Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

Глава восьмая

Проведя две недели в Швейцарии, Лилиана решила позвонить в Москву, чтобы узнать, как дочь. Гувернантка Лидия Михайловна доложила:

– Таня здорова, я постоянно имею контакт с учительницей в школе, и Инна Владимировна Танечку очень хвалит. По математике, говорит, она программу догнала, но с русским, конечно, хуже. Ничего, мы каждый день пишем диктанты. Так что не волнуйтесь, работайте спокойно.

Танина школа и диктанты по русскому языку мало волновали госпожу Шумилову. Она осторожно поинтересовалась:

– Отец не заходил, не звонил?

– Нет, знаете, никто нам не звонит. Конечно, Танечка скучает без вас – сейчас я дам вам трубку, вы с ней поговорите.

– Нет-нет, спасибо, я уже все поняла, до свидания.

Повесив трубку, Лиля подумала и, набрав домашний номер свекрови, сразу же начала с упреков:

– Я не думала, что можно быть такими жестокими – ни ты, ни твой сын даже не вспоминаете о ребенке. Я уехала, Таня живет с абсолютно чужими людьми, а родной отец о ней даже не беспокоится.

Виктория сильно смутилась и начала оправдываться:

– Лилечка, я просто замоталась – у меня Лорд лапу поранил, и пришлось его в ветеринарную лечебницу возить, а там сказали, нужно оперировать.

Лапа любимого пса Виктории интересовала Лилиану еще меньше, чем школьные успехи дочери, поэтому она резко возразила:

– Да, но сыну-то ты могла позвонить и сказать? В конце концов, это его ребенок!

– Да-да, Лилечка, конечно, я все сделаю, ты не волнуйся.

Расстроенная звонком невестки Виктория решилась-таки оставить недавно прооперированного Лорда и поехала навестить Таню.

Девочка показалась ей более замкнутой и неразговорчивой, чем в день приезда – на все вопросы она отвечала лишь «да», «нет» и «спасибо». Изредка бросала на бабушку странно выжидающий взгляд и тут же опускала глаза вниз. Виктория ласково погладила ее по голове и, оглянувшись по сторонам, спросила у Лидии Михайловны:

– Запустение у вас чувствуется, подушка диванная на полу валяется, ковер сбился. Зоя, наверное, совсем без Лили за домом не следит, безобразно работает!

– Зою рассчитали, – очень сухо произнесла гувернантка.

– Батюшки, столько проработала, в такой чистоте всегда дом держала! И кто ж теперь убирает у вас?

– Сейчас Алина убирает, – еще суше ответила Лидия Михайловна, – моя дочка. Лилиана Александровна с ней договорилась на время отъезда. Но ей, конечно, трудно – она и за кухарку, и за уборщицу, и ребенок маленький. Он всюду бегает, и они с Танечкой тут постоянно играют – подушки кидают, за ковром не уследишь. Да мы не навязывались со своими услугами, знаете ли, Лилиана Александровна сама настаивала.

Виктория смутилась и заерзала на стуле.

– Извините, я ничего плохого не хотела сказать, что вы! Так и кухарку Лилечка рассчитала?

– Всех рассчитала, одни мы тут с Таней, – она повернулась к девочке, которая сидела, неподвижно глядя в тетрадку, и вертела в руках ручку (перед приходом Виктории она писала диктант), и попросила: – Танюша, детка, сбегай к Алине, скажи, чтобы чаю бабушке Вике принесла и тортик.

Таня послушно поднялась и вышла.

– Мне тортиков-то как раз и не рекомендуется, я на диете, – улыбнулась Виктория и озабоченно похлопала себя по расплывшимся бедрам.

– Ничего страшного, от одного разу ничего не случится, попробуете, как моя Алина печет. А я хотела вам еще про Таню, – Лидия Михайловна чуть наклонилась вперед и многозначительно произнесла: – Ждет ведь она, я вижу.

– Чего ждет? – не поняла ее собеседница.

– Сейчас вот вы сидите здесь, а она ждет, что вы что-то скажете об отце. Из школы приезжает и сразу на меня глазенками – не приходил ли. Даже в школе вздрагивает, когда кто-то в класс стучит – мне Инна Владимировна рассказывает.

– Что же я могу сделать, Лидия Михайловна, дорогая, – расстроилась Виктория, – я вот даже приехала и не знала, что ей привезти – все, вроде, у нее есть, а отца как бы и нет. Не знаю, как быть, не знаю!

