно говорила по-русски и в любой момент готова была перевести русской гостье слова хозяйки.

Сам Капри на некоторое время уединился в своем кабинете с Воскобейниковым и Кейвором, а сияющий Дональд подал Насте руку и повел ее в картинную галерею. Она не возражала – ей интересно было посмотреть одну из тех знаменитых коллекций Капри, в которые он, как писали газеты, вкладывал огромные деньги. К тому же ей хотелось поговорить с Дональдом наедине – в гостиной, где толпился народ, разговаривать было неловко.

– Я рад, что мы снова встретились, – говорил он, стоя перед прекрасным полотном кисти Гейнсборо, – когда ты позвонила и сказала, что мы больше не сможем увидеться, мир показался мне чернее ночи.

– Дональд, – начала она, – я хотела тебе сказать…

– Ничего не говори, пожалуйста, потом, – умоляюще произнес он и легко коснулся ладонью ее губ. – Потом, ладно? Давай сначала походим по дому.

Они бродили среди картин около двух часов, и Настя, любившая хорошую живопись, увлеклась просмотром, на какое-то время забыв о своем желании поговорить. Однако, когда они по боковой лестнице спустились на веранду, она вновь сделала попытку.

– Донни, я все же хотела – это важно…

– Тс-с! Посмотри на озеро – какое оно гладкое и чистое. Где ты еще увидишь такую красоту? Давай помолчим и на пять минут обо всем забудем, а потом ты мне скажешь все, что захочешь.

Неожиданно он обнял ее за плечи и крепко их стиснул. Настя, вздрогнув, попыталась высвободиться.

– Дон, погоди, я же хотела…

Договорить ей помешала появившаяся на веранде улыбающаяся горничная.

– Простите, сэр. Мэм, – она повернулась к Насте, – мистер Капри просил вас на несколько минут подняться к нему в кабинет – он хочет с вами поговорить.

– Со мной? Вы, наверное, ошибаетесь.

Дональд немедленно опустил руку и посмотрел на Настю странным взглядом.

– Иди, – сказал он, – а потом мы с тобой поговорим обо всем, что ты хотела.

Растерянная Настя пошла следом за улыбающейся девушкой. По дороге она решила, что ее зовут по просьбе отца, который ждет в кабинете хозяина дома, но, едва переступив порог, увидела, что Бертрам Капри в кабинете один. Он стоял у окна и, когда Настя вошла, медленно и лениво повернул голову – словно ему не хотелось отрывать взгляда от серебряной озерной глади.

– Садись, – Капри указал ей на изящную софу у стены и сам опустился в кресло у стола, на котором находилась панель с разноцветными кнопками.

Настя, осторожно присела на диванчик, сложила руки на коленях, не зная, куда их деть. От устремленного на нее взгляда стальных серых глаз ей стало неловко, и она начала усиленно разглядывать синюю шелковую бахрому.

– Как тебе у нас понравилось, Анастасия? – спросил он.

– У вас великолепно, сэр, – вежливо ответила она, подавив в себе желание накрутить на палец синие тонкие нити свисавших кисточек – дома мать всегда журила ее за испорченные таким образом скатерти и обивки диванов.

Неожиданно миллиардер нажал какую-то кнопку и на огромном экране стоявшего у противоположной стены телевизора, возникло изображение – океанские волны, бьющиеся о скалистый берег. Потом появились высокие пальмы, уходящие в синее небо, и огромный дворец. Снова пальмы и теперь уже несколько дворцов, составляющих причудливую композицию. По широкому шоссе мчался автомобиль, а в синем небе, слегка покачивая крыльями, парил небольшой самолет. Потом по лесной просеке пронеслась кавалькада всадников, и внезапно на их пути встал огромный черный слон – Настя даже вскрикнула от восторга и ужаса. Слон, однако, повернулся и пошел своей дорогой, а всадники продолжили свой путь.