– Я сорок лет в школе с детьми проработала и всякое видела. Бывают, конечно, разные случаи, но в основном дети к отцам очень тянутся. Вы поговорите с сыном, объясните ему. Конечно, мы с вами в их с женой дела не можем влезать, но ребенок есть ребенок. Ребенок ни в чем не виноват, и сколько я семей видела – люди разводятся, и другую семью имеют, но к детям своим приходят, не забывают. Нельзя так!

Виктория с досадой посмотрела на седовласую учительницу, которая с достоинством объясняла ей прописные истины.

– Лидия Михайловна, в каждом случае своя ситуация, – с некоторым раздражением в голосе ответила она, – моему сыну тридцать шесть лет, он взрослый человек и живет своей жизнью, так что я никак не могу ни на что повлиять. Вы вот на свою дочь очень много смогли повлиять?

Гувернантка с достоинством пожала могучими плечами.

– Я не вижу в поступках моей дочери ничего достойного осуждения.

– Нет, вы простите, – Виктория вдруг вспылила, – раз уж вы сказали, то и я тоже скажу: это нормально, что она родила ребенка неизвестно от кого?

Лидия Михайловна не успела ответить, потому что послышались шаги, и вошла Алина, неся поднос с чаем и нарезанным на куски тортиком.

– Здравствуйте, – она окинула гостью приветливым взглядом и начала расставлять перед ней угощение.

– Здравствуйте, – Виктория смутилась и уже жалела о том, что только что сказала гувернантке.

– А где Таня? – спросила Лидия Михайловна.

– Она с Толиком на веранде в мячик играет.

Алина вышла, и Виктория извинилась:

– Простите меня, Лидия Михайловна, за то, что я сейчас вам сказала, я не должна была, как культурный человек, такого говорить.

– Ничего, переживем, – угрюмо ответила учительница, – не вы первая нам такое говорите.

– Но вы меня тоже поймите, я очень переживаю из-за этой ситуации с Таней. Ну, хорошо, скажите, что мне делать? Вы с вашим сорокалетним опытом – дайте мне совет.

– Это уж только вы, как мать можете решить. Подумайте, может быть, из друзей его кто-то на него может повлиять, с ними поговорите. Не знаю. Торта еще хотите?

Виктория взглянула на свою тарелку и обнаружила, что от волнения съела все три лежавших на ней кусочка торта. Она совсем расстроилась и, поднявшись, начала прощаться. Танечка, прибежавшая сказать бабушке «до свидания», подставила ей лобик и тут же убежала обратно – играть с Толиком.

– Вы мне позвоните, если вдруг что случится, Лидия Михайловна, – виновато говорила Виктория гувернантке, стоя в дверях, – в любое время.

У подъезда ее ждал в машине Петр – Андрей Пантелеймонович во время своего отсутствия всегда передавал личного шофера в распоряжение сестры.

– Что-то Виктория Телемонна невеселые? – заботливо спросил он. – А то б не заболели. Все-то собак своих лечите и лечите, а сами за собой не следите. Смотрите, Андрей Телемоныч мне говорил, что если вам без него что-то не так, то сразу Илюхе звонить, и чтоб он вас на диагноз к Антоше Муромцеву. Потому что вы с Антошей всегда не ладите и сами к нему не поедете.

– Точно, – Викторию вдруг осенила идея, – не надо, Петя, никуда звонить, вези меня домой, я сама Антону позвоню.

Вернувшись на дачу, она прежде всего проверила, как Лорд, и не горячий ли у него нос, а потом позвонила Антону Муромцеву в клинику.

– Здравствуй, Антон, сто лет с тобой не говорила.

Про себя Антон подумал, что с удовольствием мог бы еще сто лет с ней не общаться, но вслух вежливо ответил:

– Здравствуйте, Виктория Пантелеймоновна, чем могу служить? Не заболели?

– Нет, Антон, я не заболела, но я очень и очень огорчена. Очень!

Он с легкой иронией заметил:

– А причина вашего огорчения, как всегда, во мне, разве не так?

– Не шути, Антон, я действительно даже поверить сразу не могла, когда узнала, что ты положил эту женщину, эту Карину, к себе в клинику! Бедная Лилечка, что она должна была пережить!

– Упрек не по адресу, Виктория Пантелеймоновна, я человек маленький. Илья – совладелец клиники, и он имеет право положить сюда, кого считает нужным.

– Не надо, Антон, я знаю, что ты всем всегда заправляешь, это мой Илья такой наивный и ничего в жизни не понимает. Ты мог отказать, сказать, что нет места. Неужели в Москве мало других родильных домов?

– Я прямо настоящий монстр, – хмыкнул Антон. – Ладно, теперь-то что – Карину уже больше месяца, как выписали. С вашим внуком, между прочим!

– Не надо, я очень тебя прошу! Я так расстраиваюсь из-за всего этого, и не нужно мне говорить, я все равно не поверю! Эта женщина такого сомнительного поведения, что… Знаешь, я вспоминаю твою бедную маму…

– Причем здесь моя мама? – резко спросил он.

– Притом, что это была святая женщина! Она ни во что не вмешивалась, никому ничего не навязывала, я всегда, когда бываю в церкви, ставлю свечку за упокой ее души. А эта… Нет, бывает же такая жестокость – не пускать Илью к родной дочери! Лили нет, Танечка совсем одна – можно ведь зайти, навестить хотя бы! Я была сегодня у них, видела ее – сидит тихая, как мышка, сердце разрывается смотреть на ребенка. Все папу своего ждет. Ты поговорил бы с Ильей, вы же дружите.

Антон прижал руку к гулко стучавшему сердцу и почувствовал, что кровь отливает от лица, а перед глазами начинают мелькать мушки – так всегда бывало, когда он испытывал сильное волнение. Собрав силы, ответил – резко, почти грубо:

– А вот вы сами к нему поезжайте и поговорите. У вас все, Виктория Пантелеймоновна? Тогда я занят, извините, всего хорошего.

Ошеломленная и возмущенная его тоном Виктория какое-то время сидела, держа в руке трубку, издающие короткие гудки, потом сердито потрясла головой, пробурчав:

– Нет, хам какой, а? Погоди, я вот поговорю с Андрюшей!

Лорд неожиданно заскулил, задев больную лапу, и она немедленно поспешила к нему, сразу позабыв об Антоне Муромцеве.

Антон же все никак не мог выбросить из головы этот разговор. Уже проверив последние сводки и отпустив секретаршу, он долго сидел неподвижно, вспоминая слова Виктории: «…тихая, как мышка, сердце разрывается смотреть на ребенка». Про его мать Людмилу тоже говорили, что она тихая, как мышка. Уже не думая, что делает, Антон Муромцев поднял телефонную трубку и набрал домашний номер Лилианы Шумиловой.

– Я хотел бы узнать, как Таня, – сказал он, услышав незнакомый низкий женский голос.

Женщина на другом конце провода вдруг засуетилась и торопливо ответила:

– Конечно, конечно, Таня дома, и вы в любой момент можете приехать ее навестить.

– Я не могу приехать, – резко ответил Муромцев, – я просто хотел узнать, как она.

– А что Таня, – печально вздохнула говорившая, – Таня очень тоскует. Мать надолго уехала, дедушка с бабушкой не звонят – обиделись, что она от них уехала. Не понимаю только, как это можно на ребенка обижаться! Понимать же надо, что девочка очень хотела увидеть отца – это ведь естественно. Теперь вот она совсем одна сидит – мать один раз позвонила, так со мной поговорила, а ребенку ей даже некогда было пару слов сказать. Зайдите навестить нас, а? Хоть ненадолго. Дома никого нет, и никто вас не увидит, если вы так не хотите. Позвоните снизу в домофон, я открою, вы посидите с нами, чайку попьете. Сегодня можете зайти?

Антон был ошарашен столь настойчивым приглашением и растерянно промямлил:

– Я… я не знаю.

– Нет, вы все знаете, – проникновенно и твердо ответила женщина, – вы и сами хотите зайти, я по вашему голосу чувствую. Так через час мы вас ждем.

Он сам не понимал, зачем туда едет. Ну, увидит девочку, а что дальше? Скажет, что ничего не смог поделать, чтобы привести к ней ее папу? Нет, просто посидит с ней и что-нибудь расскажет – например, про то, как ее папа сейчас дрейфует на льдине возле Северного полюса или геройски сражается с чеченскими боевиками. Надо узнать, какую ересь нынче принято рассказывать детям матерей-одиночек об их папашах – прежде все такие отцы были погибшими летчиками-истребителями. Правда, его мама ему никогда ничего не рассказывала, но это, возможно, из-за того, что он и не спрашивал. Потому что… потому что у него, Антона, был дядя Андрей. Был!

У Антона горько защемило в груди, и эта боль сжимала сердце все время, пока он поднимался на лифте, и потом, когда уже стоял в нерешительности перед квартирой Лилианы.

Дверь неожиданно распахнулась, могучая седая женщина выросла на пороге, прижимая к груди полные руки.

– Идемте, идемте, – сердито и суетливо говорила она, – ну что вы так, я прямо не знаю, из мухи слона делаете. Что же вы стоите? Идемте, Таня дома. Я не уверена была, что вы придете, поэтому ничего ей не сказала, чтобы лишний раз не травмировать. Сейчас вы с ней поздороваетесь, чайку попьем, поговорим, и – бог даст! – все наладится, – повернув голову, седая женщина гулко прокричала куда-то вглубь квартиры: – Таня! Танюша, к нам пришли!

Растерявшийся Антон торопливо сделал шаг назад, в подъезд, и в этот момент появилась девочка. Она уже не так сильно напоминала Людмилу Муромцеву, как на той единственной фотографии, которую показала ему Лиля – это был взрослый самобытный человечек со своим собственным лицом и собственными широко раскрытыми глазенками, которыми она испуганно смотрела на гостя.

«Зачем я только сюда пришел, я вообще сошел с ума! Наверное, когда ее позвали, она решила, что пришел Илья. Господи, какой же я дурак – нужно было купить ей куклу или книжку и сказать, что это от отца».

– Папа! – пронзительный крик Тани разнесся, казалось, по всему дому, и она, сорвавшись с места, бросилась Антону на шею. – Папа, не уходи! Папочка!

Лидия Михайловна решительно потянула обоих в квартиру:

– Идите, идите, я дверь закрою, а то охранник крик услышит и снизу прибежит.

Антон не помнил, как получилось вдруг, что сидит он в кресле, а Таня, примостившись у него на коленях, всхлипывает, гладит по лицу и говорит, говорит.

– Ты такой красивый, папочка, в сто раз лучше, чем на фотографии! Почему ты так долго ко мне не шел? А я ждала, ждала.

Прижав ее к себе, Антон думал:

«Господи, что же я такое делаю? Надо объяснить, сказать ей, что я не ее отец»

– Ты знаешь, Танюша, ведь я…

– А почему у тебя лицо мокрое, папочка, ты плачешь? Тебе плохо?

– Мне? Нет, мне сейчас очень хорошо, маленькая.

– А я тебя видела во сне – ты ехал верхом и был рыцарь.

– Я знаю, ты написала об этом стихотворение.

– Тебе Настя сказала?

– Да, Настя.

– Только я написала по-немецки.

– Ничего, не страшно, что по-немецки, я пойму. Только, Танюша, ты знаешь, ведь я не…

«Но ведь это ложь, ведь именно я ее настоящий отец! Почему я должен ей лгать?»

– Я очень-очень счастливая, папочка. Я такая счастливая!

– Я тоже очень счастлив, – медленно проговорил Антон и на миг закрыл глаза, – я просто невероятно счастлив… доченька.

– Папочка, ты теперь всегда будешь приходить?

– Понимаешь, есть обстоятельства…

– Это из-за того, что ты поссорился с мамой? Папочка, а давай мы с тобой потихоньку будем встречаться, чтобы никто не знал, ладно? Я не скажу маме.

Антон крепко прижав к себе дочь, и тихо покачал ее, как маленькую.

– Мы что-нибудь придумаем, не волнуйся. Я придумаю, а ты будешь спокойно ждать и больше не станешь грустить.

– Конечно, не стану, я ведь теперь знаю, что ты меня не бросил.

Уже сгустились сумерки, в комнате стало темно, а они все сидели и разговаривали. Лидия Михайловна за это время успела досконально обсудить с дочерью Алиной столь важное событие, как приход отца Тани.

– Суметь найти подход к родителям – одна из составляющих работы педагога, – поучительным тоном говорила она дочери. – Видишь, я сначала с бабушкой побеседовала, потом по телефону с папой потолковала – вот и результат.

– Ой, мама, лучше бы ты не вмешивалась в их дела! Ты не понимаешь, что сейчас другое время, другие люди, пусть эти новые русские сами между собой разбираются.

– Нельзя так рассуждать, дочка, ты педагог. Да что я говорю, сейчас молодые учителя все такие, как ты, пошли, потому и в школах невесть что творится. Ладно, они уже, наверное, всласть наговорились, пора ужинать.

Антону не хотелось есть, но у Тани стало такое лицо, что он просто не смог отказаться. Лидия Михайловна чинно восседала напротив него и говорила своим внушительным низким голосом:

– Илья Семенович, вы можете приезжать, когда вам будет угодно, и никто вам не будет препятствовать. Лилиана Александровна, наоборот, желает, чтобы вы чаще виделись с дочерью, она сама мне об этом говорила, и я тоже считаю, что здесь прежде всего нужно учитывать интересы ребенка. Поверьте мне, педагогу с сорокалетним стажем.

Танечка подняла глаза от тарелки, посмотрела на Антона сияющим взглядом и погладила его палец.

Он кашлянул и смущенно крякнул:

– К-хе….Я боюсь, что тут могут возникнуть кое-какие сложности.

– Таня тянется к вам, если вам по каким-то причинам тяжело сюда приезжать, то вы всегда можете сходить с ней куда-нибудь – в зоопарк, в планетарий, в музей. Позвоните, и я ее привезу, куда вам будет угодно. Знаете, я так часто в своей практике встречалась со случаями, когда мать препятствует встречам отца с ребенком, а вам Лилиана Александровна предоставляет полную возможность, и это, я считаю, просто прекрасно.

Антон на какое-то мгновение замешкался с ответом, потом решительно тряхнул головой, широко улыбнулся и погладил дочь по голове.

– Да, – он сказал он, чувствуя, как девочка льнет, тянется к его руке, – да, мы обязательно сходим в планетарий и в музеи. Но, прежде всего, в зоопарк. Давайте в эту субботу с утра, да, Танюшка?

Поздно вечером, когда Таня уснула, Лидия Михайловна посмотрела по телевизору свой сериал и пошла помочь Алине утихомирить неожиданно проснувшегося и разыгравшегося внука. Она сердито ему выговаривала:

– Бессовестный ты у нас какой, Толик, – первый час, а мы, видите ли, разыгрались.

– Потому что днем долго спал, – сердито сказала Алина. – Я тебе говорила, что его разбудить надо. Теперь до утра будет прыгать.

Лидия Михайловна, не отвечая дочери, продолжала укорять внука:

– Это ты сейчас такой, а что дальше будет? Нет, скажи своей маме, что без папы такому парню нельзя. И пусть не запрещает твоему папе к тебе приходить. Так и скажи ей: «Мама, меня ваши взрослые дела не касаются, я хочу папу. И папа тоже хочет меня видеть».

– Да ничего он не хочет! – отвернувшись, буркнула Алина, – все я тебе врала!

Лидия Михайловна растерянно посмотрела на дочь.

– Ты же говорила, что он хотел видеть Толика, просил…

– Я тебе все врала, не нужен ему Толик, он и не знает, что у меня сын родился. Я врала, чтобы ты мне мозги не сушила своими нотациями, ясно? А то ты мне все уши прожужжала: «У Татьяны Анатольевны дочь замуж вышла, у Натальи Ивановны зять внука обожает!». Отстань от меня, я уже из школьного возраста давно вышла и за твой счет жить не собираюсь. Ты хотела, чтобы я тут домработницей работала – я работаю.

Взяв Толика на руки и встряхнув его так, что он от удивления затих и смолк, Алина легла вместе с ним на кровать и повернулась лицом к стене. Лидия Михайловна долго сидела в темноте и беззвучно плакала, потом вытерла слезы, поднялась и пошла к Тане. Спать ей не хотелось, а сердце вдруг сжала такая тоска, что просто необходимо стало с кем-то поговорить. Она вышла в гостиную и позвонила Виктории. Та уже спала, звонок гувернантки разбудил ее и напугал.

– Что? Что случилось? Это Лидия Михайловна? Что-то с Таней?

– Извините, я вас разбудила, Виктория Пантелеймоновна, даже не посмотрела на часы, что так поздно. Просто хотела порадовать – ваш сын сегодня приходил к дочери.

От этой новости у Виктории сон мгновенно испарился, и она села на кровати.

– Да что вы! Боже, сбылись мои молитвы! Спасибо, Лидия Михайловна, расскажите, как все прошло.

Через полчаса она звонила в Швейцарию брату и торопливо передавала ему последние новости.

– В общем, Андрюша, ты сам поговори с Лилей, скажи, что тут надо очень тактично все делать, пусть она ни во что не вмешивается – все пойдет своим чередом и наладится. А то ты ведь знаешь ее – будет шуметь, выступать.

– Да-да, – сонно ответил он. – Ты мне еще позже не могла позвонить? У меня завтра презентация проекта, я специально в девять лег, а ты меня будишь. Сама-то завтра до часу дня будешь дрыхнуть.

– Что ты, Андрюшенька, я же с собаками гуляю. Ладно, братик, извини, что разбудила, родной. Так ты ей скажи, чтоб не вмешивалась, ладно? Пусть даже делает вид, что ничего не знает.

– Ладно, все, я хочу спать.

Повесив трубку, он повернулся на бок и закрыл глаза, пытаясь силой воли прогнать из головы мешавшие заснуть мысли. Утром ему следовало быть в форме – в одиннадцать часов следующего дня жюри, возглавляемое Бертрамом Капри, должно было заслушать доклад представителей компании «Умудия холдинг» и рассмотреть представленный ими проект.